Антишулер

Сергей Самаров, 2013

Шурик Высоцкий работает в казино антишулером – вычисляет нечистых на руку картежников. Однажды он выигрывает крупную сумму денег у криминального авторитета Рамазана. И с этого момента размеренной жизни Шурика приходит конец: его настойчиво пытаются убить. Антишулер смекает, что последнее место, где его станут искать, – зона боевых действий на Северном Кавказе, и отправляется служить по контракту в Чечню в составе отряда спецназа ГРУ. Там он сразу находит применение своему таланту «каталы», но сначала использует его только в меркантильных интересах. Однако в один прекрасный момент все меняется: Шурик попадает в нешуточную передрягу, и теперь от его умения играть зависит, будут ли его сослуживцы жить…

2

На крыльцо вышел знакомый командир отряда, который захватил нас. За несколько часов он, кажется, еще сильнее стал похож на гориллу. Теперь борода, казалось, начала расти вверх и дошла уже до глаз. Шапку он не снимает, но мне почему-то кажется, что под шапкой должна быть замечательно-скользкая лысина, с которой блохам весело кататься. Смотрит на меня красными глазами. Не иначе, надумал-таки отобрать новые, честно выигранные башмаки. Это плохо. Босой ногой майора пришибить будет трудно. Каблук, что ни говори, гораздо жестче пятки. И самой ноге не так больно при ударе бывает. Я пятку отшибал о доску, знаю эти ощущения. А у некоторых людей лоб покрепче доски будет. И это тоже пришлось проверить. Еще на «гражданке».

Следом за волосатым вышли и часовые.

— Быстро. Давай-давай…

Повели нас через веранду в дом, по длинным и просторным коридорам, до конца, потом направо. За одной из дверей, мимо которых мы проходили, послышался женский голос, измученный, стонущий:

— Не могу я больше, не могу, отстаньте от меня…

Голос чисто русский, без акцента.

— Терпи, тебя еще негры не попробовали, — в мужском голосе с акцентом слышалась жестокая насмешка.

Женщина застонала в голос.

Нас привели в угловую комнату. Здесь был накрыт длинный стол, за которым вальяжно сидели шестеро. Уже напились и нажрались, сволочи. Морды довольные, сальные. Нет, чтобы по-человечески нас пригласить отобедать. Или хотя бы одних солдатиков. Майор и без того на три года вперед откормлен.

Двое бандитов убрали остатки пиршества. Не трогали только бутылки и легкую закуску. Значит, допрашивать нас будут под праздничные тосты. А еще правоверные мусульмане. Мусульманам Коран, насколько я слышал, запрещает водку жрать. А они хлещут не хуже, чем иные православные попы.

Мы стоим в одну шеренгу. Но внимания на нас пока не обращают. Для пленных слишком много чести. Я косо глянул на майора. Этот поедал взглядом остатки пиршества. Слюни распустил чуть не до колен. Вот-вот захлебнется. Меня же больше другое интересовало. Нераспечатанная колода карт на краю стола. И этот край убирали тщательней, вытерли стол тряпкой и застелили новой скатертью. За отсутствием зеленого сукна скатерть была ярко-фиолетовой. Сюда сдвигались не торопясь трое.

Сержант задел меня локтем. Показал взглядом. Только что во дворе с ним о картах говорили. О том, что из-за карт я оказался здесь. А тут — как по заказу. Я моргнул, показывая, что понял. И почувствовал вдруг — может произойти нечто, связанное с карточной игрой. Неведомым каким-то, необъяснимым чутьем уловил. Это ощущение только один картежник и понимает. Оно не поддается классификации, но все же существует. И я, как настоящий профессионал, всегда к нему, естественно, прислушивался.

Трое сели за стол. Расчертили лист бумаги. «Пульку» рисуют. Интересно, почем у них вист? Но преферанс — это игра интеллектуалов. Значит, местный командир наверняка не бывший забойщик скота. И эти парни с ним — тоже на первый взгляд не очень глупы. Особенно вон тот, с рыжеватыми усами. Не сильно на кавказца похож. Руки — такие бывают только у пианистов, хирургов, карманников и шулеров. Именно он взял в руки пачку и распечатал колоду. Уже по первым движениям я понял, что этот толк в картах знает. Но за столом не он главный. Хозяин — высокий, с тонкой талией, с большими и выразительными чуть дикими глазами психопата. Этот уже несколько раз бросал на нас надменный, как у большинства кавказцев, взгляд. Он чего-то ждал.

Из колоды выбросили шестерки, разыграли сдачу «на туза». Сдавать выпало хозяину. Этот тоже с колодой дружит, но несколько раз я заметил, как он при тасовке подправлял карты. Не ложатся они одна к одной, хотя пальцы у него сноровистые. Первый признак дилетанта. Или же «каталы» достаточно высокого класса, который желает выдать себя за дилетанта.

Игра пошла без «распасов». Дважды соперники сыграли «семерную», потом третий партнер остался без взятки на «восьмерной». Он, я уже понял, совсем «лох», и за стол приглашен только для того, чтобы был третий. В это время в комнату вошел мой гориллообразный знакомец и что-то сказал по-своему. Хозяин ударил кулаком по столу и ответил довольно резко. Тут же властно протянул руку и взял протянутую ему трубку сотового телефона. Стал что-то рассерженно объяснять.

В это время рыжеусый, сидящий ко мне спиной и показывающий мне карты, радостным голосом заказал «мизер». Мне было хорошо видно лежащий посреди стола прикуп, а часть «рубашек» карт я уже запомнил. Одна из карт прикупа была восьмеркой «червей» и при чужом ходе никак не прикрывала прокол в картах рыжеусого. При удачном раскладе он вполне мог нарваться на «паровоз» — если противники правильно определят снос.

Хозяин, он же местный полевой командир, как я догадался, раздраженно бросил трубку на стол — и сурово посмотрел на нас.

— Ваше командование плевало на своих вояк. Они не хотят менять моих людей на таких засранцев. Отдают только одного. Одного обменяю, остальных расстреляю. Дал им четыре часа времени, — объяснил он партнерам по преферансу, — пусть решают. Через четыре часа, если не найдут моих парней — кто из этих вытащит старшую карту, того обменяю, остальных — под забор…

У него даже ненависти в глазах не было, только высокомерное презрение. И злость, что ему не отдают за нас его людей. Но мне единственному он своим заявлением обещает шанс на спасение. Потому что старшую карту без сомнения смогу вытащить только я. Даже не утруждая себя.

— Вы им сказали, что здесь есть офицер? — осторожно спросил майор.

Интересно, как ему удается при природном низком голосе вдруг издавать такие высокие заискивающие звуки? Какая-то трансцендентальная трансформация барабана во флейту, не иначе…

— Алимхан, я объявил мизер, — сказал рыжеусый.

Командир сел за стол и сгреб свои карты. На майора он внимания не обращал.

Желающих перебить «мизер» не нашлось. Масти по рукам развалились. Я видел только карты рыжеусого. Еще несколько карт командира, сидящего ко мне лицом, определил по «рубашкам». Говорить точно еще было рано, но мне уже казалось, что «мизер» «не прокатит».

Вскрыли прикуп. Восьмерку «червей» я определил правильно, вторая карта вышла в «трефах», завершая классический подбор масти для «мизера». Тем не менее это значит, что при любом сносе один «прокол» у рыжеусого остается, потому что разрыв в три карты «червей» прикрыть нечем. Следует только правильно определить снос, но в этом нет проблем даже у новичков. А Алимхан, кажется, не совсем новичок, хотя и не профи. Отобрать свое, пробный ход через играющего, при котором нельзя отдать взятку, чтобы у него не получился «перехват», а потом полный «паровоз». Главное — не ошибиться в счете. Но на пальцах считать учат даже в современных кавказских школах. А этих, судя по возрасту, еще в советских учили. Значит, не ошибутся.

Рыжеусый долго «мылился», демонстративно сомневался — то одну карту вытащит, то другую. Правильно поступает. Не зря я сразу определил в нем игрока только по способу тасовки колоды. Мозги им «пудрит». Но все-таки он сделал снос, поскольку без этого никак нельзя. Игра заметно оживилась.

Рыжеусый прижал свои карты к груди, и из-за спины я не мог видеть, что он снес. Но верхнюю из карт сноса опять же определил по «рубашке». А он, оказывается, хитрый мужик. Не зря усы у него рыжие. «Дурацкий снос» — выбросил нелогичную карту. Вторую карту сноса мне не было видно, но в этом случае он может рассчитывать на «перехват» и обойтись всего двумя взятками вместо классического «паровоза». Алимхан с партнером начали брать свое, они уже готовились к триумфу, когда вдруг замолчали. Своим ходом рыжеусый поставил их в тупик…

…А еще больше поставил в тупик меня.

У него не было первоначально девятки «червей», ее уже сбросил партнер Алимхана. Раньше сбросил, я хорошо это видел. Я никогда не ошибаюсь в картах и помню каждый ход в каждой игре.

— Пролез-таки… — облегченно сказал рыжеусый и раскрыл оставшиеся карты партнерам.

Они только развели руками.

— Две девятки «червей»… — сказал я и увидел, как напряглись плечи и спина рыжеусого, а шея стала покрываться красными пятнами.

Тяжелая пауза, вызванная моими словами, длилась секунд тридцать.

— Что? — переспросил Алимхан угрожающе.

— В колоде две девятки «червей».

Он сразу понял и накрыл двумя своими руками руки противника, который начал уже собирать колоду.

— Погоди-ка…

И стал переворачивать карту за картой. Две девятки нашлись быстро. Рыжеусый не успел убрать лишнюю карту, хотя и торопился это сделать. По его суетливым движениям я понял, что он не совсем профессионал. Учился у кого-то — это несомненно. Но высоты не достиг. Не хватало утонченной небрежности в движениях. А она достигается только долгими тренировками. А когда бандиту тренироваться? Ему воевать надо.

Пойманный с поличным шулер растерянно кашлянул, прикрыв рот кулаком. Обращенная ко мне шея все сильнее и сильнее покрывалась красными пятнами и потела. Боится! Момент и в самом деле был довольно напряженным.

— Та-а-ак… — красивые брови Алимхана сошлись на переносице, рука скомкала листок, где расписывалась «пуля». Сам он выпрямился и стал еще выше ростом, чем казался вначале. Долго думал, что предпринять.

— Уезжай, — сказал он наконец угрюмо. — И благодари Аллаха, что ты друг моего брата и гость в моем доме. Уезжай… Очень надеюсь, что в следующий раз не встречусь с тобой. И ты на это тоже надейся. Потому что в следующий раз ты уже не будешь гостем… А сейчас мне просто неприятно, что ты сидел за моим столом… Уезжай, пока я не передумал.

Рыжеусый встал, коротко и с укоризной посмотрел в мою сторону, но тут же заторопился к выходу, боясь, что командир в самом деле передумает.

Алимхан налил себе полный стакан водки, заглотил ее одним махом и сел, развалившись на диване. Молчал он долго и так же мрачно. Я было уже подумал, что напрасно испортил ему настроение. В таком состоянии духа он вполне может расстрелять нас всех. Алимхан все молчал. Потом поднял глаза на меня.

— Играешь?

— Играю.

— Во что?

— Во что угодно.

— Хорошо играешь? — В голосе появилась угроза.

Только мне терять уже нечего.

— Хорошо.

— Тогда давай сыграем, — угрозу в глазах быстро сменил огонек азарта, уверенности в своих силах — без этого не может обойтись даже самый плохой картежник, и надежды на успех. Наркоман. Карточный наркоман…

— Не могу, — сказал я.

— Почему?

Он нахмурил брови.

— Принцип.

— Какой, к хренам собачьим, принцип?

— Я не играю без денег. А денег у меня нет. Когда ваши нас «брали», у меня из кармана вытрясли почти десять тысяч баксов. Если мне их вернут, я могу и сыграть. А так — не обессудь…

— Это добыча моих людей. Я не могу ее у них отобрать, — усмехнувшись, командир покачал головой.

Его партнер вдруг хохотнул и сказал:

— Тогда, паря, играй на свою жизнь против денег. Ведь она чего-то стоит? — и глянул на командира в поисках одобрения.

Алимхан улыбнулся и согласно кивнул.

Я тоже начал входить в азарт. Только это был еще не карточный азарт, а азарт наглости.

— Когда я в армию вербовался, нам обещали заплатить из расчета тысячи баксов за месяц. Я здесь уже два месяца. Следовательно, стою пару тысяч баксов.

— Кто обещал? — спросил Алимхан.

— Правительство.

— Брешут. Если заплатят, то половину. К тому же ты сейчас от этих денег далеко. Двести пятьдесят — больше не стоишь…

Восточный человек. Привык торговаться и видит в этом если и не смысл жизни, то по крайней мере красоту и наслаждение, своего рода поэзию. Но цена моей жизни прозвучала несколько обидно. Хотя я рассчитывал на меньшее, тем более знаю, чего стоят обещания правительства не хуже этого полевого командира. И точно так же не верю им.

— Во что играем? — Я шагнул вперед и пододвинул к себе стул, на котором перед этим сидел рыжеусый.

— Давай в «храпа»^[1], — предложил партнер Алимхана.

— Давай, — согласился командир.

Втроем играть в «храпа» неинтересно. Слишком велика случайность, маловаты ставки, и нет коллективного психоза. Но здесь у меня было преимущество за счет техники. Я уже заметил, что они не умеют запоминать карты по «рубашке», а я изучил уже добрую половину колоды, если не больше. Через десять минут буду знать ее целиком, а те карты, которые трудно запомнить из-за схожести с другими, просто «окраплю» — это легко сделать ногтем.

Карты мешал Алимхан. Он же и начал раздавать. Не прошло и десяти минут, как я выиграл свою не слишком дорогую жизнь. Потом выиграл жизни остальных пленников и еще пятьсот баксов.

— На деньги с тобой играть бесполезно, — сказал Алимхан, — хотя и интересно. Давай так… Что такое жизнь без свободы? Мне тоже накладно кормить лишнего пленника и обидно, что не могу его застрелить, когда захочу. В военное время да под хорошую водочку это сильно расстраивает. Играем на свободу?

А что мне еще надо!

— Играем.

— Только сними бушлат и засучи рукава, чтобы я видел твои руки, — подозрительно сказал он, вспомнив, видимо, недавнего рыжеусого партнера.

— Ты думаешь, что твои люди засунули мне туда карты? — поинтересовался я невинно, но бушлат снял и рукава засучил, чтобы он не сомневался. Слишком разный у нас класс, как у игроков, чтобы мне опасаться «лобовой» игры. К тому же зря, видимо, Алимхан не ездит отдыхать в Сочи. Там на пляже играют в одних плавках и обходятся без рукавов. Сочи — российский центр преферанса. Даже один из вариантов игры называют «сочинка».

— А с тем сыграл бы? — спросил командир, кивнув на дверь. Я понял, что он имеет в виду ушедшего «по-английски» рыжеусого.

— Если он будет играть с засученными рукавами. Впрочем, и без этого, пожалуй, тоже… — я просто шутил. Высокого класса за рыжеусым я не заметил. И смог бы «прокатить» его в любой обстановке.

Снова была сдача Алимхана. Я быстро выиграл свою свободу, потом свободу сержанта, потом свободу солдат. Здесь случился сбой — карта Алимхану «поперла» внаглую — и одного из солдат я проиграл, но тут же дважды перебил чеченское везение своими откровенными «выпадами». Когда играть было нечем — проиграл всех, вплоть до сержанта, и переманил этим шлюху-фортуну — отыграл всех снова. Потом опять проиграл двух солдат, но и их умудрился отыграть, хотя с трудом. Это просто был момент откровенной непрухи. Теоретически такой следует пережить и продолжать играть, не паникуя — напором перебивают только чужую «пруху». Я, естественно, пережил, и ситуация выправилась в мою пользу. Пришел черед майора. Его я выиграл быстро.

Алимхан начал уставать от проигрышей. Хотя и не бывает картежника, который не надеется на выигрыш. Даже тот, который всю жизнь только тем и занимается, что проигрывает.

— Ты — свободен. И эти — тоже… — последовал кивок в сторону других пленников. — Больше играть, как я понимаю, тебе не на что. Разве что на мои деньги, но я жадный, хотя и игрок, и не люблю без конца проигрывать.

— Есть еще вариант, — сказал я, вспомнив, как мы проходили по коридору.

— Говори.

— Там… Женщина плачет…

— Есть там какая-то. И что?

— На ее свободу.

— Я могу играть только на то, что мне принадлежит как человеку и эмиру. Женщина принадлежит моим бойцам и скрашивает их ночи. Я не имею на нее права.

— Выкупи ее.

— Они не согласятся. И это будет с моей стороны некрасиво. Я уважаю своих бойцов.

— Значит, совсем наигрался?

— Совсем. Ты, случаем, не профессиональный «катала»?

— Нет. Я работал охранником в казино. Там научили спецы. И память у меня от природы…

— Казино — тоже школа. Иди…

Я посмотрел на него внимательно.

— Алимхан, — сказал, понимая, что слегка рискую в своей настойчивости. — В твоем слове я не сомневаюсь. Но ты в этих местах не единственный эмир. Сам хорошо знаешь ситуацию. Если ты нас отпустишь, а мы нарвемся на других людей — нас снова возьмут в плен. Играем на оружие?

— Нет, — он помрачнел.

— Ну, хотя бы на один автомат с двумя полными рожками. Это только необходимая мера безопасности.

— Что ставишь против него?

В голову пришла благая, хотя и слегка шальная мысль. Я ни секунды не сомневался.

— Майора.

— Играем. Мне нужен хотя бы один пленник для обмена. Я совсем забыл.

Он сдал карты. Я выиграл автомат. Алимхан окончательно расстроился.

— Играем на второй автомат?

— Против майора?

— Против майора.

Майора я проиграл. В глаз попала соринка, и я не смог правильно разобрать «рубашку» верхней карты в колоде. Бедный офицер стонал позади, как плаксивая болотная выпь, но из строя не вышел — не посмел.

— Все, — сказал я. — На этом закончим?

— Да, а то потом ваши войска возьмут моих безоружных парней голыми руками, — Алимхан, усмехнувшись, согласился. Для горца у него была сильная воля, и он мог победить свою страсть. Потому, должно быть, и стал эмиром.

Я поднялся и повернулся лицом к строю. Сержант и солдаты смотрели выжидающе, майор плакал, но сказать что-то против не смел. Мне совсем не хотелось ему сочувствовать. Помощь подают тому, кто сам готов ответить тем же. Это закон.

По команде Алимхана принесли автомат. Тот самый волосатый бандит принес. И непонимающе смотрел, как Алимхан отдает мне оружие. Но теперь дать пинка не решался. С оружием в руках я и сам мог ответить ему тем же и даже большим.

У дверей, прислонившись к стене, стоял другой бандит. Тоже с автоматом. Странная какая-то конструкция. Внешне похож на «калаш», но немного другой. И двухрядный магазин. Наверное, это удобнее.

— Давай сыграем на этот, — показал я.

— Нет, — ответ был короток и ясен, и я сразу понял, что вопрос обсуждению не подлежит. Значит, не сумел я полностью «завести» Алимхана. Это и неудивительно. Шулерской психологической практики у меня нет. Не научился противника как следует «обрабатывать». Я же не шулер…

— Джамшет, — скомандовал Алимхан волосатому. — Возьми мою машину и отвези этих парней на дорогу. До блокпоста они сами доберутся. Головой отвечаешь за их сохранность. Я дал им слово…

Протянул Джамшету ключи и уважительно пожал мне на прощание руку.

Мы вышли во двор.

— Майора жалко, — сказал один из солдат.

Вот, дурак. Ему, наверное, и бандитов будет жалко. Тех самых бандитов, которые собирались его расстрелять. И расстреляли бы, потому что старшую карту в колоде вытащить из всех присутствующих мог только один человек. И десять раз сумел бы вытащить старшую карту, дойди дело до этого. И двадцать раз — одну и ту же, если потребуется. Как ни мешай Алимхан колоду. Как ни плачь собратья по плену. На войне жалости не место. В такой ситуации жалеют только себя.

— Хрен с ним, все равно его обменяют.

Джамшет открыл «Ниву». Я запустил ребят на заднее сиденье, а сам, на правах хозяина их жизней, устроился с большим удобством спереди. Автомат положил на колени стволом в сторону водилы — береженого Бог бережет. А в данном случае христианскому Богу против Аллаха поможет мой «калаш». Предохранитель оказался у меня под пальцем, и хватило бы доли секунды для выстрела.

Мы без проблем миновали посты, на которых Джамшет о чем-то разговаривал по-своему и в ответ на вопросы недоуменно пожимал плечами — он сам не знал причин великодушия командира, — и устремились по проселочной дороге вдоль реки, потом свернули в боковое ущелье. Карту местности я хорошо помнил. Мы ехали к шоссейке, контролируемой федеральными войсками. В те места бандиты заходили редко. А если и заходили, то это обычно были люди Алимхана.

— Как так Алимхан отпустил вас? Да еще с автоматом? — спросил до этого молчавший Джамшет.

Я в ответ самодовольно хохотнул.

— В карты все это выиграл. И жизни, и свободу, и автомат. На тебя вот только не догадался сыграть. А то неплохо было бы за пинки расплатиться…

Машина тормознула так, что я чуть не вылетел сквозь стекло. Но Джамшета возмутило другое.

— А майора?

— А майора сначала выиграл, а потом проиграл.

Он раздумывал, что-то соображая, и с хрустом чесал волосы на груди — джунгли для насекомых.

— По-честному, что ли, играешь? Не всегда, значит, выигрываешь?

— Конечно. Могу с засученными рукавами.

— Во что играли?

— В «храпа».

У чеченца дико горели глаза. Или он надумал нас убить, или…

Или — только одно!

— А в «секу»^[2] можешь?

— Могу и в «секу».

Он достал из кармана колоду. Правда, не новую, засаленную и заляпанную жирными пальцами бандитов — такую я буду знать наизусть через две минуты, лишь бы было достаточно светло. Я ждал продолжения. Чеченец смотрел на меня долгим взглядом больного человека. Очень похоже — Джамшет болен, страдает. Сильно страдает. Как тут не посочувствовать и не помочь?

Через полчаса лечения я подумал, что время уже слишком позднее, а кормили сегодня плохо, пора бы к своим добраться и поужинать. Если освобожденные мною парни к такому рациону могли уже привыкнуть, то я еще не сумел полностью втянуться в бандитскую диету. К тому же начало быстро, как и полагается в горах, темнеть. Потому сказал:

— Хватит, Джамшет, а то тебе придется голым к своим возвратиться. Это не солидно для взрослого мужчины. Засмеют… — и представил, как его раздетого примут за снежного человека, которого в здешних краях зовут йетти. Про йетти среди военных ходит много сказок. Кто-то в горах видел на снегу следы его босых ножек, в три раза превышающие по размеру человеческие.

Я убрал в карман полторы тысячи баксов. Это все, что было у чеченца с собой. Джамшет тяжело вздохнул. «Сека» тем и интересна, что от нее невозможно оторваться, постоянно кажется, что вот-вот крупно выиграешь, а на самом деле проигрываешь и проигрываешь без конца. Если только не обучен выигрывать…

Джамшет глянул на меня зверем — то есть посмотрел так, как привык всегда смотреть на русских, — и повернул в замке ключ зажигания. Мы молча поехали дальше. Но к водиле я стал относиться осторожнее. Кто знает, что у него на уме. Они ведь и воюют именно за то, чтобы по-своему эти баксы зарабатывать. Работу считают немужским занятием. Абрек на Кавказе всегда человек уважаемый. Испокон веков у кавказских народов так повелось. А тут проиграл такую сумму. И кому? Сказать потом в родном ауле будет стыдно — пленному солдатику, пацану, с которого мечтал для сына башмаки добротные снять. Это должно быть невыносимым для гордого горца.

А если ему стыдно, можно ждать всякой гадости. У них свои представления о чести и совести — волчьи. А волк — тот самый, с герба Джохара Дудаева — животное трусливое и подлое, любит убивать исподтишка. К тому же я не сомневался, что отсчитанные волосатиком зеленые бумажки еще сегодня утром лежали у меня в кармане. Это только часть того, что у меня забрали, когда саданули прикладом по голове. Но ведь это было утром. Давно, по меркам Джамшета. За такой срок он к этим долларам успел сильно привыкнуть, и расставаться с ними было для него обидно. Точно так же, как с мечтой о новых военных башмаках для своего сына. Хорошие башмаки, сносу им не будет.

Я вспомнил про утро, и очень захотелось сделать всего два движения — большой палец опустить вниз вместе с предохранителем, а указательный дернуть на себя. Кажется, Джамшет каким-то образом прочитал мои мысли, потому что бросил несколько раз настороженный взгляд вправо — первобытный нюх ему помогал. И добавил газу, вероятно, в надежде, что во время быстрого движения по опасной горной дороге я не решусь выстрелить. Теперь тем более следует ждать от него подляны. Он будет считать свои действия ответными, и не докажешь, что мысль материализуется только в исключительных случаях.

Но он, кажется, выехал без оружия, если кавказцы вообще бывают без оружия. Я слышал где-то, что они рождаются с окровавленным кинжалом в руках. Но сейчас в руках у него ничего не было. Разве что спрятал под сиденье пистолет. Но это не его машина, а что под сиденьем в машине эмира, он может и не знать. И потому весь остаток пути я держал палец на предохранителе, готовый к любым неожиданностям.

Примечания

1

«Храп» — простая карточная игра.

2

«Сека» — карточная игра, может быть, самая азартная из всех игр. Другое название — «тренька».