Добро и зло. Сборник рассказов

Сергей Иванович Серванкос, 2018

Наша жизнь очень разнообразна. Порой она горька, как редька или сладка, как мёд. Мы все такие разные, но есть в нас нечто общее. Любой человек стремится к счастью. Эта книга может помочь взглянуть на жизнь под другим углом, отличным от вашего.

Окно

«Почему ты рассердился и почему твоё лицо помрачнело? Если делаешь добро, то не будешь ли возвышен? А если не делаешь добра, то у входа подстерегает грех, и он хочет завладеть тобой, но будешь ли ты господствовать над ним?» (Бытие 4:6,7)

Больничные стены, покрашенные в бледный жёлто-зелёный цвет, нависали молчаливыми сторожами над кроватью Николая Архиповича. Их, местами обшарпанная, штукатурка, уже не первый день, мозолила взгляд угрюмого больного.

Грустные глаза неотрывно смотрели на корявое пятно, то ли грибка, то ли старой покраски, в углу под потолком. Мысли судорожно скакали, неизменно возвращаясь к тому, как Николай Архипович оказался после сердечного приступа на прошлой неделе в этой больнице. Диагноз был не утешительным, сердце дало серьёзный сбой, и жизнь одинокого пенсионера была под угрозой.

Палата, в которой он лежал, была узкой комнатой с двумя кроватями и тумбочками возле них. На противоположной, от койки Николая Архиповича, стороне небольшое окно, выкрашенное белой краской. В него было видно только синее небо, но оно и то, что творилось за окном, совершенно не интересовало бывшего бухгалтера и старого холостяка. Мысли вновь и вновь приводили к здоровью и смерти, подступившей так близко. Николай Архипович ненавидел свою жизнь, но сейчас он понял, что ничего лучшего у него всё равно нет, поэтому мысль о смерти угнетала его и вызывала внутренний протест.

Негромкий стон с соседней койки, стоящей под окном, отвлёк от скорбных мыслей. Николай Архипович повернул давно небритое, измождённое лицо в сторону окна. Мужчина средних лет, с русыми волосами, крючковатым носом и пухлыми губами, лежал и легко постанывал. Его привезли сегодня ночью, судя по закрытым глазам, он либо спал, либо был без сознания.

— Вам плохо? — спросил Николай Архипович и не получив ответа потянулся к кнопке вызова медсестры.

Медсестра Леночка, молоденькая полненькая девушка, в коротеньком белом халатике, не спеша вошла в палату через несколько минут долгого ожидания.

— Что случилось, больной? — равнодушно спросила она у, прослывшего среди медперсонала страшным занудой, Николая Архиповича.

— Человеку плохо, — указав на соседа, сказал сердито бывший бухгалтер и отвернулся к стене.

— Ой, мамочки! — вскрикнула Леночка, не нащупав пульс у больного. Хлопнув руками по голым бёдрам, незакрытым халатиком, она выскочила в коридор.

Реанимационная бригада очень быстро появилась в палате, раздражая Николая Архиповича деловой суетой и полным отсутствием внимания к его персоне.

Светившее солнечным светом окно залилось красным заревом заката, когда палата опустела, и старый холостяк мог вновь спокойно поразмышлять о безрадужном будущем и не менее грустном прошлом.

— Меня Иван зовут, — вдруг услышал он слабый голос соседа.

— Николай Архипович, — представился неохотно, вновь отвлечённый от размышлений, старик. Повернув голову в сторону окна, он увидел улыбающееся, бледное лицо с красивыми карими глазами.

— Какой восхитительный закат! — тихо сказал Иван, повернув голову к окну, — Вы давно здесь обитаете?

— Неделю, — коротко ответил Николай Архипович, всем своим видом и тоном пытаясь показать, что беседовать ему не хочется.

— Да, это уже срок! — улыбнувшись, сказал сосед и, видя нежелание собеседника беседовать, по-доброму добавил, — Я хотел поблагодарить, мне сказали, что я Вам жизнью обязан. Спасибо!

Утром Николай Архипович проснулся, как обычно очень рано. За долгие годы он привык просыпаться с первыми лучами солнца, всю жизнь надо было успеть многое сделать: не опоздать на работу, починить «Запорожец», который постоянно ломался, сходить на футбол, выкопать картошку, закрутить соленья, сходить по грибы и многое другое, без чего жизнь бухгалтера и холостяка была просто не мыслима. Так считал Николай Архипович и вот эта жизнь подходит к концу.

«Жизнь прожил, а вспомнить нечего» — с грустью подумал старик и внутренне прослезился.

— Вам не хорошо? — услышал он с соседней койки. Обеспокоенные карие глаза внимательно смотрели на Николая Архиповича.

— Всё в порядке, — ответил старый холостяк и уставился в пятно под потолком.

— Нет, Вы только посмотрите, что вытворяет, — опять, через некоторое время, заговорил Иван. Он сидел в своей кровати и, смеясь, смотрел в окно, — Нет, ну, это надо же! Пацанёнок выгуливает сенбернара, здоровенного такого, а тот кошку увидел и припустил за ней, так пацан поводок отпустить не успел и теперь следом по травке волочётся, как сани по снегу.

Иван тыкал пальцем в окно и весело смеялся. Его заразительный смех, заставил отвлечься от мрачных мыслей Николая Архиповича. Репортаж с подробным описанием забавной погони продолжался около десяти минут, потом, видимо, маленький собаковод увёл своего резвого скакуна домой.

У Николая Архиповича никогда не было домашних животных. Он терпеть не мог о ком то заботиться и чтобы этот кто-то шастал по его квартире. Одиночество кусалось, ломило сердце, но оно было самым близким и единственным другом бывшего бухгалтера всю жизнь. Развлечения он не любил так же, как и большое скопление народа, а увлечение футболом досталось от отца. Тот часто брал с собой сына, чтобы сбежать из дома на стадион, где мог напиться вина и пива, а потом орать во всё горло на судью, тренеров и игроков. Подрастающему Коле тоже понравилось выплёскивать свою злобу на тех, кто бегал по полю, а вот пить он решил, что никогда не будет, видя, как отец, пьянея, превращался в грубое животное.

Иван продолжал описывать всё, что он видел за окном, всё, что было не доступно взору бывшего бухгалтера. Он говорил о красивой аллее, которая уже начала золотеть, предупреждая, что осень набирает обороты и зима не за горами.

— А вон там по аллее, мамочка тащит, видимо, сынишку — первоклассника с огромным ранцем за спиной, бедные детишки, с таких пор такие тяжести таскают! Так она его, не хуже сенбернара прёт. Бедняга упирается, видно, что школа ему уже надоела, — Иван, устало улыбнулся, кривясь от боли, и повернулся в сторону соседа, но увидев заинтересованные глаза Николая Архиповича, приободрился и вновь живо стал говорить:

— А следом, две студенточки, в коротеньких юбчонках на занятия спешат, щебечут, как воробушки о чём-то и то и дело заливаются смехом, прикрывая рты ручонками.

Николай Архипович поймал себя на мысли, что рассказ Ивана стал его увлекать. Он впервые не думал о смерти и никчемной жизни. Захотелось самому взглянуть в окно и увидеть сенбернара, мамашку, похожую на него и студенток — хохотушек.

«Почему я сразу не попросил положить меня у окна?» — спрашивал себя старый бухгалтер, зная ответ. Когда он попал сюда, ему было всё равно где лежать: «А эти врачи — дармоеды, могли бы сами догадаться, что у окна мне было бы лучше. Вражины, им плевать на меня! Смотри на стены и подыхай быстрее!»

— А слева от окна клён растёт, старый уже. Его ветки совсем рядом, на одной воронье гнездо. Вот воробьи бой устроили за какую-то букашку. Умора, как малыши, игрушку не поделили.

«Нет, ну почему такая несправедливость? Я первый сюда попал и лежу в самом поганом месте, обшарпанные стены разглядываю, а этот пацан у окна свободой любуется» — думал старик, теряя хорошее настроение, зародившееся от весёлых рассказов соседа.

— А там на аллее скамейка, прямо напротив от нас. Сейчас на неё влюблённая парочка села, сидят, целуются, думают, их никто не видит, — заговорчески полушёпотом проговорил Иван.

Вдруг дверь в палату открылась. Вошла Леночка и нарочито строго сказала:

— Больной, Вам нельзя разговаривать и кто позволил Вам садиться? Немедленно лягте!

— Простите, сестра! Но у вас тут такая скукота, что помереть не долго. Вот решил соседа позабавить, а то грустный такой, смотреть страшно.

«Лежал бы я у окна, нашёл бы, чем развлечься» — подумал Николай Архипович и отвернулся к стене лицом.

— Вы бы о своём сердце, больной, лучше подумали. Ещё один приступ оно не выдержит. Лягте и не разговаривайте, не то врачу скажу о Вашем поведении!

Леночка дождалась, пока Иван уляжется, поправила одеяло и вышла из палаты.

Очередной день прибежал к закату. Солнце последний раз опалило белёный потолок багровым лучом и затухло в тихо подступивших сумерках.

Николаю Архиповичу не спалось. Чёрный проём окна притягивал взор, а осознание того, что завтра ничего не изменится, злило и возмущало.

Луна прячась где-то выше окна, бросала снаружи ровный бархатный свет на кровать Ивана. Он спал, крючковатый профиль был хорошо виден старику. Вдруг рот Ивана широко открылся и жадно стал хватать воздух, пальцы рук вцепились, скомкивая простыню, тело его напряглось и приподнялось.

«Приступ! — подумал Николай Архипович и потянулся к кнопке вызова, но увидев чёрный проём окна, остановился, — Он всё равно уже не жилец, сестра сказала, что второй приступ не выдержит, а так отмучается и всё, да и чего людей зря тревожить, всё равно уже не спасти»

Он ещё долго убеждал себя, глядя в притягивающую черноту окна, пока не понял, что на соседней кровати лежит мёртвый человек. «Завтра всё будет по-другому» — подумал Николай Архипович и спокойно уснул.

Проснулся он, как обычно часов в шесть, посмотрев на бездыханное тело Ивана, нажал кнопку вызова. Через час, оставшись один в палате, Николай Архипович, вызвал дежурную и попросил переложить его на освободившуюся кровать. После небольшой перепалки с медсестрой и пришедшим врачом, просьба старого брюзги была выполнена. Он лежал рядом с заветным окном и смотрел, как по небу плывут тёмные грозовые тучи, солнечные лучи урывками разрезали их густую черноту.

«Сейчас я увижу аллею, скамейку, клён, гнездо» — думал старик, приподнимаясь в кровати и жадно глядя в окно.

Небо с тучами упёрлось в шиферную крышу с вентиляционной трубой и перешло в кирпичную стену больничной пристройки. Чем выше поднимался Николай Архипович, тем больше кирпичных рядов открывалось его взору. А вот и земля — маленький, залитый серым бетоном, больничный дворик с мусорными баками у деревянного забора слева, упирающегося в тоже небо, только почерневшее ещё сильнее от нестерпимой, палящей боли в груди.