Волжане. Люди Нижегородского края

Сергей Степанов-Прошельцев

Эта книга – о людях Нижегородского края. И о тех, кто жил много лет назад, и о тех, с кем мне довелось встречаться. Тут и архивные документы, и живые свидетельства.

ОФЕЛИЯ ИЗ НИЖНЕГО НОВГОРОДА

В своё время она считалась лучшей театральной актрисой России. Умерла рано — не было ещё и сорока лет.

Сохранились воспоминания очевидцев о гастролях Косицкой в родном для неё Нижнем Новгороде в 1862 году. «Нижегородская публика, — писал краевед Александр Гациский, — неистовствовала в течение всех трех ноябрьский спектаклей… Обыкновенно чинная, она прорвалась как бурный поток, и в последний, третий спектакль не кричала, а просто вопила: «Милая, дорогая! Родная наша!» (Гациский А. Нижегородский летописец. Нижний Новгород, издательство «Нижегородская ярмарка», 2001).

В своей автобиографии, опубликованной в 1878 году в журнале «Русская старина» (т.21), об этом Любовь Павловна не упоминала. Она всегда отличалась большой скромностью.

Злодейство и добродетель

Будущая артистка ещё не появилась на свет, когда её отца-повара и беременную Любашей мать-прачку нижегородский помещик Карл Ребиндер передал в качестве приданого своей младшей дочери Вильгемине, которая вышла замуж за исправника Бабкина. И вместе с отцом и матерью с младенчества Люба стала его собственностью.

У Бабкина было имение в деревне Ждановка Нижегородского уезда. Это был лютый крепостник, которого, как вспоминала потом Косицкая, «народ звал собакою. Мы, бывши детьми, боялись даже его имени, а он сам был воплощенный страх… Когда он, бывало, выходил из дома гулять по имению, дети, прятались от страха под ворота, под лавки, а кто не успевал сделать этого, тот непременно бывал бит» (здесь и далее цитируется по её «Автобиографии»).

Маленькой Любаше пришлось однажды даже заниматься попрошайничеством. Мать её слегла, когда мужа обвинили в том, что он организовал побег нескольких крестьян, и забрали в кутузку. И быть бы ему на каторге, если бы не изловили беглецов. Те сняли с Павла Косицкого все обвинения, и Бабкин продал семью другому помещику, жена которого за какую-то провинность зверски избила маленькую Любу. У неё даже кровь текла из ушей. К счастью, Косицкие вскоре оказались в Балахне. Их владельцем стал уже третий по счету помещик по фамилии Мессинг.

После изувера Бабкина жизнь у него показалась раем. Косицкие питались с барского стола. «Я в короткое время стала круглая, как шар, — вспоминала актриса, — бывало, упаду и перевернусь раза три и с трудом встану. Мы были в большом почёте и любви». Трудно после этого называть жизнь дворовых при крепостном праве сплошным кошмаром. Были, оказывается, хорошие и добрые люди среди помещиков.

В 1839 году отец Любы выкупил себя и своих родных, но, заплатив за вольную все свои сбережения, остался без средств к существованию. Косицкие уехали в Нижний Новгород, где двенадцатилетнюю Любу отдали «в услужение» в дом к богатой купчихе Прасковье Долгановой.

И опять — полная противоположность злодеям-эксплуататорам и кровопийцам, как помещиков называли в советское время. Прасковья Аксёновна, по словам Любови Павловны, «взяла меня к себе и полюбила, и ласкала, как дитя своё». Спустя много времени Косицкая писала: «Безотчётная радость овладевала мною; я пела, плясала, как будто горе никогда не касалось меня. Забывала все горести и до сей минуты целую руку моей доброй Прасковьи Аксёновны: она оживила мою душу».

«Там моя жизнь»

Однажды они пошли в театр. Люба боялась, её уверяли, что чертей там нет. Это случилось в конце декабря 1843 года, и Люба заболела театром навсегда. Когда через неделю Долганова повела её на другой спектакль, девушка поняла, что «душа отделилась от тела и перешла туда, на сцену; для меня, — вспоминала Косицкая, — пропал мир земной, я ничего не видела и не слыхала, как-будто всё умерло для меня… Тут уже я всё поняла, даже поняла и то, что там моя жизнь».

Поняла это и Долганова. Несмотря на бурные протесты матери Любы, которая утверждала, что театр — грех, она упросила знакомого ей директора театра Никольского принять 14-летнюю Любу в его труппу. Но когда родители узнали, что дочери будут платить ежемесячно 15 рублей серебром, а жить она будет отдельно от семьи — в особом «театральном доме», о греховности представлений на сцене больше не заговаривали.

Театр в Нижнем, основанный князем Николаем Григорьевичем Шаховским, находился тогда на Жуковской улице. Сегодня это место трудно вычислить. Так называемые «распутинские дома», названные по имени одного из владельцев театра, сменивших Шаховского, где жили 96 актеров и служителей с семьями, спускались к несуществующим ныне Панским улицам. В одном из этих домов Любаше выделили отдельную каморку с кроватью, столом и тремя стульями. Зато здесь было окно, выходившее на Волгу.

Комната была грязная, но одна из старейших актрис театра Аксакова помогла девушке с уборкой, напоила чаем. Отец привёз одежду, чайник, чашку и столовые приборы, и Люба зажила новой для неё жизнью. За короткое время она превратилась в стройную, красавицу. Её научили петь, танцевать, декламировать. Многие мужчины, увидев актрису, оглядывались, пораженные.

В Нижнем Новгороде в то время было даже два театра — городской и ярмарочный. Городской, по свидетельству Александра Гациского, «был открыт постоянно, исключая дни Великого поста и ярмарки», спектакли давались три раза в неделю, а по праздникам — ежедневно. Ярмарочный театр начинал свою работу 8 июля и в течение двух месяцев приглашал зрителей на свои постановки каждый день, исключая субботы и Успение Пресвятой Богородицы». То есть нагрузка у артистов была солидной. Но и зарабатывали они по тому времени довольно хорошо. Известный путешественник барон Гакстгаузен, побывавший в 1848 году в Нижнем Новгороде, писал, что за ярмарочный сезон выручка нижегородского театра составляла от 24 до 30 тысяч рублей серебром (Гакстгаузен фон Август. Очерки о внутреннем положении, национальной жизни и особенностях сельских учреждений России. Москва, 1869).

Но это было до того, как Никольский включил в труппу Любовь Косицкую. При предыдущем владельце театра Василии Игнатьевиче Живокини появилось немало проблем. Василий Иванович был актёром московского театра, нередко выходил на сцену и в Нижнем Новгороде. Театром управлял его брат Михаил, художник-декоратор. Но при нём актеры стали покидать Нижний Новгород. В газете «Нижегородские губернские ведомости» даже была опубликована статья под названием «О нижегородском театре и об охлаждении к нему публики».

Это охлаждение для Живокини было непонятно. В труппе оставались такие профессионалы, как Минай Поляков, Анна Вышеславцева, её сестра Елена, выступавшая под псевдонимом Трусова, и Ханея (Александра) Стрелкова, один выход которых на сцену приводил публику в восторг, и одновременно — полупустой зал. Преемникам Живокини нужно было что-то что-то кардинально менять, чтобы привлечь зрителей. И Никольский придумал «вольные маскарады», которые начинались после спектакля и сопровождались танцами, когда можно было напрямую пообщаться с актерами в непринужденной обстановке. Но главное, что замыслил Никольский, — это омоложение труппы. И начал он с юной Любы Косицкой.

Первые роли

Никольский доверил ей сразу две эпизодические роли — крестьянки в спектакле «Женевская сирота» и горничной в «Комедии с дядюшкой». Это были пьесы довольно примитивные по содержанию, и сегодня их авторов уже не установить. Тем не менее, они были достаточно популярны, и волнение дебютантки трудно передать. Люба даже обратилась к Ханее Ивановне Стрелковой с просьбой оценить, как она озвучивает одну из этих ролей. Та благосклонно выслушала и дала несколько советов. Но когда должен был состояться её выход на сцену, как потом признавалась Любовь Павловна, «ноги словно приросли к полу».

Кто-то вытолкнул её из-за кулис, и, выбежав к зрителям, она проговорила свою роль, а под конец расплакалась и убежала. Сценарием это не предусматривалось, но это было так естественно, что зал взорвался аплодисментами. Косицкая, ещё не отдавая себе отчёт, интуитивно почувствовала, что актерская игра и собственные эмоции сливаются в одно неразрывное целое, что игра на сцене — это сама жизнь.

«Как я была довольна, как я молилась в тот вечер! — писала она в своей автобиографии. — Воротясь домой, поужинала и села к окну глядеть на луну и Волгу. Как мне было хорошо в тот вечер… Не было человека счастливее меня в целом мире».

Успех окрылил. В опере Вольфганга Амадея Моцарта «Волшебная флейта», которая включала в себя элементы балета, Любовь Павловна исполняла танец с помелом. И зрители не отпускали её со сцены, этот танец ей пришлось исполнить трижды. В опере Джакомо Мейербера «Роберт-дьявол» Косицкая должна была петь в хоре, но голос её так понравился Никольскому, что он доверил ей исполнение партий Агаты в опере Карла Вебера «Волшебный стрелок» и Надежды в опере Алексея Верстовского «Аскольдова могила».

Взлёт

А затем наступило время, когда талант молодой актрисы раскрылся во всей своей полноте. Её заметили, её полюбили, ей стали завидовать, её наперебой приглашали в другие театры. Многое дало общение со столичными гастролёрами, приезжавшими на ярмарку. Её партнером стал известный оперный певец Александр Бантышев. Он был первым исполнителем гимна «Боже, царя храни!» и партии Торопки в «Аскольдовой могиле». Эту партию Бантышев исполнял и на Нижегородской ярмарке, но Любу Косицкую публика принимала с таким же восторгом, как и этого тенора.

На ярмарке Косицкая близко познакомилась и с Юлией Линской, прославившей себя потом ролью Кабанихи в «Грозе» Александра Островского. Но в жизни она не была, как её героиня, грубой, властной и невежественной. Наоборот, очень милой и обаятельной. Актерский стаж её измерялся всего тремя годами. Актрисы подружились. Линская познакомила Косицкую с антрепренёром из Ярославля, который ангажировал Любовь Павловну в свой театр. Зарплата, которую он посулил, была в три с половиной раза больше жалования, положенного Никольским. Но это было не главное. В Ярославле актрисе поручались не второстепенные, а главные роли.

«Ярославль мне очень понравился. — вспоминала Любовь Косицкая, — город чистенький, театр каменный, прекрасный, и Волга, моя задушевная Волга. Я скоро привыкла к моему новому жилищу. Квартира опрятная, хорошенькая; одна комната большая, потом маленькая, без окна, и кухня». Замечу: Любе шёл тогда пятнадцатый год!

Она стала любимицей публики с первого же своего выступления не где-нибудь, а на родине первого в России театра. Один из купцов, зная, что Люба обожает сладкое, прислал ей целый пуд дорогих конфет. Она разделила их между всеми актрисами. Другой почитатель презентовал девушке заячий салоп с лисьей опушкой и белую шляпку. «Матушка не велела мне надевать их, — писала Косицкая, — и даже хотела отослать обратно, да не знала, кому и куда. Я, разумеется, не смела носить этих вещей, хотя мне и очень хотелось».

Поклонников было много. Попадались и весьма агрессивные. Один из них ворвался к Любе, когда она спала.

— Хоть кричи, хоть не кричи, никто не услышит: весь дом пуст! — заявил он.

Намерения его были ясны, Люба приготовилась к самому худшему и уже думала запустить в незнакомца подсвечником, но тут послышались чьи-то шаги — это пришла мать Любы из церкви, и непрошенный гость ретировался.

Мать Косицкой пожаловалась не кому-нибудь, а самому губернатору Ираклию Абрамовичу Баратынскому. Тот принял меры. «Злодея моего, — вспоминала Любовь Павловна, — обязали подпискою не преследовать меня больше, но и тут я не ушла от него, видела каждый день! Опротивел он мне до безобразия».

Однажды этот человек, имя которого Косицкая не называла, снова напал на неё и похитил. Он привёз её на какую-то квартиру и долго держал взаперти, но когда Люба твердо и решительно отвергла все его притязания, смирился и, плача, отпустил её. В наше время таких неожиданно раскаявшихся похитителей уже, наверное, не встретить.

Замужество

Стресс, который пережила актриса, раскрыл ещё одну грань её таланта: она стала писать стихи. Я рискну процитировать только четыре строки, явно подражательные Михаилу Лермонтову:

Как всё вокруг меня живёт и веселится,

Лишь я чужда;

С тоской души моей здесь может лишь сравниться

Одна вражда.

Душа Любы томилась, но кандидатуры, достойной внимания, среди её воздыхателей не находилось. Пока не приехал из Москвы молодой актер Петр Степанович С-в. Мне так и не удалось определить, кто это был, так как Косицкая его тщательно зашифровала. И Петр стал официальным женихом Любаши с условием, что зарегистрирует с ней брак, когда ей исполнится 16 лет.

Но этому не суждено было сбыться. Труппа отправилась в Рыбинск, где, как и в Нижнем Новгороде, ежегодно проводились ярмарки. И там один богатый купец стал просто-напросто преследовать Любу. Жених, естественно, ревновал. Когда же отвергнутый поклонник выстрелил в Косицкую, а этим покушением на актрису занялась полиция, С-в уже начал жалеть о своем обязательстве жениться. Окончательно это выяснилось в Москве, куда Любовь Павловна приехала к отцу. Он к тому времени служил в почтовом отделении дилижансов и занимал со своим семейством казённую квартиру.

Они расстались. Люба не больно-то сожалела об этом — любви межу ними не было. Цель она имела другую — поступить в Большой театр. Но не вышло. Бантышев привёл её к композитору Алексею Николаевичу Верстовскому, который был управляющим Московской театральной конторой, тот послушал её пение и сказал:

— В Большой театр тебе пока еще рано. Нужно учиться.

И определил её в театральную школу, которой руководил Александр Михайлович Гедеонов. Впрочем, Косицкая была и этому довольна.

Александр Михайлович Гедеонов был в то время директором императорских театров обеих столиц, действительным тайным советником. Именно он открывал новые таланты. И, конечно же, не мог не оценить дарование юной актрисы. Но об этом человеке в автобиографических записках Косицкой ничего не говорится. Они обрываются как раз тогда, когда её приняли в школу Гедеонова. Впрочем, дальнейшие события в жизни Любови Павловны восстановить можно. Она была на виду.

Сразу же после окончания школы Косицкая вышла замуж за артиста Ивана Никулина. О нём я не нашёл никаких сведений, кроме того, что Иван Михайлович был родственником князя Георгия Александровича Грузинского, владельца нижегородского села Лысково. Но так вышло, что князь вскоре после свадьбы Никулиных умер, и его крестник остался без материальной поддержки. На зарплату мужа, который был занят лишь в эпизодических ролях, в Москве прожить было трудно. А у Любови Павловны родилась дочь Вера.

Признание

Пришлось всё опять начинать с нуля. По рекомендации Гедеонова Любовь Павловна выходит на сцену Малого театра. И сразу же добивается успеха. Режиссер Сергей Павлович Соловьев (по другой версии, Петрович) писал: «Познакомясь ближе с её способностями, я пришел к убеждению, что для неё были нужны роли, которые не требовали бы благородства поз, изящества движений, но в которых преобладали бы чувства и простота формы, — почему я и выбрал для неё роль Параши-Сибирячки» (Фолиянц К. А. Закулисные страсти: как любили театральные примадонны. Москва, издательство «Глобулус» НЦ ЭНАС, 2007).

И он угадал. В роли Параши Косицкая создала образ, словно выхваченный из самой жизни. Так было и потом. Даже романтика Шиллера в исполнении Любови Павловны приобретала конкретные черты русской действительности. В образе шиллеровской Луизы угадывалась трагедия женщины, попавшей в капкан обычаев и традиций тех лет. Что касается образа Офелии, то многие критики сходились во мнении, что игра Косицкой выше всех похвал. Апофеозом же её театрального творчества была роль Катерины в пьесе Островского «Гроза».

Роман с Островским

Триумфальное восхождение к пику своей славы Косицкой связано с именем драматурга Александра Островского. Строго говоря, он обязан был своему успеху именно ей, поскольку никто его совершенно не знал. Любовь Павловна после знакомства с ним сразу же увидела его дарование. Это закономерно: талант всегда распознаёт другой талант.

Одно из первых произведений Островского — «Не в свои сани не садись» — получило добро на сценическое воплощение именно благодаря Любови Павловне (в спектакле она играла роль Дуни Русаковой). Премьера его стала ярким событием того времени.

Уже на исходе своей жизни Александр Николаевич Островский писал, что «все лучшие произведения мои писаны мною для какого-нибудь сильного таланта и под влиянием этого таланта» (Островский А. Н. Записка об авторских правах драматических писателей. Речи 1859—1886. Москва, Государственное издательство художественной литературы, 1952). Таким талантом для него явилась Косицкая. В 1854 году Любовь Павловна сыграла Анну Ивановну в новой пьесе Островского «Бедность не порок».

Тогда же начался и роман между ними.. Драматург предлагал руку и сердце, но Косицкая отказалась. Она была замужем. Не был свободен и Островский — он жил в гражданском браке с некоей Агафьей Ивановной, имел от неё детей. Даже после того, как умер Иван Никулин, Любовь Павловна так и не стала женой драматурга. «Я горжусь любовью вашей, — писала она Островскому, — но должна потерять её, потому что не могу платить вам тем же, но потерять дружбу вашу, вот что было бы тяжело для меня, не лишайте меня этого приятного и дорогого для меня чувства, если можете» (Куликова В. Ф. Л.П. Никулина-Косицкая. Москва, издательство « Искусство», 1970).

На этом в их отношениях была поставлена точка. Островский не понимал причины разрыва. Косицкая объяснила: она влюбилась в одного своего поклонника по фамилии Соколов, который был много моложе её. Но купеческий сын, промотавший состояние отца, требовал денег. В итоге Соколов исчез. Любовь Павловна уже не могла оправиться от этого удара.

Последней крупной ролью Косицкой стала роль Лизаветты в трагедии Алексея Писемского «Горькая судьбина». Её героиня восстала против сословных предрассудков во имя своей любви. То есть сделала то, чего актрисе не удалось.