Сюжет для жизни

Татьяна Бершадская

О чём этот роман? О тайнах женской души, о сложных характерах и непредсказуемых отношениях? Да! Об удивительных повседневных событиях и великих незаметных переменах? Конечно! О любви и дружбе, верности и совести, о радости и горе? Несомненно! Но главное – он о тех незримых колдовских нитях, которые соединяют близкие души и притягивают дальние. Назовите их симпатией, назовите их влечением, назовите их любовью, привлеките их в свою жизнь – и вы безусловно будете правы. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 4

Севина мама лежала в больнице Четвертого Санупра, там, где лечился весь комсостав флота с чадами и домочадцами. Юлю снова увезли в скорбный дом, а Сева остался один.

Но все это случилось гораздо позже. А сейчас Вика распихивала букеты в ведра и вазы, оживленно рассказывала о школьном празднике, и вдруг, повернувшись к Мане, сказала:

— Сыграй что-нибудь такое.., — она прищелкнула пальцами.

Маня окинула взглядом гостей, стол и поняла, что Чайковского играть не будет — не та аудитория. «Yamaha» стояла с открытой крышкой, Маня присела на табурет, погладила клавиши и заиграла «Ямщик, не гони лошадей», ну и запела, конечно. Разговоры за столом стихли сразу. Потом был любимый Манин романс из «Дней Турбиных», «Калитка», ну, в общем, обязательный застольный репертуар. Сева потом говорил, что с этого всё началось. Но ещё очень далеко было это «потом».

Юля в конце концов исчезла из Севиной жизни, а Маня появилась, правда, появилась несколько раньше, чем исчезла Юля, но никаких «таких» отношений с Севой не было. Маня просто помогала, наравне с той же Викой или Соней (ещё одной подругой).Они готовили для Юли и Севиной мамы по очереди, убирали квартиру, ходили за покупками. Маня жила напротив Севы, через площадь, и ей было удобнее забегАть и приносить покупки, и чаще других стоять у плиты, пока Сева мотался — то в психушку, то к маме в больницу, и не очень-то соображал, что вообще происходит. А происходило…

Однажды Сева вдруг понял, что ему никак Маню потерять нельзя. Вот всё кончится, мама вернется домой и Юля… к своим родителям, только бы Маня не исчезла с горизонта.

И Маня уже всё про себя знала. А ещё… Она поняла, что окончательно расстается с Максом.

От Макса не было за год ни одного письма, кроме первого, сразу по приезде в Америку. Когда он уехал, у Мани началось какое-то тихое помешательство. Она оставалась в редакции по вечерам, придумывала себе работу с письмами, доводку материалов. Кроме неё и дежурного по выпуску, никого в редакции не было и она сидела до темноты, а потом шла пешком через полгорода к дому Макса, садилась на скамейку на трамвайной остановке, что напротив, смотрела на окна его квартиры и представляла себя там, со всей семьей Макса. Ей было хорошо и уютно в этих фантазиях, потому что они были реальнее, чем вся её настоящая жизнь. Только… писем от Макса все не было. Она писАла, как оглашенная, почти каждый день, и отправляла эти письма, и ждала ответных. Не было писем, хоть умри. Тут у нее подошел отпуск, и родители срочно отправили её в Ленинград, к двоюродной сестре, для смены обстановки.

Семейка у Ленки была та еще: муж, две дочки тинейджерского возраста и свекровь. Ленкины девчонки были умненькие, острые на язык и вечно оспаривающие друг у друга какие-то, одним им известные, права. Любящий и добрый папа был самым спокойным в этом вечно жужжащем улье, но и его иногда доставали, а бабку — так ту и вообще за человека не считали. Ленка разрывалась между всеми, срываясь — тоже на всех.

Маня приехала и сразу вплелась в сложный узор отношений, оказавшись в самом эпицентре бурной жизни этой «итальянской» семьи. Но ей всё нравилось здесь…

У себя дома она тыкалась, как снулая рыба, в стенки своего мутного аквариума, родители разговаривали с ней тихо, во всём соглашаясь, о Максе не произносилось ни слова. И она постепенно выпадала из нормального обращения, съеживалась, свертывалась, как сухой палый лист. Усыхала вся — и внутри, и снаружи.

Была младшая сестренка у Мани, и как это к слову не пришлось до сих пор? Была сестра Верочка, но как-то так сложилось, что не получилось у них с Маней близости, даже по закону родства. У Верочки была своя жизнь. Восемнадцать лет — такой возраст — не до сестры, хоть бы и умирающей от тоски по любимому человеку. Вообще, странно, Верочка, как будто, не участвовала в этом горьком сценарии под названием «Манина любовь». Она, конечно, всё видела и знала, но ее молодой эгоизм был такой мощной силы, что не оставлял пространства для сострадания, а Маня, в своей мУке и почти уже нежизни, ничего и не ждала от младшей сестры; она, впрочем, ни от кого ничего не ждала.

И тут эта поездка в Питер, Ленкина чокнутая семейка, какой-то забубенный табор, все орут, никто друг друга не слышит. В комнате у девчонок просто хаос — и как они всё находят там, непонятно. Маню сразу определили к делу — она стала третейским судьей в девчонкиных стычках и «жилеткой» для Ленки. В этой веселухе находилось место всему, и Маниной тоске тоже. Вот уж Ленка-то её лечила, так лечила. И выслушивала, откуда терпение только бралось, все Манины горестные монологи не по одному разу (непонятно, кто для кого был «жилеткой»).И слезы, и сопли утирала, и кормила-поила. Водила в театры, таскала по магазинам и салонам… А потом познакомила с Мишкой. Это был абсолютно ненормальный мужик, старше Мани, даже трудно сказать — на сколько; с лохматой седеющей шевелюрой, такой же бородой, жёлтыми прокуренными зубами, вечно вылезающей из брюк майкой. Обувь как аксессуар не угадывалась. На ногах было нечто, но это нельзя было назвать обувью в общепринятом смысле. Мишка был громкий, грубый, и какой-то дурной, хоть и умный. Он Маню просто гипнотизировал своей непохожестью ни на кого. И когда он на нее смотрел, немного коровьими печальными глазами, Мане хотелось почесать его за ухом и как-то успокоить, что ли, чтоб так надрывно не смотрел.

В общем, случилось то, что случилось, и Маня даже не испытала никаких угрызений совести, потому что Мишку можно было воспринимать только в одной плоскости — горизонтальной. Он, как только в первый раз пришел, и Маня его увидела, был, как будто, с тавром на лбу. Там читалось одно слово — койка. Это произошло у Ленки в квартире, когда все разбежались по своим делам, и даже Ленкина свекровь куда-то утопала, а Мишка пришел и без лишних слов навалился и смял Маню, как фантик от конфеты. И это было, как… в общем, «гусары денег не берут»! А ей и не надо было серьезных отношений. По большому счету, и того, что случилось, тоже не надо было. Но — случилось. А потом случалось ещё и ещё. Однажды — у него дома, причем, его мама в это время тоже была там, и, конечно, к происходящему не могла отнестись безучастно. Она несколько раз проходила мимо закрытой двери в Мишкину комнату, и тогда Маня деревенела, а Мишка начинал дико ржать. Мама произносила две фразы, но каждый раз с интонациями, нарастающими «крещендо»:

— Нельзя ли потише?! Вы не одни!

После первого же мамочкиного демарша Маня попыталась удрать, но Мишка сказал:

— Не дергайся, это она от зависти, — и снова заржал. Ну — гусар, что с него взять?

В общем, Маня в Питере отметилась. Вся эта кривая-косая связь оборвалась, как только она купила билет на самолет. Она себе сказала: «Всё. Ничего не было. Если начнутся письма — отвечу пару раз и закруглю. Тут все ясно. У него таких, как я, воз и маленькая тележка. Я, может, только помоложе остальных, а может, и не всех. Ну и ладушки». К Максу это не имело никакого отношения. Это было Манино зазеркалье.

Были потом письма от Мишки, да, были и ответные. И быстро, так как Маня хотела, закруглить не получилось. Что-то было в этом придурке, какой-то манок. И дело не в том, что между ними случилось. Мишка был шут при короле, вот что! Ему позволено было многое, и вот эта его бесшабашность и безнаказанность, Маню просто заворожили. Таких оторв она еще не встречала. Вся Мишкина брутальность вписывалась в Манину новую картину мира по принципу «чем хуже, тем лучше». Она понимала только одно — весь её ресурс любви так до основания вычерпан, что ни на кого больше не осталось. А если так, то ведь совершенно неважно, кто будет рядом, лишь бы не сволочь. Мишка сволочью не был, но она с ним ничего не связывала в будущем, потому что, всё-таки, того что было в Мишке, оказалось недостаточно для просто жизни. Потом, постепенно, всё сошло на нет.

Ленка в телефонном разговоре как-то сказала, что он женился, потом, через несколько лет его жена умерла. Маня была уже замужем, и все эти новости её совершенно не тронули.