Бомж детектив

Сергей Львов, 2018

Бизнесмен Иван заключает пари со своим другом, что проживет месяц бомжом и останется жив и здоров. Друг поручает своему знакомому Дядюшке, который хорошо знает жизнь бомжей, контролировать Ивана в части соблюдения пари. Во время своей жизни на вокзале, Иван становится свидетелем убийства. Он попадает в различные неприятные ситуации, с которыми справляется не всегда удачно. К тому же ему приходится заняться поиском преступника. И только веселый характер помогает не падать духом.

Бомж детектив

Все написанное в этой книге:

Правда, правда и правда.

Все изложенные факты:

Ложь, ложь и ложь.

Пролог

Да что же они меня все бьют! Больно то, как везде! Если дело так дальше пойдет, то уважаемого бизнесмена Иванова Ивана и в гробу будет не узнать. Все скажут — бомжом жил, бомжом и помер. Или умер? Вот вечно так, занимаешься каким-то важным делом, а на ум придет посторонняя мысль, и ты начинаешь мучительно ее обдумывать. Это вместо того, чтобы о своих невинно пострадавших частях тела побеспокоиться.

Так, быстренько уворачиваемся от летящего в глаз каблука, ловко, по мере возможности, вскакиваем, и да-авай их молотить по-нашему, по-молодецки!

Бац!!! И потемки…

Где это я? А, Дядюшка, привет.

Пари

— Ну что ты мне рассказываешь? А то я не знаю, как ты заимел первые бабки. Если бы не твой папаша, ничего плохого о нем не могу сказать, дядя Ваня был замечательный мужик, то жил бы ты сейчас как абсолютное большинство россиян. Небось, уже и не помнишь, когда последний раз в метро ездил?

Петр пробежался пальцами по столу. Видимо в его представлении это усиливало эффект вопроса. Он и в детстве был мальчик эмоциональный и всегда отличался от других своим взрывным характером.

— Отчего же, помню, как раз года два назад, прикинь, пошел с Ольгой в кабак, поехали на ее машине, в кабаке поцапались, она психанула и укатила. А я слишком перебрал, видимо потому и разругались, вышел на улицу, смотрю напротив метро, ну и решил по пьяному делу прокатиться. Зашел, достаю свой старый кошелек, из него пятачок. А монетка то не влезает в монетоприемник! Я и так и этак, никак! Пошел разбираться к тетеньке дежурной. Она сначала тупо смотрела на меня и на монетку, а я в свою очередь не мог понять, что ее так удивляет. Начинаю объяснять, что щель в турникете бракованная, маленькая, а тетенька все молчит и молчит. А потом как захохочет. Стала меня спрашивать, когда я последний раз в метро ездил. Не помню, говорю, давно. Вот именно, что очень давно, говорит она. Сразу видать на машине все привык разъезжать, а в метро сто лет как не заходил. Короче, в метро теперь по жетонам надо проходить.

Если вы думаете, что я настолько далек от обычной жизни большинства горожан, то сильно ошибаетесь. Просто я тогда был очень пьян. А на метро действительно не ездил давно, как-то все на машине, да на машине.

Ну не виноват я, что на машине мне удобней, не виноват!

— О чем я и толкую. Если тебя сейчас выпихнуть в обычный мир города, то ты там просто погибнешь!

— Кто, я?! На что будем забиваться, если я месяц проживу?

Вот уж что-что, а спорить не люблю. Но здесь меня взьело самолюбие. В жизни у меня есть девиз — не сломаться! Правда об этом никто не знает, я-то никому не говорил. Девиз дело такое, тонкое, не каждому понятное. К примеру, буду я на всех углах кричать — я не сломаюсь, я не сломаюсь! Что люди подумают, нехорошее подумают. А еще хуже, подойдет, кто-то и сломает меня. Оно мне надо?

— Э-э, дорогой, давай сначала определимся: во-первых, ты должен выйти, так сказать в большой мир, практически голым, во-вторых, через месяц ты должен оставаться живым. Ну, это я так, типа шучу, хотя скажу честно — мертвым тебя видеть не хочу, дорог ты мне, почему-то. То ли потому, что друг ты мне единственный, то ли потому, что знаком давно с тобой.

— Ладно, Петька, ты эти дифирамбы о любви ко мне потом пропоешь. Я вот до сих пор тебе не могу простить свой кривой нос, который ты мне кирпичом в пятом классе разбил.

Носик, если честно, у меня прямой, но не в этом дело.

— А помнишь, как ты мне в задницу шило воткнул? Забыл? Надо мной вся школа смеялась, было очень больно и обидно.

— Кирпичом по роже, значит не больно, да? Короче, какие дальше условия?

— Ага, значит, в-третьих, как я буду контролировать тебя? Я тебе, конечно, верю, но как в поговорке — доверяй, но проверяй. Вдруг тебе так фигово станет через пару дней, что ты спрячешься где-нибудь на секретной квартирке и проживешь там, в тепле и уюте до конца месяца.

— Секундочку! Ты предлагаешь мне месяц прожить бомжем?

— Да, я тебе об этом и толкую.

— Хорошо! Договорились! Проживу тебе назло! По всем твоим, во-первых, во-вторых, сам придумывай, а вот что получит победитель нашего пари — это моя головная боль.

— Хор-хор!

Чтобы читателю было понятнее, о чем и о ком, собственно, идет речь, придется немного вернуться назад, на 17 лет. Тогда я — Иван Иванов и мой друг — Петр Петров только окончили школу и поступили на первый курс института. Кстати, если полностью, то Иван Иванович Иванов и Петр Петрович Петров. То ли родители наши были приколисты, то ли очень чтили память о пращурах.

Я пошел учиться в технический институт, а Петр в финансовый чем, кстати, удивил всех своих знакомых, ибо финансовый у знакомых считался институтом девиц. У меня отец всю жизнь крутился в партийных структурах и перед развалом КПСС работал в райкоме партии одного из районов, славного города Ленинграда. У Петра мать работала портнихой, а отец трудился в Главленинградстрое, начальником какого-то отдела.

Оба поступили честно, без «папиной руки». Иванов и Петров старшие были людьми принципиальными в плане воспитания детей. Кстати, по поводу учебы в институте, до сих пор помню, как любил поиздеваться над нерадивыми студентами наш математик. Во время экзаменов и зачетов он ставил на свой преподавательский стол табличку с надписью: «Дорогие студенты! Помните, что деньги решают все! Даже сложные дифференциальные уравнения третьего порядка». Радостные студенты, те кто впервые попадал к этому преподавателю, с идиотской улыбкой пытались всучить ему деньги в зачетке. Математик делал удивленное лицо и читал небольшую лекцию о том, что вот он хорошо разбирается в математике и поэтому имеет много денег. Но так как Вы молодой человек, даже не попытались ответить, а сразу суете деньги, то получайте «неуд» и приходите через неделю на пересдачу.

Так вот, как многие помнят, как раз в начале 90-х годов прошлого века в нашей стране произошел резкий переход от социализма к капитализму. И я, и Петр были мальчики не глупые, чего уж там правду скрывать, и при помощи моего папы, с его связями, открыли свое первое дело. Я был директором, а Петр замом. В дальнейшем наши дороги в бизнесе разошлись, но дружба не ослабла.

В описываемых событиях обоим было по 35 лет. Петр имел семью, состоящую из жены Любы и сына Игоря, своевольного мальчишки семи лет. А я был не женат. Если выражаться точнее, жил гражданским браком с юной особой двадцати пяти лет по имени Мирабелла. Имя Мирабелла было настоящее. Когда ее мама лежала в больнице на сохранении, то в палате по видику целыми днями крутили фильм «Мария, Мирабелла». Видимо поэтому родившуюся дочь так и назвали.

— Значит так любезный, — сказал Петр при встрече на следующий день, — сегодня двадцать пятое мая.

— Надо же, какое глубокомысленное начало! Я прямо-таки дрожу от волнения от такой волнующей речи, — Я засмеялся.

— Слушай и не перебивай! Первого июня в десять утра ты выйдешь из дома и вернешься назад только 30 июня сего года. Одеться разрешаю, во что захочешь, но на тебе должен быть только один комплект одежды. Часы тоже можно надеть.

Далее, у тебя не должно быть ни копейки денег. Баксов, евро тем более. Перед выходом из квартиры я тебя самым тщательным образом обыщу. Это для информации.

Ты интересовался, как я тебя буду контролировать? Элементарно Ватсон! С тобой весь месяц будет ходить мой человек. Так же, как и ты, он будет бомжевать. Но! У него будут деньги и сотовый телефон. Деньги исключительно для его нужд, а трубка для поддержания связи со мной, ну и на случай экстремальной ситуации. Тебе пользоваться телефоном нельзя. Как только воспользуешься — все, ты проиграл.

Петр закурил и внимательно посмотрел на меня.

— По первому пункту договора все ясно?

— Нет не все. А скажи мой дорогой товарищ, брат, камрад и вечный собутыльник — я могу пользоваться другими телефонами?

— Вопрос понял. Отвечаю на правильно заданный вопрос. Итак, другими телефонами, трубками и тому подобной техникой связи пользоваться можно, если ты каким-либо образом сможешь ее добыть, достать. Украсть, в конце концов. Правда, вызволять тебя из гестаповского застенка мне будет тяжеловато, но ради детей я готов на все.

Петр нажал кнопочку селектора:

— Мариша, принеси нам два кофе. Балбесу с лимоном, а мне с молоком.

Мы сидели в офисе у Петра и Марина, работающая уже три года у него, прекрасно знала привычки нас обоих. В частности, если хозяин по селектору называл меня каким-либо шутливым словом, то это значило, что беседа идет не деловая и для сторонних звонков и посетителей Петр всегда может отвлечься от разговора.

— Балбесом всегда был ты! — возмутился я, — и потом, что за дети, ради которых ты на все готов?

— Твои дети голубчик, твои! Те дети, которых ты все никак не заведешь. Как мать тебя спрашиваю в сотый раз, когда подаришь мне радость лицезреть тебя с орущим младенцем?

— Да в любом городе, где я побывал, найдется ребятенок, который может подойти ко мне и сказать: «Здравствуй папа!».

— Не помню, из какого фильма, но на ум приходит фраза — кобель ты старый!

В кабинет зашла миловидная Марина, девушка с точеной фигуркой и вздернутым веснушчатым носиком. Она принесла поднос с чашками кофе и конфетами «Грильяж».

Мы с другом просто обожали эти конфеты. Не знающий человек решил бы, что в детстве нас держали подальше от всех сладостей. Но мы просто любили разные шоколадные и выпечные вкусности, а при воспоминании о грильяже с чашечкой кофе лично у меня буквально текут слюнки.

— Маришечка, солнце мое ясное, свет очей моих ненаглядный, — Я протянул к ней руки с мольбой, — за что меня обижает этот нехороший человек!? Представляешь, он назвал меня земляным червяком и, даже язык не поворачивается, старым кобелем! Ну, какой же я старый? Я в самом соку. Вот кстати давно хочу тебя в постель затащить, а ты все не даешься. Ай-яй-яй! Ночами плачу в подушку от неразделенной любви.

— Иван Иванович, переспать и любовь — это разные вещи. А я без любви не могу лечь в постель. И потом я однолюбка, увы! Люблю только своего мужа. Вот.

Петр погладил Марину по спине и слегка шлепнул пониже. Повернувшись ко мне, сказал:

— Даже я себе позволяю не более, чем погладить ее по спинке и все. Хотя грешен, поначалу, три года назад, тоже пускал слюни о ее прелестях.

— Так, все, ступай, а то действительно завалим тебя на стол, а потом жалеть будем!

Марина, специально виляя бедрами, вышла из кабинета.

— Да, хороша девка! И ведь ни за что не дашь ей тридцатник. Как будто на уровне восемьнадцатилетия остановилась. И фигурка, и ножки и…, а ведь старшему у нее уже двенадцатый год пошел, — Петр сладострастно потянулся.

— Хватит болтать о пустяках, что там дальше ты мне придумал? — Я допил кофе, поставил чашку на стол и выжидательно посмотрел на Петра.

— А собственно и все. — Петр задумчиво посмотрел в окно, улыбнулся и добавил — Кушать можешь все, что хочешь. Спать можешь, где сможешь. Прямо масло масленое получилось. Так.

Сейчас лето наступает, теплынь! Если на улице покемарить придется, не заболеешь. Но уж если совсем невмоготу будет — скажешь своему соглядатаю, он мне звякнет, и пойдешь ты к себе домой в теплую постель, к своей, не при детях будь сказано, Мирабелле.

— Ты закончил? — Я побарабанил пальцами по столу. Дурацкая привычка, между прочим, все никак не отучу себя от нее. Когда немного нервничаю, то мои эмоции выплескиваются в барабанную дробь по столу.

— Да.

— Тогда слушай меня. Если я проиграю, то выполню любое твое пожелание. Идет?

— Идет. Мое пожелание могу озвучить прямо сейчас, при большом, огроменном скоплении народа. Итак, мое желание — ты в течение трех месяцев должен будешь официально жениться. На Мирабелле, Гульчатай, Даздраперме, мне все равно на ком, но ты должен будешь жениться.

Кстати, вариант с Мирабеллой, это на самый крайний случай.

— О-кей! Да, и еще о главном. Я напишу две доверенности, на тебя и на Миру. Дела официально будет вести весь месяц она, но в случае форс-мажора ты должен вмешаться и разрулить ситуацию в моем бизнесе. Документы оформим таким образом, чтобы ты мог негласно контролировать основное движение денег. В принципе я в своем главбухе уверен на все сто, но все в жизни бывает.

А вот в Эдуарде, моем заме, я, к сожалению, не уверен. Парень он очень толковый, дела ведет прекрасно, но…

Я задумался, вяло помешивая остатки кофе. Так мы с моим собеседником просидели в молчании несколько минут. Петр курил, не задавая вопросов. Он всегда по жизни считал, что если человек не хочет говорить о своем сокровенном, то не стоит его заставлять «выливать» душу.

— Ты знаешь, — наконец начал, не торопясь говорить я, — Эдик хороший мужик. Но он принадлежит к той категории людей, которые хорошие тогда, когда все хорошо. Он искренне старается, работает как трудоголик. Даже если мы знаем, что дело может не принести доход, он пашет как вол, и претензий в этом плане у меня к нему нет. Но я уверен на все сто, что как только, не дай Бог, ситуация у меня изменится в плачевную сторону, то он предаст меня со всеми потрохами.

— Так что не избавишься от него? Уволь! Найди себе другого зама, сейчас полно толковых ребят ищет работу. За меньшие деньги будут землю носом пахать!

— Я ведь говорю, претензий по работе у меня к Эдику нет. — Я усмехнулся. — Ладно, вот заодно и проверим его, как он будет якобы без меня руководить.

— Не совсем понял, что значит — якобы без тебя? — Петр удивленно поднял правую бровь.

Я внимательно посмотрел на друга и сказал:

— А то и значит. Я как бы пропаду. О правде, кроме тебя, будут знать только три человека: Мира, главбух и мой адвокат. Этим людям я верю. Не так как тебе, но верю. И Мира, какая бы не была взбалмошная девчонка, но человек она, по-моему, честный. И мне кажется, что любит меня по-настоящему.

Для всех остальных я исчезну, пропаду. У меня, якобы, возникнут какие-то жуткие проблемы, о которых никто толком не знает, но все будут знать, что я сбежал неизвестно куда от них. Вот так, ясно?

— Яснее некуда! — Петр хлопнул ладонью по столу и грузно поднялся. — О-хо-хо, грехи наши тяжкие! Когда же мы станем все доверять друг другу? Это не к тебе дорогой, вопрос скорее риторический.

Я засмеялся, и полу обняв за плечи друга, повел его из кабинета.

— Ах, ты мой друже! Да если бы все люди были одинаковы, то жить на Земле было бы не интересно. Представляешь — все одинаковы во всем? Желание каждого в отдельности, это желание всех других вместе взятых. Нет, братишка, очень хорошо, что мы все разные.

Приехав домой, я первым делом стал обдумывать, во что мне одеться на время бомжевания. Я был совершенно уверен, что выдержу месяц без домашней пищи, любимого кресла и многих других приятных моему сердцу вещей. Самым сложным, как я понимаю, было определиться с местом ночлега. Проводить ночи в подвалах, честно говоря, не хотелось. Очень не хотелось! Значит надо было придумать, что-то более привлекательно, но в то же время и не нарушающее заключенное пари.

Пари в принципе еще не было занесено на бумагу, но это сути не меняло. Я никогда не нарушал слово, данное Петру. Ни в чем. Как, впрочем, и Петр в отношении меня. За нашу многолетнюю дружбу это было неоднократно проверено и сомнению не подлежало. Нас в этом плане многие знакомые считали необычными бизнесменами, с тараканами в голове. Как так?! Вести бизнес и не обманывать? Быть того не может. Ну-у, честные мы только в отношении друг друга. В нашей прекрасной стране заниматься каким-либо бизнесом и не мухлевать, просто не реально!

— А, пожалуй, есть одна мыслишка, — начал рассуждать вслух я, — в подвале я жить не хочу, в квартире я жить не могу, но я ведь могу… Так-так, пожалуй именно так я и поступлю.

В комнату заглянула Мирабелла. Она, молча, остановилась в дверном проеме и вопросительно взглянула на меня.

Мира была невысокая, стройная и очень, по мнению Петра чересчур очень, красивая девушка. О таких обычно говорят — девушка с обложки. Она была в некотором роде скромной и не заносчивой особой. Но как говориться, обижать себя не позволяла никому и спокойно могла дать словесный отпор любому уличному матерщиннику.

— Мирка, иди сюда, — ласково позвал я. — Ты меня любишь? А если любишь, то как я или сильнее?

— Да. — Очень тихо и спокойно ответила Мира. — У тебя неприятности? Ты всегда все свои беды держишь в себе. Я люблю тебя. Ты даже не представляешь как сильно. Поэтому мне не нравится, что ты со мной никогда не делишься своими проблемами.

Я долго и с нежностью смотрел на любимую, а затем сказал:

— Почему никто не верит в нашу любовь? Странно. Ну да ладно. Об этом, как-нибудь потом. Мне надо с тобой очень серьезно поговорить. И ты, кстати, увидишь, что я делюсь с тобой не только своими радостями, но иногда и печалями.

Так вот по поводу радостей. Как-то несколько лет тому назад подарили мне живого краба. Если быть точным, то полуживого, так как он полдня провел без воды. Мне его некогда было разделывать, да и жалко как-то убивать. Вот я и решил его запихать в холодильник. Думаю, он там замерзнет окончательно, а я как бы и не виноват буду в его кончине. Потом закрутился, то да се, через какое-то время вспомнил о крабе, открываю холодильник и вижу картину — краб сожрал всё съестное в зоне досягаемости и, загребая клешнями, доедает салат.

Мира громко засмеялась.

— Я понимаю, что ты меня хочешь развеселить перед чем-то печальным. И все же расскажи, что произошло.