Если завтра не наступит

Сергей Донской

Чеченский террорист Чака-Медведь даже среди отморозков вызывал ужас. Человек с медицинским образованием, он никогда не расставался со скальпелем. И снимал им кожу с живых людей. Вот такой выродок скрывался в Грузии под именем Давида Гванидзе, а потом был похоронен на тбилисском кладбище… Но у капитана ФСБ Евгения Бондаря, который прибыл в страну победившей «революции роз» с заданием разыскать «чеченского зверя», есть большие сомнения в том, что Гванидзе действительно умер. Ведь в упокоении имени и памяти Чаки-Медведя заинтересована и всесильная тайная грузинская жандармерия, и резидент ЦРУ в Тбилиси. Бондарь, конечно же, разыщет чеченского монстра во что бы то ни стало, если он еще жив. Впрочем, капитан ФСБ умеет будить даже мертвых…

Лубянка, о, эти ночи, полные огня!

8

Верхний свет был выключен, горела лишь настольная лампа, из-за чего весь кабинет, за исключением стола, был погружен в густой полумрак. Лицо полковника Роднина тоже скрывалось в тени, зато его руки, белоснежные манжеты, рубашка, полосатый галстук и синий пиджак, попадавшие в круг света, казались необычайно яркими, контрастными.

Переведя взгляд на собственные руки, капитан Бондарь подумал, что в сравнении с полковничьими они выглядят слишком загорелыми. Астрахань, Севастополь, Одесса… Все лето и начало осени Бондарь провел на морском побережье, хотя назвать такое времяпрепровождение приятным отдыхом язык не поворачивался. С другой стороны, если бы капитану действительно довелось нежиться на солнышке в течение четырех месяцев, то он бы попросту помер от тоски. Уже на второй или третьей неделе. Состояние полного покоя было для него смерти подобно. Срочно вызванный на Лубянку в половине одиннадцатого ночи, он внутренне трепетал от возбуждения, как породистый пес, почуявший славную охоту.

— Что-то экстренное, Василий Степанович? — спросил Бондарь, не в силах скрывать нетерпение.

Начальник оперативного отдела Управления контрразведывательных операций ФСБ России посмотрел на подчиненного так, словно тот позволил себе какую-то вопиющую вольность. Например, закурил свои любимые «Монте-Карло», не испросив разрешения у хозяина кабинета.

Бондарь выдержал тяжелый полковничий взгляд не моргнув глазом. Из всех оперативников только он был способен на это. Роднин умел ставить подчиненных на место. Даже любимчиков, которым он в глубине души симпатизировал. Бондарь в их число не входил. Полковник относился к капитану не как к любимчику, а как к родному сыну, хотя делал все возможное, чтобы никто из окружающих этого не заметил.

— А у нас бывает что-нибудь не экстренное? — ответил он вопросом на вопрос, после чего достал из папки лист бумаги.

Лист лег на стол. Пятерня Роднина прихлопнула его, закрыв текст. Все, что видел Бондарь со своего места, это шапку, название документа и размашистую подпись внизу. Приказ руководителя УКРО генерала Волопасова Н.А.

— Это касается меня? — насторожился Бондарь.

— Самым непосредственным образом, — заверил его Роднин.

— Что заставило Николая Артемьевича вспомнить о существовании скромного оперуполномоченного?

— Николаю Артемьевичу, да будет тебе известно, нет необходимости вспоминать что-либо. Память у него феноменальная. В молодости он ради спортивного интереса заучивал наизусть целые справочники.

— В таком случае он хранит массу полезных сведений, — уважительно произнес Бондарь. — Скажите, товарищ полковник, а книга о вкусной и здоровой пище Николаю Артемьевичу в молодости не попадалась? Мне, как холостяку, было бы интересно узнать пару рецептов.

— Вот! — воскликнул Роднин, растопыренная пятерня которого превратилась в кулак, постукивающий по приказу на столе. — Во всем виноват твой длинный язык, капитан. Корень всех твоих бед.

Бондарь, внезапно вспомнивший, что никакой он не холостяк, а вдовец, поскольку еще в январе у него имелись жена и четырехлетний сынишка, помрачнел и отрицательно качнул головой:

— Не думаю, товарищ полковник.

— Вот именно что не думаешь, — повысил голос Роднин, не замечая состояния подчиненного. — Ни хрена не думаешь и думать не хочешь, несмотря на неоднократные предупреждения. А потом страдаешь.

Все-таки напрасно он так низко наклонил колпак настольной лампы. Лицо Бондаря, как и его собственное, утопало в тени. Лишь глаза обоих поблескивали, но было трудно угадать, что кроется за этим блеском.

— Вы вызвали меня, чтобы поговорить о моих проблемах? — осведомился Бондарь с той непередаваемой интонацией, которую несколько веков назад можно было услышать при обмене любезностями, предшествующими вызову на дуэль.

«И как только ему удается сочетать безупречную вежливость с отъявленной дерзостью?» — изумился Роднин, тогда как вслух было произнесено одно-единственное короткое слово:

— Нет!

— Тогда, может быть, ознакомите меня с приказом? — Бондарь показал взглядом на лист бумаги.

— С чего ты взял, что это касается тебя? — проворчал Роднин.

— Увидел свою фамилию в тексте.

— Вечно суешь нос, куда тебя не просят. И языком мелешь, чего молоть не положено. — Сам того не замечая, Роднин заговорил скрипучим голосом своего непосредственного начальника, режущим слух всем, кроме обладателя. — Генералу Волопасову поступил сигнал о недисциплинированности и разболтанности, проявленных тобой во время пребывания в Одессе. И как тебя угораздило поцапаться с тамошним внешняком? — Имелся в виду резидент внешней разведки. — Он отметил в рапорте твои профессиональные качества, однако в общем и целом характеристику тебе дал нелестную. — Роднин ослабил узел галстука, чересчур туго перехватившего шею. — Крайне нелестную, капитан.

— Если бы меня попросили охарактеризовать господина Голавлева, — начал Бондарь, — то я бы тоже…

— Но тебя никто об этом не просил и никогда не попросит! — перебил его Роднин, не переставая возиться с галстуком.

— Честно говоря, я только рад этому.

— А тому, что почти присвоенное тебе майорское звание тю-тю, ты тоже рад?

— Тю-тю? — переспросил криво усмехнувшийся Бондарь.

— Вот именно! — гаркнул Роднин. Сорванный им галстук, извиваясь шелковой змеей, полетел на пол. — Вот именно что тю-тю. И ничего смешного в этом нет. — Он яростно ткнул пальцем в приказ по управлению. — Не успел новые погоны нацепить, как уже разжалован. За каким хером тебе понадобилось с цээрушниками счеты сводить, а? Кто тебя уполномочивал?

— Чувство долга, — тихо произнес Бондарь.

— Что-о?

— Можно подумать, что вы впервые слышите о таком понятии, товарищ полковник.

Задохнувшийся Роднин покрутил шеей. Теперь ему мешал ворот рубахи. Сообразив, что все дело в верхней пуговице, он попытался расстегнуть ее, но закончилось это тем, что пуговица осталась у него в пальцах, а потом последовала за галстуком.

— Вот что, капитан, — сказал Роднин, постепенно успокаиваясь и тщательнейшим образом подбирая слова. — О том, что ты первостатейный наглец, я знаю, поэтому лишний раз мне об этом напоминать не надо. И предупреждаю на будущее. — Роднин налег грудью на стол, высвечивая нижнюю половину своего лица. — С этого момента никакой самодеятельности. Никаких, понимаешь, актов возмездия. У нас тут не Голливуд, не съемки сериала про агента ноль-ноль семь. Лицензий на убийство мы своим сотрудникам не выдаем.

— А мне не нужна лицензия, — отрезал Бондарь. — Индульгенция тоже не нужна. Я просто выполняю свой долг, выполняю так, как я его понимаю.

— Плохо понимаешь, капитан. — Тяжелый подбородок Роднина выдвинулся вперед еще на пару сантиметров.

— Да? А вот мне почему-то кажется, что мы с вами понимаем его одинаково, товарищ полковник. — Нахмурившийся Бондарь уставился в стол. — Враги родины подлежат уничтожению. Поголовно. Вне зависимости от местонахождения, социального статуса и всяческих мораториев на смертную казнь.

После этого заявления все заготовленные Родниным правильные и нужные слова пошли псу под хвост. Кривить душой не хотелось, а возразить по существу было нечего. Поэтому, придвинув к капитану приказ, он мрачно распорядился:

— Ознакомься. Потом потолкуем.

9

— Ознакомлен, — отрапортовал Бондарь, написав это же слово на листке и присовокупив к нему свой незамысловатый автограф. — Разрешите идти?

Роднин, откинувшийся на спинку кресла, покачал головой:

— Не разрешаю. Думаешь, я тебя из постели вытащил для того, чтобы закорючкой твоей полюбоваться? — Забрав приказ, он возвратил его на место, а на стол выложил довольно пухлый конверт из плотной пергаментной бумаги. — Здесь собраны все имеющиеся у нас материалы по Нодару Ахметовичу Шалаеву. Тебе знакомо это имя?

— Кажется, был когда-то такой чеченский полевой командир, — нахмурился Бондарь. — Но не уверен. Дела давно минувших дней. Начало девяностых?

— Середина.

— И что же, этот Нодар Шалаев решил снова напомнить о себе?

— Да нет, — ответил Роднин, бесцельно теребя незапечатанный конверт. — Он как раз предпочитает держаться в тени. Живет под именем Давида Гванидзе в горах неподалеку от Тбилиси, боевиков вербует помаленьку, снабжением бандформирований занимается. Паспорт гражданина Грузии, между прочим, у него не липовый, а самый настоящий, Министерством внутренних дел выданный. Не подкопаешься.

— А внешность? — поинтересовался Бондарь.

— Какая, к черту, внешность, когда он в молодости бородищу отпустил и ни разу ее с тех пор не сбривал. — Роднин снова пошуршал коричневым конвертом. — Одни паскудные зенки на бандитской роже просматриваются, все остальное — дремучие волосья. Вылитый Бармалей.

— Хотите мне поручить его побрить, товарищ полковник?

— Отставить шуточки, капитан! Мы тут не в бирюльки играем.

— А если не в бирюльки, то должен быть способ идентифицировать любого Бармалея — хоть чеченского, хоть грузинского.

Высказав это предположение, Бондарь поискал взглядом глаза начальника, но наткнулся лишь на приопущенные веки.

— В пакете хранятся образцы отпечатков пальцев как Шалаева, так и Гванидзе, — проворчал Роднин. — К ним приложен акт международной экспертной комиссии, подтверждающий идентичность отпечатков.

— Другими словами, доказано, что Шалаев и Гванидзе — одно и то же лицо?

— Смотря кем и кому доказано. То, что является неопровержимым фактом для нас, вряд ли пожелает признать грузинская сторона.

— Им удобнее считать, что Гванидзе никакой не бандит? — догадался Бондарь.

— Ну да, — поморщился Роднин. — Сам знаешь, как они с чеченцами нянчатся. А попробуй обвинить Тбилиси в пособничестве боевикам, так ихний президент сразу с пеной у рта начинает истерики закатывать. Прямо на зеленой лужайке перед Белым домом. Мол, злобные русские шовинисты нас, несчастных, обижают, поклепы на нас наводят, применением силы грозят. Старая песня. В печенках сидит.

Бондарь понимающе кивнул. Не далее как месяц назад грузинская армия и полиция начали очередную полномасштабную операцию в Панкисском ущелье, целью которой являлось разоружение или же уничтожение базировавшихся там банд чеченских сепаратистов. Русские спецслужбы не только выследили два крупных отряда боевиков, но и предложили всяческое содействие в их блокировании близ селения Халацани. Грузины высокомерно заявили, что обойдутся без посторонней помощи. И обошлись. Банды словно растворились в горах, ни слуху, ни тяжелого кочевого духу. По данным контрразведки ФСБ их попросту временно перебросили в Кодорское ущелье, а потом известили русских коллег, что ошибочка вышла, никаких, извините, бандформирований на территории Грузии нетути.

Между тем на стол руководителя УКРО чуть ли не ежедневно ложились записи радиоперехватов телефонных переговоров главарей боевиков с высокопоставленными лицами МВД и Минобороны Грузии, в ходе которых обсуждались условия пребывания боевиков в Панкиси. Кроме того, в Тбилиси открыто действовали по меньшей мере пять представительств чеченских сепаратистов. Их генеральное консульство размещалось в здании корпорации хлебопродуктов на улице Гулуа. Корпорацию возглавлял некто Анзор Бурджанадзе, папаша спикера грузинского парламента.

— Позорище, — прокомментировал Бондарь, испытывая почти непреодолимое желание выругаться, сплюнуть и закурить — все сразу и именно в такой последовательности. Он досадливо поморщился. — И это после Беслана… Они же просто издеваются над нами, прячась за спиной дяди Сэма! Долго еще это будет продолжаться?

— В своем последнем заявлении наш президент высказался примерно в том же духе, — проворчал Роднин. — Цитирую: «Если официальный Тбилиси и впредь не будет вести борьбу с терроризмом, то Россия оставляет за собой право преследовать террористов в любой точке земного шара, в том числе на территории Грузии». Вот так, и никаких гвоздей.

— Какое оно по счету, это грозное заявление? — горько спросил Бондарь.

— Понятия не имею. У нас тут не Счетная палата.

— А раз не Счетная палата, то давно пора…

— Враги родины подлежат уничтожению? — перебил подчиненного полковник.

— Подлежат, — убежденно произнес Бондарь. — Еще как. Без суда и следствия.

— Без суда и следствия? Вот за такие разговорчики нас и склоняют на каждом перекрестке, капитан. То в Европарламенте нагнут, понимаешь, то на сессии ООН приопустят.

— Нагибают и опускают тех, кто ограничивается одной пустопорожней болтовней, товарищ полковник. Нам, силовикам, это известно лучше, чем кому-либо другому.

— Политики полагают иначе, — развел руками Роднин, сделавшись похожим на большую грузную птицу, давно разучившуюся летать. — Приходится подстраиваться.

— Подстраиваются при половом акте, извините за прямоту. — Лицо Бондаря сохраняло выражение непреклонной решимости. — А когда этот акт проводится без обоюдного согласия сторон — это, опять же извините, уже даже не сношение. Изнасилование. Причем все чаще и чаще групповое.

— Хватит дискутировать, — буркнул Роднин, сверившись с часами. — Время позднее, давай о деле, капитан.

— Как скажете.

— Как прикажу. Разницу улавливаешь?

— Улавливаю, — неохотно подтвердил Бондарь.

— Тогда держи. — Перебросив ему конверт, Роднин встал, чтобы по привычке подойти к окну с заложенными за спину руками. — Запечатаешь, когда изучишь содержимое.

— А когда изучу и запечатаю, то что?

— Доставишь в Грузию. Лично.

— Почему это нельзя сделать по официальным каналам? — с сомнением спросил Бондарь. — Существуют посольства, консульства, всякие там дипломатические курьеры…

— И общества русско-грузинской дружбы тоже существуют, — подхватил Роднин. Оттого, что он стоял к кабинету спиной, его голос звучал глухо. — Но дружба дружбой, а служба службой. Наша задача — не только передать грузинским властям неопровержимые доказательства террористической деятельности Гванидзе. Мы хотим вынудить Грузию не просто выдать преступника, а публично осудить его и применить к нему самые жесткие меры. — Роднин тяжело повернулся вокруг оси и двинулся в обход кабинета. В полумраке казалось, что это движется большой темный шкаф, под которым скрипят и гнутся половицы. — Таким образом, — рассуждал он, — будут достигнуты две цели. Первое: террорист понесет заслуженное наказание. Второе: грузинские власти пойдут на конфронтацию с чеченскими сепаратистами, после чего отношения между ними значительно ухудшатся. Мы вобьем между ними клин.

— Давно пора, — оживился Бондарь. — Только лучше бы не клин, а кол.

— Что-о? Какой кол?

— Осиновый. И не между, а куда следует.

— Помолчи, капитан, — скорее попросил, чем приказал Роднин. — Я не закончил.

— Извините, товарищ полковник.

— Да я только этим и занимаюсь, что тебя извиняю. Поимей совесть. Есть у тебя совесть?

— Куда ж без нее, — вздохнул Бондарь.

— И что она тебе подсказывает? — полюбопытствовал Роднин.

— В данный момент помалкивает, товарищ полковник.

— Вот и ты помалкивай.

— И вопросы по существу задавать нельзя? — притворно огорчился Бондарь.

— Вопросы — можно, — рассеянно кивнул Роднин на ходу. — Если, конечно, по существу.

— Что за птица этот Шалаев, он же Гванидзе? Почему именно за него мы уцепились? Террористов в Грузии — хоть пруд пруди. Чем же он такой особенный?

— А ты с фотодокументами ознакомься, капитан. Многие вопросы отпадут сами собой, гарантирую.

Последовав совету полковника, Бондарь аккуратно возвратил снимки в конверт и застыл, машинально трогая горизонтальный шрам на подбородке. С этого момента он все больше молчал и слушал. Недобро молчал. Внимательно слушал.

10

Нодар Шалаев был прирожденным садистом. Живодером. Душегубом, убивавшим своих жертв не просто с особой жестокостью, но и с наслаждением. На его личном счету было около тридцати показательных казней. Шалаев, или Чака-медведь, как звали его в горах, не упускал также случая подвергнуть пленников пыткам. Некоторые из них сходили с ума, дожидаясь своей очереди, так страшно кричали несчастные, попавшие в лапы чудовища. Шалаев, получивший в молодости высшее медицинское образование, хорошо разбирался в анатомии человека и обожал орудовать скальпелем.

— Однажды, — продолжал Роднин, опустившись в кресло, — этот изверг содрал кожу с лица итальянской журналистки, снимая происходящее на видеокамеру. Кассета была отправлена редактору, отказавшемуся платить выкуп. Мир содрогнулся. Это был один из тех редких случаев, когда газеты назвали вещи своими именами, вместо того чтобы писать о мужественной борьбе маленького чеченского народа против русских оккупантов. — Взглянув на подчиненного, Роднин склонил голову к плечу. — Теперь ты понимаешь, почему следует взяться за Шалаева, а не за кого-нибудь другого?

— Понимаю, — подтвердил Бондарь, между бровями которого прорезалась глубокая поперечная морщина. — Мировая общественность настроена против него, значит, журналюги не станут вопить о правах человека и презумпции невиновности. — Слово «презумпция» прозвучало в устах Бондаря как ругательство. — Процесс над садистом создаст прецедент. Дальше в лес — больше дров. Глядишь, и до Закаева в Лондоне доберемся.

— Правильно мыслишь, — одобрительно произнес Роднин. — Осудить Шалаева — значит осудить всех сепаратистов. В случае успеха нам удастся склонить общественное мнение на свою сторону. Более того, после этого Грузия не осмелится столь явно давать приют бандитам. Но для начала нужно предоставить неопровержимые доказательства того, что изверг Шалаев и законопослушный гражданин Грузии Давид Гванидзе — одно лицо.

— Почему наверху спохватились только теперь? — задал Бондарь очередной вопрос, вертя в руках сигаретную пачку, которую, разумеется, открывать не собирался.

— Первая попытка не удалась, — признался Роднин. — Несколько месяцев назад Генеральная прокуратура обращалась к грузинским властям с настоятельной просьбой выдать Гванидзе, однако те требовали все новые и новые документы, подтверждающие его вину. Закончилось тем, что половина отосланных материалов затерялась при переводе, а остальное осело во всевозможных архивах.

— Как всегда.

— Вот именно. Поэтому на этот раз нужно действовать эффективнее.

— Россия готова пойти на обострение отношений с Грузией?

— Нет, — улыбнулся Роднин. — Мы добьемся своего хитростью. Никакого грубого вмешательства в дела суверенного государства. — Он постучал пальцем по столу. — Подчеркиваю это особо.

— Значит, я отправляюсь в Тбилиси в качестве обыкновенного курьера? — приуныл Бондарь.

— Не совсем. Материалы по делу Гванидзе должны быть переданы из рук в руки резиденту ЦРУ в Грузии.

— Я не ослышался?

— Если ты стал туговат на ухо, капитан, то могу направить тебя на обследование, — съехидничал Роднин.

— Но, товарищ полковник…

— Никаких «но». Как тебе известно, американский президент переизбран на второй срок. Борьба с международным терроризмом его главный конек. Кроме того, у Буша хорошие отношения с Путиным, и он любит повторять, что мы его главные союзники в войне с террористами. Вот и проверим, чего стоят слова американцев. — Приподняв колпак лампы, чтобы лучше видеть сидящего напротив Бондаря, полковник понизил голос: — Первые лица ФСБ и ЦРУ провели негласные переговоры и сошлись во мнении, что выродкам вроде Гванидзе нельзя гулять на свободе. По крайней мере, такова точка зрения американцев на настоящий момент.

— А если завтра они рассудят иначе? — резонно поинтересовался Бондарь.

— Мы не позволим им пойти на попятный. — Роднин говорил очень тихо и очень быстро. — Вникай, капитан. Грузия пляшет под дудку Соединенных Штатов, так? Если Вашингтон решит, что наши обвинения в адрес Гванидзе обоснованны, Тбилиси уже не отвертится от выполнения своего долга.

— Но Вашингтон может спрятать дело в долгий ящик.

— Как только ЦРУ получит доказательства, мы организуем серию публикаций и телерепортажей по всему миру. Там будет говориться о совместных успехах России и Америки в борьбе с терроризмом. — Роднин то и дело срывался на шепот, словно не доверяя системе защиты от прослушивания разговоров, установленной на Лубянке. — В качестве примера журналисты станут ссылаться на дело Гванидзе. Будут обнародованы показания очевидцев о его зверствах, фотографии, видеоматериалы. Обыватели придут в ужас и преисполнятся справедливым гневом. Чтобы не ударить в грязь лицом, американцы постараются не тянуть с возмездием. Выдадут свои рекомендации грузинам, а тем тоже деваться будет некуда. Такая вот многоходовая комбинация, капитан, — подытожил Роднин уже своим обычным голосом. — Завтра же утром вылетай в Тбилиси, там тебя ждут. Встретишься с генеральным директором торговой компании «Эско» мистером Барри Кайтом. Он превосходно говорит по-русски, так что вы сумеете достичь полного взаимопонимания.

— Я тоже превосходно говорю по-английски, — обронил Бондарь, — но насчет полного взаимопонимания с америкосами сомневаюсь.

— И все же оно будет достигнуто, и никаких гвоздей, — с нажимом произнес Роднин. — Это такое же непреложное условие, как удвоение вэ-вэ-пэ к установленному президентом сроку.

— Партия сказала: «надо», комсомол ответил: «есть»… Так, что ли?

— Схватываешь на лету, капитан. — Поднявшийся с кресла Роднин навис над столом, давая понять, что аудиенция подходит к концу. — Координаты Кайта найдешь в конверте. Он предупрежден о твоем визите.

— Как насчет матобеспечения? — деловито осведомился Бондарь, совершив указательным пальцем характерное движение человека, нажимающего на спусковой крючок.

— В наше время всех волнует финансовая, а не материальная база, — заметил Роднин, пряча улыбку.

— Считайте меня белой вороной.

— Да хоть серо-буро-малиновой! Оружие тебе не понадобится, капитан. Что касается денег, то твою командировку финансирует ведомство Кайта, а к его визитке прилагается кредитная карточка на предъявителя. — Роднин кашлянул, оценив щекотливость момента. — Думаю, сумма более чем приличная.

— ЦРУ финансирует КГБ! — воскликнул Бондарь, вставая со стула. — С ума сойти! Мне еще никогда не доводилось гулять на денежки, выделенные на оборону США.

— Ну-ну, не увлекайся. — Роднин строго взглянул на подчиненного. — Гостиницу подбери приличную, шут с тобой, но никаких праздношатаний по городу: у Гванидзе полно осведомителей среди местной полиции. Передал документы под роспись, ответил на вопросы цээрушника, если таковые возникнут, и сразу обратно. Что-нибудь не ясно?

— Только одно, — сказал Бондарь, пряча конверт во внутренний карман пиджака. — Зачем такая спешка? Нельзя было отложить собеседование до завтра?

— Нельзя, — отрезал Роднин, расправляя квадратные плечи. — Завтра тебя не должно быть в управлении, капитан. Генерал Волопасов вознамерился лично сделать тебе вливание за командировку в Одессу, а я ведь тебя не первый день знаю. Не сдержишься, надерзишь, про долг начнешь толковать…

— Долг — это плохо?

— Долг — это хорошо, но на первом месте должна стоять субординация.

— Впервые слышу об этом, — хмыкнул вставший со стула Бондарь.

— Я тоже, — неожиданно признался расплывшийся в улыбке Роднин. — Только что в голову пришло. Но это не значит, что начальство нужно любить меньше, чем родину. — Он посерьезнел. — Во всяком случае, не у нас на Лубянке. Ступай и хорошенько поразмысли об этом, капитан. Иначе тебе никогда не стать майором. Усвоил?

— Так точно, товарищ полковник.

Слегка пристукнув каблуками, Бондарь четко повернулся кругом и так же четко проследовал к двери. Смотревший ему вслед Роднин подумал, что никогда не видел у подчиненных, покидающих кабинет, столь идеально прямой спины и столь надменно вскинутой головы.

Если он будет продолжать в том же духе, пронеслось в мозгу Роднина, то майорских погон ему не видать как своих ушей. Сознавать это было горько… но все-таки отрадно. Потому что даже дюжина знающих свое место майоров не могла заменить полковнику одного строптивого капитана Бондаря.