Люди – они хорошие. Люди – они товарищи

Сергей Обухов

Это трогательная история о Марте, красивой молодой женщине, матери ребенка с особенностями развития, которая борется за свое право быть счастливой и за полноценную жизнь сына.Это история о том, какой яркой может быть жизнь при любых обстоятельствах, если смотреть на мир как Пашка, ее сын, который считает, что «люди — они хорошие, люди — они товарищи».Это история не о трагедии. Это история о смешном и грустном, о дружбе и предательстве, а главное — о счастье жить, любить, мечтать… Книга содержит нецензурную брань.

Глава 2

Колька сидел, уже одетый в куртку, за маленьким столиком у окна и ел бутерброд с засохшим сыром, запивая чаем из большой кружки. Он не пошел на первый урок и уже опаздывал на второй. С прогулами в школе было строго. Могли и отца вызвать. Такого позора он бы не пережил. Все почему-то считали, что его отец «чернобылец» или типа того, поэтому так выглядит, так ругается и так пьет. Скорее всего этот слух распустила мама, когда отец попал в тюрьму, чтобы к сыну не было вопросов. Вопросов не было. Все боялись их задавать. Колька не любил встречаться с отцом утром, когда он мучился похмельем и был злым, и вонючим. Даже соседка баба Катя старалась не появляться до одиннадцати, когда он уходил на случайные заработки или бог знает куда. Вечером было проще. Он приходил пьяным и слабым. Даже Колька мог с ним справиться. Иногда он приносил продукты, иногда деньги. Второе Кольке нравилось больше, потому что тогда он получал задание сбегать в магазин за «бухлом» и «пожрать». Когда отец был близок к «отключке», Колька покупал только еду и себе сигареты. С утра отец мало что помнил, особенно в последнее время. Колька отпил чай и взял второй бутерброд.

В кухню вошел отец, небритый мужчина в майке на бретельках, с худенькими ручками в наколках, впалыми щеками и потерянным взглядом. Он сильно закашлял и сплюнул мокроту в раковину. Колька съежился. Отец сел рядом и спросил, еле выговаривая слова:

— Чего не в школе?

— Нам ко второму уроку, — максимально спокойно ответил Колька.

— А-а-а… Тогда спустись за пивом.

— Я опоздаю…

— Ну, к третьему пойдешь, — безразлично сказал отец, — все равно одни пары носишь. Толку от твоей учебы…

— Она мне не дает. Не помнишь, что ли? — уже более напряженным голосом сказал Колька, — говорит отец пьет, пуская и приходит.

— Это я пью? Как ты разговариваешь, сучонок. Или тебя не учили уважать старших в твоей вонючей школе, — выкрикнул отец Кольки и ударил его ладонью по щеке.

Колька свалился со стула вместе с бутербродом, который отлетел в сторону. Падение сына развеселила отца. Его лицо сморщилось от хриплого, лающего смеха, перешедшего в кашель.

— Дождешься, сдам тебя в интернат, — проговорил он, с трудом переводя дыхание. — Мать покойница не хотела, а я сдам. Сука всю жизнь мне испортила. Все ей денег было мало. Надо сына поднимать. Работай, работай. А теперь все в жопе. Она на кладбище, а я в сраной коммуналке с тобою, выродком.

Отец Кольки склонился над ним. Его глаза налились кровью.

— Ты хоть знаешь, что ты не мой сын? — брызнул он слюной. — Она нагуляла тебя, пока я первую ходку делал, а заначку всю спустила. Блядь твоя мать, а ты бляденыш.

— Не трожь мать, — надрывно прокричал Колька. — Она меня любила. Лучше бы ты не возвращался…

— Что, что ты сказал? — просипел отец Кольки, поднимая его за воротник куртки и замахиваясь.

Кольке удалось вырваться и отскочить к окну. Отец вновь попытался схватить его, но поскользнулся на бутерброде с сыром и упал. Колька бросился в сторону коридора, но отец поймал его, навалился всем телом и начал душить, подбадривая себя матерной бранью. Колька стал задыхаться. В глазах потемнело. Неожиданно он услышал голос мамы. Откуда она здесь? Она же умерла. А может, она пришла встретить его, чтобы забрать с собой? Сил сопротивляться становилось все меньше. Вдруг он почувствовал, что превращается в полугодовалого малыша, которого она держит на руках и кормит грудью. Рядом с ней сидел крупный мужчина в тельняшке, который смотрел на него с улыбкой и трогал шершавой ладонью пятку. Было щекотно. Колька задергал ножками. Мама засмеялась. Сосок выскочил из Колькиного рта, и он начал в панике искать его, оказавшись под маминой грудью. Мужчина обнимал маму. Колька задыхался. Послышался испуганный возглас мамы, и рот вновь наполнился сладким теплым молоком. Он не должен был этого помнить, но помнил, как и то, что мама часто плакала, вспоминая кого-то, когда ему было всего год. Вот почему он с детства хотел стать моряком. У него другой отец, а не этот зек, который сломал им жизнь. Колька почувствовал нестерпимое жжение в пятках и начал дергать ногами, как тогда. Хватка ослабла. Ему удалось сделать вздох. Голос мамы исчез. Он вернулся. Она напоила его молоком и отпустила его, чтобы он боролся и победил. Колька с трудом дотянулся до кармана куртки, вынул перочинный нож и нанес несколько торопливых ударов в лежащее на нем тело. Послышались крики. Тело свалилось набок. Колька вскочил и убежал, кашляя и держась за горло.

Виталий медленно шел по больничному скверу. Он явно не торопился. Надо было решать: сейчас сообщить обо всем маме, пока она в больнице, или потом дома. Дома все будет явно сложней. Там она вновь окажется в своей стихии и в своем образе властительницы дум. В больнице она была более беззащитной, а поэтому и более адекватной. Можно, конечно, было еще подождать с разговором о своих планах относительно семейной жизни. Марта его не торопила, но намеки были определенными. Жизнь без обязательств — явно была не в её стиле. Она нравилась ему — красивая, ироничная, заботливая, легкая на подъем. А еще — он любил запах её тела, запах её дома. Основной инстинкт? Химия? Об этом писали в книгах. Об этом снимали фильмы. Но это так редко встречалось в жизни. Ему очень повезло. Хотя он тоже… А что тоже? Ну, был симпатичным и нравился девчонкам. Ну, работал корреспондентом и мелькал на экране. Ну, иногда узнавали. И что? Виталий в какой-то момент чувствовал, что жизнь должна состоять из чего-то большего и быть наполненной не только событиями и встречами, но и смыслами, какими-то высотами, отличными от того, что с ним происходило каждодневно. Он считал, что таким смыслом могла бы стать Марта. Виталия не смущал даже Пашка, который воспринимался им, как неотъемлемая часть Марты. Они были для него единым целым. Тем более, похоже, что ему удалось стать частью его мира. Виталий еще не знал, какой это мир, но он был совсем не страшным, судя по Пашкиным рисункам. К тому же, он был уверен, что Марта захочет, чтобы у Пашки появился брат или сестра, которые стали бы его проводниками в обществе людей без особенностей развития. Так думал Виталий, приближаясь в маме, привлекательной женщине шестидесяти пяти лет с волевым лицом, пытливым взглядом и аккуратной укладкой на голове, сидевшей на скамейке под раскидистым деревом в стильном спортивном костюме. Единственное, что тревожило Виталия во всей этой ситуации, то, что их с мамой мнения расходились все чаще по мере того, как он взрослел, а она старела. «Такова жизнь» — вспомнилась ему глупая французская поговорка. Пора было перестать перебирать мысли, и подготовится к встрече с миром мамы, частью которого был и он. Виталий заулыбался, подумав, что они мало чем отличаются с Пашкой. Оба являются частью чьего-то мира. Мама Виталия восприняла улыбку сына на свой счет и протянула руки, чтобы обнять его. Виталий поставил пакет с гостинцами на скамейку, отдался объятиям и сел рядом.

— Куда так много, Виталик? — с несвойственной ей теплотой спросила Нина Николаевна, — или ты хочешь продержать меня здесь все лето?

— Тебя, пожалуй, продержишь… — притворно ворчливо сказал Виталий. — Завотделением уже звонил и жаловался на тебя, что ты бежишь впереди паровоза, и требуешь какого-то экспресс обследования. Он и так делает тебе все вне очереди.

— Ну, и правильно. Чего мне место занимать. Почистили вены и на дачу. Да, ты компрессионное белье купил? — вспомнила Нина Николаевна.

— Купил, но забыл, — ответил Виталий, — принесу завтра, если смогу. Нас сейчас срочно собирают. На Северном Кавказе несколько селей сошло. Пока высоко в горах, без жертв. Но все наготове.

— Зачем, зачем я разрешила тебе уйти из администрации? — заворчала мама Виталия. — Каждый раз об этом думаю, как только о каких-то катаклизмах сообщают. Ты же у меня один.

— Пока один, — иронично отозвался Виталий и добавил неуверенно, — и я хочу поговорить с тобой на эту тему.

— Да? — удивилась Нина Николаевна.

— Да, — решительно начал Виталий, — я встречаюсь с одной девушкой. Уже прилично. Похоже, все складывается, не как в прошлый раз. У неё есть своя квартира, работа. Она реально мне нравится и даже больше.

— Давно встречаешься, а домой ни разу не приводил, не знакомил. Это что такое? Что за тайна? — вновь удивилась Нина Николаевна.

— Тайны нет. Она как-то стесняется, говорит, еще не время.

— А есть чего стесняться?

— В общем, нет, — немного теряясь, сказал Виталий, — ну, если только того, что у неё есть ребенок. Она боится, как ты к этому отнесешься.

— Умная девушка. Правильно, что боится.

— Да чего бояться, — возмутился Виталий, — если двое реально друг друга любят, то любви хватит на всех, — и на тебя тоже…

— Спасибо, я уж как-то обойдусь, — вспыхнула Нина Николаевна, — мне чужой любви не надо, хватает твоей. А что касается ребенка… ну, что ж бывает и так. Надеюсь, что она достаточно молода, чтобы родить мне внука или внучку.

— Достаточно, — с облегчением улыбнулся Виталий и обнял маму, — не хотел говорить, но ты все равно уже не отстанешь. Ты её даже немного знаешь. Я познакомился с ней, когда ты ложилась на профилактику в больницу полгода назад. Она старшая медсестра в вашем отделении.

— Красивенькая такая, с темными волосами, стройная?

— Как описала… Вылетая она. Только про глаза забыла еще сказать.

— Да, привлекательная. Я тебя понимаю. Внимательная к больным, но и строгая в меру, что очень хорошо. Может, когда-нибудь и за мной будет ухаживать.

— Мам, только ты меня не выдавай, — с тревогой сказал Виталий. — Она обидится, да и больница не место для такого знакомства. Вот выйдешь, мы придем с официальным визитом.

— Хорошо. Постараюсь, — сухо ответила Нина Николаевна и полезла в пакет, принесенный сыном.

Марта сидела за столом на медицинском посту и писала конспект для института, постоянно открывая различные медицинские справочники. Все это сопровождалось бормотанием и частыми вздохами. В коридоре появилась мать Виталия с пакетом в руках. Дойдя до Марты, она замелила шаг, почти остановившись, и начала её рассматривать. Марта чувствовала чей-то взгляд и подняла голову.

— Вы что-то хотели? Вам помочь? — спросила она приветливо.

Нина Николаевна явно не была готова к общению и растерялась:

— Не-е-е-т…, вернее, да… Да, мне сын ничего не передавал, пакет там с продуктами?

— Ваш сын, Виталий?

— А вы его знаете? — оживилась Нина Николаевна.

— Знаю. Я знаю многих посетителей. Мне положено, — спокойно ответила Марта.

— Да, конечно… — растерянно сказала Нина Николаевна.

— На пост никто ничего не приносил. Может, внизу в приемной спросить? Я могу сходить.

— Нет, спасибо, — сказала уже уверенным тоном мать Виталия, пряча за спину пакет, — позвоню ему сама, узнаю…

Мать Виталия поспешно ушла, оставив Марту в задумчивости, из которой её вывел приход Ларисы.

— Чего она? Что-то не так? — спросила Лариса.

— Странная какая-то… Пакет в руках. Спрашивает про пакет. Может Виталий сдал нас? Ведь обещал, — стала заводиться Марта.

— А чего скрывать? Вы же не Ромео и Джульетта, — весело сказала Лариса.

— А жаль. Такая любовь, — вздохнула Марта.

— А не жаль. Такой хреновый конец, — высказала свое мнение Лариса.

— Ладно, мне к сессии готовиться надо, не отвлекай, — прервала спор Марта.

Марта открыла новый справочник и стала просматривать оглавление. Лариса недовольно фыркнула. Такой разговор мог бы получиться. Скорей бы она уже заканчивала свои университеты. Столько времени освободилось бы для счастливого трепа.

Пашка сидел, болтая ногами, за невысоким столиком в игровой комнате своей коррекционной школы и не спеша перемещал шахматные фигуры на игральной доске. Стены комнаты были окрашены в разные яркие цвета, что, по мнению специалистов, должно было помочь детям более радостно воспринимать окружающую среду. Пашка не знал этих специалистов, но интуитивно не был с ними согласен, потому что когда он выходил из школы, то стены оставались за дверью, а он попадал в почти серое пространство, к которому приходилось быстро адаптироваться, что было для него совсем непросто, так как ему нравились плавные переходы во всем. А больше всего он любил свой дом с маминым голосом, который очень подходил к бежевым обоям и многочисленным зеленым растениям в горшках, а еще там были желтые веселые полотенца в ванной комнате и плед в крупную клетку. Пашка оглянулся. Все остальное ему не мешало: цветные ковриками на полу, рисунки детей на стенках, кубики разного размера и цвета в углу, книги с яркими обложками на полках открытых шкафов. Вошла преподавательница, женщина пятидесяти лет в свободной кофточке, юбке плиссе и аккуратной расчесанными на прямой пробор волосами. В руках у неё был конструктор лего. Она улыбнулась и положила коробку перед Пашкой. Пашка отвлекся от перемещения фигур и посмотрел на неё.

— Паша, мне сейчас надо отойти к директору, а потом я вернусь, и мы с тобой займемся лепкой, — произнесла она приятным, бархатистым голосом, — у меня есть фантастической предложение.

Пашка задумался на секунду, а затем двинул вперед шахматную доску.

Преподавательница нежно потрепала Пашку по волосам:

— Ну, хорошо, упрямец. Продолжим учиться играть в шахматы. Ты молодец. Я рада, что у тебя получается. А как мама удивиться. Мы потом тоже её научим. А чтобы ты не скучал в мое отсутствие, я принесла тебе конструктор. Совершенно новый. В него еще никто не играл. Не знаю, сможешь ли ты его собрать?

Пашка скривил гримасу и вновь двинул шахматную доску вперед.

— Ну, чего капризничать? Я скоро вернусь. Потом пойдем в спортзал. В мячи поиграем.

При слове «мячи» Пашка оживился, внимательно посмотрел на преподавательницу и открыл коробку. Преподавательница провела рукой по его спине и ушла. Пашка вывалил содержимое коробки на стол, на несколько секунд задержал свой взгляд на инструкции с картинкой, бросив её потом на пол, и приступил к сборке. Движения его рук были быстры и точны. За минуту конструктор был собран. Пашка посмотрел на красивую картинку, подпер щеку рукой и зевнул. Он перестал болтать ногами, слез со стула и стал бродить по комнате, трогая различные предметы. Пашка остановился у окна и выглянул наружу. Там кипела жизнь: машины на колесах, люди на ногах, голуби на крыльях. Все двигалось и перемещалось. Пашка полез в карман своей любимой байковой рубашки, достал пятьсот рублей, положенные мамой, и стал их долго рассматривать. Пашка поморщился, как если бы ему в голову пришли какие-то неправильные мысли. И они, по всей видимости, пришли, потому что он взял свой рюкзак, надел его на плечи и медленно вышел из разноцветной комнаты.

Пашка медленно шел по улице и рассматривал людей. Для него они были все одинаковыми, потому что никак не были с ним связаны, и, следовательно, их просто не существовало в его мире. У водосточной трубу он заметил привязанную собаку среднего размера. Собака скулила, перетаптывалась с ноги на ногу и незлобно кидалась на каждого проходящего мимо. Ей хотелось игры. Мир перестал быть серым. Пашка включился в реальность. Он подошел к собаке и сел перед ней. Собака, явно сбитая с толку, начала обнюхивать его, а потом, решив, что они похожие существа, принялась лизать ему лицо. Пашка выдержал натиск дружбы и погладил её. Их взгляды встретились. Время остановилось. Но зазвучавший белый шум не успел оформиться в мелодию, а мир — рассыпаться на пиксели и превратиться в облачный рисунок. Кто-то отодвинул его и взял собаку за ошейник. Пашка не слышал лая, строгих команд и шума борьбы. Он вернулся в свой мир, и контакт с новым знакомым прервался. Пашка встал, потрогал карман рубашки, где лежали деньги, и продолжил свое неторопливое путешествие. Он знал, куда и зачем он идет.

Пашка вошел в спортивный магазин и долго бродил среди полок с ненужными ему вещами, пока, наконец, не увидел мячи. Их было много, и все они были такими разными. Его охватило волнение. Дыхание стало частым. Ему редко когда приходилось делать выбор самому, и то только среди вещей и предметов, которые он хорошо знал. Мама помогала ему в этом. Он оглянулся. Мамы не было. Он повернулся обратно к полкам, Его внимание привлек самый яркий мяч, который, после долгого рассматривания, он осторожно взял в руки и, не отрывая от него взгляд, понес к выходу. Пашка был уже почти у двери магазина, когда его настиг крик продавщицы, — сорокалетней худой, нервной женщины с мелкой завивкой на голове:

— Мальчик, мальчик, где твои родители? Чей это ребенок? Не вздумай убегать. Положи мячик на место.

Продавщица торопливо подошла к Пашке, оглянулась по сторонам, и попыталась забрать у него мяч. Пашка захныкал и что-то неразборчиво забормотал. Продавщица испугалась и убрала руки.

— Так, это что такое? Хулиганить будешь? Сейчас полицию вызовем, — скороговоркой сказала она, — не хорошо. Этот мячик денежек стоит. У тебя есть?

Возникла пауза, когда каждый обдумывал, как правильно поступить дальше. Первым принял решение Пашка, который перестал плакать, достал из кармана пятьсот рублей и протянул их продавщице. Продавщица вновь опасливо оглянулась и осторожно взяла деньги.

— Ох, ты какой богатенький. Вот так бы сразу, — сказала она, — пойдем, я чек пробью и сдачи дам. Еще на мороженое останется.

В магазин вошла стильно одетая, совсем юная девушка, которая очень обрадовалась, увидев Пашку. Она полезла в свою объемную сумку и достала профессиональный фотоаппарат.

— О-о-о, слава Богу, хоть одного ребенка нашла, — воскликнула она и обратилась к продавщице, — можно я его сфотографирую здесь у вас?

— Его? Так он же хулиган. Чего его фотографировать. Чуть мяч не унес. Вы не его мамаша? — стала допытываться продавщица.

— Да, что вы. Мне еще рано, — почти оскорбилась девушка и добавила, — мне все равно кого фотографировать — хулигана или таракана. Главное, чтобы ребенком был. Для журнала надо. Хорошие фотки я уже сделала, а это для количества, чтобы показать, что я была в творческом порыве, что я искала.

— Понятно, — с ехидством сказала продавщица, — для очковтирательства.

— Да ладно вам. Ну, можно?

— Ну, снимай. Только быстро, пока я чек ему буду пробивать.

Девушка переключила свое внимание на застывшего с мячом Пашку:

— Мальчик, подойди вон к той витрине.

Пашка посмотрел на неё, но не сдвинулся с места. Девушка сделала мультяшную улыбку, дотронулась до его плеча и осторожно переместила к витрине. Улыбка была смешной, прикосновение легким, и от неё хорошо пахло. Пашка не сопротивлялся. Девушка отошла, быстро сделала несколько снимков и вновь обратилась к Пашке, но теперь уже без улыбки:

— Мальчик, а можешь снять этот ремень с пряжкой. Он как-то сюда не катит.

Пашка с любопытством смотрел на фотоаппарат, из которого только что вылетали звездочки, и не реагировал. Девушка подошла к Пашке и сделала попытку снять ремень. Пашка сел на корточки в знак протеста. Подскочила продавщица.

— Э-э-э, подожди. Ты чего делаешь? Мне скандалы не нужны. Оставь парня в покое, — громко сказала она и кивнула Пашке, — футболист, на, возьми чек и беги отсюда. А то сейчас из тебя сделают ту еще модель…

Пашка вышел из магазина с ярким мячом в руках и остановился. Он пытался решить, что делать дальше и куда идти с этим счастьем, — к маме или к своей футбольной команде, где он был вратарем. Кто-то мягко тронул его ногу сзади. Он обернулся. К нему с ласками и игрой, путаясь в перекусанном поводке, бросилась уже знакомая ему собака. На лице Пашки появилась едва заметная улыбка. Он захотел, чтобы асе увидели его мяч и его нового товарища. Пашка прижал мяч к груди и направился к спортивной площадке. Собака, поняв, что её новый хозяин не расположен сейчас к игре, так как у него есть какое-то более важное дело, замотала хвостом и весело последовала за ним.

Врач скорой помощи неторопливо обрабатывал раны на теле Колькиного отца, который всем видом изображал страдания, хотя раны больше походили на ссадины и даже не кровоточили. Капитан полиции расположился рядом за кухонным столом и что-то записывал в блокнот. Соседка баба Катя, худенькая старушка семидесяти пяти лет, одетая в цветастый халат, разбирала свой шкафчик и с опаской смотрела на происходящее. Капитан бросил взгляд на врача, который мимикой дал ему понять, что нет поводов беспокоиться за здоровье пациента, а затем обратился к бабе Кате:

— А у вас есть, что сказать по существу дела? Ваши свидетельские показания могут быть очень важными.

Баба Катя явно не ожидала, что полиция будет рассчитывать на неё и даже предложит стать свидетелем, от которого что-то зависит.

— А я чего? Я стараюсь из комнатки не выходить. Или с подружками на лавочке сижу. Вот, когда все расходятся, тогда приду, приготовлю чего-нибудь. А с утра здесь все толкутся. Кому поесть, кому попить, а кому и выпить.

Колькин отец отвлекся от игры в умирающего и, будучи уже почти трезвым, сразу среагировал:

— Старая, ты чего там говоришь?

— Гражданин, до вас еще дело дойдет, — строго сказал капитан, — будем разбираться, что за поножовщину вы здесь устроили, да еще с несовершеннолетним пацаном. Охренеть можно.

— Да это он меня пырнул, — проворчал отец Кольки, — глянь дырки какие. Сученок.

Капитан посмотрел на бабу Катю, показывая всем видом, что ей все же придется стать свидетелем. Баба Катя, поняв, что чаша правосудия склоняется не в пользу соседа, который вновь может исчезнуть из их квартиры на несколько лет, что не могло не радовать, решила встать на сторону добра, оставив страхи за свою жизнь. Да и Кольку было жалко.

— Да что ты говоришь? Ты ж его первый ударил. Обзывать начал, мать его полоскать последними словами, — в меру жалостливым голосом сказала она и обратилась к капитану, — А она женщина была хорошей, доброй, за сыном смотрела. А потом этот вернулся, и началось битье, питье. Она и не выдержала…

Капитан посмотрел на бабу Катю и с одобрением качнул головой:

— Вот, теперь я вижу, что у вас есть гражданская позиция. Уже кое-что. Вы, бабуль, не бойтесь, говорите, как есть. Он из пострадавшего вмиг может превратиться в обвиняемого.

Капитан придвинул к себе блокнот:

— Значит, говорите, напал на сына?

Баба Катя, поняв, что её мысли про свободную от этого рецидивиста жизнь были правильными, продолжила, но уже придав голосу торжественную интонацию:

— Напал. За пивом посылал. Тот отказался. В школу, говорит, пора. Так этот душить его начал. Тот уже хрипел. А потом тык его ножом и убежал.

Капитан записал все в блокнот и поблагодарил её за сотрудничество, сказав, что теперь, благодаря её показаниям, складывается ясная для следствия картина. Врач скорой помощи закончил обрабатывать раны и сообщил, что нет необходимости забирать отца Кольки в больницу, чем очень расстроил его, так как не проявил, по его мнению, должного уважение к пострадавшему. Была такая возможность подлечиться и пожить на казенных харчах. Отец Кольки хотел припугнуть жалобой, но посмотрел на капитана и передумал. Еще больше его расстроила необходимость прийти в участок. Что-то опять в его жизни стало плохо складываться. На зону ему не хотелось. Как жить на свободе, да, и ради чего, он не знал. Надо было срочно найти виновного. Будет легче. Он знал, что злость помогает жить, правда, ненадолго. Вариантов на виновного было немного — Колька или его мать. Жену он любил, хоть и страдал от её покорности и правильности, за что и бил, желая, чтобы она стала такой же, как и все, такой же, как и он. Кольку он не чувствовал. Он же не качал его на руках, не одевал на него пижаму, не подносил ложку с кашей ко рту. Поэтому он и стал всем говорить, что Колька не его сын. Почему в его жизни все было устроено не по-божески? Ведь оступился он всего один раз, а дальше, как бы само собой, появились ступеньки — одна, вторая, третья. И все вели вниз. Из обидных мыслей отца Кольки вывел голос капитана, который заверял соседку, что ей нечего бояться, так как теперь она свидетель под защитой. Ему стало смешно. Они уйдут, и он объяснит ей, что и как. Зря, что ли столько лет чалил на нарах. Но Колькин отец тут же решил, что никого больше не тронет, а просто убьёт. Он понял, что ступеньки вниз закончились, дальше — колодец без дна и конец его бессмысленной жизни. Его плоть еще кое-как жила, а душа уже нет. Это она виновата, она. Безнадега. Вот и злость уже не помогает.

Капитан тронул его за плечо:

— Ты слышал, что я тут говорил про защиту свидетеля. Только тронь…

Капитан хотел продолжить, но ему позвонили. Он послушал вопрос и ответил:

— Да, закончил. Есть проблемы. Это не семейные разборки. Надо парнишку найти, показания снять. Похоже, придется его куда-то определять. В исправительную жалко. Ладно, поговорим с инспектором. Я сейчас буду.

Пашка подошел к воротам и огляделся. Спортивная площадка была пуста. Он хотел пойти дальше и порадовать красивым мячом маму, но заметил несколько приближающихся ребят. Пашка отложил в сторону рюкзак и выставил мяч вперед. Собака сделала несколько попыток достать его, а потом отбежала за ворота.

Подростки окружили Пашку и стали с издевкой высказываться о мяче, говоря, что это не футбольный, и только аут мог купить такой. Энергия стаи росла и требовала выхода. Один из подростков выбил мяч из рук Пашки и стал надрываться от смеха. Несколько человек присоединились к нему. Пашка невозмутимо поднял мяч и вернулся в ворота. Послышались одобрительные возгласы. Подросток решил, что он не может проиграть такому противнику, тем более что на него все смотрели и ждали дальнейших действий. К тому же, это был его мир, а Пашка — чужак. Он стал разминаться, как боксер, веселя всех и показывая, как порвет Пашку и его дебильный мяч. Пашка смотрел на ребят и не понимал причину их веселья. Им было весело, потому что происходило что-то веселое, чего он не мог понять? Или их просто веселил его яркий мяч? Пашка не успел додумать. Подросток ударил по мячу. Мяч отскочил Пашке в лицо. Было необычно больно, как никогда, а еще он впервые узнал, что есть такое чувство, как обида. Почему ему сделали так больно? Ведь этот мяч он купил не для себя. Этот мяч он купил для всех. Пашка громко вздохнул. Получилось типа свиста. Его новый товарищ воспринял этот звук как команду. Собака выскочила из-за ворот и с лаем бросился на подростков, заставив их разбежаться. Обидчик споткнулся и остался лежать, запутавшись в сетке. Собака приняла его за пострадавшего и принялась лизать лицо, что вызвало смех и унизительные реплики со стороны ребят, которые вновь начали собираться у ворот. Подросток понял, что проиграл, и решил воспользоваться приемом этого аутиста, у ног которого он лежал. Он сделал вид, что равнодушен к их крикам и не понимает, что случилось. Это сработало. Подростки стали играть с собакой и делиться на команды, забыв о том, что произошло. Выяснилось, что не хватает одного игрока, поэтому они обрадовались появившемуся вдалеке Кольке, но испугались, когда он подошел. Синяк под глазом. Опухшее ухо. Следы крови на куртке. Все это требовало серьезного разглядывания, вернее, глазения. Но дети не могут долго находиться в состоянии трагедии. Это не их стихия. И вот уже кому-то показалось забавным Колькино ухо. А кто-то показал на его синяк. Послышались смешки. Только Пашкин обидчик решил не выходить из роли добровольного аутиста, чтобы опять не вляпаться в какую-нибудь историю, и принялся перевязывать шнурки.

Колька не рассчитывал на такой прием. Он думал, что сейчас все начнут расспрашивать его о боевых травмах, и он заранее придумал леденящий душу рассказ о том, как спас старушку от грабителей и даже перевел её на другую сторону улицы. Рассказ был так себе, но они должны были поверить, ведь он лучший хулиган во всем микрорайоне. А тут такое — смешки, молчание. Настроения и сил придумывать что-то новое не было, но имидж надо было срочно восстанавливать. Он знал, что многие ребята были гораздо сильней его, поэтому выработал беспроигрышную тактику — нападать всегда первым и идти до конца. Колька смачно сплюнул на траву, подражаю отцу, и стал смотреть по очереди на каждого, выбирая жертву.

— Чего вылупились? Сейчас каждого так разукрашу, — с угрозой сказал он и толкну Пашку, — а ты чего приперся? Иди картинки свои рисуй. Когда вылечат, тогда и приходи.

Среди подростком послышался недовольный гул. Первым не выдержал Толстяк:

— Офигел что ли? Чего его толкаешь. Не хочешь играть, не играй. А нам вратарь нужен. Отойди.

Толстяк взял Кольку за куртку и попытался отодвинуть в сторону. Реакция Кольки была мгновенной — удар головой в лицо. Толстяк устоял и, несмотря на полившуюся из носа кровь, набросился на Кольку с кулаками. Он давно искал повода для мести. И сейчас он дрался не с Колькой, а со всеми, кто надсмехался над его полнотой. Он-то знал, что он не толстяк, а богатырь. И теперь это надо было доказать.

— Ах, ты, гад недоношенный, ублюдок. Папаша — зэк, и ты такой же, — кричал он, не понимая, откуда он все это взял.

Колька решил, что это тот случай, когда — до конца. Толстяк повалил его на землю, и они начали кататься, нанося друг другу удары. Подростки с восторгом наблюдали за дракой, и даже не помышляли вмешиваться. Колька стал выдыхаться. Пашка заметил это, и бросил в дерущихся мяч. Толстяк остановился от неожиданности. Колька воспользовался заминкой и вскочил на ноги. Он мгновенно достал из кармана куртки нож и нанес несколько ударов по мячу. Мяч стал сдуваться с громким шипом. Победа над мячом придала Кольке сил, и он начал размахивать ножом, пугая всех.

— Ну, давай, походи. Кому еще смешно? — закричал он.

Пашка вздохнул и наклонился, чтобы забрать шипящий мяч. Он испытывал что-то типа сожаление, но не из-за мяча, а из-за того, что игра так и не началась, и он ни разу не поймал этот красивый мяч, стоя на воротах. Колька решил сделать свой коронный разворот на триста шестьдесят градусов, но споткнулся о наклонившегося Пашку и упал на него. Нож отскочил в сторону. Все замерли от растерянности. Предполагаемый ход событий был нарушен, и никто не знал, что будет дальше. Истошный крик Картавого «влаталя бьют» вывел подростков из оцепенения. Они интуитивно почувствовали, что сейчас все могут стать героями, если встанут на защиту слабого. Подростки переглянулись, желая убедиться, что они одна команда, и бросились спасать Пашку. Образовалась общая свалка. Послышалась полицейская сирена. Подростки бросились врассыпную. На земле остались только Пашка со спущенным мячом в руках и оторванным карманом рубашки и горько, по-детски плачущий Колька. Капитан и молодой старшина вышли из машины и посмотрели на убегающих подростков. Старшина заметил с улыбкой:

— Вот молодежь растет. Приятно посмотреть, как быстро бегают хулиганы.

Капитан и сержант подошли к Кольке с Пашкой. Собака, которая тоже принимала участие в свалке, подбадривая всех заливистым лаем, вновь заняла место за воротами.

Капитан показал на Кольку.

— А вот и тот парнишка, которого мы искали. Это он своего папашу продырявить хотел, — пояснил он напарнику и обратился к Кольке, — вставай, парень. Поехали, разбираться будем.

— А с этим футболистом что делать? — спросил сержант, показывая на спокойного Пашку.

— Давай тоже возьмем. Может, чего скажет, — решил капитан.

Капитан повел Кольку к машине. Сержант помог Пашке встать на ноги и разрешил поднять с земли мяч. Он не заметил, что тот забрал еще и ножик. Собака наблюдала, как ребят сажают в машину, а когда она тронулась, то побежала следом.

Лариса помогала Мартен, которая явно торопилась и никак не могла надеть плащ. Мимо медицинского поста проходили пациенты и приветливо здоровались.

— Я мигом. Только Пашку заброшу домой, — извиняющимся голосом сказала Марта. — Когда только эта соседка вернется? — добавила она.

— Не переживай. Уже всех укололи, капельницы поставили. Сейчас тихий час, — подбодрила подругу Лариса.

Суету подруг прервало появление завотделением, который с удивлением посмотрел на Марту и спросил:

— Что происходит? Почему в верней одежде?

— Извините, мне надо на секунду отбежать. Лариса подменит меня, — быстро сказала Марта.

— Что значит на секунду? — фыркнул завотделением. — А что у Ларисы нет дел? Сейчас найдем.

Завотделением бросил осуждающий взгляд на Марту, проворчал, что у неё постоянные проблемы, на которые он не собирается больше закрывать глаза, и потребовал пройти к нему в кабинет. Завотделением ушел, а Марта начала снимать плащ и переодеваться в халат.

— Во, влипла, — расстроилась она, — а мне еще надо было подписать отпуск на сессию. Сейчас начнется — увольняйтесь. А как хорошо было со старым врачом. Жили душа в душу.

— Да, лапочка был. Не переживай и этого обломаем, иди, — подбодрила Лариса.

Марта встала перед зеркалом, чтобы посмотреть, как на ней сидит халат. Лариса в это время сделала кое-какие манипуляции на своем мобильном и незаметно опустила его в карман Марты. Ей очень хотелось помочь подруге, единственной и настоящей.

Лариса была хорошим человеком. Судьба у неё была не очень. В детстве она боролась с комплексом гадкого утенка и терпела насмешки практически над всеми частями своего тела. Заверения матери и отчима на неё не действовали. Помогали только кулаки и встреча с директором школы. В такие моменты она чувствовала свою значимость, поэтому встречи были частыми и по разным поводам. Но так как училась она хорошо и не писала на стенах бранные слова, инспектора по делам несовершеннолетних отказывались ставить её на учет и принимать меры, особенно когда узнавали, что в драках она отстаивала свое право считаться красивой. Многие из них в тайне тоже хотели бы так поступать, но опасались потерять свое место и репутацию. Ларисе-подростку нечего еще было терять. Она жила с ощущением будущей счастливой жизни и не зря.

Гадкий утенок начал превращаться, пусть даже и с какими-то условностями, в лебедя. Ларисе захотелось большей свободы, чем могла дать школа, и она решила поступить после восьмого класса в медицинское училище. Директор бала рада помочь девочке раскрыть себя в другом учебном заведении, поэтому помогла с получением правильных оценок по необходимым предметам и дала характеристику, с которой её могли бы принять даже в отряд космонавтов, отправляющихся в полет на Марс без гарантии возврата. Все были довольны и тепло расстались, позабыв про прошлые неурядицы.

Любимый отчим умер, а новый избранник мамы захотел жить сразу с двумя женщинами. Лариса собрала на него компромат и уехала учиться в другой город, пригрозив, что посадит гражданского члена их семьи, если маме будет плохо. Мама ничего не знала, и ей было хорошо. Она гордилась самостоятельностью дочери и периодически присылала деньги.

Лариса закончила училище и «вышла в люди». Пора было заняться личной жизнью, о которой она мечтала и о которой она много чего нафантазировала. Желающих связать свою судьбу с полулебедем, работавшей медсестрой и жившей в общежитии, оказалось совсем немного, да и выбирать было не из кого, а вот из желающих потрахаться можно было выстроить очередь, претендующую на попадание в книгу рекордов «Гиннеса». Лариса немного поразмышляла, обзавелась надежными контрацептивами, и решила пройти это испытание молодости. Подруга по общаге напомнила ей цитату несгибаемого революционера, что «жизнь дается человеку один раз и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Она убеждала, что «мучительно больно» относится именно к этому. Лариса не была в этом уверенна, но решила не спорить, а проверить все на практике. Претендентов на себя выбирала сама по принципу, чтобы был ненавязчив и легок в расставании. Один парень очень запал ей в душу, и она остановилась. Взаимной любви не случилась, а желание такой любви осталось. Ей долго было больно. Она поссорилась с подругой на почве несовпадения моральных ценностей и потом уехала в Москву, чтобы начать все с чистого листа.

Страдания сделали её такой цельной, что она почти сразу нашла себе работу в престижной клинике, где и познакомилась с Мартой, у которой пожила некоторое время до начала съема квартиры. Трагедия несостоявшихся отношений сблизило их и сделало подругами. Они были разными во многом, но были одинаковыми в ожидании любви, ради которой готовы были меняться и идти на жертвы.

Лариса завидовала, что у Марты есть Пашка, пусть даже такой сложный человечек, но такой родной. Зависть была светлой и тихой. Сама она упустила свой шанс стать матерью, и все чаще задумывалась об усыновлении. Одиночество страшило её. Вот что имел ввиду тот человек под «мучительно больно». Дурой все же была тогда её подруга, как, впрочем, и она. Хотя, чего вспоминать… Все мы крепки задним умом. Сейчас Лариса жила вполне комфортно, так как чувствовала себя частью семьи подруги, и даже желание замужества немного притупилось, но не исчезло. Да и не могло быть иначе. Наши желания исчезают, только когда мы покидаем этот мир. До этого момента у Ларисы была еще целая вечность. Сейчас она не думала о себе, а защищала свою подругу, как умела, как могла.

Марта осторожно вошла в кабинет. Завотделением сидел за большим столом с многочисленными папками. Он не предложил ей сесть, но показал рукой подойти ближе. Марта закинула волосы за плечи и вплотную приблизилась к столу. Завотделением отодвинул папки и принялся беззастенчиво рассматривать её, как если бы это был невольничий рынок, а она — рабыней. Марта, давно привыкшая к вниманию мужчин и научившаяся с иронией относиться к их гормональным слабостям, с честью выдержала это испытание, чем порадовала завотделением и дала ему надежду, что он на правильном пути и может попробовать свой план.

— Я понимаю, что я человек новый, но заверяю вас, что как прежде, как это было при вашем, как все его тут называют «лапочке», больше не будет, — начал он монотонным, ровным голосом, — со всеми будут подписаны новые договора, которые придется исполнять неукоснительно. А вам, как мне кажется, трудно будет это делать. Я понимаю — мать одиночка, ребенок особенный, да вас еще и на сессии надо отпускать. Я вот подумал… может, вам в нянечки перейти. Могу даже пойти вам навстречу и сделать свободный график.

Марта не ожидала такого унизительного предложения и очень растерялась:

— Как нянечка? Я заканчиваю институт. Я думала, что появится возможность стать врачом… а если нянечка… На что я буду жить?

Завотделением порадовался, что правильно выбрал тактику разговора. Вот что значит богатый жизненный опыт: лошадка почти под седлом, — и продолжил, но теперь уже более доверительным голосом:

— На что жить? Да с этим у вас вообще вопросов не должно быть. Вы молодая, красивая. Найдите спонсора. Ребенка можно в интернат определить…

Марта была окончательно сбита с толку и начала реально нервничать, так как были затронуты самые болезненные для неё темы: Пашка и семья.

— Какого спонсора? Зачем? Где я его найду? — голосом безнадежно больного человека спросила она.

Завотделением решил, что настало время спасать эту красивую женщину:

— Удивляюсь вам. Столько вопросов. Любого спонсора, который оценит вашу красоту и предложит хорошие условия… Ну, если вы об этом не думали, и у вас нет такого, то готов принести себя в жертву.

— Стать моим спонсором? — наивно удивилась Марта.

Завотделением встал и так близко подошел к Марте, что она почувствовала его вязкое, как тесто, поле, его желание обезличено иметь её, как надувную куклу, и его жидкий страх проиграть этот поединок. Карты были раскрыты. В голове стала ясно и звонко. Туман рассеялся. Бороться за себя стало легко.

— Да, спонсором, — переходя на игривый лад, продолжил завотделением, — ну, или типа того.

— У вас же есть жена, — сухо сказала Марта.

— Ну, я же не предлагаю вам семейные отношения. Мы будем время от времени встречаться, радовать друг друга. Так вся Европа живет, — продолжил завотделением голосом наставника.

Марта решила повысить ставки, зная, что выиграет:

— Так вы предлагаете мне трахаться с вами, «типа того» — как вы говорите.

Завотделением почувствовал, что что-то идет не так, но это можно легко исправить. Все женщины непременно прилетали к его кормушке. Это стандартная процедура, как говорят врачи. Оставалось только срочно рассказать о бонусах:

— Марта, зачем так грубо. Не трахаться, а участвовать в моих эротических фантазиях, а если хотите, и в ваших. При этом вы забудете обо всех проблемах на работе и даже станете врачом еще до окончания института.

Марта не хотела больше выслушивать все эти сальные, унизительные предложения, так как вспомнила о сыне, которого надо было срочно забирать из школы. Кроме того, она опасалась, что если начать возмущаться и скандалить, то её могут уволить, поэтому решила сбить с толку завотделением и закончить разговор в стиле родительского собрания:

— Жаль, что нельзя вызвать ваших родителей, и рассказать им какой вы опасный человек. Интересно, чтобы они сказала, узнав, что в основе ваших поступком лежат эротические фантазии. Уж лучше «лапочка», чем вы.

Прием сработал. Завотделением был сбит с толку её словами, которые рушили его план.

— Что вы несете? При чем здесь родители?

— А то…, — это единственное, что пришло Марте в голову.

Она понимала, что этого недостаточно для окончания разговора и судорожно искала, что еще обидного можно сказать этому претенденту на её тело, и нашла.

— Я представляю, во что превратится отделение под вашим эротическим руководством.

Завотделением стало неуютно, но он не хотел понимать, что проиграл. «Но ничего, это только первый раунд. Куда она денется?» — подбодрил он себя. Завотделением вернулся за рабочий стол, вновь став банальным начальником, но решил оставить за собой последнее слово:

— Не беспокойтесь за отделение, я здесь ненадолго. И подумайте все же о моем предложении. Я хочу, чтобы у всех все было хорошо и по обоюдному согласию…

Марта пошла к двери, решив изобразить покорность, понимая, что ей надо еще столько всего получить от него, но не удержалась:

— Вы еще скажите про мир во всем мире.

Дверь закрылась. И только тут завотделением понял, что второго раунда не будет, по причине того, что эта старшая медсестра не подходит на роль эскортницы, так как слишком озабочена своей жизнью и не сможет расслабиться, и подчиниться ему в нужный момент его фантазии. Надо искать кого-то другого — с легкими мыслями и желаниями иметь бонусы. Завотделением откинулся в кресло. На душе стало легко. Он не проиграл, а просто провел собеседование и выяснил, что одна из его подчиненных не готова играть роль жрицы любви. Все хорошо. Вот только про родителей ей не надо было напоминать… Давно не звонил… мама, наверное, обижается.

Лариса застала Марту на медицинском посту, стоящую в глубокой задумчивости и не реагирующую на вопросы больных. Она быстро и обстоятельно ответила всем и легонько толкнула подругу в бок.

— Ну, ну? Ты его обаяла? Пашку разрешил приводить? Отпуск подписал? Хоть что-то решила? — забросала она её вопросами.

Марта посмотрела на Ларису, как бы с трудом узнавая, и ответила, не выходя из задумчивости:

— Обаяла, но пока ничего не решила.

Ларису явно не удовлетворил такой краткий ответ, и она с силой толкнула подругу, заставив её переступить с ноги на ногу.

— Что значит пока? А когда? — с напором поинтересовалась она.

Марта пришла в себя и изобразила кукольную улыбку.

— Скоро, как только начнем трахаться с фантазией, — произнесла она голосом робота.

— Так и сказал? — спросила Лариса шёпотом.

— Да…, — продолжила Марта игру в робота.

— Это хорошо…. Просто замечательно, что он так сказал. Только трахаться он будет со своим креслом, — с веселой злостью сказала Лариса.

— Да, не надо ругаться. Я не думаю, что он меня уволит после того, как мы чуть не стали любовниками. Вот только как быть с институтом, да и с Пашкой?

— Сейчас все будет, а дальше больше, — сказала Лариса, — дайка-ка мой телефон.

— Какой телефон? — удивилась Марта.

— А, да, ты не знаешь. Мы же телефонами поменялись. Мой в твоем кармане. Давай его сюда. Он меня никогда не подводил, — замахала руками Лариса.

Марта с удивлением достала из кармана своего халата телефон подруги. Лариса взяла его и, подражая фокуснику, сделала несколько манипуляций, после чего из динамиков послышался голос завотделением, который предлагал «не трахаться, а участвовать в его эротических фантазиях». Подруги переглянулись и начали безудержно смеяться, удивляя своим весельем больных, некоторые из которых даже заулыбались, — так заразительно смелись девчонки. Молодые еще и здоровые кобылицы. Звонок на телефон Марты остановил веселье. Она быстро включила связь.

— Да? Какая полиция? Да вы что? Сейчас буду, — побледнела Марта. — Что мне делать? Мне надо уйти?

Лариса поднесла к её лицу свой телефон:

— Да иди хоть без возврата. Этого компромата хватит на все наши косяки. А чего случилось?

Марта махнула рукой, показывая, что сейчас не до объяснений, и побежала по коридору, одевая на ходу плащ поверх халата.

В комнате отдыха новостной студии царило затишье. Продюсер, импозантный мужчина пятидесяти лес со слегка подкрашенными волосами, просматривал листы с текстом и делал пометки, отпивая кофе из пластикового стакана. Тема ему не нравилась, но отказаться от указания сверху он не мог. Поэтому он думал, как сохранить тему, но преподнести её более живо для зрителей. Эх, если бы он мог снимать то, что хотел сам, а не его руководство. Хотя не исключено, подумал он, вычеркивая очередной абзац, что такое же желание есть и у его руководства, и у руководства его руководства. Дальше он думать не стал, так как его профессия, продюсер новостного канала, предполагала только фиксацию событий, но не их художественное осмысление. Может, стоило пойти в кино? Создавал бы свои миры, своих героев… Только вот совсем не факт, что они были бы кому-то нужны и интересны. Нет, в кино все еще сложней, потому что в роли руководства выступает вся страна. Попробуй угоди каждому, да чтобы еще и заплатили за твои фантазии. А здесь все просто — снимай события и давай им правильную оценку. С первым проблем не было, что ни день, то воз и маленькая тележка, а вот со вторым посложней, но если научиться освещать все в правильном свете, то уважение коллег и долгая карьера тебе были обеспечены. Это ли не счастье? Мысли продюсера вернулись из полета, и он решил продолжить работать над темой, чтобы сделать её хоть немного более острой и эмоциональной. Он отпил кофе, вычеркнул еще один абзац и посмотрел на Бориса, молодого, вертлявого парня, работавшего оператором, который проверял зарядку аккумулятора камеры. Продюсер порадовался, что в его команде есть люди, которые сосредоточены исключительно на выполнение своих профессиональных обязанностях, и не забивают себе голову сторонними мыслями.

Борис, которого не мучили творческие порывы начальника, убедился, что все в норме, упаковал камеру в кофр и достал кусок пиццы из лежащей на столе коробки. Прежде чем поднести её ко рту, он повернул козырек красной бейсболке с надписью ТВ назад и улыбнулся. Настало время обеда, который для него был неотъемлемой частью профессии. Кому нужен голодный оператор, думающий ни о красивой картинке, а о своем урчащем желудке? Еще не так давно Борис приносил на работу контейнеры, которые вкусно пахли, когда он разогревал их в микроволновке, но потом фестиваль запахов закончился, и все поняли, что их коллега в очередной раз превратился в «завидного» жениха. Борису нравилась его работа. А если бы еще не было корреспондента, за перемещением которого постоянно приходилось следить, то тогда вообще… В комнату вошел тот самый корреспондент из их бригады, который мешал Борису стать окончательно счастливым и почувствовать себя полноценной творческой единицей из-за его вечных желаний лезть в самые опасные места. Это был Виталий, и он н был явно чем-то озабочен. Борис предложил ему пиццу, но тот отказался и заговорил с продюсером об отпуске. Он сказал, что пока не решил, куда ехать, но уже решил с кем. Речь шла о той красивой девушке, с которой он зажигал в клубе. Все одобрительно и даже с завистью стали высказываться о его выборе до тех пор, пока не узнали про её сына, которого он тоже решил взять с собой. Виталий не понял озабоченности коллег:

— Ну, а куда без него? Он один не может. Отдать некому… Моя мама? Но она вряд ли согласиться, да и болеет.

— Да, с таки ребенком тяжело. Вряд ли кто согласиться остаться. Жаль таких детей, конечно. Да и её тоже, — искренне посочувствовал продюсер, отпивая кофе, — а ты не торопишься в своих отношениях? Проблем с ними не оберешься. Учти, все внимание твоей женщины будет на сыне. Ты так — добытчик. Нет, вначале, это и понятно, страсть, а вот что потом…

— Да, о чем, вы… Она прекрасная девчонка. Её энергии хватит на всех, — заулыбался Виталий.

Борис отложил пиццу и оживился:

— Мы видели. Симпатяга. Только вот шеф в корень зрит. Я-то еще зеленый, а вот у человека опыт. Может, она тебя использует, понимаешь? Подумай сам. Сын больной. Еще одного ребенка она побоится рожать. Куда деваться? А тут такой красавчик… Как за каменной стеной…

— А если я её люблю? — наивно спросил Виталий.

— Ну, что сказать на это? Аргумент серьезный. Тогда поживи пока в радость и без обязательств, а там посмотришь, — посоветовал продюсер.

— Она не согласится. Я знаю. Она хочет, чтобы у её сына был отец. Ему нужен свой мир, где ему будет спокойно. Так у них устроено. Я интересовался, — поделился Виталий.

— Вот о чем я и говорю, — вновь вступил в разговор Борис. — Она хочет тебя использовать. Ты чего усыновлять такого ребенка будешь? С ума сошел. А вообще твое дело… Только проверь вначале её на вшивость.

— Как ты про неё говоришь. Какая вшивость? — вскипел Виталий.

— Извини, без обиды, я не имел ничего плохого, — засуетился Борис, — ты можешь сказать, к примеру, что тебя куда-нибудь переводят. Если она согласиться поехать за тобой, тогда может и ничего.

Борис посмотрел на звукооператора и продюсера, ища поддержки.

— Да, идея хорошая. Вот у нас, например, корпункт в Хабаровске есть. Скажи, что тебя туда переводят. Как она среагирует? — поинтересовался продюсер.

— В Хабаровске? Да, не близко… А если нет? — задумался Виталий.

— А если нет, то нет. Опять двадцать пять. Значит, она использует тебя, устал повторять, — продолжил гнуть свое Борис. — Как сейчас говорят — он её спонсор. Тьфу. Кругом содержанки. Только бы на шею сесть. Я уже с таким сам сталкивался. Боря, Боря, какой ты хороший…

— И что делать? — упавшим голосом спросил Виталий.

Борис почувствовал, что это его триумф. На этот раз он руководил Виталием, а не как обычно.

— А что делать? Она использует тебя, а ты используй её. Наслаждайся, как мужчина, — сказал он с уверенностью знатока. — Секс — «дас ист фантастиш»! В такой ситуации у тебя абонемент, можно сказать, она не будет отказывать ни в чем и ни где….

Был день. Может, поэтому в отделении полиции было на удивление тихо. Ночных хулиганов уже оформили, а вечерние только просыпались и готовились в правонарушениям. Одна часть законопослушных граждан работала, а другая часть, куда входили в основном пенсионеры, смотрела различные ток-шоу, где им объясняли, как устроен современный мир, и делились рецептами оптимизма. Самое интересное, что как жить счастливо и не умереть от пессимизма, знали всего 20—30 экспертов во всей огромной стране, которые, похоже, владели секретом квантовой суперпозиции и могли одновременно появляться на разных каналах в прямых эфирах. В кабинете капитана полиции не было телевизора, поэтому он сидел за столом и записывал не «рецепты счастья», а заполнял документы в ожидании прихода Марты. Он поднял глаза и улыбнулся — Колька и Пашка тихо дремали на скамейке, привалившись друг к другу. Старшина, стоявший у окна, тоже заулыбался.

— Умаялись хулиганы. Чего делать-то будем? — тихо спросил он.

— Сейчас дождемся мамашу этого молчуна и отдадим. Только надо будет в опеку сообщить. Пусть проверят, что у них там дома происходит, — сказал капитан и посмотрел на Кольку, — А вот с этим проблема… На папашу уже точно можно дело заводить и отправлять обратно. А вот с кем пацан останется — вопрос. Жалко…

— Там вроде тетка есть, — сказал старшина. — Ребята постараются найти. Надо только…

Старшина не успел закончить. В кабинет ворвалась Марта. Она замерла при виде спящих ребят, а затем с бросилась к столу капитана:

— Что вы сделали с детьми? Почему они в таком виде.

Пашка и Колька проснулись от громкого голоса и стали тереть глаза. Старшина посмотрел на капитана.

— Ты прав. Надо в опеку сообщить. Бешенная какая-то, — сказал он и обратился к Марте, — успокойтесь, гражданка. Садитесь. Мы ничего с ними не делали. Мы такими их нашли.

— А зачем в полицию забирать? Они всегда такие, когда в футбол играют.

— Если бы только футбол, — сочувственно сказал капитан и показал на Кольку, — этот вот отца порезал.

Колька вскочил и с отчаянием посмотрел на капитана. Его душила обида. Весь мир был против него. И даже то, что он был хулиганом и грозой подростков, здесь не помогало.

— Он бил меня. Вот. За горло схватил, говорил, что я не его сын. Мамку обзывал. А я любил её, — срывающимся на плач голосом прокричал он.

Сказав это, Колька неожиданно сник и опустился на пол около скамейки. Он тихо плакал и не стеснялся этого. Марта стояла в полной растерянности, не зная, что делать, — обнять и успокоить Кольку или подойти к Пашке, который сидел в глубокой задумчивости, как бы отгородившись от мира, и монотонно болтал ногами. Её раздумья прервал капитан:

— А ваш молчун тоже тот еще фрукт, с ножом перед школой разгуливал.

— О, Боже., — тихо произнесла Марта и оперлась на стол. Пашка среагировал на ей интонацию. Он перестал болтать ногами, слез со скамейки, подошел и обнял её. Марта поцеловала его в макушку. Пашка включился в реальность и стал разглядывать капитана, как если это был собранный пазл. Погоны, фуражка, пуговицы. Капитан почувствовал себя неуютно от этого взгляда, хотя в нем не было ничего необычного: ни враждебности, ни осуждения, ни страха, ни любви. У него появилось ощущение, что его как будто раскладывали на фрагменты и лишали целостности. Он терял связь с миром и переставал быть полицейским. Он вспомнил, что когда-то читал дочке сказку про Алису, и очень удивлялся, что она так верила во все эти кроличьи норы и падения, что её невозможно было убедить, что это всего лишь сказка, и не стоит так задерживать дыхание, волноваться, и не спать ночами. Он даже водил её к специалисту. А что делать сейчас ему и к кому обращаться? Он посмотрел на старшину, с которым, похоже, все было в порядке. Ах, да, у него же не было детей, и ему некому было читать сказки. От этой проблемы его спас голос Марты, который отвлек Пашку от его занятия и переключил внимание на уже вновь сидевшего на скамейке и немного успокоившегося Кольку.

— Ну, вы знаете… — подбирала слова Марта, — про моего сына. Да?

Капитан встал, чтобы не встречаться с Пашкой взглядом, и поправил фуражку, опустив козырек неестественно низко.

— Да, мы уж поняли про вашего сына, — с облегчением сказал капитан. — Мы теперь даже знаем, что люди они хорошие, люди они товарищи. Вот так. Мы хоть и полицейские, но тоже можем быть товарищами, так что ничего регистрировать не станем. А вот с его другом, Колькой, тоже товарищем, пока не знаем, что делать. Будем искать тетку. Только надо решить, куда его определить на время.

Марта с благодарностью посмотрела на капитана, улыбнулась старшине и взяла Пашку за руку.

— Ну, решайте. Что-нибудь придумаете, — сказала она и обратилась к сыну, — Пашка, идем скорей, мне еще надо на работу вернуться.

Марта с Пашкой почти дошла до двери, когда он вырвался, подбежал к Кольке и сел рядом.

— Это что за капризы, Паша, — растерялась она, — идем, прошу.

Не дождавшись ответа, Марта подошла к сыну и попыталась стащить его со скамейки, что оказалось невозможным, так как ребята ухватились друг за друга и стали единым сопротивляющимся целым. Марте стало неудобно перед полицейскими, и она решила показать всем, кто здесь мать. Завязалась борьба, в результате которой все оказались на полу.

— Ну, у вас и компашка, товарищи. Не разлей вода. Даже вмешиваться неудобно, какая дружба, — весело сказал старшина.

После возникшей паузы и всеобщего переглядывания все начали смеяться все громче и громче. Последним присоединился Пашка.

— А могу я этого, ну, Кольку, забрать к себе до приезда его тетки, — спросила Марта, пытаясь выбраться из кучи малы и встать.

Колька бросился ей на помощь.

— А почему бы и нет, товарищ, — игриво сказал капитан, — давайте паспорт. Оформим.

Марта с Пашкой и Колькой вышли на улицу из проходной полицейского отделения и сразу столкнулись с собакой, которая бросилась к ним с приветливым лаем. Марта испугалась, но взяла себя в руки и попыталась отогнать её, размахивая рюкзаком, чем еще больше обрадовала собаку. Её поняли. С ней хотят играть. Колька остановил Марту:

— Чего вы её прогоняете? Породиста собака. Вон ошейник какой дорогой.

Он без боязни поймал собаку и стал разглядывать ошейник.

— Зовут Рона. Сука, — радостно доложил он. — Давайте её возьмем с собой, а потом продадим в хорошие руки.

— Колька, я сейчас откажусь от тебя. Только от полиции отбились, а ты уже преступную группу формируешь из себя, меня и Пашки. Гони её, — возмутилась Марта.

— Да не буду я её гнать. Сами гоните. Я видел уже её на площадке. Она Пашку там защищала. Может она хочет стать еще одним товарищем. Чего такого…

— Так она не человек… — удивилась Марта.

Колька посмотрел на идущего вприпрыжку Пашку:

— Это вы так думаете, а не он…

— Ты прав, наверное, — сказала Марта и обняла Кольку. — Какой ты умный парень! Тебе учиться надо…

— Моряком хочу стать, — гордо сообщил Колька и бросил собаке проколотый мяч.

Марта достала из кошелька тысячу и передала Кольке.

— Купите новый мяч.

— Доверяете? — с явной издевкой спросил Колька.

— Проверяю, — сказала Марта и сделала гримасу.

— Сдачу верну, — вздохнул Колька.

— Вернешь, когда станешь капитаном, — сказала она и пнула ногой мяч, принесенный собакой.

Марта с ужасом смотрела на грязную одежду ребят, стоявших по центру прихожей, и сокрушенно качала головой:

— Мальчики, никуда не проходить. Стоять на месте. Я только вчера делала генеральную уборку. Переодеваться будем здесь. Ждите меня.

Марта ушла в Пашкину комнату и тут же вернулась с коробкой, которую передала Кольке.

— Коль, покопайся, посмотри. Все вещи новые. Это Пашке отец присылает. Там много чего на вырост… найдешь свой размер.

Марта повернулась к стоящему неподвижно Пашке и стала расстегивать пуговицы его любимой, байковой рубашки в крупную клетку. Пашка отодвинул её руки. Марта решила, что он прав, и надо вначале снять армейский ремень, подаренный Виталием, с которым он не расставался ни на день. Но Пашка не захотел снимать и ремень, и посмотрел ей в глаза.

— Со мной такой фокус не пройдет, — сказала Марта, но тут же начала моргать, а когда перестала, то увидела, как он выбегает в открытую дверь.

— Пашка, вернись, — крикнула она ему вслед, — я постираю твою рубаху и сразу отдам. И пряжку надо натереть.

Она заметила встревоженный взгляд Кольки, который готов был броситься вдогонку, и остановила его:

— Не спеши. Сейчас вернется. Это у него бывает…

Колька кивком головы показал, что понимает, и со смущение надел понравившуюся ему толстовку с капюшоном и стал рассматривать спортивные штаны.

— А у Пашки есть отец? — осторожно поинтересовался он.

Марта стала доставить вещи из коробки, показывая ему, и утвердительно качнула головой.

— Настоящий? — уже более уверенно спросил он.

— Коль, ты меня удивляешь. Ты уже почти взрослый. Конечно, настоящий. Я же женщина, а не курица-несушка. Он в Германии живет, — сказала она по-деловому, как если бы разговаривала с подругой.

— Фриц? — медленно произнес Колька и отложил в сторону штаны.

— Почему фриц? Немец. Хороший человек. Только как-то у нас не сложилось, — грустно произнесла Марта.

— Из-за Пашки? — спросил Колька.

— Наверное, не знаю… Так, хватит меня пытать, настроение портить. Тоже мне, подруга нашлась.

Марта отвлеклась на телефон и стала с кем-то разговаривать:

— Привет… Встретиться? Сегодня? Не уверенна… Надо ребят помыть, переодеть, покормить… Каких ребят? Пашкин друг к нам переехал на время… Да, из команды… Не знаю, судя по всему нападающий.

Дверь квартиры открылась, и на пороге появился Пашка с собакой и проколотым мячом. Марта прекратила разговаривать и стала спокойно наблюдать за ними. Пашка без промедления самостоятельно снял рубашку с поясом и положил все на пол у её ног. Собака заскулила и легла рядом. Колька засмеялся и показал Марте большой палец вверх. Марта вновь поднесла телефон к уху и произнесли голосом драматической актрисы:

— О, Боже… Нет. Ко мне не надо. Лучше я сама подъеду, если так уж совсем срочно. Сейчас только разберусь с этой бандой.