Орден Леопарда. Сборник рассказов и повестей

Сергей Кочнев

В сборнике представлены как юмористические, так и разножанровые рассказы, основанные на жизненном опыте и личных впечатлениях автора. Объединяет все рассказы авторский взгляд на описанные события, наполненный юмором, самоиронией, добротой, теплом и любовью к своим героям. Гомерически смешные, неожиданные финалы безусловно являются фирменным авторским коньком.Повести, вошедшие в сборник, можно было бы условно разделить на две части: фантастически-сказочную и художественно-документальную.

2. ОРДЕН ЛЕОПАРДА

Вечером давали спектакль по современной пьесе на злободневную тему. Эхо недавней гражданской войны ещё витало в воздухе, и в горных аулах то там, то сям возникали бывшие басмачи, собирались в банды и постреливали серьёзно.

Главный герой пьесы — бывший полковник царской армии и местный богатей, бай, назовём его Мустафа Бей — перейдя на сторону красных, очень успешно воевал против своих бывших друзей-приятелей. Те долго не могли с ним справиться, но затем устроили хитроумную засаду и умудрились Бея пленить. Первый акт заканчивался судом офицерской чести над этим изменником белому делу.

Но, прежде чем состоялся суд, Мустафа под честное офицерское слово был отпущен домой, чтобы привести себя в порядок и предстать перед высоким судом во всём блеске.

— Что это значит? Он же сбежит! Знаем мы предателей! Расстрелять немедленно, без суда! — кричали главари басмачей.

— Молчать! — выступил вперёд один из офицеров, бывший близкий друг Мустафы, играл его Евгений. — Я знаю полковника с пятого года и, клянусь чем угодно, он слово своё держит! А если нет, тогда можете расстрелять и меня!

— Ну, что ж, если вы, подполковник, так уверены, то… Идите, Мустафа Бей, а подполковник пока охладится в зиндане. Надеюсь, подполковник, это вас не затруднит?

— Нисколько, ваше превосходительство, господин председатель суда. Я абсолютно уверен в крепости слова Бея.

— Прекрасно. Вас, господин полковник Бей, прошу быть не позднее полудня. Если вы задержитесь, то…

— Не надо пояснений. Я всё прекрасно понимаю. Ровно в полдень. Честь имею. — щёлкнув каблуками, Мустафа Бей удалился, послав на прощание другу ободряющую улыбку.

Ровно в полдень Бей предстал пред судом офицерской чести.

Происходил высокий суд в походных условиях, в большой армейской палатке, где на скамье помещались офицеры — судьи, на отдельной табуретке восседал председатель суда, а подсудимый, со связанными руками, стоял перед ним на коленях, лицом к залу.

Мустафа Бей, в белом парадном офицерском мундире, при эполете с аксельбантами, с наградным кинжалом на перевязи через плечо, держался стойко и мужественно.

Да! Момент! Играл Мустафу довольно молодой, правда уже начавший лысеть, актёр, поэтому пришлось наложить ему возрастной грим, надеть парик с сединой и бороду приклеить, ведь по пьесе Бею было уже за пятьдесят. И, само собой, голову Мустафы Бея украшала роскошная чалма. Главной же приметой его заслуг перед короной был сверкавший бриллиантами изумительной красоты орден Леопарда, что переливался на груди.

Эффектно смотрелся Мустафа Бей, что ни говори, и держался с подобающим достоинством.

Вердикт суда, принятый единогласно, звучал так: разжаловать Мустафу Бея в рядовые, лишить всех воинских регалий и наград, а затем расстрелять в назидание всем, предавшим белое дело.

Председатель суда, отставной генерал от инфантерии, лично приблизился к подсудимому и со словами: «Я лишаю тебя высокого звания русского офицера!» рванул эполет с аксельбантом с плеча Бея и отбросил в сторону. Все зрители, а вместе с ними и судьи вздрогнули: вместе с эполетом генерал сорвал с несчастного артиста и парик вместе с чалмой.

— Вах! — послышалось в зале, — Я же тебе говорил, женщина, что он лысый.

Бедный артист мгновенно стал цвета зрелого азербайджанского помидора и низко опустил голову в надежде скрыть своё лицо, раздираемое накатывающимся смехом. Но это был лишь первый акт экзекуции.

— Я лишаю тебя, недостойный, именного оружия! — провозгласил председатель суда, и с этими словами рванул перевязь кинжала и высоко поднял над головой.

Если театральные боги хотят пошутить, то шутят до конца: вместе с кинжалом председатель зацепил бороду Бея, и та повисла на его руке.

Судьи на скамейке мелко затрясли плечами, а часть из них пыталась отвернуться от зала, скрывая душивший приступ хохота. Скрыть ничего не удалось, тем более что публика буквально взорвалась смехом, сквозь который прорезался тоненький голосок: «Папа, он ещё и босый!»

— Он же предатель, потому и загримировался, собака! — ответил невидимый в зале папа, чем вызвал ещё более раскатистый прилив смеха. Скамья под офицерами, членами суда, мелко-мелко затряслась, грозя сломаться: они хохотали практически в полный голос, уже даже не пытаясь укрываться.

Бедный председатель суда, артист пожилой и очень опытный, грозно взглянул на смешливых артистов, затем с недоумением в зал, потом поднял глаза на свою руку, увидел бороду Бея, висящую вместе с кинжалом, побледнел, весь как-то странно завибрировал всем телом и едва не убежал от накатившего смеха за кулисы, прервав весь этот цирк.

Единственным, кто сохранял видимость присутствия духа, был Мустафа Бей, терять ему было нечего, позор был неотвратим, и потому удивительное спокойствие овладело им.

Председатель суда, собрав в кулак всё своё мужество и актёрское мастерство, попытался закончить сцену: «Я ли… лишаю… шаю тебя высшей на… награ… награды!» Губы его то перекашивались, то вытягивались в тонкую полоску, голос дрожал и срывался, слова застревали в горле, но опыт и актёрский долг не давали бросить всё к чертям. Преодолев неимоверным усилием приступ удушающего хохота, он сумел выдавить непослушными губами: «Лишаю вы… высшей награды… — и в отчаянии выпалил: «Ольдена Леопёрда!», попытался дрожащей рукой достать орден, но промахнулся и рухнул на бедного Бея.

Члены суда, царские офицеры, как-то разом ухнув «Ах-ха!», синхронно качнулись назад, скамейка под ними наклонилась, и вся честная компания опрокинулась на спину, а в воздухе замелькали их разномастно обутые ноги.

— Занавес! Занавес! — шипели за кулисами монтировщику. — Давай занавес, балбес! — но монтировщик при всём желании не мог этого сделать: согнувшись в три погибели, он громко икал от раздиравшего смеха, и слёзы небывалого счастья оставляли светлые дорожки на его серых от пыли щеках.