Волжане. Люди Нижегородского края

Сергей Степанов-Прошельцев

Эта книга – о людях Нижегородского края. И о тех, кто жил много лет назад, и о тех, с кем мне довелось встречаться. Тут и архивные документы, и живые свидетельства.

«ДОБЫЙ СТАРИЧОК»

В 1771 или в 1772 году в семье купца-солепромышленника родился будущий профессор российской словесности Григорий Николаевич Городчанинов. Забытый напрочь.

До середины позапрошлого века центральное место в гробнице Козьмы Минина в Ахрангельском соборе Нижегородского кремля занимала бронзовая доска с выбитой на ней надписью:

Россия похвала и вечна слава честь,

Се Минович Козьма здесь телом почивает, —

Всяк истинный кто Росс, да прах его лобзает.

Эти вирши, которыми восторгался тогдашний литературный гранд Гаврила Державин, были сочинены Григорием Городчаниновым. «Стихи Ваши поистине весьма живы, имеют в себе столь много огня и благозвучия, что везде Вам честь приобресть могут», — писал Державин Григорию Николаевичу за год до того, как благословил на поэтические подвиги Александра Пушкина (Михайлов О. Державин. Москва, издательство «Молодая гвардия», 1977).

Городчанинов к тому времени успел закончить Нижегородскую духовную семинарию. В 16 лет перевёл с французского авантюрную повесть «Жизнь и приключения одного молодого из знатнейших турков, или фортуна, играющая человеком». После этого поступил в Московский университет, который закончил в 1797 году. Это совпало с выходом в свет его повести «Добродетельный богач». Вскоре в журнале «Новые ежемесячные сочинения» были напечатаны его элегии, посвященные Овидию, которые, как утверждают литературные критики, послужили мотивом для рождения так называемого «Овидиевого цикла» Александра Пушкина. В том же 1797 году Григорий Николаевич перевёл с французского по заказу Главного управления почтовых дел многотомный труд аббата Рейналя «Философическая и политическая история о заведениях и коммерции европейцев в обеих Индиях». В 1805—1811 годах этот труд по приказу Александра I переиздавали неоднократно.

В 1798 году Городчанинов разразился «Одой императору Павлу I на новый 1799 год», рыцарским романом, героической поэмой «Рейнальд», комедией «Митрофанушка в отставке», пародировавшей знаменитую пьесу Фонвизина «Недоросль». За всё это он был пожалован золотыми часами с бриллиантами, которые Павел снял со своей руки, а за оду на восшествие на престол Александра I — массивным золотым перстнем «с императорским тиснением». Таких наград не удостаивался ни один стихотворец тех лет. Но надо прямо сказать: стихи Городчанинова стихами назвать трудно. Значительно большую ценность представляют его проза и переводы.

В 1805 году Городчанинова постигло несчастье. Сначала он овдовел, а потом вынужден был из-за тяжелого материального положения отдать на воспитание в чужую семью любимую свою дочь, которой несколько раньше посвятил «драматическое действие для детей» «Кукла Лизанька, или награждённое прилежание».

Отныне он всё своё время посвящает тому, чтобы заработать себе на пропитание. Но вскоре нищета кончается. В сентябре 1806 года его утверждают адъюнктом по кафедре красноречия, стихотворства и языка Казанского университета.

К сожалению, преподавательская карьера Григория Николаевича не заладилась с самого начала. Среди его студентов был, в частности, будущий писатель Сергей Аксаков, который, не жалея эпитетов, называл Городчанинова человеком бездарным и отсталым, «застывшем на образах Ломоносовского периода» (Темирова А. Певец семьи и Отечества. Журнал «Родина», 2005, №12).

Это действительно так. «Добрый старичок», как называли Городчанинова студенты, позаимствовав это выражение у автора до сих пор читаемого романа «Ледяной дом» Ивана Лажечникова (Лажечников И. И. Сочинения, т.12, Санкт-Петерьург-Москва, 1884), крыл почём чем зря и Пушкина, и Карамзина, и всех остальных, кто не вписывался в стандарты Ломоносовской эпохи.

В краеведческом музее Балахны (это родина Городчанинова) хранится его стихотворение, озаглавленное «К гражданину Минину». Начало его такое:

О, Минин! Гражданин родной моей страны,

Почтенной древностью мне милой Балахны,

Где первым бытия лучом я озарился,

У добрых сограждан где добрым быть учился…

Неужели это поэзия? Даже для современников пиита его слог казался архаичным. Но Пушкин, которого Городчанинов не любил всеми фибрами своей души, познакомившийся с ним в 1833 году, слушая его стихи, по свидетельству автора «Толкового словаря живого великорусского языка» Владимира Ивановича Даля, «несколько раз громко на всю комнату восклицал: «Прекрасно, превосходно!» (Даль В.И, Полное собрание сочинений. Санкт-Петербург, издательство Вольфа, 1897—1898).

Неужели Александр Сергеевич мог погрешить против истины? Или это была ирония?