Носитель фонаря. Альтраум III

Тата Олейник, 2022

Третий том цикла "Альтраум". Запертый в вирутальности Нимис и его друзья продолжают пытаться выжить в суровом мире Альтраума – с переменным успехом. Теперь их задача – оживить то, что ожить не может, для чего им придется спуститься в подземный мир, тем более, что в надземном мире их продолжают преследовать неприятности с длинными шпагами и большими топорами.

Глава 4

Дома мы расселись за столом и принялись изучать добычу. Плотный белый, слегка светящийся металл был именно бальмой. По просьбе недоверчивого Акимыча Гус лихо пробил им обеденный стол, а когда ключ выдернули обратно, никакой дырки не было и в помине.

— С какой вероятностью мы можем предположить, что это ключ от того самого Бальмового Покоя? — спросил я.

— Полагаю, что со стопроцентной, — ответила Ева, — учитывая то, при каких обстоятельствах и у кого мы его получили.

— А жалко слизнявку-то, — вздохнул Акимыч. — Жил себе, жил сотни лет, а потом бах — и помер.

— Это общая доля всех, имеющих дыхание в груди своей, — с важным видом сообщил Лукась.

— Первое, он не жил никаких сотен лет, Альтраум столько не существует, это ложные, внедренные воспоминания. Второе, он уже наверняка возродился каким-нибудь таосаньским младенцем с чубчиком и в передничке.

— А ты, Евик, умеешь поднять человеку настроение. Ну что, когда пойдем за нашим миллионом?

— Куда пойдем? — спросил я.

Ева сосредоточенно натирала ключ, возможно, ждала, что на нем проявятся какие-то письмена, жаждущие снабдить нас недостающей информацией.

— Может, в огонь его кинуть, как в том кино? — предложил Акимыч.

— В огонь не стоит. Бальма — легкоплавкий сплав.

— Неудивительно, учитывая, что у него в составе есть снег. — сказал я.

— Что мы знаем, — сказал Акимыч, раскачиваясь на стуле. — Покой — это комната размером, ну, наверное, с нашу столовую, да, Евик? Он запихнут куда-то внутрь одной из шоанских гор. Наверное, не так уж далеко от того места, где он был изначально. Мы знаем где это место, да, Евик? Не знаем? Жаль. Но можно пойти в тамошнюю гильдию алхимиков, порасспрашивать…

— Ага, — сказала Ева, — и посадить их к себе на хвост, а то мало там фиолетовых болтается. Клан «Зеленый Лист» объявляет гонки с ценным призом! Нет уж, пожалуйста, проше панов зарубить себе на носу, что всё это вопросы глубоко конфиденциальные, которые нельзя обсуждать ни с кем за пределами нашего маленького сообщества. Не писать никому исповедальных писем, да, Нимис? Не печатать объявления в газетах.

Акимыч с готовностью застегнул воображаемую молнию на рту, после чего тотчас широко распахнул его.

— Ты же говорила про этих жучков из бальмы, подслушивающих и всюду шныряющих, которые сквозь камень просачиваются. Давай закупим их целый мешок, приедем на Шоанский хребет и расшвыряем повсюду. Неужто не найдем заветной комнатки?

— Во-первых, мы разоримся на этих жучках, они дорогие. Одно дело — вдоль по золотой жиле их пускать, другое дело — сеять, как горох, куда ни попадя. Во-вторых, неужели ты думаешь, что шоанские алхимики всего этого уже не проделывали?

— Интересный парадокс, — заметил я, — если ничего из того, что описано в этой легенде, на самом деле не было, потому что это — фальсифицированная история, то в реальности этой комнаты никто никогда и никакими способами не искал.

— Несомненно, — ответила Ева, — но учти, что это история, сфальсифицированная умными людьми, а, стало быть, Бальмовый Покой находится в том месте, которое никак нельзя было бы обнаружить теми средствами, которые непременно использовали бы тамошние алхимики, если бы последние существовали в реальности.

— Все это для меня слишком сложно, — помотал лохматой головой Акимыч. — Короче, я понял, мы в пролете, без шансов.

— Вот он, шанс, — сказала Ева, крутя ключ пальцем по столу. — Я надеялась, что нам из него квест выпадет, но сюжетные пласты сплошь и рядом без квестов обходятся. В любом случае, если нужно отсюда уезжать, то теперь хотя бы не нужно ломать голову — куда. Бежать мы будем в Шоан, и, извини Нимис, но рыбы там нет.

— Что, вообще?

— Может, пара каких-нибудь луж с карасями. На сколько дней у тебя медицинские счета оплачены?

— На двадцать три дня.

— Мало, — вздохнула Ева. — Нам неделю только до Шоана добираться, порталов-то у вас ни у кого нет. И то, если попутный караван сразу встретим. Из Вивана нам с караваном выходить нельзя: фиолетовые первым делом порт и караван-сарай под наблюдение возьмут. Я бы на их месте так и сделала, а эта курва точно не глупее меня. По дороге будет время подумать и поэкспериментировать с ключом. Уходим следующей ночью, огородами, на большом шляхе нам поначалу светиться незачем. Сегодня в городе не мельтешим, увольнения оформляем по почте, переходим на осадное положение.

Мы согласились, что это похоже на самый настоящий план.

***

— Зона тут пятидесятого уровня, стало быть, к вам, мелким, зверье будет сбегаться пачками, — сказала Ева, вглядываясь в громаду темного леса.

— С нами Хохен, — откликнулся Акимыч, — а если с нами Хохен, то любые мишки делают реверанс и уползают задом в валежник.

— Прежде чем они уползут, они могут кого-то на фляки пустить.

— Что такое фляки? — спросил Акимыч.

— Вот встретишь медведя, у него и поинтересуешься.

Ева решительно перелезла через последнюю плетеную ограду и двинулась к лесу, опираясь на свой высокий посох. Мы последовали за ней.

— И все-таки хотелось бы узнать, что такое фляки.

— Суп из коровьего желудка, — кинула через плечо Ева.

— Буээ.

— И никакое не буээ, а очень вкусно. Вот приедешь в Варшаву — отведу тебя туда, где лучшие фляки подают, язык проглотишь.

— А вот если я возьму, да и на самом деле приеду?

Ева хмыкнула и нырнула во мрак чащи.

Я шел за Евой по невидимой в темноте тропинке и ровным счетом ни о чем не беспокоился. Подумаешь, медведи — с нами высококвалифицированный маг, а сзади слышен успокоительный лязг Хохена. А что темно, так скоро уже рассветет, мы выдвинулись под самое утро. Еще час-другой, и мы будем идти не по непроглядной темноте, а по красивому солнечному лесу. И наслаждаться пением птичек вместо этого неприятного воя непонятно где. Кажется, воют все-таки не слишком близко.

— Черт, — Ева остановилась так резко, что я на нее налетел, — Лбом треснулась. Понаставили тут деревьев. Нимис, у тебя фонарь Лукася под рукой? Маслом его заправил?

— Заправил.

— Так зажги его. Честное слово, почему мне приходится все, как детям неразумным объяснять? Как надо проявить какую-нибудь дурную самостоятельность — это всегда с превеликим удовольствием, а как своей головой подумать, так нет…

Я решил, что Еве не очень полезно биться головой о деревья. Желтый дрожащий свет фонарика заскакал по густо сплетенным ветвям, замельтешил на листьях, осветил два больших красных глаза высоко на дереве.

— Что там?!

— Подними фонарь повыше.

Ева осмотрела обладателя глаз.

— Ничего страшного, это лямстер.

— Кто такой лямстер? — раздался сзади несколько нервный голос Лукася.

— Ничего особенного, — Ева снова устремилась по тропинке. — Они опасны только для одиноких путников. И то, только когда у них брачный период. Они прыгают тебе на плечи, вонзают жало в основание черепа и потом управляют тобой, как лошадью. Сами лямстеры жирны и неповоротливы, им тяжело преодолевать большие расстояния, поэтому им нужен кто-то, кто доставит их к половому партнеру, которого лямстер может учуять за много километров по запаху. Это самка, конечно. Самцы обычно обитают в болотном иле и принимают там своих невест.

— Как мило, — сказал я.

— Нужно было этой невесте по кумполу веслом дать, — подал голос обычно немногословный Гус, на которого явно произвели впечатление брачные обычаи лямстеров.

— Не стоит. В моменты смертельной опасности самки лямстеров разбрызгивают из околоанальных желез страшно токсичную жидкость. Нет, если тебе хочется поваляться день-другой под деревом в параличе с веслом в руках, то пожалуйста. Лично я отказываюсь принимать участие в этом аттракционе.

Шагов через десять Ева развернулась и выпустила в темноту десяток разноцветных молний. Послышался всхлип и звук падения чего-то тяжелого в траву.

— Вообще дрянь ужасная эти лямстеры, — сообщила нам Ева.

— А толку-то, оно через час воскреснет и будет снова восседать на этом сучке.

— Толку никакого, но все равно приятно.

— А как вам идея, — сказал Акимыч, — если найдем еще одну лямстершу, может, поставить прямо под нее Хохена, а самим укрыться по периметру. Представляете, она как прыгнет, как попытается засунуть ему жало в основание черепа…

— А мы такие из кустов — ага, попалась, глупая!

— Да не… А вдруг у нее бы получилось? Представляете, она бы своим жалом попала Хохену в мозг и запустила бы в нем какие-нибудь процессы жизнедеятельности.

— Я лично не уверен, — сказал я, — что под этим шлемом вообще есть какой-нибудь череп, который может содержать какой-нибудь мозг. Во всяком случае, в привычном понимании этих слов. Максимум там что-нибудь призрачное, нематериальное. Чистый дух.

Акимыч заспорил

— Настоятель говорил, что у него как раз духа не хватает, души то есть. А про мясо, кости и нервную систему он ничего не говорил.

— Он же не дышит!

— И что? Обязательно нужно дышать, чтобы быть живым? Вон рыба же не дышит.

— Еще как дышит, — возмутился я, — водой!

— Эээ, разве это называется «дышать», — Акимыч махнул рукой, и я понял, что прекрасно вижу и эту руку, и самого Акимыча, что солнце уже встало: так быстро и неожиданно, как оно умеет вставать только на юге.

***

Привал мы сделали на милейшей зеленой полянке, которая несколько потеряла в своей милости после того как мы расшвыряли по ней дрова, котелки и чайники. И потертые подушки для сидения, призванные предохранять седалище Лукася от земной тяги, что бы это ни значило. Горячий чай и куча бутербродов вскоре настроили всех на добродушный лад, и нервозность, вызванная необходимостью бежать, скрываться и таиться, уже казалась чем-то ненужным и надуманным.

— Кстати, — сказала Ева, покончив с сырно-медовым сэндвичем. — Знаешь, Нимис, как называется куст, под которым ты сидишь?

— Увы, но мы не были друг другу представлены.

— А, между прочим, это самый настоящий орешник. А в твоем арсенале боевой лесной ведьмы имеется такая загадочная вещь как «узелок ореховый».

— Это который вызывает белочек, чтобы они орешки щелкали?

— Какие такие орешки в июне? — спросил Акимыч, обирая крошки с воротника.

— Но проверить-то можно, — сказала Ева.

— Да пожалуйста, можно и проверить.

Я поднялся, стряхнул травинки с коленей, вытащил «ореховый узелок» на панель навыков и направил его в сторону куста. Привычно подивился тому, с какой легкостью неведомые силы завладели моим телом и отстраненно наблюдал, как руки плетут нечто чрезвычайно неопрятное и бугристое из тонких, но прочных прутиков. Поляна наполнилась стрекотанием. Трава зашелестела волнами, по которым неслись очень красивые рыже-красные белки, дюжина, не меньше. Куст между тем переживал фантастические трансформации: стремительно покрылся какими-то висюльками, которые на глазах превращались в увесистые связки орехов — сперва зеленых, потом белых, а потом насыщенно-коричневых. Белки, к тому времени рассевшиеся на ветках в полной боевой готовности, кинулись набивать ими защечные мешки.

— Ой, какая прелесть! — совсем по-девчачьи взвизгнула Ева и направилась было к белочкам, но крикнула и схватилась за глаз, в который одна из белочек метко запустила орешком. Остальные белки тоже не теряли времени даром. Они с исключительной ловкостью и силой расходовали свой ореховый арсенал, осыпая нас градом мелких, но увесистых снарядов.

— И что теперь? — спросил Акимыч, лежащий на животе рядом со мной в дальних кустах и наблюдающий за тем, как злобные белки патрулируют нашу поляну.

— Я же зарекалась уже экспериментировать с твоими навыками!

— Обидно, — подал голос из других зарослей Лукась, — что орехи пропадают после использования белкой. Так-то можно было бы открыть небольшое, но выгодное торговое предприятие — при бесперебойной поставке бесплатных ресурсов.

С поляны раздался звон. Это белки обнаружили застывшего над нашими вещами Хохена и теперь самозабвенно вели бесперебойный его обстрел бесплатными ресурсами.

— Причем эти клятые белки неубиваемые, — простонала Ева, — я одну раз десять пыталась прожарить, реакция нулевая. Я теперь буду жить надеждой когда-нибудь встретить изобретателя твоего класса и надавать ему самых смачных в мире оплеух.

— Вообще это можно использовать, — сказал Акимыч. — Например, при обороне клан-холла. Очень эффективная может быть штука, если заранее высадить кусты в стратегически правильных местах. Латы орехами не пробьешь, а вот всяким магам тряпочным эти белочки могут много крови попортить.

Беличья артиллерия исчезла где-то через полчаса, и мы смогли вернуться на поляну, чтобы собрать остатки пикника, частично разбитого и раздавленного нами при поспешном отступлении. Рассиживаться было некогда, по плану Евы нам полагалось выйти из леса виванского округа еще засветло и, в идеале, тут же пристроиться к одному из караванов, исправно доставлявших из Вивана в Шоан дары моря, заморские гостинцы и туристов, изрядно замученных и разоренных виванским отдыхом.

План Евы был выполнен на сто процентов. То ли Эллана-Лана теряла хватку, то ли у ее клана нашлись дела поважней, но никакой погони мы не обнаружили, а вполне лениво, спокойно и благополучно добрались до широкого и пыльного шоанского тракта, где под вечер нас догнал длинный караван из множества карет впереди и множества телег сзади, и за сто золотых с носа мы получили места в большой карете второго класса. Где, сидя на кожаных диванчиках, слегка задавленные кринолинами дам-неписей и заставленные плетеными бутылками, корзинками и саквояжами, мы могли беспрепятственно любоваться сквозь грязное окошко на бесплодные серые равнины, занимающие почти весь путь до Шоана. Обедать и ночевать мы останавливались у вполне приличных гостиниц, в некоторых из которых была даже горячая вода, так что на жизнь жаловаться не приходилось.

Кареты двигались неспешно, подстраиваясь под скорость телег, и Хохен, которого мы оставили на дороге для самостоятельной прогулки, всегда успевал добраться до места ночлега через час-другой после нашего прибытия. К концу шестого дня его латы были покрыты таким слоем присохшей пыли и грязи, что, казалось, он сделан не из металла, а из глины, наподобие тех големов, которыми в Альтрауме управляют классы каббалистов. Хохену, насколько я понимал, это было глубоко безразлично, а вот Лукась принимал внешний вид своего любимца близко к сердцу и даже попытался, обнаружив на одном из постоялых дворов водокачку, как-то отмыть нашего железного спутника, что ситуацию только ухудшило, так как уже через пять минут на мокрый доспех налипло тройное количество комковатой грязи.

Иногда я не прочь немного поскучать, но данное прекрасное путешествие полностью перекрыло мой лимит потребности в этом ощущении. Когда я поймал себя на мысли, что всерьез рассматриваю возможность придушить мою краснощекую пухлую визави, в третий раз за утро рассказывающую соседке о грудной жабе своего мужа, я почувствовал, что путешествие нужно немедленно заканчивать. Я понимал, что все это делается специально, игроков нужно стимулировать покупать портальные свитки, летающих маунтов и персональные скоростные яхты, но легче от этого понимания не становилось.

Я развлекался разглядыванием собственных ногтей, когда карета, дернувшись, замерла, и усатый кучер, заглянув к нам в окошко с крыши, попросил уважаемую публику выйти, так как мы стоим перед мостом через Шоанский каньон, каковой мост гужевому транспорту полагается пересекать порожняком для сохранения целостности его, моста, опор. Мост недлинный, всего шажочков пятьсот, заодно и подышите свежим воздухом, господа.

Свежий воздух летнего Шоана колол лицо тысячами мелких песчинок и погружал легкие в пыльное беспамятство, а висящее посреди неба злонравное солнышко в это время пыталось припечь твою маковку до солнечного удара. Деревянный и на вид не очень надежный, хотя и широкий мост был перекинут через страшную трещину в земле, трещину, дошедшую, казалось, до самих глубин ада, ибо по дну каньона, далеко внизу текла красно-серая лава, местами вспыхивавшая дымными струями. Поредевшие клубы дыма сплетались над каньоном в некое подобие покрывала, уносимого горячим ветром в сторону горизонта, на котором хаотичное скопление труб, башен и крыльев промышленных мельниц знаменовало наше скорое прибытие в самый технически развитой город Трансильвии.

— Шоан, — выдохнул рядом со мной Лукась. — Столица греха, разбоя и разврата!