Вселенная Надзора. Исправительные работы

Святослав Савенков

Вселенная Надзора – это мир, в котором все не то, чем кажется. Третья мировая загнала людей в анклавы, а планета меняется под мистическим влиянием чего-то чудовищного. История переписывается, а людская жизнь – лишь цифра в статистике. Умные, смелые и сильные люди, стремящиеся служить идеалам, становятся изгоями и невольными участниками противостояния могущественных сил, а границы добра и зла стираются. И остается лишь одно – умереть или попытаться выжить любой ценой.

Глава 3

Информатор Шухмана, Дэнни, оказался прыщавым маленьким пареньком неполных двадцати лет с бледной кожей и отращиваемой щетиной.

— Хреново щетину отращивает, — прокомментировал из салона своего автомобиля Винкс. — Может, он и думает, что выглядит это как брутальные заросли, но на деле скорее долбанный лишай.

Ортега, сидящий рядом, данный тезис не прокомментировал. Он и при лучшем-то настроении был совершенно не расположен размышлять о том, как там и что себе отращивает незнакомый паренек, работающий грузчиком на спичечном заводе, а уж сегодня и подавно. Среди доставленных ему в кабинет из разбитой машины вещей он недосчитался куда-то мистическим образом пропавшего сборника песен весьма известной дореволюционной певицы. За сборник этот было в свое время отдано немало марок, но дело тут было вовсе не в деньгах. Можно было бы, конечно, скачать музыку из Горсети, но не в ближайшие недели, в разгар тематических проверок, затеянных отделом собственного контроля.

«Впрочем, — усмехнулся про себя угрюмо Ортега, — машину я все равно разбил, так что и музыку мне слушать теперь вроде как негде».

Дома Ричард предпочитал радио.

— Ну так что, пошли? — спросил Винкс. — Сколько его пасти можно? И смысл вообще какой?

— Не доверяю Шухману, — отозвался Ортега. — Сука он. Мало ли, что придумает.

— Да, разумеется, — скривил задумчивую физиономию Винкс. — Например, он нас грохнет! Вот возьмет и просто так грохнет! Потому что он сука. Логично. Короче, не хочешь — давай, как хочешь, а хочешь — так давай!

Выбравшись из машины, следователи не спеша перешли дорогу и побрели к тощему осведомителю. Заметив Ричарда и Эдварда, Дэнни нарисовал на лице независимую мину и с намерением бросить остроту изрек:

— Здрастье. Я вас давно запалил, что вы, того, стояли. Что не подошли-то сразу, а? Привычка?

— Профессиональная, да, — оскалился Винкс. — А ты что-то больно воровато по сторонам глядишь. Тоже привычка, наверное?

Лицо Дэнни, и без того длинное, вытянулось еще больше. Ортега, который даже здороваться с ним не стал, про себя усмехнулся. Стало очевидным, во-первых, что Шухман четко пояснил пацану, что работает Дэнни не с ним, а потому парень и относился к ним как к левым надзорам. Таким образом их дражайший коллега, видимо, заранее отгораживался от любых их дел. Во-вторых, Дэнни явно считал, что они с Винксом не в курсе, почему тот помогает Надзору, а потому замечание лейтенанта изрядно выбило его из колеи. Ну что же, в таком случае славно, что эта встреча сразу принесла какие-то плоды.

— Это не очень хорошо, что у тебя такая антигражданская хренотень в привычку входит, — перестав улыбаться, в упор глянул на побледневшего парня Винкс. — Мы тебе навстречу пошли, вместо срока дали возможность поработать на благо города, а ты чего?

— А чего я-то? — набычился парень. — Не делал я ничего, стоял, того, вас ждал.

— Стоял он, — с пониманием улыбнулся Винкс. — Хвалю. Лучше, конечно, стоять, чем сидеть. Или, скажем, лежать. Но это дела возможного завтра, а сейчас у нас конкретное сегодня.

— Ладно, хватит языками трепать, — заговорил Ортега. Пугать Винкс всегда был горазд, а с людьми социального статуса Дэнни можно было смело блефовать: они без мелких проступков и преступлений выживают редко. Другое дело, что сейчас в этом большого смысла Ричард не видел: парень и так соглашался помогать.

— Нам нужна информация по заводу твоему, вся.

— Какая-такая информация? — чуть забеспокоился парень. Ясное дело, сливать товарищей ему было и неприятно, и небезопасно.

— Да любая, пацан, любая, — нетерпеливо ответил Ортега. Шло раннее утро, на улице было еще весьма прохладно, поэтому долго сыреть тут с изображавшим непонятливого шкетом ему вовсе не улыбалось. — Что у вас там вообще нехорошего творится, что подозрительного было в последнее время, нету ли странных работников… Ладно-ладно, — добавил вдруг лейтенант, заметив, что Дэнни становится с каждым словом все более угрюмым. — Ваши мелкие делишки меня не интересуют, можно без имен. Опиши ситуацию в общем.

— Ну, — парень поскреб пальцами затылок и озадачено посмотрел на вымазавшуюся при этом в чем-то руку. — Ну что, самое фиговое — это что у нас мужиков кто-то мочит.

— Мочит? — вопросительно поднял бровь Винкс. — Пропадают они, наверное, а не их мочат?

— Ну да, — неопределенно глянув на лейтенанта, ответил парень. — Уже три мужика за неделю пропали, все из разных цехов. В ночные смены пахали, а на утро хоп — и нету! И никаких следов, вообще ничего.

— Да, мы слышали, — Винкс вопросительно глянул на Ортегу и, уловив кивок, продолжил. — Давай дальше, это нам неинтересно.

Да, как ни странно, но вероятные убийства рабочих завода, скорее всего, вели не туда. Ортега с Винксом, конечно, отправили запрос ведущим дело коллегам, но больших надежд на этот след не возлагали. Террористы могут вербовать сторонников, распространять пропаганду, шантажировать предпринимателей, что-то красть, но убивать нищих безвредных трудяг им как-то без надобности. Что-то знать они тоже вряд ли могли: боевики не стали бы вести сразу несколько дел на одном объекте, связанных с разными цехами.

— Дальше, — задумчиво прогудел Дэнни. — Ну, дальше что?.. Ваши надзоры в прошлый вторник начальника третьего цеха увели, говорят, на лапу брал. А так что, мирно все, того, без происшествий.

— Ладно ты хрень городить, — разозлился Ортега. — Левые заказы какие-нибудь поступают? Чтобы производили больше, чем в бухгалтерии указано?

— Это я не знаю, начальник. Я на складе работаю, к бухгалтериям не отношусь. Мужики тоже не знают, иначе б, того, жаловались.

— И верно, — высказался молчавший уже некоторое время Винкс. — Ты лучше другое скажи: прут из остатка много? — увидев округлившиеся, готовые визжать на всю улицу о своей невиновности глаза Дэнни, он быстро добавил. — Да ладно тебе рожи кривить. Время сейчас серьезное, у большинства ваших мужиков в карманах не больше, чем в головах, ну. Разумеется, воруете, сучьи дети. Никого загребать не собираемся, имен не спрашиваем, так что кончай сопли жевать и давай по делу: воруете?

— Ну, — по небольшому раздумью отозвался Дэнни, — того, бывает, кто-то из мужиков что в дом отнесет. Но какое же это воровство?.. Оно ж на рынок не идет, потом все едино — в утиль!

— Так. В последнее время не было такого, чтобы больше обычного исчезало? Может, мужики твои смеялись, типа, кому так много спичек или еще что. Не слыхал?

— Не, начальник, — уверенно, без раздумий ответил парень, — чего не было, того не было. Иногда, говорю ж, того, носят домой остатки, но что б много — не было.

Ортега всмотрелся в парня и понял, что тот не врет. Либо сам сильно засел в этом дерьме, а потому убедительно скрывает.

— Ладно, дружок, спасибо, — Винкс снова врубил генератор энтузиазма, причем так резко, что даже привыкший уже Ортега немало удивился, что уж говорить об побледневшем Дэнни. — Давай, беги. Если что будет — свяжемся.

Ричард с Эдвардом уже собирались отправиться обратно к машине, когда парень вновь подал голос. Причем звучал этот голос довольно возмущенно и притом недоверчиво:

— Это!.. Того… Погодьте, а плата что?

— Какая плата? — обернулся с грозным видом Ортега. Он уже догадался, о чем идет речь.

— Ну, — немного смутился Дэнни. — Шухман мне обычно, того, за разговоры платит. Я же вроде как, того, на Совет Структур работаю, вся хрень.

— Вся хрень… — зло протянул Ортега, глядя на вконец удрученного парня. — Ну так ничего не изменилось, Дэнни. Как тебе Шухман платил, так и на этот раз заплатит. Бывай.

— Он сказал, с вас требовать, — нашел в себе силы возразить молодой человек.

— Ладно, ты иди, я разберусь, — хлопнул Ортегу по плечу Винкс. Признаться, Ричард был ему за это весьма благодарен, о чем не забыл сообщить в машине, как только туда забрался рассчитавшийся с прыщавым информатором Эдвард:

— Говорю же я, Винкс, ты как тампон между мной и окружающим миром.

— Я в восторге, Ортега, но за столько лет нашего знакомства даже такой чертов циник и зануда, как ты, мог бы выдумать метафору поприличнее.

— Считай это за признательность.

— Считаю же, дружище, считаю! Давай-ка лучше о деле.

— Ну а что о деле? — утомленно произнес Ортега, массируя лицо. — Лично я ничего толкового не услышал. Опять эти дурные пропажи рабочих, опять какая-то мелкота, ничего реально ценного. Придется копать все и надеяться, что какая-то ниточка к чему-то все же приведет.

— Вероятно. Но ты не забывай, что он мог не все рассказать, — Винкс достал сигарету и закурил, приспустив стекло. — Шухман мог дать инструкцию особо задницу не подставлять и о серьезных делах не говорить. Либо, что еще веселее, парень может сам быть пешкой во всей этой игре.

— Не похоже, — подумав, сказал Ортега. — Но, конечно, возможно. К сожалению, других людей с завода у нас нет. Разве что начинать копать еще и по всей этой мелкой хрени, ища рыбку.

— Времени убьем до черта и больше, — озабоченно ответил Винкс. — К тому же будет рыбка на крючке мотыльком — поработаем с ней один раз и все. Блок-то совсем не наш.

— А что делать, — усмехнулся Ортега. — Сами вызвались.

— Ну, — лицо Винкса приняло задумчивое выражение. — Можно, теоретически, попытаться на этот завод устроиться работать. Скажем, замом начальника какого-нибудь цеха.

— Что, собираешься сам этим заняться? — Ортега скривился, представляя себе все неудобства работы под прикрытием. — Так накладно же, что даже думать не хочется. Да и времени, небось, займет немало.

— Пару месяцев поработаю, если ничего не замечу — закроем тему, — Эдвард выбросил окурок в окно, пристегнулся, и машина легко тронулась с места. — А ты пока по остальным вариантам пройдешься. Может, дело все же и вовсе не в этом заводе. Куст вечером пришлет результаты экспертизы, там и посмотрим. А пока давай к мистеру давителю заявимся, выпросим для меня на эти два месяца отгул.

— Да ты мастер несвоевременных визитов, — хмыкнул Ричард. — К нему как раз первые доклады после «беседы» должны поступать, а там обычно столько перспектив и позитива, что он бесится, как черт.

— Уж если он и бесится, то точно не как черт. Скорее как… мангуст.

— Ты хоть раз в жизни видел живого мангуста, Винкс? — уточнил Ортега.

— Нет, конечно. Ладно, нечего задницы мозолить, поехали. На месте разберемся.

Как выяснилось, собственно, на месте, разбираться было особо не с чем. Марков и правда собирался разгребать уже подступающую волну литературных шедевров от своих подчиненных, но в силу раннего часа был еще сравнительно благосклонен к окружающим.

— Можно войти? — постучавшись, спросил Винкс.

— Лейтенант, — отозвался полковник Марков, подняв на вошедших дружелюбный взгляд. В кабинете кроме него находились лейтенанты Эмберли и Железняк. Судя по напряженным выражениям лиц, следователи докладывались о проделанной работе, а по ходу дела пытались понять, насколько гладко проходит их треп.

— Прошу меня извинить, господа, — развернулся к ним Марков. — По проделанной работе все ясно, но не помешала бы детализация, слишком уж много у вас переменных. В течение дня жду отчета.

Эмберли и Железняк с каменными лицами профессиональных халтурщиков встали со стульев, — несколько поспешно, — и проследовали к выходу, — подозрительно неторопливо. Ортега догадывался, в чем дело, и усмехнулся про себя. Как и в любом рабочем коллективе, в отделе расследований народ вовсе не обожал вкалывать круглые сутки. Идеалистов было достаточно, но вот чтобы кто-то дорабатывал с огнем в глазах до пенсии — такого Ричард еще не видел. Проще говоря, все любили делать как можно меньше, получая за это как можно больше.

По этой причине примерные сроки расследований в докладах растягивались, отличаясь от реально необходимого времени дай Боже если в два-три раза. Схема была простой: из месяца работы весь необходимый ее объем выполнялся за неделю, далее же требовалось с уверенным видом гонять балду оставшееся время, что чудесным образом любили делать все: как сотрудницы бухгалтерии, так и бравые следователи. Марков это прекрасно понимал, но по какой-то причине особо не пресекал, ограничиваясь периодическими облавами. Тем не менее, в разговоре с ним обычно было нелегко понять, насколько серьезно полковник фиксирует уровень брехливости, что ему известно, а о чем он только догадывается.

В данном конкретном случае Ортега был уверен, что выпроваживание Эмберли и Железняк посреди доклада было умышленным: лейтенанты получили время подумать и оценить степень риска при дальнейшем валянии дурака.

— Присаживайтесь, господа офицеры, прошу.

Полковник Марков сидел за самым обыкновенным рабочим столом, какие пачками штамповались на мебельном заводе города для нужд различных городских служб. За годы учебы и службы Ортега видел точно такой же стол в учебных классах своей школы, кабинетах деканата и ректората академии, офисных помещениях различных учреждений. Было что-то забавное в том, что и в его с Винксом кабинете стояли точно такие же столы. Эдвард любил шутить, что производя одинаковые столы, Совет Структур пытается укрепить единство граждан. Насчет единства Ричард не знал, а вот разнообразие убивалось на корню.

— Полковник, — приветственно кивнул головой Ортега, усаживаясь на такой же стандартизированный стул.

— Ортега. Что волнует юную душу?

— Сволота и мразь, полковник, — спокойно отозвался Ортега, юная душа которого подбиралась к пятому десятку. Ответ, как он ожидал, должен был вызвать определенную положительную реакцию. Но как часто случалось с Марковым, результат вышел совсем иным.

— Так сажать их надо, лейтенант, — Марков озабочено приподнял брови. — Что ж вы их не сажаете?

— Закон не позволяет, — попытался сострить Винкс.

— Ой да ладно — «закон», — Марков озорно улыбнулся. — Закон это инструмент. Иногда можно и опустить. Уж вам-то это как никому должно быть известно.

Винкс снова открыл было рот, но Ортега без капли эмоций на лице пнул его под столом ногой. Марков любил такие вот разговоры ни о чем, из которых, похоже, черпал для себя какую-то информацию о собеседниках. Или нихрена не черпал, а только делал вид, кто его знает.

Полковник Марков был, конечно же, любопытнейшим самодуром. За годы службы он умудрился выстроить работу с подчиненными таким образом, что каждый из них, отдавая себе отчет о его хитрозадости, проникался к нему искренним уважением.

Марков никогда не срывался на крик, не проводил массовых репрессий в отделе, не наливался от ярости кровью. Но его опасались. За полковником всегда чувствовалась грандиозная сила, которая стояла как-то особняком даже среди обычных денег и власти. Да, Марков наказывал провинившихся, да, увольнял сотрудников, но все по делу, прикопаться к его поведению обычно мог разве что обиженный, то бишь уволенный, человек. Кроме того, Марков был до безумия пунктуальным и чертовски внимательным с подчиненным.

Он ездил на дорогущем автомобиле, сделанном по уникальному заказу, который сам себе с его зарплатой ни за что бы позволить не смог, но при этом было достоверно известно — Марков взяток не берет. Вне зависимости от гражданского статуса предлагающего мзду человека, тот получал от ворот поворот, да при том еще и с мыслью, что легко отделался.

В связях Маркова тоже был какой-то парадокс, потому как начальник отдела расследований Департамента просто не мог быть лично знаком со всеми теми влиятельными людьми, которых периодически видели с ним за непринужденной беседой. Отсюда мягко вытекала еще одна занятная деталь: никто не мог сказать ничего конкретного о его прошлом. Ни где тот учился, ни где работал до того, как его назначили начальником отдела. Да и хотя бы вообще когда его назначили.

О нынешней его жизни тоже было известно мало. Он занимался рукопашным боем, но никто не знал, каким. Он замечательно стрелял на соревнованиях Департамента, но никто не знал, где он упражняется. Он был женат, но никто не знал ни имени его супруги, ни чего-либо о возможных детях.

Любопытно Марков вел себя при беседах с подчиненными. Он умудрялся задавать вопросы с настолько очевидными ответами, что их можно было бы назвать риторическими, но магия заключалась в том, что идиотом чувствовал себя отвечающий, а вовсе не Марков. Простыми разговорами он легко выводил людей из равновесия и смущал их до крайности, сложными же мог довести любого до отчаяния, логично и неизменно корректно доказывая любые, даже самые абсурдные тезисы.

Словом, полковник Марков был человеком-загадкой. Кем-то очень непредсказуемым, а потому опасным. Его подчиненные предполагали, что Марков был способен на очень и очень многое, но как далеко это «очень многое» простирается, никто выяснять не решался.

Лейтенант Ортега проработал с Марковым уже много лет, но вот и теперь, выйдя из его кабинета, он не мог понять, каким образом его выставили дураком и выставили ли вообще.

— В любом случае, — потряс головой Винкс, — свое мы получили. Отгул мне таки выдали.

— Да, только я так и не понял, что он думает о проделанной работе. Эта его улыбочка…

— Есть вещи куда интереснее, и над ними тоже стоит поразмышлять, — прервал его Эдвард.

— Например?

Винкс раскрыл дверь в их кабинет и с ходу утрамбовал задом стул.

— Например, то, — произнес он, странно улыбаясь, — что мы уже восемь лет обсуждаем после бесед со стариком, дураки ли мы.

Передвигаясь мерным шагом на чуть согнутых ногах, Майя Фаукс пристально вглядывалась в дышащую ей в лицо пылью, порохом и духотой темноту. Удерживаемый на вытянутых руках пистолет чуть подрагивал, несмотря на тренированные запястья и большой опыт. Майя все еще не решалась полностью положиться на два пальца правой руки, лишь недавно оправившиеся от полученных при допросе переломов. Добравшись до конца отмеченного заранее участка, девушка быстро развернулась и двинулась вполуоборот обратно, сменив на пистолете ведущую руку.

На этот раз она не прошла и четверти пути, когда в десятке метрах впереди появилась подсвеченная внезапно включившимся ламповым светом пара людей. Молодой человек с перекошенным злобой лицом грубо схватил за горло женщину средних лет, прижав ее к себе на манер живого щита и целясь в Майю с пистолета. Повинуясь рефлексам, девушка произвела два выстрела, прострелив заложнице грудь и достав стрелка в горло. Еще до того, как картонная мишень перестала подрагивать от попаданий, Майя зло сплюнула, поняв свою ошибку. Конечно, никто не требовал от нее ювелирного обращения с оружием, но Майе уже не нужны были наставники, чтобы пытаться постоянно совершенствоваться в том, от чего зависело ее выживание.

За то время, что девушка провела в Сопротивлении, ей довольно часто приходилось участвовать в боевых операциях группировки, вступая в бой с сотрудниками Надзора и СГБ. Несколько раз ей даже посчастливилось сталкиваться с их спецназом, лишь укрепившим ее веру в то, что без оттачивания боевых навыков она рано или поздно схлопочет-таки пулю или осколок от гранаты.

Случившееся недавно фиаско с гибелью группы Филиппа стало на этом фоне весьма и весьма значимым событием. Во-первых, Майя еще никогда не была так близка к смерти, а во-вторых, она ясно понимала: если бы не ее старательные тренировки, одной только близостью дело бы тогда не ограничилось.

Поэтому ее чертовски раздражало, что у нее не всегда получалось верно реагировать на появляющиеся мишени и действовать соответственно ситуации. Если бы в реальном бою вместо придурка с заложницей перед Майей предстал спецназовец со щитом, ее первого промаха хватило бы на гибель от автоматной очереди.

Сделав ровный вдох, девушка возобновила движение и еще дважды плавно нажала на спусковой крючок. Первая дырочка от пули образовалась в голове преступника, вторая у него же в районе ключицы.

Тир на данной базе Сопротивления, расположившейся в карантинной зоне метрополитена на одной из заброшенных станций, был оборудован на славу. Помимо богатого выбора мишеней присутствовала возможность отрабатывать меткость и технику стрельбы в условиях приглушенного света и полной темноты, ориентируясь на звук. Имелась и тренировочная площадка для отработки квартирного боя, представлявшая собой созданный из подручных материалов макет этажа со сложной планировкой. Кроме того Майя могла сравнительно свободно обращаться с боезапасом, недостатка в котором на базе так же не наблюдалось. Не привыкшая к подобной роскоши, но привыкшая экономить на всем Майя всегда проводила немало времени в тирах, если попадалась возможность посетить крупные лагеря группировки.

Преступник с заложницей исчезли, лампа потухла. Продолжая свой неторопливый путь, Майя прислушивалась к царящей в зале относительной тишине, стараясь предугадать, где выскочат из темноты следующие цели. Не прошло и десяти секунд, окрашенных горьковатым нетерпением и легким напряжением, как в свете ламп неподалеку друг от друга появились два силуэта. Быстро взяв первый на прицел, Майя увидела мужчину в грязной одежде с неприятной заросшей давней щетиной физиономией. Стрелять, безусловно, хотелось, но он не был вооружен. Удовлетворенная быстро проделанной аналитической работой, Майя быстро повела стволом ко второй мишени, которая оказалась пожилым мужчиной в длинном пальто. Легкое замешательство оборвалось двумя резко выскочившими мужчинами — юнцом, сжимающим в руках автомат и офисным работником, держащим в той же, что и парень, позе дипломат. Оперативно сориентировавшись, Майя трижды поразила первого, не останавливая ровного шага.

Этот условный противник мигом породил перед ее мысленным взором картину из прошлого. Отвратительно циничную, типичную для сложившейся к тому времени в городе ситуации. Тогда она впервые убила человека.

В поле зрения вербовщиков Сопротивления Майя попала, смешно ли, в двенадцать лет. Разумеется, никто тогда не собирался делать из нее то, чем она в конце концов стала, но семейное горе, судьба ее на тот момент еще весьма короткой, но уже наполненной совсем не детскими испытаниями жизни позволяли рассматривать ее как потенциальную смертницу или, на крайний случай, боевика.

В еще юном возрасте Майя уже состояла на учете в отделе Департамента Надзора по делам несовершеннолетних. Она попадалась на воровстве и хулиганстве, порче общественной собственности. В школе девочку характеризовали весьма негативно, а чертовски низкий гражданский статус ее родителей с богатой антигражданской историей понятным образом дополнял представление о ней окружающих.

После смерти родителей поведение драчливой и сквернословящей девчушки лишь ухудшалось, что светило ей переводом в специальную школу для детей с антигражданскими наклонностями. Туда бы она и отправилась, если бы внезапно не исчезла. Проведя небольшое расследование, сотрудники Надзора легко и быстро обнаружили, что девочка уже несколько месяцев как активно общалась с прочими районными сорванцами, часть из которых, — те, что постарше, — через пять-десять лет всплыли в рядах Сопротивления. Майе на это потребовалось несколько больше времени, однако причиной тому был недосмотр правоохранителей, а не ее прилежание.

Новые мишени появились на существенном удалении друг от друга. Выстрелив семь раз, Майя попала пять. Медленно выдохнув, она прищурила зеленые глаза, плотно сжала губы и продолжила движение.

Девушка провела на разных базах Сопротивления два года, занимаясь стряпней и уборкой. Поначалу она считала, что попала в крутую уличную банду, в чем ее не переставали убеждать старшие товарищи, с которыми она познакомилась на улицах. Длились иллюзии не так уж и долго, потому как весьма скоро Майю принялись подвергать идеологической и агитационной обработке.

Когда Майя догадалась, — без особой, впрочем, дрожи, — куда попала и задала прямой вопрос, ее сразу же инициировали по всем правилам группировки. Взятой на рейд вместе с небольшой диверсионной группой Майе настойчиво предложили застрелить плененного патрульного надзирателя, довольно молодого парня лет двадцати двух. Несмотря на юный возраст, Майя была уже совсем не ребенком и прекрасно понимала, что нажав на курок, она не только навсегда что-то для себя решит, переступив через общественную мораль и закон, впервые убив человека. Вышибив мозги этому надзору, она закроет для себя какой бы то ни было путь в жизни, не связанный с ее новыми друзьями.

Не зная, как поступить, девушка попыталась разыграть обморок, но была весьма решительно приведена в чувства. Видя ее нерешительность, куратор добавил парочку дополнительных обещаний, что с ней произойдет, не сделай она выстрела. Пожалуй, можно было бы обойтись и без этого, но уж что произошло, то произошло. Обещанные «бонусы» девушка запомнила на всю жизнь. В ту ночь четырнадцатилетняя растрепанная испуганная до полусмерти Майя впервые убила человека. Может быть, даже двух, потому как от ее существовавших до того детских представлений о ценностях и каких-то принципах не осталось ни следа.

С шоком и психологической травмой Майе никто бороться не помогал. Отношение к ней окружающих вообще резко изменилось, словно все вдруг сбросили с себя роли озорных и отчаянных бандитов, обнажив грязные немытые морды с волчьими оскалами, более свойственные обычным ублюдкам и убийцам. Возможно, кто-то другой и сломался бы, Майя же смогла взять себя в руки. Стараясь справиться со стрессом, она много работала, осваивала какие-то полезные бытовые навыки, начала учиться обращению с огнестрельным оружием, плотно занялась боевыми искусствами, как их называл ее учитель, бывший сотрудник Надзора. «Боевые искусства» оказались брутальным мордобоем, эффективным и жестоким набором разных техник и методов рукопашного боя, применявшихся в Надзоре силовыми подразделениями. Привыкшая к уличным дракам с мальчишками, Майя не боялась боли, быстро училась и скоро достигла весьма удовлетворительных результатов. На этом, правда, ее обучение с профессиональным инструктором и закончилось, потому как его весьма неаппетитно расстреляли сгбшники при штурме обнаруженного лагеря.

Снова сменив ведущую руку, Майя двинулась обратно. Следующие цели она обстреливала предварительно присев, целясь в руки и ноги, после чего отрабатывала грудную клетку и голову. По нормативам СГБ девушка, возможно, и не отличалась невероятными способностями, но большинству повстанцев было до нее очень и очень далеко.

Через несколько лет после «инициации» Майя получила свой первый боевой опыт, чуть было не потеряв руку, которую прострелил из пистолета охранник в магазине. Мужчина был убит, лавочка ограблена и сожжена. Отходящая банда боевиков кое-как тащила оглушенную от боли Майю с собой, но двигалась из-за раненой недостаточно быстро. Их нагнал Надзор. В результате перестрелки несколько человек пострадали, а группе пришлось затаиться. Разъяренные друзья да товарищи грубо воспользовались девушкой. Возможно, она бы и вовсе не пережила ту ночь, если бы укрытие не накрыли по горячим следам силы Надзора и СГБ. Шокированную и раненую Майю, по счастью, солдаты приняли за гражданскую. Руку ей спасли, оказав на месте грамотную медицинскую помощь, после чего при транспортировке девушке удалось сбежать. Несмотря на произошедшее, она прекрасно понимала, что стоит попасть в больницу и позволить установить личность — ей конец.

Раненая, кое-как переставляющая ноги от усталости, Майя вернулась к Сопротивлению, которое весьма своеобразно отнеслось к ее чудесному спасению, несколько дней выпытывая с большим пристрастием все детали происшествия. Надзор любил отправлять взятую в плен экстремистскую молодежь обратно в группировки, проведя предварительно жесткую и предельно ясную беседу. Сопротивление должно было все проверить, что оно и сделало. Проверке подверглось как пулевое ранение, так и факт изнасилования. По окончанию допросов, девушка была реабилитирована, и получила право вернуться в строй пушечного мяса.

Примерно к этому времени Майя вдруг вынырнула из тянувшейся несколько лет дремы, когда тупая и тяжелая работа не позволяла внешне спокойной и расчетливой девушке вернуться мыслями назад. К тому выстрелу, который оборвал жизнь молодого надзора и круто изменил ее собственную. Она понимала необходимость разобрать, что же, черт подери, с ней произошло, и как она ко всему этому пришла, но откладывала это до последнего. Однако травма оказалась довольно глубокой, и девушка не раз вдруг понимала, что лежит ночью на жестком тонком матрасе, давясь истеричными слезами.

В какой-то момент она начала смиряться с ситуацией, тихие истерики прекратились. Однако внезапное крещение огнем не только вскрыло едва затянувшиеся раны, но и конкретно в них покопалось. Доведя себя за несколько месяцев после случившегося до ряда обмороков и обширного психического истощения, Майя вышла из кризиса сильно изменившимся человеком. Убийства перестали вызывать у нее большой выброс адреналина, слова «мораль» и «этика» больше не вызывали даже улыбки. Нет, ей не стало все равно, но сама она стала другой.

Расстреляв последний магазин, Майя включила в тире свет и начала упражняться в стрельбе по дальним мишеням. Промахиваясь, девушка презрительно кривила губы или сплевывала на пол, на удачные выстрелы никак не реагировала.

За дальнейшие годы Майя больше не менялась, несмотря ни на крупные удачи, ни на оглушительные провалы, сопровождавшие террористическую деятельность Сопротивления. Сложно было удивить и задеть за живое человека, который ненавидел все и вся. По крайней мере, так было до недавнего времени. До тех пор, пока девушка не раскрыла для себя новую глубину гнили и мерзости. Она шла по трупам к своему высокому положению в группировке, организовывала теракты и никому не доверяла, но вскрыть предательство в самых основах Сопротивления было для нее очередным ударом, на которые жизнь была невероятно щедра.

Выпустив в грудь интеллигентного вида парня с пистолетом в руках последнюю пулю, Майя спокойно поставила оружие на предохранитель и, убрав мишени в стойки, вышла из тира. Да, ей на радость судьба вновь врезала прикладом по зубам, но Майя не собиралась носиться с визгами, ожидая, что это как-то разрешит ситуацию. Она намеревалась ждать, искать возможности. И когда удачный момент представится, Майя будет готова.