Этюды о конце света. Как умирала империя и рождалась Европа

Татьяна Альбрехт, 2022

Идея цикличности истории не просто не нова, она появилась раньше, чем возникла сама история как таковая. А фраза «В истории все повторяется, сначала в виде трагедии, потом в виде фарса» стала штампом. Конечно, уловить параллели сегодняшних событий и явлений с тем, что происходило не 50, не 100 и даже не 200, а полторы тысячи лет назад – для этого надо обладать богатым воображением, определенной долей дерзости и творческой фантазии, даже если ты неплохо знаешь историю.Однако я ничего не придумываю и не подгоняю факты под схему. Я просто излагаю в статьях свой взгляд на то, что происходило в ту отдаленную эпоху. А есть ли в этом сходство с событиями сегодняшними, каждый решит для себя.Этот сборник – попытка осмыслить удивительную историческую эпоху и понять, как те далекие события перекликаются с нашей реальностью.Надеюсь, вам будет интересно и захочется со мной поспорить, объяснить мне то, что очевидно вам, но совершенно непонятно мне, доказать мою неправоту и так далее…

Часть 2

О варварах и Риме варварском

Когда зарыдала страна под немилостью Божьей

И варвары в город вошли молчаливой толпою,

На площади людной царица поставила ложе,

Суровых врагов ожидала царица, нагою.

Трубили герольды. По ветру стремились знамена,

Как листья осенние, прелые, бурые листья.

Роскошные груды восточных шелков и виссона

С краев украшали литые из золота кисти.

Царица была — как пантера суровых безлюдий,

С глазами — провалами темного, дикого счастья.

Под сеткой жемчужной вздымались дрожащие груди,

На смуглых руках и ногах трепетали запястья.

И зов ее мчался, как звоны серебряной лютни:

«Спешите, герои, несущие луки и пращи!

Нигде, никогда не найти вам жены бесприютней,

Чьи жалкие стоны вам будут желанней и слаще!

Спешите, герои, окованы медью и сталью,

Пусть в бедное тело вопьются свирепые гвозди,

И бешенством ваши нальются сердца и печалью

И будут красней виноградных пурпуровых гроздий.

Давно я ждала вас, могучие, грубые люди,

Мечтала, любуясь на зарево ваших становищ.

Идите ж, терзайте для муки расцветшие груди,

Герольд протрубит — не щадите заветных сокровищ.

Серебряный рог, изукрашенный костью слоновьей,

На бронзовом блюде рабы протянули герольду,

Но варвары севера хмурили гордые брови,

Они вспоминали скитанья по снегу и по льду.

Они вспоминали холодное небо и дюны,

В зеленых трущобах веселые щебеты птичьи,

И царственно-синие женские взоры… и струны,

Которыми скальды гремели о женском величьи.

Кипела, сверкала народом широкая площадь,

И южное небо раскрыло свой огненный веер,

Но хмурый начальник сдержал опененную лошадь,

С надменной усмешкой войска повернул он на север.

Николай Гумилев. Варвары

Битва при Араузионе — первое большое столкновение Рима и германцев

6 октября 105 года до н. э. армия Римской республики потерпела одно из самых сокрушительных и унизительных поражений в своей истории.

Точнее, даже не так. Две римские армии были фактически полностью уничтожены, их знаки отличия захвачены и поруганы, пленники убиты. И сделала это не армия великой державы, например, Парфии, а «презренные варвары» — союзное войско кимвров, тевтонов, херусков, маркоманов, амбронов, тигурнов и, возможно, гельветов.

До этого поражения римляне практически ничего не знали о «северных дикарях», да и не хотели знать, так как не принимали их всерьез. Конечно, эти длинноволосые бородатые великаны (средний рост германцев был значительно больше среднего роста римлян), одетые в одни лишь шкуры, примитивно вооруженные, внушали некоторое беспокойство своим внезапным появлением из лесов будущей Германии и многочисленностью. Но то, что они могут представлять серьезную угрозу, заносчивым победителям Карфагена и Эллады сначала даже в голову не приходило.

Хотя внезапности никакой не было. Во II веке до н. э. началась первая волна большого исхода германцев из Скандинавии, пионерами которого и стали кимвры с тевтонами. Но это было так далеко на Севере, что Республика ничего об этом не знала и знать не желала. Впрочем, пришельцы тоже мало знали о Риме и не имели намерения с ним воевать, они просто искали новое место для поселения, уходя от истощения почв и наступающего похолодания.

В контакт с римлянами они вступили в 120 году до н. э., а в 113 до н. э., дойдя до Норика, вынуждены были взяться за оружие, потому что спесивые южане не позволяли им пройти по территории провинции. В битве при Норее германцы довольно быстро и эффектно объяснили римлянам, что не собираются выполнять их дурацкие требования, и двинулись дальше — в Галлию. Все дальнейшие попытки их остановить также оканчивались для римлян унизительными поражениями. Наконец, 6 октября 105 года до н. э. взбешенные бесконечным противодействием и заносчивостью низкорослых южан, еще не столь прославивших себя, чтобы внушать трепет (что гордым детям Севера Пунические войны, Сципион, битва при Пидне) германцы в междуречье Араузиона и Роны учинили им настоящий разгром.

События развивались так.

Навстречу пришельцам отправили экспедиционный корпус из двух армий под начальством проконсула Квинта Сервилия Цепиона и консула Гнея Маллия Максима. Военачальники еще в походе переругались и не нашли ничего умнее, как встать двумя лагерями на разных берегах Роны.

Вскоре после этого небольшой патрульный отряд легата Марка Аврелия Скавра был уничтожен авангардом врага. Плененный Скавр простодушно, с чисто римской спесью посоветовал германцам отступить до встречи с основными силами, за что был сожжен заживо. Консул Максим тем временем предложил стоявшему в нескольких милях на левом берегу Цепиону соединиться к его войску, но тот отказался, надеясь единолично покончить с нахальными «дикарями» и стать героем.

Даже пристрастные римские историки свидетельствуют, что германцы и союзные им кельты не хотели воевать. Их вождь Бойориг вступил в переговоры с Максимом, обещая не трогать ничего римского, если им позволят пройти на юг. Но опять получил категорический отказ.

Тем временем Цепион, желая застать врага врасплох, решился на внезапную атаку. Типичный римлянин, он настолько не верил в военные таланты «варваров», несмотря на все предыдущие поражения, что был убежден: противник побежит от одной атаки римской пехоты. Но все получилось наоборот: враг не только не побежал, но окружил и полностью уничтожил войско проконсула, после чего взял приступом укрепленный римский лагерь. Консул Максим то ли не разобрался в ситуации, то ли не успел подготовиться к атаке. Доподлинно неизвестно. Но очень скоро его войско и лагерь тоже были разгромлены исполненными ярости германцами.

«Враги, захватив оба лагеря и огромную добычу, в ходе какого–то неизвестного и невиданного священнодействия уничтожили все, чем овладели. Одежды были порваны и выброшены, золото и серебро сброшено в реку, воинские панцири изрублены, конские фалеры искорежены, сами кони низвергнуты в пучину, а люди повешены на деревьях — в результате ни победитель не насладился ничем <…> ни побежденный не увидел никакого милосердия».

Таков рассказ Павла Орозия.

Простим ему непонимание германских обычаев и мировоззрения. Судя по описанию, германцы как раз получили полное удовлетворение от победы и горячо благодарили за нее богов и духов.

Численность армий противников — вопрос сложный (как всегда для столь отдаленной эпохи). Так как это было переселение, то в целом германцев и кельтов было больше, чем римлян. Но с ними были женщины и дети. Соответственно, количество боеспособных мужчин, видимо, было сопоставимо с общим числом легионеров.

В данных о потерях, понесенных римлянами, историки Вечного города расходятся. По Гранию Лициниану, который ссылается на современника событий Рутилия Руфа, погибло 70 000 легионеров и легковооруженных пехотинцев, что косвенно говорит о том, что всего было, видимо, 4 легиона, штатная численность которых и число союзников были увеличены из–за предыдущих неудач. По Ливию потери составляют 80 000, с учетом конной поддержки и снабженцев — около 112 000 (чаще всего встречающаяся цифра), a по Валерию Анциату — 120 000, из них 40 000 снабженцев.

После разгрома альпийские проходы, через которые можно было быстро пройти к Риму, остались фактически открытыми и незащищенными. Почти повторилась ситуация битвы при Аллии 390 года до н. э., когда галлы, таким же образом разгромившие римское войско, вторглись в Италию, дошли до Рима и осадили его сердце — Капитолийский холм. Над Республикой нависла реальная угроза. В Риме царила почти паника. Столь серьезные потери спровоцировали огромный дефицит в призывниках. Все жители Италии, способные нести оружие, присягнули не покидать регион.

Однако германцам и кельтам не нужен был Рим и его богатства, они искали земли для поселения. А потому спокойно разделились на три части и занялись своими делами. Первая часть под начальством Бойорига двинулась через романизированную Галлию в Испанию, вторая, ведомая Тевтободом — тоже в Испанию, но другим, южным маршрутом, третья, возглавляемая Геторигом, осталась в центральной Галлии.

Главный виновник поражения Цепион уцелел в битве, переправившись на другой берег Роны в лодке. Но, сохранив жизнь, он навсегда утратил честь. Когда он явился в Рим, народный трибун Гай Норбан обвинил его «в разгроме собственной армии». Проконсул с трудом избежал казни (хотя на от момент, думаю, он предпочел бы смерть позору), был лишен римского гражданства, имущества, оштрафован на 15 талантов золота (аттический талант весил чуть больше 26 кг.) и отправлен в ссылку в малоазийскую Смирну с изоляцией от семьи. В ссылке он и умер, одинокий и презираемый.

В память о павших и чтобы запечатлеть в сердцах граждан позор Рима, Сенат объявил траур, как после разгрома при Каннах.

Другим, гораздо более важным следствием этого поражения стало начало военных реформ Гая Мария. Именно благодаря им римская армия превратилась в те несокрушимые победоносные легионы, которые за два века захватят все Средиземноморье, Ближний Восток, Малую Азию, Западную Африку, большую часть Европы.

Марий изменил не только армию, но и политическую культуру Рима, используя легионы, как силовую основу власти, а успех — как фундамент для создания репутации. Потом этим образцом потом руководствовались все римские политики, особенно Цезарь.

Глубина реформ Мария — вечный предмет спора историков.

Необходимость преобразования римской армии с момента образования Республики и начала экспансии за пределы Апеннинского полуострова назревала постепенно. Какие-то подвижки в этом деле наблюдались в течение всего II века. Однако победоносный шестикратный консул Гай Марий на деле доказал эффективность пропагандируемых и внедряемых им преобразований.

Самым весомым доказательством была победа при Аквах Секстиевых над все теми же германцами в 102 году до н. э.

Это была не просто победа, а настоящий разгром. Плутарх в биографии Гая Мария пишет о 100 тысячах погибших германцев. Наверняка преувеличение. В любом случае разгром при Араузионе был отомщен.

А еще эта война с «северными дикарями» открыла новую страницу отношений будущих владык ойкумены с теми, кто через пять веков разрушит мраморный мир Города Волчицы.

Готы и Рим — противостояние

3 октября 381 года Феодосий I, последний император единой Римской империи, заключил с готским вождем Атанарихом мирный договор и выделил его соплеменникам земли для поселения во Фракии.

Событие на первый взгляд рядовое. Таких федеративных договоров в IV–V веках императоры заключали десятки с множеством вождей самых разных варварских племен.

Но этот договор был необычным. Не по сути — его положения практически не отличались от стандартных, а по предыстории и последствиям. Он послужил катализатором событий весьма грозных и значительных и стал вторым ударом часов, отсчитывающих финал Pax Romana.

Вспомним вкратце историю отношений готов с Римом.

Впервые этот народ появились недалеко от римских границ — на территории современной Украины, Черноморском побережье, Нижнем Дунае — во второй трети III века. Римские источники свидетельствуют о постоянных разбойных набегах готских дружин, а также их участии в персидском походе императора Гордиана (242 год).

В 251 году готы зарекомендовали себя как грозные противники — в битве при Арбитте военачальник Книва разбил римскую армию во главе с императором Децием. Император погиб. Не уникальный, но не самый характерный случай для империи, чьих властителей (особенно, в III веке) куда чаще убивали свои же заговорщики, недовольные легионеры или предатели-телохранители, чем все еще презираемые варвары.

С 253 года готские отряды (точнее сказать, разнородные варварские дружины под руководством, чаще всего, готских вождей) постоянно совершали набеги по суше и по морю на восточные провинции империи вплоть до Малой Азии.

В 268 году был осуществлен масштабный разбойничий набег на Грецию уже не отдельных отрядов, а целого войска. В ответ на него в 269 году император Клавдий (которого назовут Готским), разбил войско готов при Наисе.

В 271 году император Аврелиан организовал поход на готские земли и одержал победу.

На какое–то время набеги прекратились.

В конце III–IV веках готы живут в Крыму, на Дунае, в причерноморских степях, торгуют с Римом, ссорятся между собой, с охотой служат в римской армии, которая все боле варваризируется.

В следующий раз готы (уже вестготы — везеготы или тервинги) появляются на исторической сцене в 332 году — заключают мирный договор с Константином Великим.

Примерно на это же время, на 330–350 годы приходится деятельность Ульфилы, апостола готов. Часть народа обращается в христианство в форме арианства. В некоторых источниках упоминается даже о религиозных распрях в народе везеготов и вынужденном переселении готов-христиан от соплеменников-язычников (369-372 годы).

К этому же времени относят образование так называемой готской империи Эрманнариха (Ермунрек в скандинавских сказаниях). Конечно, никакой империи, даже государства в современном смысле слова не было. Просто у границ римской провинции Фракия существовал огромный и довольно пестрый племенной союз, немалую часть которого составляли остготы (или остроготы), его верховным вождем был Эрманнарих (или Германарих).

Чуть западнее, ближе к границам Дакии, вестготы под руководством Атанариха даже начали вмешиваться во внутренние дела империи и поддержали узурпатора Прокопия (того самого, что после гибели Юлиана Отступника в Персидском походе пытался добыть престол).

Впрочем, скоро им всем стало не до политических распрей внутри Рима, потому что из Великой Степи пришли гунны.

Зажатые между римскими границами, Черным морем и гуннами, остготы не смогли сдержать натиск пришельцев. Их союз был уничтожен, Эрманнарих, согласно легенде, покончил собой от стыда и бессилия, часть остготов подчинилась гуннам, остальные бросились искать защиты у соплеменников и за Дунайским лимесом.

Эти драматические события происходили в 375 году.

К 376 у границ империи собралась огромная толпа охваченных страхом беженцев и всегда готовых схватиться за оружие воинов. Первые жаждали хлеба и защиты, вторые — добычи и возможности сражаться и побеждать.

Император Валент предпочел не обострять ситуацию — в империи итак было очень неспокойно — и разрешил многочисленному народу перейти Дунай, служивший естественной границей государства.

Но римская администрация была не готова к такому потоку переселенцев, они не могли ни обеспечить пришельцев продовольствием, ни навести порядок в приграничье.

К тому же коррумпированность и непрофессионализм местной имперской администрации достигли к тому времени чудовищных масштабов. Так что все благие намерения центральной власти разбивались о тупую жадность, спесь и некомпетентность чиновников на местах.

Готы голодали, не имели нормального дома, постоянно подвергались притеснениям. На многочисленные настойчивые просьбы вождей обеспечить их народ провизией или позволить пройти на незанятые земли, чтобы самим прокормить себя, следовали уклончивые ответы или молчание.

Конфликт назревал, пока не вылился в Адрианопольскую катастрофу.

Впрочем, есть гипотеза (которую и я поддерживаю), что лидеры готов сами обостряли конфликт и провоцировали начало боевых действий.

В таком свете их поведение, казавшееся нелогичным, становится очень даже продуманным и хитроумным. Но в этом случае еще более поражаешься слепоте римлян — они не поняли, не заметили, что презираемые варвары давно уже выучениками сделались и переняли многое из дипломатических приемов имперских чиновников.

9 августа 378 года недалеко от города Адрианополя римское войско во главе с императором Валентом было наголову разбито готами под руководством Фритигерна. Готская тяжелая конница буквально смела легионы, потери римлян были чудовищны — фактически вся полевая армия Восточной части империи перестала существовать. Император остался на поле боя, его тело так и не нашли.

Это поражение стало шоком.

Катастрофой его назвали хронисты, писатели и исследователи, сравнивающие битву при Адрианополе со сражением при Каннах и другими великими поражениями Рима.

Впрочем, для этого есть основания:

впервые за время существования империи на ее территории варвары громят легионы и убивают императора;

впервые варварская угроза становится явной не на границах империи (Галлия и Германия, страдавшие от набегов германцев уже практически век, все-таки считались периферией, не говоря уже о Британии), а едва ли не в центре римского мира (географически так оно и есть);

впервые столь масштабная и серьезная угроза империи исходит не от великой державы, а от варваров, презрения к которым был полон каждый римский аристократ, которых римляне так долго и успешно использовали в своих целях, натравливали друг на друга.

От шока отходили долго.

Если бы сами готы в полной мере смогли осознать, что сделали, они извлекли бы из своей победы куда больше выгоды.

Но суровые воины степей не мыслили такими категориями. Они победили и по праву победителей потребовали то, за чем пришли — хлеба и земли для поселения, что и вылилось в договор 381 года.

С этого момента готы перестали быть варварами, представлявшими внешнюю угрозу. Благодаря этому договору они прочно и уже навсегда включились в политическую и военную жизнь империи.

Их вожди по-прежнему спорили и соперничали между собой, готы-христиане пытались замириться с соплеменниками-язычниками. Но все это уже имело непосредственное отношение к Риму, к его жизни и судьбе.

Сами того не ведая, готы стали не только одним из главных факторов имперской политики, но в определенном смысле воплощением Рока империи.

В 395 году, после кровопролитной и тяжелой, как для имперских войск, так и для готов (участвовавших в конфликте на правах федератов) борьбы Феодосия с узурпатором Евгением, на первые роли выйдет Аларих — новый король вестготов. Через 15 лет он совершит то, чего не смог ни один великий полководец античности — захватит и разграбит Вечный Город, возьмет в плен сестру императора.

Сразу после этого, после смерти Феодосия другой готский вождь Гайна попытается захватить Константинополь не военным путем, а внедрившись в самое сердце имперской администрации, став едва ли не тенью юного императора Аркадия, командующим всей армией Восточной империи. У него почти получится… Почти… В 400 году Гайна будет изгнан из Константинополя и вскоре убит.

Аларих решил разговаривать с империей на языке силы.

Он не хотел ее разрушать, но жаждал прочно закрепиться там, получить титул, земли, состояние, стать римлянином по образу жизни и силе влияния на мир. Его борьба со Стилихоном, тоже варваром — вандалом, но одним из самых блестящих защитников империи в ее последние дни, будет долгой и не особенно удачной для готов. Только после убийства Стилихона (вот уж великая глупость императора Гонория) Рим падет к ногам варвара (24 августа 410 года).

Это событие потрясло современников еще больше, чем триумф готов при Адрианополе, это был сокрушительный удар по римской идее, по мифу о неувядающем величии империи. Впервые за семь с лишним веков враг не просто вторгся в Италию (такое бывало неоднократно), не просто разбил легионы, но нанес удар по самому сердцу империи, по столице мира, самому великому и мощному городу, который казался столь же неприступным, как божественная гора Олимп.

Захват сестры императора, активной и амбициозной Галлы Плацидии, женитьба на ней нового вождя готов Атаульфа, избранного после внезапной смерти Алариха в конце 410 года, казались не просто насмешкой над поверженными владыками мира, а зловещим знаком того, что скоро империя вынуждена будет склониться перед варварскими ордами.

Кстати, с 401 по 407 годы многочисленные германские племена воспользовались отступлением римской армии за Рейн и начали активно захватывать западные провинции империи. Примерно в это же время в Паннонию, сметая все на своем пути, пришли гунны…

Право, не только впечатлительные церковники и поэты, но и остальные римляне могли решить, что наступает конец мира.

И были правы — это был конец их мира, того, где властвовал Город Волчицы.

Часы его судьбы действительно били финал, который наступил гораздо раньше, нежели Одоакр начал назначать и низлагать императоров или Теодорих Амал захватил Италию в 493, убив творца императоров.

Реквием миру Вечного Города играли трубы на Каталунских полях, где одни варвары сражались за идею Pax Romana, другие — против нее.

Ведь и Аэций, и его союзники сражались не за мир императоров и Сената, не за мраморный город храмов и форумов и величие римских дворцов в далеких провинциях. Этого мира не знал даже аристократ Аэций, куда лучше понимавший гуннов и германцев, чем римлян. Они дрались за свой мир, каким хотели его видеть, назывался ли он римским, готским или гуннским.

Этот мир новой Европы рождался трудно, в крови и жестокости, на грани надежды и отчаяния, с помощью людей, чье величие в полной мере было осознано много веков спустя и событий, истинное значение которых не могли понять современники. Таких как «рядовой» федеративный договор 382 года.

Креститель Ульфила.

Непризнанный апостол готов

Около 340 года среди готских племен, живших на Дунае, появился человек по имени Ульфила. Имя вполне готское, но происхождение этого человека доподлинно не установлено. Известно только, что он в детстве жил среди готов, потом попал в Константинополь, где получил образование и был обращен в христианство. Вспомнив о соплеменниках, погибающих во тьме невежества, он решил донести до них свет истинной религии.

Но кроме страстного порыва, характерного для истовых проповедников, у Ульфилы было еще понимание сложности задачи и четкое представление о путях ее решения.

В первую очередь он решил перевести Библию на готский язык, чтобы источник истины был представлен готам наглядно и в доступной форме. Это было весьма сложным делом, т. к. в готском языке не было письменности (руническая не в счет, руны практически не использовались для повседневных записей), так что Ульфиле пришлось придумать алфавит. Кроме того, готы ничего не знали о философии, богословии, для многих основополагающих христианских понятий в готском языке не было эквивалентов, а если и были, за ними тянулся шлейф абсолютно далеких от христианства значений. Это ведь не греческий, где можно выбирать из огромного словаря, выработанного почти за тысячелетие классической философии и литературы, не латынь, может, не столь цветистая, но вполне эквивалентная по богатству терминологии.

Поэтому задачей проповедника была не точность перевода, а передача сути, духа религии. Решая ее, он прибег к весьма остроумному способу: наиболее сложные и далекие понятия были переданы неологизмами, этимология корней которых подчеркивала их значимость и ценность.

Например, готское «frithus» — мир, имеет значение «отсутствие военных действий» Соответственно, смысловую нагрузку Иисусова мира этому слову придать нельзя. Ульфила придумал неологизм «gawairthi», имеющий этимологию «драгоценности, сокровища», подчеркивая таким образом вечную ценность мира, провозглашенного Христом. То же произошло с понятием «trauan». У готов это слово обозначает «доверие», «верность». В посланиях Павла, особенно ценимых Ульфилой, слово «fides», переводимое сейчас как «вера», означает «осуществление ожидаемого, уверенность в неведомом». Соответственно, снова эти два слова несопоставимы. В этом случае Ульфила прибегает к неологизму «galaubeins» с той же этимологией «драгоценный», «дорогой», «достопочтенный». Т. о. утверждалась ценность веры, как качества, и необходимость почитать Бога и его творения, соответственно, верующим назывался тот, кто чтит Бога. Остальные слова калькировались, но им придавалась абсолютно иная, новозаветная интерпретация. Так произошло с готскими «ahma» — дух, ставшим одним из важнейших понятий готского христианства. То же случилось и со словом «gefolgschaft», означавшим иерархическую зависимость в готской военной дружине. Перейдя в готскую Библию, это слово стало обозначать всемирную иерархию, вершиной которой является Бог-господин (было заимствовано обозначение Бога, аналогичное арамейскому «mara» и греческому «kyros», ставшему к тому времени основным понятием канонического христианства). Таким образом, любви к Богу и ближнему придавался некий социальный смысл, отношения людей с Богом и между людьми приравнивались к взаимоотношениям воинов в дружине. Военная символика была в принципе наиболее понятной для готов, поэтому проповедник широко пользовался метафорическими построениями и эпитетами Павла из Послания к ефесянам. Но в то же время, зная о природной воинственности своего народа, Ульфила старался затрагивать ее как можно реже и очень осторожно. Он решил исключить из перевода Писания все, что могло быть интерпретировано как одобрение этой черты. Так, по свидетельству римского историка IV века Филосторгия, он даже не включил в готский вариант Библии Книги царств, как наиболее воинственную часть Ветхого Завета. И, естественно, переводчик старался как можно меньше пользоваться словами, привязанными к языческим верованиям, обрядам или терминологии.

Практически Ульфила создал новый религиозный язык, который впоследствии широко использовался не только готами, но и другими германскими народами.

Обращение готов протекало совсем непросто. Новая религия вызвала в народе раскол, готы-христиане вынуждены были отделиться от соплеменников, оставшихся верными вере предков. Среди вестготов в 369–372 годах были даже гонения на христиан.

Но все же проповедник сделал свое дело. Христианство пустило в этом народе глубокие корни, христианизация была внутренней, глубинной, а по сему очень прочной. Известно, что готские проповедники содействовали обращению других германских племен, особенно восточных германцев. Так, например, они действовали среди бургундов, вандалов, свевов, тюрингов.

На фоне этой информации особенно интересно то, что Ульфила, креститель готов, не только не причислен к лику святых, но и вообще как-то вычеркнут из официальной летописи христианства.

Если бы не мой интерес к раннему Средневековью, истории церкви, я, может, о нем и не знала бы. Литературы об Ульфиле, особенно на русском языке, нет, есть только главы, упоминания в различных монографиях, посвященных истории готов или гибели Римской империи, статьи в энциклопедиях и словарях.

Почему же?

Объяснение, увы, банально. Как пишет «Православная энциклопедия», не ясен вопрос о конфессиональной принадлежности Ульфилы — был он арианином, полуарианином или придерживался никейского вероисповедания…

Получается, не важно, что человек распространил христианство среди огромного языческого народа, причем, не формально крестил воинственные племена, а действительно обращал их в новую веру, для чего совершил огромный труд — перевел Библию на готский язык, создал готскую церковь.

Насколько Ульфиле удалась эта миссия, можно судить по сохранившимся фрагментам готской Библии (к несчастью, полная рукопись перевода Ульфилы не дошла до нас ни в одной копии). Многие исследователи, в частности, медиевист Франко Кардини, с восхищением пишут о том, как тонко он разработал богословскую терминологию, как точно его неологизмы передавали суть основных христианских понятий.

Помимо миссионерской и епископской деятельности, Ульфила трудился на дипломатическом поприще.

В момент наиболее острого кризиса отношений Римской империи с готами — в 376–377 годах он в качестве посланника готов способствовал заключению первого мирного договора между бежавшими от гуннов германцами и имперской администрацией. Не его вина, что правительство императора Валента довело отношения с готами до острого конфликта, вылившегося в Адрианопольскую катастрофу.

Так почему же этот пламенный проповедник, этот епископ не удостоен почитания, как тот же Святой Ремигий — креститель франков или Святой Бонифаций — апостол Германии?

Неужели, все дело только в том, что вероисповедание Ульфилы не соответствует канонам?

В послании Авксентия, епископа Дуросторского, современника проповедника, сохранился его символ веры:

«Ego Ulfila episkopus et confessor, semper sic credidi et in hac fide sola et uera transitum facio ad dominum meum:

Credo

unum esse deum patrem, solum ingenitum et inuisiuilem, et in unigenitum filium eius, dominum et deum nostrum, opificem et factorem uniuerse creature, non habentem similem suum, ideo unus est omnium deus pater, qui et dei nostri est deus, et unum spiritum sanctum, uirtutem inluminantem et sanctificantem, ut ait Cristus post resurrectionem ad apostolos suos: «ecce ego mitto promissum patris mei in uobis, uos autem sedete in ciuitate[m] Hierusalem, quoadusque induamini uirtute[m] ab alto»; item et: «accipietis uirtutem superueniente[m] in uos sancto spiritu» — nec deum nec dominum, sed ministrum Cristi fidelem, nec equalem, sed subditum et oboedientem in omnibus filio, et filium subditum et oboedientem suo in omnibus deo patri.

(Я, Ульфила, епископ и исповедник, всегда веровал так и в такой единственной и истинной вере отхожу к Господу моему:

Символ веры

[верую] во единого Бога Отца, единственного нерожденного и невидимого, и в единородного Сына Его, Господа и Бога нашего, устроителя и создателя всего творения, не имеющего подобного Себе, ибо един есть для всех Бог Отец, Который и Бога нашего Бог, и во единого Духа Святого, силу просвещающую и освящающую, ибо говорит Христос после Воскресения апостолам Своим: “И я пошлю обетование Отца Моего на вас; вы же оставайтесь в городе Иерусалиме, доколе не облечетесь силою свыше” (Лк. 24:49), и далее: “Примете силу, когда сойдет на вас Дух Святой» (Деян. 1:8). [Верую], что [Святой Дух] не Бог и не Господь, но верный служитель Христов, не равный, но подчиненный и повинующийся во всем Сыну, а Сын подчинен и повинуется во всем своему Богу Отцу)”».

Конечно, это не Никейский Символ веры. Позиция проповедника в определении космологической роли членов Троицы отличается от принятой на Первом Вселенском соборе.

Но неужели только в этом дело — формальное отличие от общепринятого вероисповедания стало основанием для целенаправленного забвения человека, принесшего Благую весть большому языческому народу?

Неужели так важно, был Ульфила арианином или не был? Даже если был — ну и что? Это перечеркивает все его заслуги?

Тем более, он проповедовал в ту пору, когда только вырабатывались основные догматы, понятие «ересь» едва возникло, богословские споры решались с помощью диспутов, трактатов и посланий, а не путем преследований «заблуждающихся», многие важнейшие богословские споры, оказавшие влияние на историю церкви (в том числе, и на раскол) еще даже не возникли.

В той же «Православной энциклопедии» написано, что Ульфила «не часто упоминается в известной исторической традиции готов»

Конец ознакомительного фрагмента.