Я – твой должник

Софи Кинселла, 2019

Фикси – большая любительница все привести в порядок. Все, кроме собственной жизни. Ее маленький бизнес прогорел несколько лет назад, когда первые же клиенты не заплатили по счетам. Уже много лет она безответно влюблена в ослепительного Райана, друга ее брата, который как раз вернулся в Лондон, приведя ее в полное смятение. К тому же Фикси никак не сладит с собственной семьей. Все меняет мимолетная встреча и, казалось бы, пустяковое одолжение незнакомцу. Шутливая долговая расписка на картонном держателе для кофе вдруг запускает череду событий, которую никак нельзя было предугадать. Так кто же окажется должником в финале?

Глава пятая

Комната Николь выглядит так, словно воплотилась в жизнь страничка Инстаграма. Повсюду ее фотографии, картинки с цитатами или стильными аксессуарами. Я задерживаюсь перед черно-белым коллажем со свадебными снимками и невольно вздыхаю: надо же быть такой хорошенькой без всяких усилий. Каково это — просто проснуться поутру и быть Николь?

На всех снимках Дрю смотрит на Николь так, словно не может поверить в свою удачу. Он высок и хорош собой, с густыми темными волосами и приятным открытым лицом, но они с Николь не очень-то подходят друг другу. Это даже его мать признавала. Я смотрю на снимок, который они рассылали нам вместе с благодарственными открытками. Они стоят под деревом, и у Дрю вид совершенно одуревший от любви, а Николь смотрит…

Скажем, с нежностью. Да, точно. Она смотрит с нежностью.

Я никогда не вникала в тонкости отношений Дрю и Николь, и это неудивительно. Сестра о таких вещах не распространяется. Она не откровенничает ни с кем, даже с мамой. Если кто-нибудь начинает наседать или докапываться, она просто меняет тему разговора или смотрит с отсутствующим видом.

С Дрю ее познакомил кто-то из друзей, и сначала он должен был помочь ей с разработкой нового цифрового стиля. Их встречи принимали все более оживленный характер, и мы гадали, чем это кончится. К затее с новым оформлением Николь остыла, но с Дрю у них уже все наладилось, и вскоре они объявили о помолвке. Маму, кажется, беспокоило, что все произошло слишком быстро, но, с другой стороны, Дрю был таким милым, успешным и благонадежным… и свадьба получилась просто загляденье.

Я отвожу взгляд от коллажа и смотрю на новые подушки, разбросанные по кровати. На них вышиты фразочки: «Люби себя», «Мое время», а на самой большой — «Из пустой чашки не глотнешь — сначала позаботься о себе».

Николь зажигает ароматические свечи в стеклянных подсвечниках, тоже с надписями: «Любовь. Душа. Сострадание».

— Сейчас я преисполнена сострадания, — серьезно объясняет Николь, заметив, куда я смотрю. — Сострадание совершенствует душу. Оно делает нас человечными.

Я изумленно хлопаю глазами. Сострадание? В жизни от нее такого не слыхала.

— Полностью согласна! — пылко соглашаюсь я, пока она лезет в ящик комода за плойкой. — Знаешь, я иногда подумываю, что мы могли бы больше делать для людей в нашем магазине. Кулинарную группу для пожилых, например, или еще что-нибудь?

Может, мы могли бы стать ближе как сестры, думаю я. Начнем новый проект, который объединит нас… Но тут Николь поворачивается и устремляет на меня отсутствующий взгляд.

— Я не об этом дурацком магазине, — жалостливо бросает она. — Вечно вы с мамой только о нем и думаете.

О дурацком магазине?! Меня охватывает негодование. А не этот дурацкий магазин дает ей крышу над головой? Не оттуда ли взялись деньги на ее свадьбу?

Вслух я ничего этого не говорю: стараюсь быть позитивной и участливой.

— Это сострадание к себе, — мудро изрекает Николь. — Это твой поиск. Обрести свой свет и заставить его сиять.

— Конечно, — бормочу я, слегка сбитая с толку. — Просто я подумала, что некоторым из наших клиентов бывает одиноко…

И понимаю, что Николь меня не слушает.

— Сострадание — очень важный принцип буддизма, — сообщает она, включая плойку разогреваться. — И если сострадание не распространяется на тебя самого, то оно несовершенно. Это из высказываний Будды. Тебе бы заняться этим, Фикси. Это как…

Я жду, как что же это окажется, и наконец понимаю, что она уже все сказала.

— Может, когда-нибудь, — киваю я. — Наверняка.

— Моя преподавательница йоги, Анита, говорит, что мне сейчас надо избегать категоричных заявлений, — добавляет Николь. — Мне сейчас надо разгонять эндорфины, потому что в отсутствие Дрю я совершенно уязвима.

Она окидывает меня серьезным взглядом.

— Я могу завить спиралью.

— Хорошо, — быстро говорю я. — Просто ужасно. Бедняжка.

— Анита советует мне ставить себя на первое место, — продолжает Николь. — Позаботиться о себе. И знаешь что? Принято думать о других, но иногда надо сказать: «Пошло оно все, я важнее. Я этого заслуживаю». Садись.

Николь кивает на стул, и я сажусь. Она расчесывает мои волосы, сбрызгивает каким-то средством из пульверизатора, отделяет прядь и накручивает ее.

Я замечаю на туалетном столике книжку «Твоя звериная психологическая сущность», и Николь следует за моим взглядом, делая плойкой тугое колечко.

— Я еще занимаюсь психологическим типированием, — говорит она. — Я стрекоза. Дам тебе вопросник. И ты сможешь организовать свою жизнь в соответствии… — Она умолкает и критически смотрит на следующий завиток. — У тебя ведь волосы не блестят?

— Нет, — подтверждаю я, — не блестят.

Волосы у меня такой же длины, как у Николь, — до лопаток. Но если у нее они ниспадают, сверкая и переливаясь разными оттенками, то мои просто висят. Николь снова обрызгивает мою голову из пульверизатора и натягивает волосы так туго, что на глазах у меня выступают слезы.

— Ты знаешь, что у Райана есть подружка? — спрашивает она. — Ариана. В смысле, я не знаю, Фикси, на что ты рассчитываешь, но…

— Лейла говорит, они расстались, — вставляю я чересчур поспешно.

— В самом деле? — Николь строит недоверчивую гримасу и берется за следующую прядь. — Я подписана на Ариану в Инстаграме. Она изумительна. И тоже склонна к состраданию. Посредством кулинарии.

— Да-да, — с нарочитой небрежностью бросаю я. — Ну, теперь они разошлись, и…

— Вот она, погляди. — И тычет мобильник мне под нос. Я сейчас озверею. — Она такая позитивная. Однажды я прокомментировала ее гранатовый салат, и она мне ответила.

Хочется взвыть: «Убери от меня куда подальше всех девушек Райана, хоть бывших, хоть настоящих, хоть каких!» Но я выдам свою неуверенность, так что рта лучше не открывать. У Николь и в мыслях нет меня мучить: не настолько она думает о других. Она прокручивает фотографии, наверное, ищет свой комментарий. Закрыть бы глаза, но деваться некуда, и я угрюмо пялюсь, как блондинка в калифорнийском антураже занимается йогой, готовит и гоняет на роликах в коротеньких шортах.

Видела я уже ее в Инстаграме. А вы как думали? То подписываюсь на нее, то отписываюсь, потом опять подписываюсь. Она, наверное, чокнутой меня считает, если вообще заметила: у нее 26 600 подписчиков.

— Вот! — Николь останавливается на снимке, где Ариана в розовом топике и легинсах в позе гурии подносит к камере блюдо с салатом.

— Так она готовит или упражнениями занимается? — спрашиваю я наконец.

— И то и другое, — говорит Николь. — Это ее новое хобби. Она готовит и одновременно занимается спортом.

— Ясно. — Я стараюсь не зацикливаться на белоснежных зубах и идеально круглой попке Арианы. — Ну, что ж, молодец.

Едва Николь закручивает очередную прядь, у нее тренькает телефон.

— Ой. — Она хмурится, читая эсэмэску. — Мне надо идти.

Она откладывает плойку и тянется за сумкой.

— Извини, — добавляет она, словно после раздумья. — Джули из нашей группы по йоге ждет в метро. Я обещала ее встретить, а то она здесь не бывала ни разу.

— Ты уходишь? — в ужасе спрашиваю я. — А мои волосы?

— Я начала, — говорит Николь. — Закончить ты можешь сама.

— Нет, не могу!

Смотрюсь в зеркало, и меня в дрожь бросает. Полголовы — завитушки колечками. А остальное висит унылое, как девица, которую не пригласили на танец.

— Доделай, пожалуйста! — умоляю я. — Это же быстро!

— Но Джули ждет! — говорит Николь. — Она здесь!

— Она сама добраться может…

— Но так нельзя! — Николь задета. — Фикси, нельзя быть такой эгоисткой. Помни: мой муж на другом конце света. У меня очень тяжелый период.

Раздается звонок, и она подносит телефон к уху.

— Привет, Дрю! — раздраженно говорит она. — Я занята, понимаешь? Потом перезвоню.

Она отсоединяется и возмущенно смотрит на меня.

— Дружеские отношения для меня сейчас жизненно необходимы, чтобы привести в порядок эндорфины. А ты хочешь, чтобы я торчала тут и возилась с твоей прической?

Я сразу осознаю собственную ничтожность.

— Извини, — униженно бормочу я. — Конечно, я сама доделаю. Ты иди.

— Спасибо, — отчеканивает Николь. — И задуй свечи, когда будешь уходить. Или…

И она умолкает в своей обычной манере.

— Я все сделаю, — торопливо говорю я. — Спасибо тебе!

Она выходит из комнаты, а я берусь за плойку. Обматываю вокруг нее прядь, тщетно пытаясь не обжечь пальцы, потом отпускаю и в панике смотрю на волосы.

Каким-то образом я закрутила их назад. Вид идиотский.

Пытаюсь еще раз, снова обжигаю пальцы и сдаюсь. Не могу я сидеть и накручивать кудряшки, пока мама работает. Скреплю волосы заколкой. Отлично будет смотреться.

Я выключаю плойку, задуваю свечи, поправляю табличку, гласящую «Поверь — и ты на полпути к цели», и выхожу из комнаты. Иду в спальню, хватаю одну из новых заколок и скручиваю волосы в узел. Надеваю самое короткое черное платье: однажды Райан сказал, что у меня ноги — отпад. И быстренько крашусь, стараясь не думать, какой унылой британской мышью выгляжу по сравнению с Арианой.

Тут из маминой комнаты слышится шум, и я отрываюсь от зеркала. Хватит с собой нянчиться, там, наверное, помощь нужна.

У мамы всего два стильных платья, и она никогда не ходит за покупками («Дорогая, это не для меня»). Но она такая стройная, что отлично смотрится в простой голубенькой блузке и туфлях из благотворительного магазина. Она сидит за своим изогнутым туалетным столиком, а я забралась на кровать и передаю ей содержимое моей косметички (мама целую вечность ходит с одним и тем же набором, и хороших оттенков там уже не осталось).

— Как день прошел? — спрашивает она, нанося тональный крем на кончики пальцев.

— Очень удачно. Приходила супружеская пара, хотели оснастить свою кухню. Скупили все.

— Превосходно! — В глазах у мамы вспыхивают огоньки, как всегда, когда у нас хорошие продажи.

— Только пришлось Грега турнуть, — говорю я. — Прицепился к ним: часто ли они готовят дома и что делают. Расспрашивал про ризотто. Хотел помочь, но вместо этого напугал их.

— Бедный Грег! — Мама сокрушенно качает головой. — Он так старается.

— А потом Джейк притащил этих, с оливковым маслом. Знаешь, вечно у него грандиозные идеи. — Я снова чувствую, как во мне все сжимается от напряжения. — Он хочет открыть филиал в Ноттинг-Хилле. И переименовать магазин в «Ноттинг-Хилл: семейные деликатесы», представляешь? Откуда у нас деликатесы?

Кажется, маму это должно задеть так же, как меня. Но она только задумчиво кивает со словами:

— Этому никогда не бывать. Ты же знаешь Джейка. Ему нужны грандиозные планы. Он всегда таким был. — Она смотрит на меня и улыбается: — Не переживай, Фикси. Я с ним поговорю.

Она говорит настолько невозмутимо и спокойно, что меня отпускает. Это мамина магия. Она вроде психолога, который знает, на какие точки нужно нажать. Молвила словечко, обняла — и все проходит. Сижу с ней рядом и чувствую, как развеиваются все тревоги. Наш магазин всегда будет носить имя Фарров. И Джейку с его дурацкими амбициями маму не обойти.

— Я слышала, Райан сегодня придет? — спрашивает мама, нанося на веки тени с небрежностью человека, которому совершенно неинтересен результат. Это не значит, будто она не умеет пользоваться косметикой: меня она прекрасно красила перед молодежными соревнованиями по фигурному катанию. И тени, и блеск — все было на месте. Но когда речь заходит о ней самой, она не утруждается.

— Да. — Я стараюсь говорить как можно более небрежно. — Вроде бы. И что это его принесло в Англию?

— Фикси, дорогая… — Мама замялась, сжимая кисточку в руках. — Будь осторожна. Я знаю, он сделал тебе больно в прошлом году.

О нет, и мама туда же!

— Ничуть! — невольно вырывается у меня. — Не было мне больно! Просто… побыли вместе и разбежались. Подумаешь!

Похоже, маму мои слова не слишком убедили. Хотя какое мне дело?

— Я знаю, Райан всегда много для тебя значил, — говорит она, нанося хайлайтер. — Мы все его обожали. Но в мире много других мужчин, дорогая.

— Знаю, — отзываюсь я, хотя внутренний голос бунтует: «Таких, как Райан, нет!»

— Он привлекателен внешне, — твердо продолжает мама, — и может пользоваться успехом в Голливуде, но когда дело доходит до чувств, он… — Она умолкает и задумывается. — Совсем голова не работает. Как вы это называете? С жуками?

— С жуками? — Я вытаращиваю глаза, и до меня доходит: — С тараканами?

— С тараканами! — Мама смотрит на меня и хохочет. — Да! С тараканами.

Я не удерживаюсь и тоже хихикаю, а сама думаю: может, и правда Райан бзиканутый. Люди меняются.

— Ладно! — Кажется, нотация закончилась. Мама закрывает хайлайтер и без особого интереса оглядывает себя в зеркале. — Идем?

— А тушь для ресниц? — предлагаю я.

— Дорогая, сколько возни! Это не для меня.

— Привет, Фикси! Привет, Джоанна!

Мы оборачиваемся и видим Ханну в облегающем красном платье. Гардероб у нее самый сексуальный в мире: она говорит, что так компенсирует самую несексуальную работу. Люди, узнав, чем Ханна занимается, вытаращивают глаза и спрашивают: «Что, правда актуарий?»

— Привет! — Я вскакиваю и обнимаю ее. — Я не слышала звонка.

— Я встретила Николь, и она меня впустила, — объясняет Ханна. — Там еще несколько гостей подошли. Они специально пораньше, чтобы помочь.

Похоже на маминых друзей. В некоторых кругах модно опаздывать. В маминой компании принято забегать пораньше и спрашивать, что нужно сделать. Дамы засучивают рукава и спорят, кто будет готовить слоеный пирог. А мужчины пьют пиво, курят и вспоминают, каким славным парнем был Майк.

— Тим в пути, — говорит Ханна, и я быстро отзываюсь:

— Круто!

Когда речь заходит о Тиме, я стараюсь особого энтузиазма не показывать. Он надежный, добрый и преданный парень. У него такой же логический склад ума, как у Ханны. Но чуткости ему не хватает. Запросто может наговорить лишнего и даже не заметить своей бестактности.

В жизни не забуду, как он ляпнул: «Но, Фикси, может, ты просто просмотрела невнимательно?», когда я провалила в школе экзамен по английскому. Кем надо быть, чтобы такое брякнуть? Тимом, конечно.

Но Ханну это устраивает. Она вечно рассказывает, как ценит его прямолинейность и то, что он не из тех, кто играет с людьми (вообще не представляю Тима за играми, разве что в каком-нибудь высоколобом интеллектуальном конкурсе, где он станет то и дело поправлять своего противника).

— Ты взяла себе что-нибудь из напитков, дорогая? — спрашивает мама, и Ханна помахивает стаканом.

— Грейпфрутовый сок.

— Ага, — мама понимающе кивает. Мы обе знаем: Ханна соблюдает режим, чтобы зачать. Они с Тимом стараются уже четвертый месяц, и моя подруга теперь стала специалистом по правам на декретный отпуск и консультациям по грудному вскармливанию. Она проглотила миллион книжек об уходе за детьми и решила, что будет воспитывать своих отпрысков в датско-французских традициях. Тогда они вырастут раскрепощенными, стильными и питаться станут овощами (однажды я заикнулась: а почему бы их в британских традициях не растить? Ханна уставилась на меня и переспросила: «Британскими?!» — так, словно у меня поехала крыша).

— Так чем я могу помочь? — спрашивает она. — Что нужно сделать? Давайте все распределим.

«Давайте распределим» — любимое выражение Ханны. Поручите ей любое дело, от отчета до мытья головы, и она живо разнесет его на этапы. Ее список дел на Рождество включает 926 пунктов, от заказа оберточной бумаги до дня вручения подарков.

— Мы прекрасно справимся, дорогая, — с нежностью говорит мама. Однажды Ханна подарила ей на день рождения разноцветный органайзер, и теперь она рисует в нем каракули, болтая по телефону. Мама систематизировать не любит. В магазине она ведет тетрадку в твердом переплете, полную только ей понятных записей, типа «Вилки — 68» или «Грег?».

В дверь звонят, и у меня сводит желудок. А если это… А вдруг…

— Я открою! — выпаливаю я. Мама с Ханной переглядываются, но мне все равно. Я бегу вниз, едва не слетая с каблуков, и прокручиваю, что скажу.

Привет, Райан.

А, это ты, Райан.

Привет тебе, путник.

Но у самого порога сердце обрывается. Сквозь матовое стекло видна седая шевелюра, и стоит мне отворить дверь, как раздается ворчливый скрипучий голос:

— Да поживее давай, нечего держать меня на пороге!

Великолепно. Это дядюшка Нед.

Через час Райана все еще нет и в помине, а дядюшку Неда впору прирезать.

Мне всегда хочется его пристукнуть, на каждом семейном сборище. Вместо этого приходится вежливо ему улыбаться, потому что он папин брат и единственный, кто остался из родни по той линии. К тому же мама переживает, когда мы на него наезжаем.

Мы сидим в гостиной. Маминых друзей собралась целая толпа, и все беззаботно болтают. Играет музыка, все уплетают колбасные рулетики, и в воздухе висит сигаретный дым: мама никогда не заморачивается просьбами курить на улице. Папа всегда курил дома, и хотя мама сама никотином не балуется, в других едва ли это не поощряет.

— В магазине все хорошо? — спрашивает дядюшка Нед.

— Неплохо. — Мама бросает на него взгляд поверх бокала шампанского. — Весьма неплохо.

— Ничего удивительного, — заявляет дядюшка Нед. — Майк был настоящим мастером во всем, за что ни брался. Он тебя на всю жизнь обеспечил, Джоанна.

— Так и было, — кивает мама с нежной задумчивостью во взгляде. — Он продолжает жить в своем магазине, я так считаю.

— У него деловая хватка была, — растолковывает дядюшка Нед маминой подруге Пиппе, хотя та в магазинах разбирается не меньше его. — Он знал, что нужно людям, понимаете? Вот голова была! Джоанне только и остается, что продолжать в том же духе.

Во мне все кипит. Я знаю, магазин создал папа, но что за фигню дядюшка Нед несет? Что последние девять лет мама просто плыла по течению?

— Боб очень помогает, — кивает мама на Боба, нашего финансового менеджера, возвышающегося над буфетным столом. Он тянется за колбаской, передумывает, зависает над пирогом с заварным кремом и наконец кладет на тарелку пару чипсов (Боб Стринджер: Самый Осторожный Человек в Мире).

— Боб! — восклицает дядюшка Нед так, словно это слово все объясняет. — Славный старина Боб. Это он тебя на плаву держит.

Меня опять корежит. Боб, конечно, выручает, но отнюдь не он поддерживает нас «на плаву».

— Боб крут, — говорю я, — но и мама…

— В каждой организации нужен глава, — прерывает меня дядюшка Нед. И повторяет с ударением: — Глава дома. А поскольку бедняга Майк нас покинул… — Он сочувственно треплет маму по руке. — Ты отлично держишься, Джоанна.

Я вижу: маму передергивает от его прикосновения, но она сдерживается. Поневоле и я терплю, хотя внутри все кипит. Раньше я, бывало, срывалась, но без толку, — только мама расстраивалась.

Я по-настоящему психанула на прошлое Рождество, когда дядюшка Нед вздумал поучать маму за ланчем. Тогда я ему и выдала. Он побагровел и завел «после-всего-что-я-для-вас-сделал»… Мама разрядила обстановку, заверив его, что я ничего такого в виду не имела.

Я и тогда не сдалась. Утащила маму, все еще наряженную в бумажный колпак, на кухню, перечислила там все услышанные несправедливости и выдала:

— Как ты это терпишь? Ты сильная женщина! Ты всем руководишь!

Я надеялась ее растормошить, но не тут-то было. Она выслушала меня, слегка морщась, и наконец сказала:

— Дорогая, он же не имел в виду ничего плохого. Это все пустяки. Когда нужна помощь, твой дядя всегда рядом.

— Да, но…

— Помнишь, как он помог мне с арендой, когда умер твой папа? Я была совершенно разбита, и тут подоспел Нед. Я всегда буду благодарна ему за это.

— Я знаю, но…

— Он создал для нас выгодные условия, — твердо продолжает она. — Можно сказать, выбил. Он сделал больше, чем может показаться. Конечно, он неидеален, но у кого из нас нет недостатков? У нас у всех есть маленькие смешные причуды.

Я бы не назвала отъявленного женоненавистника маленьким смешным чудиком. Но в конце концов сдалась: все-таки Рождество, а кому охота огорчать маму в праздник?

С тех пор я на своем не настаивала. По какой-то причине маме приятно видеть дядюшку Неда в радужном свете. Она не хочет с ним ссориться. Во многих отношениях она сильная женщина, но тут дает слабину.

И я знаю, почему. Потому что дядюшка Нед — член семьи. Он — живое напоминание о папе. А это для нее дороже всего остального.

— Как на личном фронте, Нед? — спрашивает она, с обычной своей непринужденностью меняя тему разговора. Дядюшка Нед недавно развелся, причем в третий раз. Ума не приложу, что женщины в нем находят, но жизнь вообще штука загадочная.

— Ох уж эти девчонки, Джоанна, — покачивает он головой. — Попадаются иногда симпатичные, но надо же столько болтать! Хоть затычки в уши вставляй.

В который раз я задумываюсь, откуда у папы такой братец. Папа в чем-то бывал старомодным: считал, что роль мужчины — добытчик, не любил плохих слов. Но он уважал маму. Уважал женщин.

Однажды мама после нескольких рюмок сказала мне, что дядюшка Нед пошел в моего прадедушку, а у того был «тяжелый характер». Но в подробности она не вдавалась. А я прадедушку почти не помнила. И для меня дядюшка Нед — одна из неразрешимых семейных загадок, вроде невесть куда подевавшегося ключа от сарая.

— Ты найдешь кого-нибудь, — миролюбиво говорит мама. — А как рыбалка?

Нет! Только не это! Все, теперь дядюшку Неда несколько часов не остановить.

— Ну, — начинает дядюшка Нед. — Был я тут на днях на реке… А, Джейк! — Он отвлекается при виде племянника. — Как дела, мальчуган?

Слава богу. От шестичасовой байки про форель мы избавлены.

— Весьма неплохо, дядюшка Нед. — Джейк ослепительно улыбается. — Наклевывается несколько выгодных сделок. И на этой неделе я еду в Олимпию на Глобальную финансовую конференцию. Бывали там?

Конечно, не бывал. Дядюшка Нед служил в страховой компании администратором в уокингском отделении и не добрался даже до центрального офиса, что уж говорить о Глобальных конференциях! Но он в жизни этого не признает.

— Славные были деньки, — говорит он со смешком, словно катался туда каждый год. — Сделки, выпивка, все такое. Ты же сам знаешь, что на этих конференциях творится, да, Джейк?

— Аминь, — отзывается Джейк, поднимая бокал.

Ну и болтуны. Я-то знаю, что брат едет на эту конференцию только потому, что у кого-то из его приятелей оказалось лишнее приглашение.

— Чего только не бывало у нас на фирме, — говорит дядюшка Нед, выпуская клубы дыма. — Я бы такого мог рассказать…

Он взмахивает сигаретой и сшибает стоящий рядом бокал. Тот разлетается на осколки, и дядюшка раздраженно морщится:

— Пусть кто-нибудь из девчонок приберет.

«Кто-нибудь из девчонок»? Я вся подбираюсь, но тут мама берет Николь за руку.

— Дорогая, — произносит она. — Ты не поможешь?

— А как с администрированием? — обращается дядюшка Нед к Джейку. — Все хорошо?

— Превосходно, — категорично объявляет Джейк. — Столько возможностей открывается!

— Это тебе не пустой звук, — соглашается дядюшка Джейк.

Они разглагольствуют о квалификации и перспективах, но я уже не слушаю. Я смотрю, как Николь убирает осколки. Она безнадежна. Взяла метелку и бестолково машет во все стороны, глядя в мобильник. Она вообще видит, что делает? Разбрасывает стекло по всей комнате. Стекло! Кто-нибудь пораниться может!

Мои пальцы выбивают дробь. Ноги постукивают по полу: шаг вперед, наискось, назад, вперед наискось… Нет, не могу больше.

— Дай сюда. — Я выхватываю у нее из рук метелку. — Осколки нужно завернуть в бумагу.

Я хватаю пустую корзинку из-под хлеба и собираю осколки руками.

— Фикси, ты чудо, — рассеянно роняет Николь. — Ты всегда знаешь, как правильно.

Я хочу послать ее за газетой, но она уже набирает что-то в мобильнике. Придется самой. Я высматриваю осколки на полу с древесным узором и заворачиваю в старую радиопрограмму. И тут надо мной гремит голос Тима:

— Что, Райан вернулся?

Я и не заметила, как Тим вошел. Выпрямляюсь и бросаю:

— Привет!

Но Тим, кажется, не слышит. Смотрит на меня взглядом снайпера, темные волосы прилипли ко лбу. И спрашивает:

— Так вы снова вместе? Вы с Райаном?

Чертов Тим, осрамил меня перед всеми.

— Нет! — радостно верещу я. — То есть не то чтобы это совсем нереально, но…

— Значит, ты считаешь это возможным? — наседает Тим.

— Нет, — сдавленно пищу я.

— Нет, считаешь, — заявляет Николь, оторвавшись от мобильника. — Ты об этом с мамой говорила.

Спасибо тебе большое, Николь. Свернуть бы этот разговор, но Тим не отстает.

— И долго вы были вместе?

— Всего-то ничего, — пытаюсь я отшутиться. — Дней десять. Всего ничего. В смысле, он же в Лос-Анджелесе живет, так что…

— Да, — медленно кивает Тим. — Именно в Лос-Анджелесе. Ты понимаешь, что там другие стандарты? Я про женщин и про то, что они с собой делают. Губы, грудь… И они не меняются с возрастом. Ты насколько стала старше после отъезда Райана? На год? По лос-анджелесским меркам это лет десять.

— Выходит, я старая карга? — спрашиваю я. Но тут не отшутишься: у Тима хватка, как у терьера. Вцепляется в глотку и держит, пока кровь не пойдет. Обычно в таких случаях тактично вмешивается Ханна, но сейчас ее не видно. Куда она провалилась?

Словно в ответ на мой вопрос раздается звонок в дверь, и из холла доносится голос Ханны:

— Я открою!

Пауза, и вот он, трубный глас:

— Ого, Райан! Добро пожаловать!

Все с любопытством разворачиваются ко мне. И я с ужасом соображаю, как выгляжу: торчу посреди комнаты с метлой в руках, даже блеск на губах подновить некогда, и… о господи, вот он!

Он на пороге. Его загар, выгоревшие на солнце волнистые волосы и поношенная футболка затмевают все вокруг. Он идет ко мне, и в комнате воцаряется тишина. А я и подавно дышать не могу. Только в голове отчаянно бьется: «Фикси, держи себя в руках! Не поддавайся надеждам…»

Боже, как он красив. Он блистателен.

— Привет, Фикси! — Он покровительственно улыбается, устремив на меня небесно-калифорнийский взгляд. — Я по тебе соскучился.

И среди повисшей тишины он сексуальным жестом вынимает заколку из моих волос, давая им рассыпаться по плечам.

«Не надо!» — хочу завопить я, но уже поздно. При виде наполовину завитой, наполовину прямой шевелюры у Райана глаза лезут на лоб — и в этом нет ничего удивительного. Я вижу в зеркале свое отражение — вид и правда странный.

Я краснею, а за спиной раздается смешок. Просто отпад. Целый год ждать Райана — и встретить его таким чучелом.

Но я и не успеваю ничего объяснить, когда Райан обхватывает ладонями мой подбородок. Несколько мгновений безмолвно смотрит на меня и крепко целует. Будто плевать ему на мою прическу, и никто, кроме меня, ему не нужен. Сквозь шум в ушах я слышу изумленное восклицание Николь и ворчание Тима:

— Вот черт!

Наконец мы отстраняемся друг от друга. Я чувствую, что все взгляды устремлены на нас, и собираю волю в кулак, чтобы беззаботно бросить:

— С приездом, Райан! Надолго на этот раз? На денек?

Мгновение Райан молча смотрит на меня, уголки рта подергиваются, словно на языке у него вертится какая-то шутка. А потом говорит:

— Вообще-то я вернулся.

— Вижу, — шутливо, в тон ему, отвечаю я.

— Да нет, я вообще вернулся. — Он обводит взглядом толпу гостей, следящих за происходящим. — С Лос-Анджелесом покончено. Я здесь навсегда.

Он — что?!

Я смотрю на него, и в висках стучит кровь. Я не въезжаю в его слова. Или не верю им. Навсегда? Он вернулся навсегда? Я отчаянно пытаюсь подыскать какой-нибудь остроумный ответ, но в горле все пересохло.

— Давай я тебе что-нибудь выпить принесу, — выдавливаю я, и в глазах Райана вспыхивают искорки: понял, в каком я смятении.

— Да, — говорит он и целует мне руку. — Принеси, пожалуй.

Я плетусь к столу с напитками, так и не опомнившись. Я и не мечтала, что он вернется в Англию совсем. Даже в мыслях такого не держала.

И только когда я вытаскиваю из корзины со льдом бутылку пива, на меня наконец накатывает головокружительная радость. Чудес не бывает, я знаю. Но в этот волшебный день одно все-таки произошло!