Когда я был маленьким, у нас была война…

Станислав Олефир (2022)

Станислав Олефир — из того поколения, которое играло не в «войнушку» — только в «войну»: не могло легко мысленно относиться к этому слову. Победу они праздновать не умели — как можно радоваться дню, унёсшему жизнь отца, крёстного, деда, дяди? Но при всей их серьёзности «младшие дети войны» сохранили о страшных годах не одни лишь пугающие воспоминания: остались в их памяти и эпизоды поразительно светлые, иногда даже смешные. В коллекции зарисовок под общим названием «Когда я был маленьким, у нас была война…» как будто сплелись воедино все приметы эпохи. Коллективизация и немецкое наступление, освобождение села и послевоенный голод, «враги народа» и пленные — всё это в книге есть, и всего этого здесь нет. Об определяющих исторических событиях Станислав Олефир рассказывает в кратких очерках с помощью историй простых людей, избегая громких слов и обобщений. А поскольку жизнь в селе, где происходит действие, немыслима без животных, они становятся героями чуть ли не половины рассказов: друзья-собаки, безголосые куры и славный поросёнок Шерстюк, ловко обегающий мины в поисках картошки, оказываются не менее интересны, чем люди. Жизнь оккупированного немцами украинского села показана глазами мальчишки 4–7 лет, для которого одинаково значимы любые события. Неожиданно подаренный немецким солдатом коробок спичек или пробивающая копытами дырки в крыше землянки коза — образы, в равной мере трогающие детскую душу. Война обнажает всё самое важное и скрывает сиюминутное, наносное, — проза Станислава Олефира даёт это прочувствовать в полной мере. Станислав Михайлович родился в Запорожье в 1938-м, более 40 лет прожил в Магаданской области, на Чукотке и Камчатке, умер под Санкт-Петербургом в 2015-м. По профессии он был агрономом и педагогом-химиком, а по призванию — охотником и путешественником, поэтому большинство его книг — о тайге, Крайнем Севере, диких животных, с ними он был знаком не понаслышке. Сборник, который вы держите в руках, в этом смысле уникален: действие происходит совсем в других местах, в другие времена, и в центре внимания здесь прежде всего люди. Издание дополнено иллюстрациями Алексея Капнинского (Капыча) — лёгкими, стилистически выверенными, нарочито детскими: кажется, будто создал их сам главный герой.

«Хенкель» и «Ястребок»

Когда Капки не стало, ее сарайчик вычистили, побелили, и получилась замечательная комната. Конечно, без печки, да и козий запашок остался, но это не важно. Мы там мастерили рогатки, резались в карты, рассказывали друг другу всякие истории.

Когда захолодало, в Капкином сарайчике стали ночевать нищие. Их во время войны хватало. Нам самим есть нечего, а они ходят от двора ко двору и просят: «Подайте ради Христа!» Женщин наша мама привечала не очень: «Бог подаст! У меня голодных детей полная хата», — и до свиданья! Зато со стариками делилась последней крошкой. Зазовет в хату, нальет горячего супа и, пока тот ест, расспрашивает: где был, что видел? Если поздно, отправляла в сарайчик спать. Там набитые сеном матрац и подушка, какое‑нибудь старое пальто. Чтобы совсем уж не холодно, ставила в сарайчике ведро кипятка. И погреется человек, и лицо сполоснет.

Нищие за это маму любили — бывали случаи, оставляли в сарайчике целую гору всяких кусков. Почему‑то считалось, утром отправляться христарадничать нужно только с пустой сумкой. Конечно, оставляли нам куски не так и часто, но мы с Инной, лишь только нищий заворачивал в нашу хату, тайком подглядывали: топорщится ли его сумка?

Но главное не это; главное были истории, которые рассказывали нищие. Чаще всего они были о том, как мать неожиданно находила среди беженцев потерянных детей, жена встречала мужа, а мать — раненого сына. Помню, всех поразила история, как одной женщине приснился домик в Запорожье, где лежит ее раненый муж. Она добралась до города, нашла домик, а раненый муж и в самом деле там! Забрала, отвезла в село, живет — не нарадуется.

Были, конечно, истории о зверствах немцев. Один пьяный немец забыл свой ранец в одной хате, а отправился искать в соседнюю. Никакого ранца, понятно, не нашел и перестрелял всю семью. И взрослых, и детей. В другом селе немец сам уронил гранату, она и взорвалась. Тоже на людях зло согнали. Сожгли половину села.

А однажды нищий старик, которого мама уважительно называла Иван Макарович, рассказал о ночном бое под Миусом. Фашистские самолеты бомбили наши позиции, а утром люди увидели на колхозном поле два разбившихся самолета: немецкий «хенкель» и наш «ястребок». У фашистского самолета пять летчиков, настоящая пушка, шесть пулеметов, а у нашего летчика — всего один пулемет. Может, «ястребок» специально врезался в «хенкель», может, просто столкнулись в темноте или их сбили зенитки — сказать трудно. «Хенкель» упал на землю и взорвался, а наш только раскололся пополам. Ни горючего у него, ни патронов. Чему взрываться? Лежит летчик живой и даже улыбается. Немцы погрузили его в машину и увезли.

Люди, конечно, говорят, что «ястребок» врезался специально. Может, немцы его семью убили, вот и отомстил.

О том, что «хенкель» мог тоже таранить «ястребок», никто даже не заикнулся. Чего ему защищать на нашей земле?

Но самое интересное не это. Самое интересное то, что полицаи из интендантской команды тоже рассказывали об этом случае. Староста отправил их по хатам записывать, у кого остался какой скот. Зашли и к нам. У нас в корзине под кроватью две безголосые курицы, и всё. Не хватало еще немцев кормить!

Полицаи хорошо знали нашу маму, относились к ней уважительно и тоже рассказали о битве «ястребка» с «хенкелем».

— Наш истребитель специально в немецкий бомбардировщик врезался, — уверенно заявил старший полицай. — Это «пойти на таран» называется. Русские летчики на таран еще в Первую мировую ходили. Многие даже после этого живыми оставались. Нужно только винтом по хвосту ударить — и в сторону. А этому не повезло или не хватило горючего еще один заход сделать. «Хенкель»-то из пулемета взять трудно.

Когда полицаи ушли, мама горестно вздохнула и сказала тетке Олянке, вместе с которой мы жили всю войну:

— Вот и разберись с людьми. Гитлеру служат, а за наших сердце болит. Ты же сама слышала, как этому летчику завидуют. Несчастные мужики! — Затем улыбнулась и добавила: — Ты, Оля, заметила, этот полицай мне рассказывал, словно урок отвечал. Наверное, неплохо учился.