Брокен-Харбор

Тана Френч, 2012

Детектив из знаменитого Дублинского цикла. В маленьком поселке-новостройке, уютно устроившемся в морской бухте с живописными видами, случилась леденящая душу трагедия. В новеньком, с иголочки, доме жило-поживало молодое семейство: мама, папа и двое детей. Но однажды милое семейное гнездышко стало сценой дикого преступления. Дети задушены. Отец заколот. Мать тяжело ранена. Звезда отдела убийств Майкл Кеннеди по прозвищу Снайпер берется за это громкое дело, рассчитывая, что оно станет украшением его послужного списка, но он не подозревает, в какую сложную и психологически изощренную историю погружается. Его молодой напарник Ричи также полон сыщицкого энтузиазма, но и его ждет путешествие по психологическому лабиринту, выбраться из которого прежним человеком ему не удастся. Расследование, которое поначалу кажется простым, превратится в сложнейшую головоломку с непростыми нравственными дилеммами. Блестящий психологический детектив о том, что глянцевая картинка зачастую скрывает ужасающие бездны.

5

Соседей, которые жили в другом конце улицы, не было дома — разъехались на работу или еще куда. Купер тоже отбыл — вероятно, в больницу, взглянуть на то, что осталось от Дженни Спейн. Не было и фургона морга, трупы отправились в ту же больницу и будут дожидаться внимания Купера всего в паре этажей от палаты Дженни — если, конечно, она до сих пор жива.

Криминалисты продолжали усердно работать. Ларри помахал мне из кухни:

— Иди-ка сюда, юноша. Погляди на это.

“Этим” оказались пять мониторов радионянь, покрытых черным порошком для выявления отпечатков, разложенных по прозрачным пакетикам для вещдоков и аккуратно выложенных на кухонном столе.

— Пятый аппарат я нашел вон в том углу, под грудой детских книжек, — торжествующе заявил Ларри. — Его светлость желает видеокамеры, его светлость их получает. Хорошие, кстати. Я, конечно, не специалист по детскому оборудованию, но, по-моему, это хай-энд. Поворачивающийся объектив, переменный фокус, при свете дают цветную картинку, в темноте — монохромную в инфракрасном режиме, а по утрам, поди, яйца пашот варят… — Радостно щелкая языком, Ларри провел двумя пальцами вдоль ряда мониторов, выбрал один и нажал на кнопку включения через пластиковый пакет. — Угадай, что это. Ну же, угадай.

Загорелся черно-белый экран; по краям — сгрудившиеся серые цилиндры и прямоугольники, плавающие белые пылинки, в середине — бесформенное темное пятно.

— Капля?^[5]

— Я сначала тоже так подумал, но потом Деклан — вон он, Деклан, помаши добрым дядям… Деклан заметил, что шкафчик чуть-чуть приоткрыт, и заглянул внутрь. Угадай, что он нашел?

Ларри эффектным жестом распахнул шкафчик:

— Полюбуйся!

На секунду показалось кольцо зловещих красных огоньков, но потом померкло и исчезло. Камера была прикреплена ко внутренней стороне дверцы, похоже, с помощью целого рулона клейкой ленты. Коробки с хлопьями и жестянки с горошком сдвинуты к краям полок. За ними кто-то пробил в стене дыру размером с тарелку.

— Что за черт? — спросил я.

— Придержи коней, сначала посмотри сюда.

Еще один монитор. Те же размытые монохромные тени: косые балки, банки с краской и какое-то шипастое, плохо различимое механическое приспособление.

— Чердак?

— Он самый. А эта штука на полу — капкан. Для ловли животных. И это тебе не безобидная мышеловочка. Я не специалист по дикой природе, но, похоже, такой штуковиной можно пуму поймать.

— Приманка в ней есть? — спросил Ричи.

— А он мне нравится, — сказал мне Ларри. — Толковый юноша, зрит в корень. Далеко пойдет. Нет, детектив Курран, к сожалению, приманки нет, поэтому остается неизвестным, кого они пытались поймать. Под самой крышей есть дыра, в которую кто-то мог забраться, — нет, Снайпер, рано радуешься, человек в нее не пролезет; может, лиса, которая соблюдает диету, там и протиснется, но точно не зверюга, на которую нужен медвежий капкан. Мы проверили чердак на отпечатки лап и экскременты, однако там какали разве что пауки. Если в доме и водились вредители, то очень осторожные.

— Отпечатки есть? — спросил я.

— О боже мой, отпечаткам несть числа. Отпечатки на всех камерах, и на капкане, и на загородке лаза на чердак. Однако юный Джерри утверждает — правда, не для протокола, — что на очень предварительный взгляд нет оснований сомневаться, что они принадлежат твоей жертве, — этой жертве, конечно, а не ребятишкам. То же самое с отпечатками ботинок на чердаке: взрослый мужчина, размер обуви такой же, как у нашего парня.

— А как насчет дыр в стенах — вокруг них что-нибудь есть?

— Опять же, тьма отпечатков. Ты, похоже, не шутил, когда предупреждал, что нам придется потрудиться. Судя по размерам, многие из них принадлежат детям — они лазили везде. Большинство остальных, опять же по словам Джерри, скорее всего, оставлены жертвой, но это нужно подтвердить в лаборатории. Навскидку я бы сказал, что жертвы сами проделали дыры и к прошлой ночи это отношения не имеет.

— Ларри, посмотри на их дом. Я парень аккуратный, но моя квартира не была в таком прекрасном состоянии с тех самых пор, как я в нее въехал. Люди поддерживали уют — они даже бутылочки с шампунем по линейке расставляли. Спорю на полтинник, что ты здесь ни пылинки не найдешь. Зачем столько усилий, зачем содержать дом в идеальном порядке — и проламывать дыры в стенах? И, раз уж без дыр было не обойтись, почему нельзя потом их заделать или хотя бы прикрыть?

— Люди — психи, все как один. Тебе ли, Снайпер, не знать, — сказал Ларри. Он уже терял интерес: ему важно, что произошло, а не почему. — Я только говорю, что если дыры проделал кто-то посторонний, то либо с тех пор стены протерли, либо этот кто-то работал в перчатках.

— Еще что-нибудь вокруг дыр есть — кровь, следы наркотиков?

Ларри покачал головой:

— Крови нет ни внутри дыр, ни вокруг, не считая капель, которые брызнули во время резни. Остаточных следов наркотиков не нашли, но если ты думаешь, что мы могли их упустить, я вызову собаку.

— Пока повремени, если другие улики не укажут в том же направлении. А среди кровавых следов нет отпечатков, которые могут принадлежать нашим жертвам?

— Ты видел этот кавардак? Сколько, по-твоему, мы здесь? Спроси меня снова через неделю. Сам видишь, кровавых отпечатков ног тут хватит на маршевый оркестр графа Дракулы, но большинство наверняка оставили неуклюжие лапищи полицейских и санитаров. Будем надеяться, что немногие отпечатки, имеющие непосредственное отношение к преступлению, к тому времени успели достаточно подсохнуть, чтобы сохраниться после их топотни. То же с кровавыми отпечатками ладоней: их полно, но есть ли среди них стоящие, можно только гадать.

Ларри попал в свою стихию, он обожает трудности и любит поворчать.

— Ларри, если кто-то и может их восстановить, то только ты. Телефонов, принадлежавших жертвам, не видно?

— Твое слово — закон. Ее мобильник лежал на прикроватном столике, его — на столе в прихожей; мы упаковали и стационарный — просто так, по приколу — и компьютер.

— Прекрасно, отправьте все это в отдел по борьбе с компьютерной преступностью. А ключи?

— Полный комплект в ее сумке, на столе в прихожей: два ключа от входной двери, ключ от черного хода, ключ от машины. Еще один полный комплект в кармане его пальто. Запасной комплект в ящике стола в прихожей. Ручка “Голден-Бэй Ризорт” пока не нашлась, но если что — мы тебе сообщим.

— Спасибо, Ларри. Если не возражаешь, мы пороемся на втором этаже.

— А я-то боялся, что это будет очередной скучный передоз, — радостно бросил Ларри нам вслед. — Спасибо, Снайпер. За мной не заржавеет.

* * *

Спальня Спейнов отливала уютной, нежной позолотой: задернутые занавески защищали от истекающих слюной соседей и журналистов с телеобъективами, однако ребята Ларри, сняв отпечатки с выключателей, оставили свет гореть — для нас. В воздухе стоял не поддающийся определению домашний запах обжитой комнаты — едва ощутимая нотка шампуня, лосьона после бритья, кожи.

Вдоль одной стены встроенный гардероб, а по углам — два комода кремового цвета с изогнутыми боками, обработанные наждачкой для эффекта старины. На комоде со стороны Дженни три фотографии в рамках. На двух — пухлые краснолицые младенцы, посередине — снимок со свадьбы, сделанный на лестнице какого-то крутого загородного отеля. На Патрике смокинг и розовый галстук, в петлице розовая роза. Дженни в облегающем платье со шлейфом, лежащим на ступенях, букет розовых роз, много темного дерева, через вычурное окно на лестничной площадке пробиваются клинья солнечного света. Дженни красивая — по крайней мере, была: среднего роста, стройная, длинные светлые волосы уложены в какую-то замысловатую конструкцию на макушке. Патрик тогда был на пике формы — широкая грудь, плоский живот. Одной рукой он обнимал Дженни, и оба улыбались до ушей.

— Начнем с комодов, — сказал я и направился к тому, что стоял со стороны Дженни.

Если кто-то из этой пары и хранил секреты, то она. Мир был бы другим — намного сложнее для нас и намного проще для пребывающих в блаженном неведении мужей, — если бы женщины просто выбрасывали вещи.

В верхнем ящике хранилась главным образом косметика, а также упаковка с противозачаточными — понедельничной таблетки нет, Дженни придерживалась графика — и синяя бархатная шкатулка для драгоценностей. Дженни была неравнодушна к украшениям: в шкатулке лежали и дешевые побрякушки, и несколько изящных вещиц, которые показались мне довольно дорогими, — моя бывшая жена любила камушки, так что в каратах я разбираюсь. Кольцо с изумрудом, о котором упоминала Фиона, на месте, в потертой черной коробочке, — ждало, пока Эмма подрастет.

— Смотри, — сказал я.

Ричи оторвал взгляд от ящика с нижним бельем Патрика. Он действовал быстро и аккуратно — встряхнув каждую пару трусов, бросал ее в кучу на пол.

— Значит, не ограбление, — сказал он.

— Видимо, нет. По крайней мере, не профессиональное. Если что-то идет не так, любитель может испугаться и сбежать, но профессионал — или коллектор — не уйдет без того, за чем пришел.

— Любитель не годится. Как мы и предполагали, это не случайное преступление.

— Верно. Предложишь версию, в которую вписывается все, что у нас есть?

Ричи развернул несколько пар носков и кинул их в кучу, собираясь с мыслями.

— Незваный гость, про которого говорила Дженни, — сказал он чуть погодя. — Допустим, он сумел снова проникнуть в дом — возможно, даже не единожды. Фиона сама признала, что Дженни не стала бы ей об этом рассказывать.

Никаких презервативов, припрятанных на дне шкатулки с украшениями, никаких блистеров с транквилизаторами среди кисточек для макияжа.

— Однако Дженни сказала Фионе, что включит сигнализацию. Как он с ней справился? — спросил я.

— Но ведь в первый раз он с замками управился. Похоже, Патрик считал, что он забирался через чердак — например, из соседнего дома. Возможно, он был прав.

— Если бы Ларри и его ребята нашли на чердаке подходящий лаз, они бы нам сообщили. Ты же слышал, они везде искали.

Ричи начал аккуратно складывать носки и трусы обратно в ящик. Обычно мы не заботимся о том, чтобы оставлять место преступления в идеальном порядке, и я не мог понять — то ли он думал, что Дженни сюда вернется, что, учитывая шансы продать дом, было довольно вероятно, то ли полагал, что Фионе придется разбирать вещи. В любом случае ему стоит остерегаться излишней сострадательности.

— Ладно, значит, наш парень разбирается в сигнализациях, — сказал он. — Возможно, он с ними работает. Возможно, именно так он и выбрал Спейнов: установил им сигнализацию, помешался на них…

— Согласно брошюре, дом продавался вместе с сигнализацией, так что она была здесь еще до того, как они заселились. Сынок, ты же не в фильме “Кабельщик”.

Белье в ящике Дженни было аккуратно разложено: сексуальное для особых случаев, удобное белое — для спорта и бело-розовое в рюшечках — должно быть, повседневное. Никаких выкрутасов, никаких игрушек — видимо, Спейны предпочитали старый добрый секс.

— Но давай на секунду допустим, что наш парень каким-то образом пробрался в дом. Что дальше?

— Он начинает наглеть, пробивает дыры в стенах. Такое от Патрика уже не скроешь. Может, Патрик думает так же, как и Дженни: лучше узнать, в чем дело, лучше поймать этого парня, чем отпугнуть его или сделать дом неприступным, — поэтому устанавливает наблюдение в местах, где, как ему кажется, побывал злоумышленник.

— Значит, капкан на чердаке предназначен для человека — чтобы поймать с поличным и задержать до нашего приезда.

— Или до тех пор, пока Патрик с ним не разберется. Смотря по обстоятельствам, — сказал Ричи.

Я поднял брови:

— Сынок, да у тебя извращенный ум. Это хорошо. Главное — не слишком увлекайся.

— Когда кто-то пугает твою жену, угрожает детям… — Ричи встряхнул пару штанов цвета хаки; рядом с его костлявой задницей они выглядели огромными, словно принадлежали супергерою. — Не удивлюсь, если у него зачесались кулаки.

— Да, звучит довольно гладко. — Я задвинул ящик с бельем Дженни. — Остается только один вопрос: почему?

— Почему он нацелился на Спейнов?

— Почему вообще всё? Это же несколько месяцев слежки, чтобы закончить массовым убийством. Зачем выбирать эту семью? Зачем вламываться к ним ради пары ломтиков ветчины? Зачем снова вламываться и пробивать стены? Зачем переходить к убийствам? Зачем рисковать, начиная с детей? Зачем душить их, но потом резать взрослых? Зачем все это?

Ричи выудил из заднего кармана штанов Патрика пятьдесят центов и по-детски пожал плечами, вздернув их до самых ушей:

— Может, он псих.

Я прекратил разбирать белье.

— Так и напишешь в деле для прокурора? “Ну фиг знает, может, он псих ненормальный”?

Ричи покраснел, но на попятный не пошел.

— Не знаю, как это называется у врачей, но вы же понимаете, о чем я.

— Вообще-то, сынок, не понимаю. “Псих” — это не мотив, разновидностей психов полным-полно, но большинство не склонны к насилию, и у каждого есть своя логика, пусть и неясная таким, как мы с тобой. Никто не убивает целую семью только потому, что нашло психованное настроение.

— Вы попросили выдвинуть версию, в которую вписывается все, что у нас есть. Ничего лучше я придумать не могу.

— Версия, построенная на аргументе “потому что он псих”, — это не версия, а дешевая отмазка. И леность мысли. Детектив, я ожидал от тебя большего.

Я отвернулся и снова принялся разбирать комод, но почувствовал, что он замер.

— Выкладывай, — сказал я.

— Я сказал этой Гоган, что ей не стоит беспокоиться насчет маньяков, только для того, чтобы она не обзванивала всякие ток-шоу, но на самом деле у нее есть все основания для страха. Не знаю, каких терминов вы от меня хотите, но если этот парень — псих, то никому и не нужно нарываться на неприятности, он сам их обеспечит.

Я задвинул ящик, прислонился к комоду и сунул руки в карманы.

— Несколько веков назад жил один философ, который считал, что самое простое решение — всегда самое верное. Не самое легкое, а такое, для которого требуется минимальное количество дополнительных допущений. Как можно меньше всяких “если” и “может быть”, как можно меньше неизвестных парней, которые волею случая очутились в гуще событий. Видишь, куда я клоню?

— Вы считаете, что никакого чужака не было, — ответил Ричи.

— Неправильно. Я считаю, что у нас есть Патрик и Дженнифер Спейн, — и любая версия, в которой участвуют они, требует меньше допущений, чем остальные. Подоплека случившегося кроется либо снаружи, либо внутри. Я не говорю, что чужака не было. Я говорю, что даже если убийца пришел снаружи, проще всего исходить из предпосылки, что причина находилась внутри.

— Погодите… — помотал головой Ричи. — Вы же сказали, что не исключаете версию с чужаком. А та загородка на чердаке? Вы сами предположили, что она нужна для поимки парня, который продырявил стены. Что…

Я вздохнул:

— Ричи, когда я говорил “чужак”, я имел в виду человека, который одолжил Патрику Спейну деньги на азартные игры. Человека, с которым Дженни трахалась на стороне. Я имел в виду Фиону Рафферти, а не гребаного Фредди Крюгера. Разницу улавливаешь?

— Да. — Ричи ответил ровным голосом, но, судя по тому, как напряглась его челюсть, уже начал раздражаться. — Улавливаю.

— Я знаю, что это дело кажется — как ты его назвал? — жутковатым. Знаю, что в таких обстоятельствах воображение запускается на полную катушку. Тем важнее не терять голову. Самое вероятное решение было у нас еще по дороге сюда — банальное убийство с самоубийством.

— Это не банально. — Ричи указал на дыру над кроватью. — Для начала.

— Откуда ты знаешь? Может, избыток свободного времени действовал Патрику Спейну на нервы и он решил заняться ремонтом. Может, как ты и предположил, здесь какая-то проблема с проводкой и он попытался сам все починить, чтобы не платить электрику, — этим можно объяснить и выключенную сигнализацию. Может, в доме действительно завелась крыса, Спейны ее поймали и оставили капкан на случай, если набегут ее товарки. Может, дыры увеличиваются каждый раз, когда мимо проезжает машина, и Спейны хотели заснять это на видео, чтобы потом предъявить запись на судебном процессе против строителей. Вполне возможно, что все странности в этом деле сводятся к дефектам при строительстве.

— Вы так думаете? Серьезно?

— Ричи, друг мой, я думаю, что воображение — опасная вещь. Правило номер шесть, или какое оно там по счету: выбирай скучную версию, которая требует наименьшего напряжения воображения, и не ошибешься.

С этими словами я продолжил копаться в футболках Дженни Спейн. Некоторые бренды были мне знакомы — у нее и моей бывшей оказались одинаковые вкусы. Через минуту Ричи покачал головой и, крутанув пятидесятицентовик на комоде, начал складывать штаны Патрика. На какое-то время мы оставили друг друга в покое.

Секрет, которого я ждал, нашелся в глубине нижнего ящика — комок, засунутый в рукав розового кашемирового кардигана. Когда я встряхнул рукав, что-то запрыгало по толстому ковру — маленький твердый предмет, плотно завернутый в салфетку.

— Ричи, — позвал я, но он уже отложил джемпер и подошел взглянуть.

Это был круглый значок — дешевый металлический пустячок из тех, какие можно купить в киоске, если одолевает непреодолимое желание нацепить на себя лист марихуаны или название музыкальной группы. Местами краска уже облезла, но когда-то значок был голубым; с одной стороны — улыбающееся желтое солнце, с другой — нечто белое, похожее то ли на воздушный шар, то ли на воздушного змея. Посередине — надпись пухлыми желтыми буквами: “Я ХОЖУ К «ДЖО-ДЖО»!”

— Ну как тебе? — спросил я.

— По-моему, какая-то банальщина, — ответил Ричи и серьезно посмотрел на меня.

— По-моему, тоже, однако он лежал в довольно небанальном месте. С ходу придумаешь банальную причину, по которой он тут очутился?

— Его спрятал кто-то из детей. Некоторые дети обожают прятать все подряд.

— Возможно. — Я перевернул значок в ладони. На булавке виднелись две тонкие полоски ржавчины — там, где она долго была воткнута в один и тот же кусок ткани. — А все-таки интересно, что это такое. Название “Джо-Джо” тебе ни о чем не говорит?

Он покачал головой:

— Коктейль-бар? Ресторан? Детский сад?

— Может быть. Никогда о нем не слышал, но значок не выглядит новым, так что заведение могло давным-давно закрыться. Или оно на Мальдивах или в другом месте, где они отдыхали. Не ясно только, зачем Дженни Спейн понадобилось его прятать. Что-нибудь подороже я бы принял за подарок от любовника, но значок?

— Если она очнется…

— Мы спросим ее, в чем тут дело. Правда, не факт, что она нам расскажет.

Я снова завернул значок в салфетку и нашел пакет для вещдоков. С комода мне улыбалась Дженни, умостившаяся в объятиях Патрика. Даже с этой мудреной прической и под слоями макияжа она выглядела невероятно молодой. Лицо, светящееся ликованием, говорило, что замужняя жизнь для нее была подернута золотистой дымкой. И жили они долго и счастливо.

* * *

Настроение у Купера улучшилось — видимо, потому, что в деле открывались новые глубины чернухи. Он позвонил мне из больницы, как только осмотрел Дженни Спейн. К тому времени мы с Ричи перешли к гардеробу, где нас ждало примерно то же самое: множество вещей, в большинстве своем не дизайнерских, но модных — например, у Дженни три пары уггов. Никаких наркотиков, денег и мрачных секретов. На верхней полке гардероба Патрика мы нашли старую жестяную коробку из-под печенья, внутри несколько сухих стебельков, обглоданная морем деревяшка со следами зеленой краски, горстка камушков и выбеленных ракушек — подарки от детей, собранные на берегу моря.

— Детектив Кеннеди, вам будет приятно узнать, что оставшаяся в живых жертва по-прежнему остается в живых.

— Доктор Купер. — Я включил громкую связь и вытянул руку с телефоном в направлении Ричи; он опустил пригоршню галстуков Hugo Boss и стал слушать. — Спасибо, что позвонили. Как она?

— По-прежнему в критическом состоянии, но, по мнению ее врача, у нее отличные шансы выжить.

“Ура!” — сказал я Ричи одними губами. Тот скорчил какую-то неопределенную гримасу: хорошая новость для нас, а для Дженни Спейн — не очень.

— Я с ним согласен, хотя живые пациенты и не являются моей специальностью.

— Можете рассказать нам о полученных ею повреждениях?

Повисла пауза: Купер раздумывал, не заставить ли меня дожидаться официального отчета, но хорошее настроение победило.

— Ей было нанесено множество ранений, некоторые правомерно охарактеризовать как значительные. Резаная рана от правой скулы до правого угла рта. Колотая рана: лезвие наткнулось на грудину и полоснуло по правой груди. Колотая рана пониже правой лопатки. Колотая рана в живот, справа от пупка. Кроме того, небольшие порезы на лице, шее, груди и руках — все они будут подробно описаны и отмечены на схеме в моем отчете. Орудием послужил однолезвийный клинок или клинки — весьма вероятно, те же, которыми были нанесены ранения Патрику Спейну.

Когда кто-то уродует лицо женщине, особенно молодой и хорошенькой, это почти всегда личное. Краем глаза я снова увидел улыбку и букет розовых роз — и отвернулся.

— Кроме того, травма левой затылочной части головы предположительно тупым тяжелым предметом, ударная поверхность которого примерно соответствует по форме и размерам мячу для гольфа. На обоих запястьях и предплечьях свежие синяки, форма и расположение которых указывают на то, что потерпевшую удерживали за руки. Следов сексуального насилия нет, и в последние сутки она не имела половых контактов.

Кто-то оторвался на Дженни Спейн по полной.

— Насколько сильным должен был быть нападавший или нападавшие? — спросил я.

— Судя по краям ран, оружие было чрезвычайно острым, а это означает, что для нанесения колотых и резаных ран не требовалось особой силы. Что касается тупой травмы головы, то тут все зависит от оружия — например, если она действительно была бы нанесена мячом для гольфа, который нападавший держал в руке, ему потребовалось бы вложить в удар значительную силу. Если же мяч был бы помещен, скажем, в длинный носок, то силу заменило бы ускорение, и такой удар мог бы нанести даже ребенок. Впрочем, синяки на запястьях свидетельствуют о том, что действовал не ребенок, — в ходе борьбы пальцы нападавшего соскальзывали, поэтому точно определить размеры его ладоней невозможно, но я могу вас уверить, что на миссис Спейн напал взрослый человек.

— Могла ли потерпевшая сама нанести себе эти повреждения?

Перепроверяй все, даже то, что кажется очевидным, иначе за тебя это сделает адвокат защиты.

— Только в высшей степени талантливый потециальный самоубийца, — Купер снова заговорил голосом заклинателя недоумков, — мог бы пырнуть себя под лопатку, ударить себя по затылку, а затем, за долю секунды до потери сознания, спрятать оба орудия так тщательно, чтобы их не нашли по крайней мере в течение нескольких часов. За отсутствием доказательств того, что миссис Спейн — высококлассная гимнастка и фокусница, нанесение повреждений самой себе, вероятно, можно исключить.

— Вероятно? Или точно?

— Если вы мне не верите, детектив Кеннеди, — любезно сказал Купер, — не стесняйтесь, попробуйте осуществить это чудо ловкости сами. — И отключился.

Пока я говорил, Ричи напряженно размышлял, размеренно почесывая за ухом.

— Итак, Дженни исключается, — сказал он.

Я убрал телефон в карман пиджака.

— Но не Фиона: если она по какой-то причине напала на Дженни, то вполне могла изуродовать ей лицо. Возможно, ей осточертело всю жизнь считаться сестрой-дурнушкой. Пока-пока, старшая сестра, похоронят тебя в закрытом гробу, и больше ты не первая красавица в семье.

Ричи задумчиво взглянул на свадебное фото.

— На самом деле Дженни не красивее Фионы. Просто более ухоженная.

— А это одно и то же. Если они вместе ходили по клубам, я могу точно сказать, кому из них доставалось все мужское внимание, а кто был утешительным призом.

— Но это же свадьба. Не каждый же день Дженни так расфуфыривается.

— Ставлю что угодно, что каждый. Тут, в ящике, косметики больше, чем Фиона за всю жизнь использовала. Каждая шмотка в гардеробе Дженни Спейн стоит дороже, чем весь прикид ее младшей сестры, и Фионе это прекрасно известно — помнишь ее замечание про дорогую одежду Дженни? Все просто: Дженни — красотка, Фиона — нет. И, раз уж речь зашла о мужском внимании, вспомни, как горячо Фиона заступалась за Патрика. По ее словам, они трое давно знакомы, и я бы хотел поподробнее узнать, что там за предыстория. Я видел и не такие любовные треугольники.

Ричи кивнул, продолжая разглядывать фото.

— Фиона маленькая. По-вашему, она могла прикончить такого здоровяка, как Патрик?

— С помощью острого ножа и элемента неожиданности? Да, думаю, что могла. Я не говорю, что она главная подозреваемая, но и вычеркивать ее из списка еще рано.

Когда мы вернулись к обыску, Фиона поднялась еще на пару строчек в списке: в глубине гардероба Патрика, за полкой для обуви, обнаружился клад — крепкая серая коробка для хранения документов. С глаз долой — она не сочеталась с интерьером, — но из сердца не вон: Спейны хранили в идеальном порядке все документы за последние три года. Я готов был расцеловать коробку. Если бы пришлось выбирать один-единственный способ изучить жизнь жертвы, я бы без колебаний выбрал финансовую информацию. В электронной переписке, дружеских разговорах и даже в дневниках люди постоянно втирают очки, но выписки по их кредиткам не врут никогда.

Позже, когда все это добро приедет в отдел, мы успеем с ним тщательно ознакомиться, однако общее представление я хотел получить уже сейчас. Мы сели на кровать — Ричи на секунду замялся, словно боясь ее испачкать или испачкаться сам, — и разложили вокруг себя бумажки.

Сверху лежало самое важное: четыре свидетельства о рождении, четыре паспорта, свидетельство о браке. У Спейнов была страховка — действующая, — по которой в случае смерти одного из супругов погашалась ипотека. Еще один полис — двести штук на Патрика и сто на Дженни, — но срок его действия истек летом. По завещанию они оставляли все друг другу; если бы умерли оба, всё, включая опеку над детьми, досталось бы Фионе. На свете полно людей, которые весьма обрадовались бы нескольким сотням тысяч и новому дому, особенно если бы к этой благодати не прилагалась пара детей.

А затем мы перешли к финансовым документам, и Фиона Рафферти упала в списке подозреваемых так низко, что почти скрылась из виду. У Спейнов все было просто — один совместный счет для всех доходов и расходов, что для нас было очень кстати. Как мы и предполагали, они сидели на мели. Бывшие работодатели Патрика отстегнули ему немаленькую компенсацию при сокращении, но с тех пор единственными поступлениями были пособие по безработице и выплаты на детей. А траты не прекращались. В феврале, марте, апреле деньги утекали со счета с той же скоростью, что и раньше. В мае Спейны начали урезать расходы. К августу вся семья уже тратила меньше, чем я один.

Слишком поздно. Ипотека была уже на три месяца просрочена, и Спейны получили два письма от кредиторов — каких-то ковбоев под названием “Пора домой”, — причем второе было гораздо менее любезным, чем первое. В июне они оба перешли на другой мобильный тарифный план — без абонентской платы — и практически перестали кому-то звонить. Телефонные счета за четыре месяца соединены скрепкой — их общей суммы девочке-подростку едва хватило бы на неделю разговоров. В конце июля внедорожник вернулся туда, откуда приехал; они уже месяц не платили за “вольво”, четыре месяца — по кредиткам и вдобавок задолжали полтинник за электричество. Согласно последней банковской выписке, на их счете было триста четырнадцать евро пятьдесят семь центов. Если Спейны и проворачивали мутные делишки, то либо катастрофически бездарно, либо просто блестяще.

Впрочем, даже перейдя в режим экономии, они не отказались от интернета — надо как можно скорее передать их ноутбук в отдел по борьбе с компьютерной преступностью. Может, в реальной жизни Спейны и оказались в изоляции, но к их услугам был целый интернет, а в киберпространстве некоторые рассказывают такое, в чем не признались бы и лучшим друзьям.

Можно сказать, что в каком-то смысле они разорились еще до того, как Патрик потерял работу. Да, он прилично зарабатывал, однако парочка постоянно умудрялась превышать шеститысячный лимит по кредитке, спуская трехзначные суммы в магазинах Brown Thomas и Debenhams^[6] и на нескольких сайтах со смутно знакомыми девчачьими названиями, — а ведь на них висели еще два кредита за машины и ипотека. Только наивные люди полагают, будто банкротами становятся те, чья зарплата не покрывает долги. Любой экономист скажет вам, что банкротство — это состояние души. Кризис кредитования наступил не потому, что однажды утром люди обеднели, а потому что испугались.

В январе, когда Дженни потратила двести семьдесят евро на каком-то сайте под названием Shoe 2 You, у Спейнов все было в ажуре. В июле, когда она не стала менять замки после того, как в дом кто-то проник, у них за душой не было ни цента.

Некоторые люди стойко принимают удар судьбы, мыслят позитивно и изображают благополучие, пока впереди не замаячит просвет, а некоторые ломаются и падают. Безденежье доводит людей до того, о чем они не могли и помыслить, толкает законопослушного гражданина к туманному, осыпающемуся краю, за которым десятки видов преступлений. Оно превращает безобидных, миролюбивых людей в обезумевшие от ужаса клубки из зубов и когтей. Я почти ощущал сырую, словно у гниющих водорослей, вонь страха, доносившуюся из темной глубины шкафа, в котором Спейны держали под замком своих чудовищ.

— Похоже, раскапывать подноготную сестры не потребуется, — сказал я.

Ричи еще раз пролистал банковские выписки и остановился на безнадежной последней странице.

— Иисусе… — покачал он головой.

— Честный парень, жена и дети, хорошая работа, дом — все, как он мечтал. И вдруг на тебе — мир рушится. С работы уволили, машину забрали, дом скоро заберут — а может, и Дженни подумывает забрать детей и уйти, раз он семью не обеспечивает. Это могло довести его до крайности.

— И все это меньше чем за год, — сказал Ричи и положил выписки на кровать рядом с письмами кредиторов, держа их двумя пальцами, словно они радиоактивные. — Да, такое вполне могло случиться.

— Пока у нас слишком много “если”, и вот еще: если ребята Ларри не найдут доказательств того, что убийца — не кто-то из своих, если оружие обнаружится неподалеку и если Дженни Спейн не очнется и не выдаст нам чрезвычайно убедительную историю, злодеем в которой окажется не ее муж… Тогда мы сможем закрыть это дело гораздо раньше, чем предполагали.

В этот момент у меня зазвонил телефон.

— Ну вот, — сказал я, выуживая его из кармана. — Сколько ставишь на то, что один из летунов нашел где-то поблизости оружие?

Звонил Ковбой Мальборо, и от волнения его голос ломался, как у подростка.

— Сэр… — сказал он. — Сэр, вы должны это увидеть.

* * *

Он был на тропинке Оушен-Вью — этот двойной ряд домов между проездом Оушен-Вью и морем едва ли можно было назвать улицей. Когда мы проходили мимо, другие летуны, словно любопытные животные, высовывали головы из проемов в стенах. Ковбой Мальборо помахал нам из окна второго этажа.

У серого блочного дома, оплетенного зелеными сетями ползучих растений, были только стены и крыша. Палисадник зарос высокой, по грудь, сорной травой и утесником, заполонившими подъездную дорожку и пустой дверной проем. Нам пришлось карабкаться по трухлявым строительным лесам, стряхивая с ног стебли, и лезть в брешь окна.

— Я сомневался, нужно ли… — начал Ковбой. — То есть я знаю, что вы заняты, сэр, но вы велели звонить, если найдем что-нибудь интересное. А это…

Кто-то аккуратно и с толком обустроил в верхнем этаже личное логово. Расстеленный спальный мешок — полупрофессиональный, для экспедиций в дикие края — прижат обломком бетона. Плотная полиэтиленовая пленка на окнах защищает от ветра. У стены ровным рядком выстроились три двухлитровые бутылки с водой. В прозрачном пластиковом контейнере — дезодорант, брусок мыла, мочалка, зубная щетка и тюбик зубной пасты. В углу совок и щетка, кругом чистота, ни паутинки. В пакете из супермаркета — прижат еще одним куском бетона — пара пустых бутылок из-под “Люкозейда”, комок оберток от шоколада, засохшие корки сэндвича в смятой фольге. На гвозде, вбитом в балку, — пластиковый капюшон от дождя из тех, что носят старушки. А на спальном мешке, рядом с потертым футляром, — черный бинокль.

Прибор не выглядел особенно мощным, но это и не требовалось — задние окна смотрели прямо на чудесную застекленную кухню Патрика и Дженни Спейн, которая находилась всего в тридцати-сорока футах. Ларри и его ребята там, похоже, обсуждали одно из кресел-мешков.

— Боже милостивый, — пробормотал Ричи.

Я не сказал ни слова: меня распирала такая злость, что наружу мог вырваться только рев. Все, что я знал об этом деле, взлетело в воздух, перевернулось вверх тормашками и рухнуло мне на голову. Это логово — не наблюдательный пункт профессионального убийцы, которого наняли вернуть деньги или наркотики, тот бы заранее все убрал, и мы ни за что не догадались бы, что здесь кто-то побывал. Нет, здесь выслеживал своих жертв псих, о котором говорил Ричи, — человек, который сам приносит неприятности.

Патрик Спейн все-таки был единственным из сотни. Он все делал правильно. Женился на подруге детства, завел с ней двух здоровых детей, купил хороший дом, рвал задницу, чтобы за него расплатиться и под завязку набить его модным барахлом. Он, черт побери, сделал все, что должен был сделать, но потом приперся этот маленький говнюк с дешевым биноклем и разнес все на атомы, а Патрику не оставил ничего, кроме вины.

Ковбой Мальборо встревоженно смотрел на меня, боясь, что снова облажался.

— Так-так-так, — холодно сказал я. — У Патрика появился конкурент.

— Похоже на гнездо сталкера, — сказал Ричи.

— Это оно и есть. Так, всем выйти. Детектив, звони своим приятелям и скажи, чтобы возвращались на место преступления. Пусть не подают виду, что что-то произошло, но уйти они должны сейчас же.

Ричи поднял брови, Ковбой раскрыл было рот, но, взглянув на меня, снова его захлопнул.

— Возможно, прямо сейчас этот парень за нами наблюдает, — сказал я. — Пока это единственное, что мы о нем знаем, — он любит наблюдать. Я вам гарантирую: он все утро крутился неподалеку, хотел увидеть, как нам понравится его работа.

Справа, слева, прямо впереди — ряды глазеющих на нас недостроенных домов. За нашими спинами — пляж, песчаные дюны и заросли шуршащей травы; с обеих сторон — холмы с грядами острых валунов у подножия. Он мог затаиться где угодно. Куда бы я ни повернулся, было чувство, что кто-то целится мне в лоб.

— Не исключено, что наша активность напугала его и заставила временно залечь на дно, — сказал я. — Если нам повезло, то он не видел, что мы нашли его укрытие. Но он вернется — и нам нужно, чтобы он чувствовал себя в безопасности. Потому что при первой же возможности он поднимется сюда. Ради этого. — Я кивнул в сторону ярко освещенной кухни, по которой ходили Ларри и его группа. — Ставлю все до последнего цента: остаться в стороне он не сможет.

Примечания

5

Желеобразное инопланетное существо из одноименного американского фильма ужасов 1988 года.

6

Ирландская и британская сети универмагов.