Воздух Сомерсетшира

Сола, 2020

Он и Она. Что может быть прозаичнее и в то же время возвышеннее? В сборник вошли рассказы, на первый взгляд, абсолютно разные, но все они о любви, мечтах, жизни. Кружащаяся в танце Таэра и «тяжёлый» Сурин. Воспитанная и образованная мисс Соултерфорд и неуклюжий Лаквуд. Раненый солдат и безгласная тень (да-да, вы не ослышались, обычная – хотя обычная ли? – тень). Молодой босс Н. и сероглазая секретарша И. Случайный гость на острове и хозяйка, дважды вдова. Счастливая жена и мать и двухкомнатная квартира (о да, причудлива жизнь!). Дмитрий Иванович Писарев (тот самый, не сомневайтесь) и… Впрочем, читая этот сборник, вы сами найдёте для себя историю, созвучную вашим мыслям.

Почти тень

…Их взяли врасплох, оттого так и вышло — как кошмарный тягучий сон наяву, когда не можешь проснуться. Девушки слепо тыкались в белые враждебные стены, стараясь найти выход, но в последней комнате, куда они вбежали в панике, забыв про свои нечеловеческие умения, не было ни окон, ни дверей, ни даже самой ничтожной мебели, за которую мог уцепиться глаз, — ничего! Пол, стены, потолок… Их судьба — превратиться в это белое ничто.

Девушка, влетевшая в комнату первой, первая это и понимает, и наконец-то внутреннее сопротивление заставляет её действовать в безнадёжном для них положении.

— Я помогу и научу, как надо! — кричит вторая.

И по её голосу первая понимает, что та тоже пришла в себя и готова действовать по-своему. Лишь бы не помешать ей.

…Она бежала, отвлекая на себя попадавшихся людей, которые, как всегда, минуты опасности не знали, не чувствовали, а проснулись от шума. Много ли было толку в таком её действии — отвлекать от беды, — но ей казалось, что когда она бежит и кричит, что в голову приходит, то хоть немного превращается в тень или в ночной порывистый ветер, настолько тяжела надвинувшаяся беда…

…Девушкам удалось задуманное, но каждая принесла жертву: одна — жизнь, другая — умения, третья — юность, четвёртая — здоровье. У неё жертвы и не было: она стала тенью. Никто, даже свои, а тем более люди, не замечал её присутствия, не слышали её шёпота — с той поры она не говорила голосом, словно та ночь придавила её навсегда.

Впрочем, ей было и не до себя — её душой владели скорбь и боль. Она оплакивала подруг, знакомых, тех, кого совсем не знала, пока не пришла к месту поминания. То, что они не превратились в ничто, совсем не утешало и уж, конечно, не исцеляло. Так она и обреталась вокруг самодельного стихийно сложенного памятника, не замеченная никем, ходила без устали, впитывая в себя боль и скорбь, а иногда и отчаяние живых, но переживших и переживающих до сих пор военные тяготы, утраты, с тоской спрашивавших:

— А животных уже поминали?

— А посуду?

— А умерших от ран?

— А сожжённый лес?

Она видела подходивших с предметами погибших любимых, рукой прикасалась к появлявшимся тотчас на граните именам и изображениям — не каждый владел речью и языком в нашем понимании — и ненадолго замирала, забирая в себя чужую скорбь и неуловимую надежду, как свою…

Это были не только поминки по погибшим, но также привет уцелевшим и воюющим, возможность узнать, живы ли они…

…Он увидел её в тот момент, когда она стояла, склонившись, и трогала рукой поверхность камня. Она была прекрасна, как изваяние итальянских мастеров. И когда она шевельнулась, он почувствовал восторг, что она живая, а не мраморная. Больше ничего необычного он не увидел: во время вой ны всё не так, в этом весь ужас.