Путешествие внутрь иглы. Новые (конструктивные) баллады

Сергей Ильин

В настоящую книгу включены 137 контрапунктных баллад. Это абсолютно новый жанр. Контрапунктная баллада состоит из строго чередующихся стихов и преимущественно эссеистской прозы. Иногда стихи – это просто стихи, а иногда и гораздо чаще – баллада в чистом виде. Но в любом случае стихи и проза, дополняя друг друга, как раз и создают стилистически новаторское, балладное звучание… Почему, собственно, баллада? Да потому что все в мире, по убеждению автора, если брать только сердцевину, есть баллада. Сотворение мира – баллада. И вечное бытие тоже баллада. Рождение и гибель цивилизаций – баллада. И уж конечно, любая человеческая жизнь, если выразить ее предельно кратко и динамично, будет тоже балладой… Отсюда прямо следует, что баллада зиждется на самом существенном событии: будь то внешнем или внутреннем. А не такое ли именно событие лежит в основе как нашей жизни, так и искусства? Ведь должен быть сюжет, а как он рассказывается – от начала к концу, от конца к началу или от середины к началу и концу, не столь важно. Так что балладный рассказ о психических коллизиях и даже метафизических проблемах, от века волнующих ум и сердце человеческое, есть прямое жанровое дополнение к так называемой «классической балладе», образцам которой автор тоже не забыл уделить должное внимание.

XIX. Баллада о Собаке

1

Остановившись посреди моста,

она меня обнюхивала страстно, —

возбуждена от морды до хвоста, —

хозяин ей кричал напрасно.

По существу и я доволен был,

играя роль востребованной вещи, —

к мирам иным разыгрывая пыл,

мы на себя немного — но клевещем.

Как правило, чужой собачий взгляд

всего лишь душу в нас разнюхать хочет, —

приятный, но бессмысленный обряд,

он только самолюбие щекочет.

Самой природой сделанный акцент

на всех людских амбициях тщеславных

и, может быть, единственный момент

понять, что мы с животными на равных.

2

Она стояла на мосту с тоскливым и прибитым видом и, несмотря на повторные окрики хозяина, никак не могла отказаться от удовольствия тщательно и всесторонне меня обнюхать, и взгляда ее — снизу вверх, извиняющегося, слегка заискивающего, почти жалобного и до боли искреннего — можно было бы даже устыдиться: вот, мол, кто она и кто я, и какая бездна пролегает между нами, — если бы она не рассматривала меня в первую очередь как любопытно пахнущий предмет.

И вот хоть на короткое время оказаться таким любопытно пахнущим предметом, на которого взирают с благоговейным любовным вниманием, точно в первый день творения, вниманием настолько пристальным, что, глядя в собачьи глаза, вы забываете все на свете, и в то же время настолько необязательным, что вы, зная, что о вас в следующую минуту навсегда забудут, чувствуете себя свободным как ветер, свободным, как вы никогда не были свободны среди людей, — да, в этой мимолетной встрече с миром животных есть что-то абсолютно первобытное и даже, я бы сказал, райское, хотя не обязательно в библейском смысле.

Тем более что появляется странное, непонятное, но вполне ощутимое блаженство полноты общения, точно вы встретились и поговорили с человеком, которого не видели двадцать лет и за это короткое время успели понять его в главном, как никогда бы не поняли, если бы прожили все эти годы рядом с ним (так художник понимает своих персонажей и так никогда не понимают они себя и друг друга): только в одном случае полноте общения сопутствовали два десятилетия, а в другом — две минуты (тождественные, правда, отсутствующей вечности), однако результат один.

Вот в такие именно моменты не умом одним, а всем существом своим начинаешь догадываться, почему люди нас так часто разочаровывают, а домашние животные практически никогда, — и хотя из этого никак не следует, что животных нужно любить больше, чем людей, мы все-таки, точно назло кому-то, упорно продолжаем это делать.