Орден Леопарда. Сборник рассказов и повестей

Сергей Кочнев

В сборнике представлены как юмористические, так и разножанровые рассказы, основанные на жизненном опыте и личных впечатлениях автора. Объединяет все рассказы авторский взгляд на описанные события, наполненный юмором, самоиронией, добротой, теплом и любовью к своим героям. Гомерически смешные, неожиданные финалы безусловно являются фирменным авторским коньком.Повести, вошедшие в сборник, можно было бы условно разделить на две части: фантастически-сказочную и художественно-документальную.

СТРАСТИ ПО-АРМЕЙСКИ

НОТНЫЙ СТАН НЕЛЮДОВА

В каком, не знаю месяце,

в каком году — не ведаю,

а где-то в самом-самом

конце семидесятых

в ансамбль песни-пляски был

назначен замполит.

По имени Геннадий,

фамилия Нелюдов.

По званию же был он

Ох, младший лейтенант.

Ни музыкального слуха, ни вокального голоса Нелюдов не имел и к музыкальным инструментам испытывал со школьных лет стойкую неприязнь, потому что как однажды прогулял он в школе урок пения, так на него и не являлся вовсе, родителям объявил, что неспособен и потребовал освобождения.

— Будущему офицеру пение не нужно! — заявил он огорошенному папе, а заодно и огорошенной маме, чуть не уронившей от этого заявления тарелку с блинчиками.

Как уж там получилось, я не знаю, но освобождение от уроков пения он добился, а в выпускном аттестате Нелюдова в строке «пение» стоял жирный прочерк, чему будущий офицер был несказанно рад.

Ошибался Нелюдов. Ох, ошибался!

В том самом Высшем военно-политическом танково-артиллерийском училище, куда он каким-то чудом поступил, пение ему всё-таки удалось хлебнуть сполна во время строевой подготовки и парадных маршей. Но в сплочённом, сбитом строю его фальшивый крик тонул в общем слаженном хоре и никого особо не беспокоил. Главное — командный голос, а не «до-ре-ми-фа-соль» какая-то!

А и как же с такими талантами сподобился младший лейтенант очутиться в Ансамбле песни и пляски? А любовь виновата. Тот самый лямур-тужур-бонжур-носки. Влюбился-женился-ребенка состругал, и к самым выпускным экзаменам так измаялся от плача младенца не спавши бог знает сколько ночей подряд, что позорно провалился. Переэкзаменовки с великим трудом сдал Нелюдов лишь с третьего раза и в итоге вместо двух звёздочек, как у всех выпускников, должен был довольствоваться лишь одной.

«Ну куда такого сокола девать? В какую-такую боевую часть? — думала высокая экзаменационная комиссия. — А? Пусть где-нибудь немного поболтается, о! хотя бы в Ансамбле песни и пляски послужит, опыта наберётся» — догадалась комиссия. И младший лейтенант Геннадий Нелюдов сам не заметил, как въехал в кабинет замполита ансамбля, где и стал набираться армейского опыта.

Да! Одно обстоятельство нуждается в отдельном пояснении, ибо служба в ансамбле песни и пляски всё-таки была несколько особенной и требовала некоторых специальных знаний, не преподававшихся в военно-политическом училище, а школьные уроки пения и нотной грамоты, как мы помним, Геннадий вычеркнул из жизни и аттестата раз и навсегда.

Младшему лейтенанту никто никогда не растолковывал значения музыкальных терминов, таких как диезы, бекары, мелизмы, форшлаги, флажолеты, бемоли и прочее, прочее, прочее, а уж про то, что такое «баллон» в устах балетных людей, он даже догадаться не мог бы.

Кстати, поясню, что на балетном языке баллоном называется способность во время исполнения прыжков как бы зависать на мгновение в воздухе, что говорит об очень высоком уровне танцевального мастерства.

Между певцами же особой популярностью пользовались шутки про си-бемольное масло, которого вечно не хватало, чтобы спеть высокие ноты.

Этот недостаток специфических знаний у Нелюдова срочники ансамбля скоро обнаружили и стали пользоваться им со страшной силой.

Одним из первых открыл и проверил эту возможность солист балета Санька Блинов.

Началось всё с шутки. С перекошенным от ужаса лицом проник он в кабинет грозного замначальника и, почти заикаясь от волнения, стал говорить, что послезавтра нужно ехать в командировку, а у него баллон сломался.

— Как сломался? — совершенно серьёзно воскликнул Нелюдов.

Сашка поначалу даже оторопел, но тут же продолжил.

— Ну, как? Во время репетиции…

— Что же ты завхозу не сказал, он бы в ремонт сдал?

Тут Блинов сообразил, что его шутливое враньё принимается за чистую монету, и подхватил опасную игру.

— Так ремонт, это дней пять или даже неделя, а ехать послезавтра.

— Ладно, не паникуй, я что-нибудь придумаю… Сейчас начальнику позвоню.

— Зачем звонить? Завтра суббота, всё равно всё закрыто. У меня есть дома запасной, я могу съездить…

— О, молодец, с этого бы и начинал. Вот тебе увольнительная до…

Совсем обнаглев, солист перебил: «Послезавтра к отъезду только успею. Он у отца на даче, в Первоуральск надо будет мотаться».

— А точно успеешь? А то смотри!

— Успею. Не первый же раз.

И поехал Сашка за баллоном на дачу в Первоуральск, только почему-то на трамвае… На улице, кажется, Бебеля у него подруга жизни жила… И даже, помнится, не одна и не только на Бебеля.

После Сашкиного триумфа очередь за увольнительными стала возникать у кабинета Нелюдова с регулярностью поезда метро.

Скрипач Миша Коломийцев раза четыре умудрился сходить в увольнительную за очень редкими, итальянскими бемолями.

Игорь Зырянов, освоивший самоучкой контрабас, ходил покупать форшлаги и мелизмы, которые всё время крошились, и непонятно было, кто же их выпускает столь низкого качества, одноразовые они были, что ли?

Миша Токарев, потрясающий флейтист, вместе с Володей Хмелёвым, экстра-класса, кстати, баянистом, то и дело меняли изношенные флажолеты, а один раз умудрились потерять где-то или разбить ужасно хрупкий бекар, причём, Миша от флейты, а Володя его же, но от баяна. Такие вот Маши-растеряши. Пришлось отправить их аж на три дня, иначе концерт срывался.

Ферматы, опять же, вёдрами требовались, вёдрами! Толик Коновалов за ними аж на неделю в Челябинск мотался. Еле достал, по большому блату, через брата двоюродного, который на базе какой-то работал.

Как-то пришли к Нелюдову два певца-солиста, два Александра, два тенора, оба рядовые, только фамилии разные: один Швед, другой Выгрузов. Пришли и стоят. Стоят и молчат. Вообще-то они вместе никогда к нему не ходили, солисты, это значит соперники, конкуренты. А тут вдруг оба пришли.

Нелюдов сразу заподозрил недоброе, и точно: у обоих закончились запасы си-бемольного масла. Ни капли не осталось! Мало того, что тренировки накрываются медной посудой (Нелюдов репетиции ансамбля на армейский лад тренировками величал), так ещё и надвигающийся правительственный концерт под угрозой.

— А вы что, только сегодня об этом подумали?

— Нет, вчера, — Выгрузов виновато потупился.

— Пошути мне тут, пошути… На губе у меня шутить будешь.

Пришлось в итоге солистам — Александрам Шведу и Выгрузову, — как они не пытались возражать, идти в увольнение, чтобы искать по всему городу дефицитнейшее си-бемольное масло. Правда, поиски эти происходили довольно странным образом, а именно: в небольшой двухкомнатной квартирке, почти на самой окраине Свердловска, накрыт был хозяйственной и заботливой мамой Саши Выгрузова стол. За столом этим, поглощая вкусный борщ, котлеты, домашние соленья и прочие вкусности, искали си-бемольное масло оба Александра, чтобы затем продолжить поиски, переодевшись в гражданскую одежду, каждый в своём направлении.

Продолжалась эта лафа довольно долго, однако всему на свете приходит конец. Пришёл он и этой лафе. Пришёл закономерно и ожидаемо в лице вернувшегося из очередного отпуска заместителя начальника ансамбля по художественной части старшего лейтенанта Михаила Процянко. Работал Процянко в ансамбле, вернее, служил, не первый год, окончив в своё время отделение военных дирижёров Московской аж консерватории.

Заглянул, выйдя из отпуска, Процянко к Нелюдову с вопросом: «А где у нас рядовой Шевченко болтается? Он мне нужен».

Между нами говоря, болтался рядовой Шевченко в это время в женском общежитии Уральского политехнического института, в комнате номер один, два, возможно даже три, в объятиях полуодетой Светочки, а может быть Танечки или скорее Риточки, держа в правой руке на отлёте стакан портвейна №72, но в трактовке младшего лейтенанта Нелюдова это прозвучало чуть-чуть иначе.

— Здравия желаю, Миша. Хорошо, что ты вернулся. Прости, я тут обедаю… Ты чай будешь? Я только что заварил…

— Да нет, спасибо. Шевченко мне нужен.

Нелюдов глотнул чайку и весомо произнёс: «Шевченко я отправил в увольнительную, у него нотный стан кончился. Пока не найдёт, я ему сказал, чтоб не появлялся мне на глаза».

От такого заявления у Миши Процянко самопроизвольно открылся рот и в глазах явилось некое подобие жалости к говорившему.

— Что у него кончилось? — оторопело переспросил он.

— Нотный стан кончился, — со знанием дела повторил Нелюдов. — Причём закончился ещё вчера утром, а он мне об этом только вечером сообщить изволил.

Поражённый Процянко молчал.

— Вот Карпов Коля молодец. Сразу пришёл, как только батман стал ему ногу натирать. Лучше вовремя новый заказать, тем более что по знакомству, бесплатно, чем потом в госпитале…

— Что ему ногу натирает?

— Батман…

— Какой батман?

— Откуда я знаю, какой? Гранд, кажется. Мал он ему… Коля ни тренироваться, ни танцевать не может… Да, вот, посмотри список увольнительных на сегодня…

И лейтенант Процянко посмотрел…

Разговор в кабинете продолжался долго, очень долго. Сколько? Никто не знает. Но все знают, что итогом этого разговора был… как бы помягче сказать? Нет, лучше промолчу, все и так всё поняли.

Впрочем, был ещё один итог этого разговора: Нелюдова буквально перекашивало, стоило кому-нибудь произнести слово форшлаг, тошнило от мелизма, бемоль вызывал бурный прилив гнева, а батман — судорогу.