Бесовская банда

Сергей Зверев, 2022

В 20-30-х годах прошлого века страну захлестнула волна криминала. Подняли головы контрреволюционные элементы, процветают бандитизм, убийства и разбой. Чекисты из ОГПУ-НКВД день и ночь ведут смертельную схватку с криминалом… Юг России вот уже десять лет сотрясает серия жестоких убийств. Бандиты убивают без разбора всех – мужчин, женщин, старых и малых. Серийные душегубы, раз изведав человеческой крови, стали как тигры-людоеды – хотят пить ее снова и снова. В ростовском управлении ОГПУ банду окрестили «бесами». Дело «бесов» поручили молодому чекисту Исаю Апухтину. Только принял должность, как сразу пять новых жертв. И никаких зацепок. После нескольких бесплодных попыток выйти на след мокрушников молодому чекисту вдруг повезло: случайный свидетель рассказал, что на станции «Тихорецкая» познакомился с двумя подозрительными мужчинами. Те якобы нанимали работников в совхоз. Но уж больно странно они себя вели. По фотографиям свидетель опознал одного из них – им оказался матерый мошенник-гастролер по кличке Коля Поп. Апухтин начал разработку банды именно с него.

Глава 8

1932 год

Апухтину выделили жилье в трехэтажном шумном и многолюдном общежитии совработников. В этом многоквартирном доме когда-то жили вполне состоятельные люди. Потом пришли революция, национализация, уплотнение. И вот залы с гостиными разделили на клетушки, куда набился разный советский чиновничий люд.

До краевого управления милиции на Красноармейской улице было рукой подать — минут пятнадцать неспешной прогулки по снегу, мимо старинных купеческих домиков, пионерского сквера и массивной ростовской соборной мечети с невысоким минаретом.

Обустроился Апухтин на третьем этаже общежития. Притом в полном одиночестве. Изначально он рассчитывал в лучшем случае на койку в комнате с соседями. Но, оказывается, не положено. Все же оперативный сотрудник краевой милиции, да еще секретоноситель.

Комната была крошечная, а потолок такой высокий, что казалось, будто ты живешь в колодце. В центре затейливой лепнины красовалась розетка в виде ромашки. Но вместо люстры из нее тянулся провод с патроном, в который была ввинчена слабосильная желтая лампочка, дарившая не свет, а полутьму.

Несмотря на достоинства одиночного проживания, все же в комнате было как-то скупо и неуютно. Из мебели — узкая кровать, скрипучий расшатанный письменный стол и такой же стул. И каждый предмет был помечен черной, как смоль, печатью: «Хозобеспечение ОГПУ».

А еще здесь было холодно, как сперва в служебном кабинете. Комнатная кафельная печь «голландка» едва давала тепло, приходилось постоянно подбрасывать выданные комендантом дрова. Или лежать, закутавшись в два серых солдатских одеяла и еще прикрывшись сверху пальто.

Но хуже было ощущение одиночества вдали от жены, по которой он страшно скучал. Но все это так, сопутствующие эмоции. Быт — он и есть быт, а главное — работа. Перешагнув порог управления, он с головой погружался в нее, забывая обо всем.

В уголовном розыске царил вечный круговорот дел и делишек. То, в рамках оказания практической помощи городскому розыску, оперативники притащат карманника с Нового базара и балагурят с ним, зацепившись языками. То разводят квартирного вора, которого только что загребли с притона на Богатяновской и теперь пытаются заболтать, усыпить бдительность и вытащить из него эпизоды краж. То с толком и смыслом мутузят насильника и разбойника, выбивая из него сведения о месте, где он зарыл награбленное. Такая вечная и нескончаемая круговерть.

Заезжую штучку разыскники приняли доброжелательно, но больше снисходительно, чем всерьез. Успокаивали даже, что все равно никто от него многого не ждет и чтобы сильно не переживал по поводу своих неудач. А что он ничего нового не найдет — в этом были уверены все. Ведь сотрудники розыска как пять пальцев знали всю территорию и блатной мир, не в пример какому-то умнику с Урала. Да и вообще всякие аналитические умствования — это баловство. Главное в розыске — бежать и хватать.

На Апухтина вскоре перестали особо обращать внимание. Он становился некой привычной достопримечательностью. Таким архивариусом или, скорее, алхимиком, ищущим в своем подвале-лаборатории философский камень.

Но он привык к такому отношению. Его никогда не воспринимали сразу всерьез. Худенький, не слишком языкастый и энергичный, скромный, он не лез никогда на глаза, не доказывал свою нужность. Он просто тихо и незаметно работал. А потом выяснялось, что он выполнил все, что обещал, и даже больше. И тогда с уважением говорили: «А парень не промах. С ним работать можно».

Вот и сейчас он просто работал. Кабинет стал его настоящим жилищем. Там он проводил основную часть суток. Обжился. Освоился. Хозяйственники, которым он пожаловался на холод, направили рабочих. Те что-то поколдовали с отоплением, и температура стала вполне сносная. Так что Апухтин мог не отвлекаться на то, чтобы выбивать от холода чечетку зубами.

Материалов для изучения была такая кипа, которую, казалось, проработать нет никакой возможности. Но работа его никогда не страшила. Особенно с бумагами и информацией. Он это дело любил, знал и, в отличие от своих коллег, понимал, что часто на кончике пера можно выявить то, что не выведаешь никаким топтанием территории и засадами.

Он листал пухлые папки, чихая от бумажной пыли. Впитывал в себя наполненную грозовым напряжением суть сухих официальных документов. За ними стояли трагедии, кровь и разбойничья вольница, которой никак не удавалось дать укорот.

Масштабы кровопускания в Северо-Кавказском регионе были внушительны. Здесь царил настоящий бандитский разгул. Люди с энтузиазмом резали друг друга, стреляли, рубили топорами. Дня не проходило, чтобы не находили в городах, станицах, лесополосах, степи и около полотна железной дороги новые криминальные трупы. На фоне такой бандитской вольницы все его былые свердловские проблемы казались Апухтину мизерными, а уральский народ на редкость правопослушным и мягким по характеру.

Если бытовые преступления раскрывались легко, то корыстные, связанные с разбоями и сведением счетов в преступном мире, давались куда хуже. Кое-какие подобные дела уголовному розыску и прокуратуре удавалось поднять по горячим следам. Но с процентом раскрываемости все обстояло совсем кисло. Большинство убийц гуляли на свободе, выискивая новые жертвы.

Конечно, все эти преступления поднять не под силу не то что одному Апухтину, но и всей советской милиции и прокуратуре. Поэтому нельзя разбрасываться. Он видел своей задачей вычленить главное, то, что делает в регионе погоду. А нечто главное и жутковатое было. Он сразу почувствовал это всей шкурой.

Дни щелкали за днями. Вот уже близился к концу морозный февраль. Огромная советская страна жила большими свершениями и победами. Сошел с конвейера только что сданного под ключ Нижегородского автомобильного завода первый советский полуторатонный грузовик. В Москве прошла семнадцатая конференция ВКП(б). Там было отмечено, что в колхозы объединены уже шестьдесят процентов крестьянских хозяйств. Подведены итоги взрывного промышленного развития, позволяющего выполнить первую пятилетку в четыре года. Намечены планы уже на следующую, еще более грандиозную пятилетку. Шла наступательная работа по всем фронтам. И Апухтину становилось досадно, что он сам в такие судьбоносные времена утонул в бумагах. А вдруг ничего у него не получится? От такой мысли он еще упрямее брался за работу. Делал выписки. Чертил схемы. И ощущал, что постепенно, шаг за шагом, продвигается вперед…

Подошло обеденное время. Апухтин, закрыв кабинет, отправился пополнять прилично потраченные сидением за столом жизненные силы.

В столовой управления на первом этаже царила толчея. Но очередь шла быстро, так что вскоре он протягивал работнице поварешек и кастрюль желтый талончик. Ему быстро поставили на поднос тарелки с жиденьким супом и макаронами по-флотски, компот, выделили кусочек черного хлеба. Да еще напутствовали:

— Проходите! Не задерживайте! Следующий!

Кормили тут терпимо, но скудно. Страна пока что не могла решить продовольственную проблему, и призрак голода продолжал витать над ней. Притом в последние пару лет с продовольствием стало прилично хуже.

— Э, Прокурор, давай сюда! — махнул ему рукой похожий на профессионального циркового борца лысый Саша Щербаков, тридцатидвухлетний начальник отделения по особо тяжким.

За столом, где сидели трое «особо тяжких», как раз оставался свободный стул. Апухтин с благодарностью воспользовался предложением, потому что больше мест не было видно.

За первые дни пребывания в Ростове Апухтин сумел перезнакомиться с большинством оперативных сотрудников уголовного розыска. Заглядывал к ним в кабинеты, где постепенно становился своим. Вместе пили чай и трещали за жизнь и политику. Встречались в столовой.

В угрозыске царила бесшабашная веселая атмосфера. Юморные, щедрые на розыгрыши и шутки оперативники Апухтину всегда нравились. В местном управлении эта публика собралась в национальном и социальном плане крайне разношерстная. Тут тебе и русские, и евреи, и армяне. Бывшие воры и старый специалист — полицейский еще царских времен. Рабочий со станкостроя и недоучившийся гимназист. Но всех их объединяло ощущение единого братства людей, занятых тяжелым, опасным и крайне нужным трудом, посвятивших себя тому, чтобы, не жалея себя, спасать других. Они рисковали жизнью. Теряли своих боевых товарищей. Жизнь обтесала их, сделав твердыми, как алмаз, и верными друг другу и стране.

— Как, Прокурор, тебе наш Ростов-папа? — спросил Щербаков, отставляя тарелку и горестно вздыхая, что еда так быстро кончается.

С легкой руки Васильева к Апухтину так и прилипла кличка Прокурор. Но он не обижался. До прокурора он не дослужился, но все же в прокуратуре поработал.

— Да я почти не видел его, — ответил Апухтин. — Работа допоздна. Койка. Опять работа.

— Ты особо по городу не мотайся по ночам, — обеспокоился Щербаков. — Тут вор на воре и грабитель на грабителе. Вон, бывший наш начальник Художников — уж на что прошаренный был, а как в первый день в Ростов приехал, так у него «лопатник» и часики с прицепом около вокзала и тиснули.

— Нашли? — заинтересовался Апухтин.

— Да какой там! — махнул рукой Щербаков. — Было ваше — стало наше. Но многие пожалели… Так что если кто наезжать будет — ты сразу к нам. Мы поправим тварей неразумных. Может быть, даже жестоко.

— Обязательно, — хмыкнул Апухтин.

— Надо тебе экскурсию по памятным бандитским местам нашего города устроить. Лучше, чем иностранному туристу, покажем все.

— Тогда это за тобой, — сказал Апухтин.

— Ну а за кем же, — улыбнулся широко Щербаков.

Эти разговоры с разыскниками для Апухтина не были пустым времяпровождением. Он не только перезнакомился и сблизился с оперативниками. Из этих разговоров он узнал о криминогенной обстановке в крае и о его преступном мире не меньше, чем из материалов дел.

После обеда он снова углубился в свои пыльные папки…

С каждым днем настроение его постепенно повышалось. Он начинал нащупывать суть. В голове его уже складывалась некая картинка. Но для ее завершения не хватало еще слишком многого.

Он уже в первые дни понял, что нужно копать дальше по времени. Что преступлениями последних двух-трех лет проблема с «глухими» убийствами не ограничивается. Здесь присутствует нечто более глубокое и страшное. И запрашивал все более старые материалы. Приносил запросы Василию Васильевичу Васильеву, которого коллеги за глазами называли трижды Василием. Тот их подписывал без особых вопросов, только с иронией интересуясь:

— Не глубоко ли копаешь? Так и до каменного века добуришься, старатель.

— Да есть кое-какие странности, Василь Васильевич, — разводил руками Апухтин. — Прояснить хотелось бы.

— Ну, проясняй. Вкалывай. Бумагу кропать — это не ногами топтать. Бумага обхождения и вдумчивости требует, — язвительно говорил руководитель краевого розыска.

Ну да, оперативники ежедневно выезжали на мероприятия. Участвовали в задержаниях. Получали ранения. Задерживали убийц и насильников. Вертелись в бурном человеческом водовороте, пытаясь удержаться на плаву самим и удержать других людей. А Исай Апухтин копался в бумагах, как канцелярская крыса. Но он точно знал — что ответ именно в этих самых сводках, протоколах и материалах старых уголовных дел.

Однажды утром он посмотрел на календарь. А ведь прошел ровно месяц с его приезда в Ростов.

— Ну что же. Отметим эту дату промежуточным итогом, — бодро вслух воскликнул он.

Наконец у него сложилась более-менее ясная картинка. И ее пора обсудить с руководством.

И он принялся за самую приятную работу — подведение в целом успешных итогов. Написал на листке «Доклад».

Железное перо авторучки ленинградской фабрики «Союз» легко порхало по бумаге, складывая чернильные штришки и петельки в буквы, а буквы в слова. Эту авторучку вместе с портфелем подарил дядя Яша, когда Апухтина назначили на первую его должность — следователем прокуратуры Уральской области. И сказал что-то при этом банальное, вроде «самопишущее перо — это главное оружие следователя, и оно должно быть надежное и всегда наготове. А портфель — главное его снаряжение».

Закончив писать документ, Апухтин положил его в кожаную папку. Поднялся, поправил редкие волосы. И отправился в приемную руководства Управления ОГПУ.

За этот месяц они встречались пару раз. Державин угощал своего подчиненного чайком. Заводил отвлеченные разговоры, вспоминал о своем боевом прошлом. Особенно о польском походе, оставившем шрамы на плече и на душе. При упоминании о Тухачевском глаза его становились злыми, а щека дергалась. В общем, беседовали обо всем и ни о чем. Но Апухтин видел в глазах Державина вопрос: «Ну когда же ты принесешь в клювике результат?»

Вместе с тем Державин понимал, что Прокурор и так работает на износ, сутками не поднимает головы от своих бумаг. Требовать с него больше было бы просто свинством. А заместитель начальника Управления ОГПУ был человеком с пониманием и свинства в отношении подчиненных не позволял никогда.

Секретарша, вежливо и сухо поздоровавшись, пропустила молодого человека к начальнику сразу.

— Хочу сделать доклад, товарищ заместитель начальника управления, — на пороге четко отрапортовал Апухтин.

— Хоть не о международном положении? — усмехнулся Державин, приглашая подчиненного присаживаться.

— О выявленной серии умышленных убийств корыстной направленности.

— Интересный коверкот. — Заместитель начальника ОГПУ посмотрел на часы: — Давай в шестнадцать двадцать. Будут Васильев и Якунин…