Славгород

Софа Вернер (2024)

Закрытый город, где советские устои до сих пор живы, таит внутри границ большую тайну. Его населяют гибриды — не-люди, чья природа исходит от животного начала. Они различны по повадкам и по внешним особенностям, но главное — ими правят инстинкты. Гриша Рыкова провела всю жизнь на собачьей милицейской службе. Она отказалась стать матерью, и по закону ее ждет добровольная эвтаназия. Готовясь покорно принять свою судьбу, она знакомится с революционеркой Ильяной Зильберман, которая не привыкла сдаваться так просто. Теперь целью Ильяны становится спасение Гриши от смерти, которой нельзя избежать — в городе, о котором нельзя говорить.

Глава шестая

Капитан уверен: волноваться не о чем, и РЁВ, по сути своей, безопасен. Они даже ничего не сожгли — и для него, бурого медведя, это главный аргумент, как будто иных способов навредить населению нет.

В одном кабинете с ним душно и тесно, хотя спор их длится всего пять — семь минут. Работать с мужчинами было не в тягость лишь в юности. Тогда всех коллег мужского пола Гриша воспринимала как тех, кто имел право ей помыкать — потому что старше, умнее, опытнее. Хорты взрослели быстрее — биологически, и потому совершеннолетними признавались уже в пятнадцать, но тогда, приходя на работу, были обречены стать рабами. И сама Гриша этой рабыней была. Принеси, подай, уйди, не мешай.

— При всем уважении Гриша опять идет окольными путями. Ей нужен союзник — умный, надежный, влиятельный и настырный. Капитан подходил, но она не учла его медвежью нерасторопность.

— Я думаю, вы ошибаетесь. РЁВ действует плавно и добивается своих целей так или иначе. В цифрах — более пятидесяти процентов славгородской молодежи подвержены идее равенства и братства.

— А равенство и братство — это плохо?

— Ну вот мы же не равны. Если бы были, то вы бы мной командовали, как кутенком.

Взгляд медово-карих глаз делается удивленным. Стены тут же сотрясает громогласный смех, похожий на рокот в бочке. От вибрирующего звука железный штырь в руке гудит в месте недавнего перелома, и Гриша морщится от ощутимой боли.

— Гри-шеч-ка, — фамильярничает он. — Откуда такое рвение к глухарям?

Долгая и неторопливая аркудская жизнь ему на руку: несмотря на то, что сам он в расцвете сил и стареет неспешно, перебиваясь на спячки каждую зиму, глаза его помнят Гришу молодой, зеленой и неопытной. Даже сейчас, на закате своей жизни, Гриша не сможет доказать свою квалифицированность и опытность.

— Да так, приснился дурной вещий сон. — Она натягивает улыбку. Терять ей нечего, будет действовать из-под полы. — Я пойду тогда. Работы много.

— Правильно-правильно, — одобрительно басит в ответ. — Каждый день происходит что-то важнее юношеского максимализма.

Гриша старается как можно быстрее ретироваться из кабинета, но, прежде чем она закрыла дверь, в спину раздается:

— Кофе сделаешь, дорогуша?

Живот скручивает от тошноты. «Он не со зла, не со зла», — повторяет себе мысленно.

— Нет.

Простое и твердое слово, но дается очень нелегко. Рыкова не дожидается реакции капитана, потому что знает ее, привычную, наперед.

Менять что-то — гнусно и совестно, словно вековой устой и мужское влияние помогали все это время Грише дышать. Вот она, неблагодарная, отвергает шанс прислуживать тому, кто всегда ее услужением пользовался — и чем это может для нее обернуться? Увольнением со службы? Насилием? И все же Гриша непреклонна: она милиционерша, а не кофеварка. От собственной смелости расправились плечи. Гриша способна на это! Отказать, переиначить, отвергнуть, прогнать и обогнать в чем-то мужчин — она может!

Озарение хлопает дверью за ее расправленной, выпрямленной спиной. На кончиках пальцев покалывает и щекочет в носу — это чуйка. Мистически точная интуиция Гришу никогда не подводит. Так она дослужилась до места, на котором стоит сейчас; так она вытянула Анвара, своего наставника, со дна обычной бумажной волокиты; это сделала она — память будто бы внезапно вернулась к ней. Она сама рвалась с поводка и сама себя дрессировала, и ничья помощь ей не нужна.

Может, эта уверенность ложна и мимолетна, и, может, Гриша — как оказалось, прожженная самовлюбленная эгоистка — именно сейчас, как никогда раньше, нуждалась в осознании собственной силы.

Перед глазами тут же возник образ целеустремленной балии, которая торопится по своим важным делам; в ее голове — по предположениям Гриши — мысли только яркие, вспыхивающие, особенные. Это требует смелости: говорить то, что никто не хочет слышать. Были ли в ее сумке очередные плакаты, чтобы развесить их? Что на них было написано? От кого она бежала, если не было хвоста? Или же куда она торопилась?

Запаха ее почти не осталось. Гриша не смогла ничего уловить; наверное, РЁВ и это придумал как-то обходить. Обидно: ищеек лучше хортов не сыскать.

Гриша может игнорировать свои вопросы неделю-две, а потом все равно сорвется на поиски. Единственное, что она понимала прекрасно, — этих недель у нее почти что и нет. Терпеть зудящее желание некогда. Хочешь пуститься в погоню — вперед. Пятки прожигает болью, будто она целую вечность стоит на гвоздях.

Желания путаются. Гриша успокаивает себя: если она успеет разрушить РЁВ изнутри, то ее имя еще долго будет вышито на знаменах. Нитки, сшивающие режим по кусочкам, уже не скрыть. Ей ведь не хочется уходить безызвестной — так вот же он, шанс раскрыть крупнейшую преступную организацию в городе. Хватай и беги.