Умри сегодня и сейчас

Сергей Донской, 2004

Бывший микробиолог и нынешний маньяк-террорист изобрел новое бактериологическое оружие массового уничтожения и решил шантажировать правительства западных стран, требуя с них огромные деньги. Весь мир в панике – если вирус попадет в обычную водопроводную воду, погибнут миллионы. Но нашa ФСБ не дремлет. В эстонский город Пярну, где бесчинствует маньяк, приехал капитан контрразведки Евгений Бондарь. Этот человек способен в одиночку уничтожить не только маньяка, но и всю террористическую организацию, которая за ним стоит. Но Бондарь еще не знает, что оружием сильно заинтересовались местные фашисты. Так что ему придется воевать с целой сворой оголтелых отморозков…

Глава 7

От москвы до самых до окраин

В четверть одиннадцатого ночи вещи новоявленных молодоженов Спицыных были распределены в салоне и багажнике вишневой «Ауди». Заняв передние сиденья, они тщательно проверили документы. Обоих приятно удивило, что стараниями неизвестных умельцев они сохранили свои настоящие имена и отчества. Правда, будь на то воля новоявленного Жени Спицына, он предпочел бы проделать предстоящее свадебное путешествие в полном одиночестве. Судя по выражению лица Веры, она испытывала аналогичные чувства. Хоть в чем-то их мнения совпадали. Это был не единственный отрадный факт. В бардачке нашлась подробнейшая карта автомобильных дорог Эстонии с описанием всех населенных пунктов, изданная в виде пухлой брошюры.

— Будешь моим штурманом, — пошутил Бондарь, решивший наладить отношения со спутницей.

— Тогда ты будешь моим личным шофером, — огрызнулась она.

Создавалось такое впечатление, что на диван в гостиной ее затащили силой. Это нервировало. Жест, которым Бондарь включил зажигание, был излишне порывистым.

— Пристегни ремень, дорогая, — проворчал он, прогревая мотор.

— Только после тебя, милый, — зло откликнулась Вера.

В отместку Бондарь рванул с места так резко, что она ударилась затылком о подголовник сиденья. «Ауди» попалась резвая, хотя изрядно потасканная. В точности, как некоторые шлюхи, мнящие себя Клеопатрами.

— Не ушиблась? — заботливо спросил Бондарь.

— Смотри на дорогу, — процедила Вера.

— Ты мне не указывай!

— Хочу — и буду.

— Та-ак! С меня хватит!

Машина затормозила еще более резко, чем стартовала. Вера, едва не клюнувшая носом приборную панель, прижалась к дверце. Ее взгляд был затравленным и вызывающим одновременно. Когда Бондарь протянул к ней руку, она вздрогнула. Продолжение было столь неожиданным, что она захлопала ресницами.

— Послушай, — увещевающе заговорил Бондарь. — Если мы будем продолжать в том же духе, то первая же встречная собака распознает в нас не влюбленных молодоженов, а заклятых врагов.

— Ничего не могу с собой поделать, — произнесла в ответ Вера. — После всего, что между нами произошло…

Она была женщиной, и взывать к ее здравому смыслу было все равно, что учить курицу переходить улицу на зеленый свет, или внушать осе, что жалить нехорошо. Сплошные эмоции, вернее, змеиный клубок эмоций. Именно на них решил сыграть Бондарь, чтобы стервозный характер спутницы не превратил поездку в ад.

— Я виноват, — мягко сказал он, поглаживая ее по волосам. — Да, я не джентльмен и никогда им не стану. Мне ничего не стоит, например, привести тебя в чувство парой хороших оплеух…

— Только попробуй! — взвизгнула Вера. — Я выйду из машины и немедленно позвоню полковнику…

Ее реплика осталась неуслышанной.

–…парой хороших оплеух, — продолжал Бондарь, — но я не собираюсь этого делать. Знаешь почему? Ты самая лучшая девушка, которую мне довелось встретить за последнее время. — Вспомнив свою Наташу, Бондарь автоматически вставил в губы сигарету. — Ты умная, красивая, милая… — Это был явный перебор, поэтому он заговорил быстрее, спеша проскочить скользкую тему. — Разве мне хочется применять к тебе силу, подумай сама? — («Еще как», — промелькнуло в мозгу). — Нет, конечно же, нет. Давай забудем все, что было, и начнем с чистого листа. Договорились?

— Ладно, договорились, — буркнула Вера. — Мир. Но на интим можешь больше не рассчитывать.

— Упаси бог! — вырвалось у Бондаря, тронувшего «Ауди» с места.

Это прозвучало так искренне, что покосившаяся на него Вера подозрительно осведомилась:

— Тебя это как будто радует?

— Меня радует, что мы обо всем договорились.

Объяснение показалось Вере правдоподобным, и она, наконец, умолкла, нахохлившись на своем сиденье. Чтобы ей было не скучно молчать, Бондарь включил радио, из которого тут же понесся бодренький мотивчик в стиле «аля-улю».

Я так скучала, шала-ла-ла,

Я страдала, шала-ла-ла,

И рыдала, шала-ла-ла,

По ночам…

Наслаждаться подобной чушью можно было лишь при полном отсутствии мозговых извилин, но Бондарь терпел. Это было лучше, чем выслушивать нечто подобное из уст спутницы. Во всяком случае, с радиодевочками не нужно было поддерживать беседу, тогда как Вера вряд ли обошлась бы без ответных реплик, создающих видимость диалога. Все-таки женщина, которая поет, причиняет меньше неудобств, чем женщина, которая берется рассуждать. «Особенно, — добавил про себя Бондарь, — если поет она тихонечко, без микрофона и где-нибудь в отдалении».

После недолгого размышления он выбрал трассу Е 95 (она же М 10), ведущую в Эстонию через Ивангород и Нарву. По Новорижскому шоссе было бы быстрее, но Бондарь решил, что кратчайший путь через Печоры следует приберечь для возвращения, которое может оказаться сродни отчаянному бегству. Дважды пересекать границу в одном пункте он не собирался. Это были элементарные меры предосторожности.

Когда Вера задремала, Бондарь с облегчением выключил радио и почувствовал себя свободнее, но не так, как в былые времена. Несмотря на то, что дорога стелилась под колеса нормальная и даже местами переходящая в хорошую, он не получал удовольствия от вождения. С тех пор, как его семья погибла в автокатастрофе, процесс управления автомобилем потерял прежнюю привлекательность. Как и секс, мрачно заключил Бондарь, покосившись на спящую спутницу.

Смотреть на нее было так же скучно, как на ночное шоссе. Время от времени впереди возникали фуры дальнобойщиков, расцвеченные огоньками, словно новогодние елки. Некоторое разнообразие в путешествие вносили дорожные знаки. «До Ленинграда 250 километров, — читал Бондарь. — Хм, забавно. Такого города на земле давно не существует, а доехать до него, оказывается, можно». Названия прочих населенных пунктов выглядели на скорости 140 километров в час такими же потусторонними. Луга… Выра… Белозерка… Малая Шамбала… Большая Шамбала…

* * *

Бондарь помотал головой, прогоняя сонное оцепенение, закурил очередную сигарету и принялся вспоминать все, что ему известно про страну, в которую он направлялся.

История эстов была окутана туманом мифов и сказаний, за которыми совершенно не прослеживались реальные события и факты. Якобы первая эстонская женщина вылупилась из птичьего яйца, ее муж прилетел из священной рощи на гигантском орле, а их сын ниоткуда не вылупился и не прилетел, но зато стал всенародно любимым могучим героем и защитником земли эстонской, известным как богатырь Калевипоэг.

Где именно находилась его изначальная родина, никто не знает. Эсты мыкались по свету, пока однажды не наткнулись на придорожный камень. Волшебные руны, начертанные на камне, гласили, что к северу от него водится в изобилии пушная дичь и переполнены рыбой кристально чистые озера, а к югу, во многих днях пути, радуют глаз изумрудные склоны холмов и сочатся сладким соком гроздья спелого винограда. Часть племени повернула на север, так появились финны. Часть ушла на юг, так появились венгры. Те же, кто не умел читать, отправились прямо, уперлись в море и остались там, поскольку возвращаться назад им было лень. Так возникла Эстония.

Долгое время пиратские шайки эстов наводили на прибрежные поселения ужас ничуть не меньший, чем викинги, но в тринадцатом веке лафа закончилась, и страна попала под иго Ливонского ордена. Именно тогда в Эстонии были построены многочисленные дороги, церкви и замки. Уж что-что, но строить немцы умели всегда. В то же время людям были привиты порядок и дисциплинированность, причем настолько успешно, что при виде немецких рыцарей простолюдинки покорно укладывались на обочины, задирая подолы. Не удивительно, что вскоре произошло заметное осветление коренного населения (исконные эсты, как, кстати, и финны, были черноволосыми и смугловатыми).

А вот родной язык эстонцам удалось сохранить, пусть и не в девственно чистом варианте, но со всеми его четырнадцатью падежами. Вероятно, тут сказалось презрительное высокомерие завоевателей, а также известное тугодумие эстонцев, не сумевших овладеть немецким.

Но настоящие трудности начались вместе с Реформацией, когда эстонцы возомнили себя грозными завоевателями и, примкнув к псам-рыцарям, попытались захватить русские земли. Грянула Ливонская война, и уже через год большая часть Эстонии принадлежала Руси. На протяжении последующих шестидесяти лет страна переходила из рук в руки, побывав под поляками, датчанами, немцами, шведами. Потом случилась Северная война, после которой скандинавские чудо-богатыри забились по своим щелям и думать забыли о том, чтобы бряцать оружием.

До самой Октябрьской революции Эстляндия считалась русской, хотя и сильно онемеченной территорией. Лишь после развала Российской империи Эстонская Республика смогла зажить как самостийное государство и пребывала в счастливом заблуждении вплоть до сорокового года, когда товарищ Сталин вежливо, но твердо возвратил все на круги своя. Эстонцы приветствовали советские танки со счастливыми улыбками и цветами, но злобу, что для них характерно, затаили.

Закончилось это очередным крушением Российской империи и очередным объявлением независимости великой Эстонии, что произошло в девяносто первом году. Несколько лет ушло на установление границ, введение собственной валюты, создание грозной армии и флота, подписание различных международных договоров и — просим любить и жаловать! Совершенно отдельная европейская страна, со своим неповторимым путем развития.

Саркастически усмехнувшись, Бондарь выбросил за окно окурок и обнаружил, что непроглядная ночь сменилась тускло брезжущим рассветом. В серой мути проступили полузаброшенные деревни, затерявшиеся среди бескрайних полей. Жители провожали проносящуюся мимо «Ауди» такими взглядами, словно видели перед собой неопознанный летающий объект. Один абориген даже сверзился с велосипеда.

В семь утра Бондарь растолкал Веру, усадил ее за руль, а сам вздремнул на заднем сиденье, предварительно соорудив там тайник для «Вальтера». Ровно через три с половиной часа он проснулся и объявил привал. В одиннадцать утра, слегка одуревшие, но зато умывшиеся и даже перекусившие, они въехали в Ивангород.

В бытность СССР он составлял одно целое с Нарвой, до революции оба города постоянно враждовали. Тевтонские рыцари, потомки скандинавских викингов, литовцы, шведы — кто только не нападал на русских, обосновавшихся на правом берегу реки! Теперь река Нарва, как и в незапамятные времена, разделяла две старинные крепости, возвышающиеся на холмах друг напротив друга. Граница пролегала по руслу. С нашей стороны ее готовились пересечь машин двадцать. Узнав от местных, что такая очередь проходит часа за два, Бондарь решил осмотреть ивангородскую крепость. Несмотря на то, что Вера увязалась за ним, крепость произвела на него неизгладимое впечатление.

Такой военной махины он не видел уже давно. Огромные бастионы в форме параллелепипеда, крутые стены, узкие бойницы — все дышало мощью и скрытой угрозой. Внутри крепости находилась старинная православная церковь, блистающая всеми своими луковичными куполами.

— Как в кино, — прокомментировала Вера, по-птичьи вертевшая головой. — Но слишком грязно. И камни обваливаются. Вот у них — другое дело, правда, Жень?

Бондарь взглянул на чужую крепость за рекой и пожал плечами:

— Кино как раз у эстонцев, а здесь — неприукрашенная правда.

Вера наморщила нос:

— Грязная она, твоя неприукрашенная правда. А у эстонцев все чистенько, красивенько…

— Еще скажи: культурненько, — хмыкнул Бондарь.

— А что? И культурненько тоже. Что в этом плохого?

— Не замок, а декорации для туристического бизнеса. Кукольный театр. Лично я бы в такой крепости воевать не стал.

Вера снисходительно усмехнулась:

— А зачем теперь воевать?

— Чтобы в рабство не попасть к шибко чистеньким да культурненьким, — сказал Бондарь. — Чтобы взамен наших церквей ихние кирхи не понаставили. Чтобы наши кладбища под автобаны не закатали.

— Какое тебе дело до церквей и кладбищ? — удивилась Вера. — Разве ты верующий?

— Верующий. — Бондарь кивнул на трехцветный флаг, реющий над главной башней. — В Россию верующий.

— Глупо. У нас флаг бело-сине-красный. — Вера перевела взгляд за реку. — У них сине-черно-белый. Вот и вся разница.

— Неужели? А люди?

— Что — люди? В принципе, тоже одинаковые. Но по ту сторону границы все хорошо одетые, аккуратные…

— Чистенькие, красивенькие, культурненькие, — саркастически продолжил Бондарь.

— Вот именно, — с вызовом подтвердила Вера. — А наши вечно голодущие, пьянющие, злющие.

— Почему?

— Откуда мне знать почему?

— Потому что Русь веками вынуждена защищаться, вместо того, чтобы прихорашиваться да пудриться. Они модные портки производят, а мы — пушки и ракеты.

— У них на вооружение тоже времени и средств хватает, — заметила Вера. — Даже больше, чем у нас.

— Потому что они сообща действуют, — пояснил Бондарь, подбирая доходчивые фразы, словно разговаривал с несмышленышем, а не с прожженной стервой, прошедшей огонь, воду и медные трубы. — Пока Германия с Россией воюет, за океаном жвачкой чавкают, гамбургеры трескают, кока-колой отрыгивают. Потом Америка гонку вооружений затевает, а Европа колготки изобретает, мини-юбки да чупа-чупсы. Нам таких передышек никто не дает.

— Нашел о чем вспоминать! — скривилась Вера. — Все это в прошлом. Холодная война давно закончилась. Можно жить спокойно, ни о чем плохом не думая. «Мерседесы» клепать заместо ракет. Армию распустить. — Она снова бросила взгляд на замок за рекой. — Вон, взять хотя бы Эстонию. Ее же никто не трогает, хотя она маленькая и слабая. Это потому, что она не высовывается. Нам так тоже надо. По-умному.