Вестовые Хаоса: Игра герцога

Сергей Владимирович Доровских, 2021

XIX век стучал колёсами паровозов, мерцал лампами накаливания, звенел телеграфными столбами и оставлял о себе первые чёрно-белые снимки, когда пришёл он. Чёрный герцог. Кто этот загадочный человек в старомодном облачении, и человек ли? Что привело его из пропасти веков в холодные края, где зимы кажутся бесконечными? Что он будет делать, и как это поменяет мир? Знает ли он, что по его следу уже идёт охотник? И сможет ли хоть что-то изменить невинная Есия – дочка терпящего нужду крестьянина из захолустной северной деревни?..

Глава первая

Трактир на перекрёстке

В трактире зазвенел колокольчик. Он висел неподвижно добрых две сотни лет, и в серебряном голосе прозвучал испуг. Дверь скрипнула и распахнулась настежь. Ворвался холод, прошёлся, прощупал всё синими ладонями от пола до потолка.

Собственник заведения — с чёрной бородой и похожими на угли глазами горбач, расположился за стойкой у огромного медного самовара. С поскрипыванием протирал полотенцем и без того блестящие блюдца. Когда внезапно ворвалась стужа, бутылки на полках звякнули, а свечи цвета слоновьей кости, мигнув, всё же не погасли, а продолжили мертвенно освещать пустынный общий зал.

На пороге показался путник, на широких плечах и меховой подкладке иноземного кафтана сверкали в лунном свете крупинки снега. Он будто бы шагнул из Петровских времён в Россию века девятнадцатого, где уже знали шум паровоза, стук телеграфа, чирканье спички и другие звуки новой эпохи. Незнакомец словно вырос из небытия, преодолев время и пространство:

— Добро пожаловать, великий герцог! Мы так ждали вас, мессир! — трактирщик спешно поставил блюдце на поднос, засеменил, перекатываясь на коротких ногах, к двери, и с почтением раскланиваясь, прикрыл её. Стон вьюги, казалось, немного утих. — Все эти годы мы томились одним только ожиданием!

— Как видишь, я вернулся, мой дорогой Гвилум, первейший из Вестовых Хаоса моих! — путник спокойно осмотрелся. Горбун лишь на миг посмел заглянуть снизу вверх в нечеловеческие, чёрные, с оранжевыми ободками на зрачках глаза. От путника шёл приторно-сладкий запах гари, будто от тления сырых осенних костров, но трактирщик вдохнул его с блаженством, так что заурчало в увесистом брюхе:

— О, знакомое эхо далёких пожарищ!

— Посетителей нет? — спросил гость.

— Разумеется, великий герцог! Мы ждали! Со мной, как и следует по вашему указанию, только мальчик-половой, но я велел отдыхать. Он так ждал встречи с вами, но сон сморил его. Бедняга сутки напролёт протирал полы, комнаты, чтобы ни одной пылинки, ваше….

Гость недоверчиво осмотрел помещение, опустил горящие глаза:

— Что ж, не буди мальчика, пусть отдыхает… до времени. А время пока есть. И, раз никого нет, не страдай, стань самим собой!

Трактирщик засиял, посыпались искры, кожа на лице натянулась, сделавшись тёмно-восковой, будто у покойника. Острая физиономия мялась, как глина, всё более обретая птичьи черты, кривая улыбка перелилась в истошную гримасу. Горбуна затрясло, огромное нутро забурлило.

С улицы налетел ветер. Дубовая дверь сама собой вновь ударилась с размаху, едва не слетев с петель, колокольчик сорвался и покатился со ступеней, звякнул, словно прощаясь, и утонул в сугробе.

В трактир надуло снега, и тёмно-красные сапоги гостя утонули в белом сыпучем ковре. В трубе послышался вой — домовой с шумом убегал от надвигающейся бури, едва слышались его сдавленные стоны и проклятия. Трактирщик упал к сапогам, целуя и размазывая слюни, кричал бессвязно. Его длинный нос обуглился, горбатое круглое тело затянуло дымом, и через миг перед гостем поднялся косматый чёрный ворон. Помахав крыльями, зашевелил клювом:

— Благодарю вас, великий герцог! Два этих столетия только и ждал вашего разрешения стать самим собой! Какие будут ваши дальнейшие р-р-распоряжения, мессир? — голос зазвенел по-вороньи высоко и противно. Впрочем, гость улыбнулся, и пошёл к самовару, постукивая тростью по надраенному до блеска полу.

— Старый Гвилум, я знал, что ты верен и ждёшь меня, — сказал он. — Как и обещал, я пришёл, чтобы нам, как встарь, снова отправиться в путь, и нести добро людям.

— Конечно-конечно, много добра! — прокаркал трактирщик. — Не угодно ли, ваша честь, чаю, сбитня, или…

— Да, или, — гость выдохнул, поморщившись. — Принеси осиновой настойки. Мне нужно принять лекарство.

— Да, господин, но, бррр, — раскаркался ворон. — Но вы будете болеть!

— Не более чем обычно, Гвилум. Но я стану неуязвим… Почти, — путник замолчал, думая о чём-то.

Ворон засеменил, тяжело дыша. Слышалось, как он шумно передвигает столы, бочки и другую утварь в подсобке. Затем долго тыкался клювом, пытаясь зацепить кольцо и поднять крышку погреба.

— Ух вы, неверные, как вы — ещё здесь?! — раздался приглушённый возглас Гвилума из погреба. Шум, биение посуды, возня длились долго, а затем из подпола выпрыгнули кошки. Они вбежали по-человечески, прыгая на одних задних лапах, и, замерев на миг, смотрели на гостя с волнением и страхом. Шерсть вздыбилась и стояла, будто иголки. Заметив на себе спокойный и недобрый взгляд путника, они опустились на четыре лапы и с визгом бросились к выходу. Лишь только промелькнули пушистые хвосты, дверь захлопнулась, и засов задвинулся сам собой.

— Туда и дорога, — прошептал тот, кого ворон именовал великим герцогом. Он понимал, что с его приходом домовой с помощниками — кошками-коловёртышами, в страхе и навсегда покинули эти холодные стены. Напрасно домовой столько лет ждал, что здесь появятся люди. Лишь тот, кто снова пришёл из Мира Теней, и его слуги — Вестовые Хаоса, могут жить теперь здесь. Трактир с бегством духов жилья совершенно потемнел, свечи лишь на миг вздрогнули, и опять продолжили гореть бледными огоньками.

— Несу-несу, мессир! — ворон сучил лапами, стуча когтями по полу, и тащил, обняв крыльями, бутыль с мутной жидкостью. Поставил рядом с самоваром, нагнулся, достав серебряную чашу-череп. — Разрешите, я отойду, воротит от одного вида вражьего зелья…

— Ничего, это простительно, а врага надо принять и победить, — путник взял чашу и налил. — Всё в мире устроено так. Нужно принимать яд, чтобы обрести силу.

— Да-да, вы как всегда правы, ваша честь, — ответил Гвилум, сжав крыльями клюв, чтобы не дышать.

Лишь только странник коснулся губами краешка, у черепа-чаши зажглись алыми огоньками глаза. Он выпил до дна — спокойно и безучастно, Гвилум восторженно смотрел, как ходит вверх-вниз большой кадык:

— Гвилум, — выдохнув, сказал человек в богатом иноземном кафтане. — Нам скоро отправляться в путь, и будет тот дальним, накопилось много дел. Помнишь, как мы дарили людям добро тогда, в века минувшие?

— Да, то были очень хорошие деньки, мой господин. Мы сотворили так много добра! — он закатил глазки, и загоготал. — Я все эти годы вспоминал, когда вы были с нами. Не было ничего лучшего в моей долгой жизни! И вот теперь, наконец, вы снова с нами!

— Да, вот и пришла опять пора, чтобы предложить людям всё самое-самое хорошее.

Гвилум с почтением убрал чашу, и вновь взялся за полотенце и стал протирать посуду.

— А ведь люди не меняются, сколько веков бы ни отмерили часы Вечности… Меня не было, но они же совсем не изменились? Как думаешь, мудрая птица?

— Вы правы, не изменились. У них так много всего полезного появилось в последнее время, шум паровозов добрался и сюда, слышите? Даже сквозь вьюгу доносится. Но они так же, как и раньше, падки на разное добро.

Странник подошёл к окну, всматриваясь во тьму:

— Век девятнадцатый, каков ты? — герцог помолчал. — Я должен всё обойти и внимательно осмотреть сам. Вот, уже знобит, — он сбросил кафтан, ворон подбежал и ловко принял его крыльями и клювом. — Ты должен помочь мне в одном деле, Гвилум. С нами мальчик — на всё мастер, многорукий наш половой. Ты — верный слуга, но мне нужен ещё и ездовой… как всегда, с вороным конём. Всё, как и раньше.

Гвинум покорно склонил голову:

— Что-то подсказывает, мессир, что тот сам найдёт нас. Я даже чувствую, кто он. Доверьтесь моему проверенному птичьему нюху.

— Не будем торопить события. Спешка не приводит к добру, а мы ведь на его стороне. Я пойду отдыхать, не беспокой меня, пока я сам не спущусь. Не смущайся и не тревожь, даже если я буду неспокоен, осина поломает меня, но так я верну всю мою силу.

Луна поднялась, налилась безжизненным бледным кругом над покатой крышей трактира. Домовой подхватил мохнатыми лапками своих кошек-помощниц, укрыл их от мороза косматой бородой, и, не оглядываясь, засеменил лаптями по снегу в сторону тёмного леса. Кошки жалобно мяукали, прижавшись к нему. Совы, вцепившись когтями в смолистые ветви, провожали его горящими глазами, радостно ухая от его возгласов и проклятий.

Округа замерла, высокие сосны спали, держа на зелёных лапах огромные снеговые шапки. Волки, сбившись в стаю, хрипели, косились недобро на бредущего мимо домового. Они дрожали от холода, но не смели поднять голову и завыть, — пустые желудки сворачивалось в морщинистые комки от жгучего нутряного понимания, что этой ночью в мир пришёл их хозяин. Звери знали, что он уже уснул после долгого пути, и не смели потревожить даже шорохом. И потому лишь скулили, острые зубы стучали, и бурые пасти выдыхали пар.

В ближайшем от леса селе Серебряные Ключи поджали хвосты их трусливые собратья — собаки, боясь высунуться из конуры. И лишь в небольшом привокзальном городке Лихоозёрске в трёх верстах на запад ничего не слышали и не знали — станционный смотритель в тёмно-синей форме из сукна, зевая, стучал в небольшой колокол, встречая задержавшийся из-за снегопадов и прибывший в столь поздний час курьерский состав.

Смотритель почтенно поклонился высокому молодому человеку в лисьей шапке, который после остановки тяжёлого, выдыхающего пар и лязгающего железом состава ловко спрыгнул и протянул ему монету. Старик не стал рассматривать её в потёмках, только заметил, что она тяжеловата, и положил в карман. Он прожил много лет, и ничему не удивлялся. Даже странному и такому несовременному виду господина, заплечной сумке и длинному, расшитому узорами чехлу за плечом.

Судя по этому чехлу, в нём хранилось охотничье ружьё…