Ковчег

Татьяна Владимирова (2025)

Большой Потоп смыл все живое на планете. Те, кто двести лет назад успели спастись на ковчегах и выжили, основали новые поселения. Но между городами высоко в горах и вёсками в низинах лежит пропасть в развитии технологий и в образе жизни. В вёсках до сих пор сильны старые традиции, а ручной труд соседствует с производством бережно хранимой электроэнергии. Жене шестнадцать, и она влюблена в самого красивого парня вёски. Загвоздка лишь в том, что Руслан — сын бывшего друга, а сейчас заклятого врага Жениного отца. В ночь на Ивана Купалы случится ужасное. Под пеплом прошлого ее матери тлеют тайны, готовые вспыхнуть от первой же искры. И трагедии эти схлестнутся, угрожая разорвать шаткий мир между родами. Устоят ли Женя и Руслан в обрушившейся на них буре? А тем временем жизнь всей вёски окажется под угрозой. Ковчег снова закачается на волнах и поведет весчан навстречу приключениям и совсем не детским испытаниям.

Глава 4

В тяжелой работе прошло три недели. Семьи не примирились, но трудились сообща. Ковчег, залатанный, снова крепкий, свежевыкрашенный, надежным оплотом красовался в поле за вёской. Оставалось лишь загрузить трюмы припасами, когда случилось непредвиденное.

Лентяй и игрок по жизни, Дима Петровский все наследство родителей, немаленькое, надо сказать, промотал года за два после их смерти. Он не привык работать и ненавидел все, что требовало от него хоть каких-либо усилий. Особенно он ненавидел Ивана, который всегда и всех, по мнению Петровского, непомерно загружал работой. Он помнил все: от переломанных девятнадцать лет назад ребер и отказа Марии до нынешнего переманивания Кирилла Павленко, который безоговорочно поверил Ивану и как умалишенный стал носиться по родичам и всех сгонять на ковчег. Смерть Константина только подливала масла в огонь его ненависти.

Когда вся вёска, засучив рукава, взялась за ковчег, прохлаждавшийся без дела Петровский ожидаемо стал мозолить соседям глаза, потому очень быстро и ему нашлась принудительная работа. И ненависть к Ивану достигла своего апогея. Взбешенный Петровский начал саботаж: воровал или прятал инструменты, портил механизмы, отпускал злые комментарии, мол, как легко решил бы вопрос с такелажем Константин, будь он жив, конечно, и как неумело справляется его убийца. Петровского поймали на воровстве. Выпороли. Мужчина затаился.

Был обед, теплое сонное время отдыха, когда ни от кого не ожидают подвоха, ведь все преступления, как водится, совершаются в темное время суток. У ковчега остался только Иван: последние три недели он находил себе дела, лишь бы только не оставаться наедине со своими мыслями. Но оказалось, что дело, не терпевшее промедления, было не у него одного…

После обеда собирались грузить рыболовные снасти. И один из старых гарпунов, давно никому не нужный, послужил тут темному делу. Петровский напал подло, со спины. В мгновение ока с удесятеряющей силы яростью он вонзил в Ивана гарпун, как в детстве ловил им рыбу, а затем дернул на себя, чтобы бороздки надежно вгрызлись в тело мужчины. Ослепленный внезапной болью, Иван потерял равновесие и стал заваливаться на спину. Его тело всей тяжестью навалилось на древко, и гарпун насквозь прошил его грудную клетку. Краем глаза Иван лишь мельком увидел нападавшего, но узнать его не успел.

Иван был уже почти мертв, но закончить Петровскому помешала Женя.

— Папа! — звонкий ее ищущий голос заставил убийцу поспешно бежать с места преступления. — Папа, кобыла наша сорвалась, по всей вёске носится, чуть бабу Машу не зашибла! Папа?.. — тут только девушка завернула за корму и увидела торчащий из отцовской окровавленной груди гарпун.

Затуманенными глазами Иван смотрел на подбежавшую дочь, так похожую на мать, и сердце его разрывалось от боли. Он не жалел себя, он думал о том, что Женя остается одна, без защиты, убийство Константина и ее сделало изгоем в вёске. За секунду эта мысль промелькнула в его голове, за вторую он оставил дочери единственное наставление, которое успел:

— Остерегайся Дудковых…

И умер у нее на руках.

Исполненный ужаса дикий вопль настиг бегущего к вёске Петровского, сбив его сердце с ритма.

Женя оцепенело опустилась на траву рядом с отцом и зачем-то начала вытирать кровь, текущую из развороченной груди.

Их нашли только через час, когда весчане вернулись продолжить работу.

Пораженные злодейским убийством, мужчины некоторое время не понимали, как поступить. Они окружили окровавленную девушку и тело Ивана и рассматривали страшную картину в гробовой тишине. Опомнились они только тогда, когда Женя с криком: «Ну делайте что-нибудь! Делайте!» — бросилась колотить Саврасова Федора. Тот на правах старшего скрутил ее и велел Руслану отвести домой. Если сначала Женя отбивалась и кричала, что должна вернуться, то, как только ковчег скрылся из виду, обмякла на руках у Руслана. Безучастной осталась Женя, когда Руслан привел ее домой. Безучастной была, когда он попытался отмыть кровь с ее рук, а потом усадил в кресло и попробовал напоить горячим чаем. Он не знал, что говорить, он сам только что потерял отца, его собственная рана была совсем свежей.

— Я нашла его еще живым, — нарушила молчание девушка, невидяще глядя перед собой, в голосе словно не было жизни.

— Ты видела убийцу?

— Знаешь, что он сказал? — будто не слыша, продолжала Женя. — «Берегись Дудковых». Кто из вас это сделал?.. — она медленно перевела взгляд на Руслана. Тот испугался ее расширенных зрачков, показавшихся ему глубокими колодцами.

— Из нас?.. Женя, это же мог быть кто угодно, даже и не из вёски!

Девушка смотрела на него тяжелым взглядом, и среди плещущейся там боли почти не было разума. Руслану захотелось встряхнуть ее, чтобы привести в чувство.

— Я уже перебрала всех. Его мог убить Петровский.

— Глупо во всем винить его. Он подлец, но не убийца. Да и зачем ему это? Нет резона.

— Согласна. Его могла убить Анна.

Руслан вскинулся:

— Ты видела гарпун?! Сколько силы нужно приложить, чтобы проткнуть не рыбу, а мужскую грудь? Это сделал мужчина, однозначно.

— В критических ситуациях женщины способны на невозможное.

— Моя мать могла убить в ту ночь, если на то пошло, но не через месяц.

— Это мог сделать Юра Дудков.

— Священник?..

Женя некоторое время помолчала и вдруг потрясенно вскрикнула. Испугавшись вырвавшегося звука, девушка закрыла рот руками и прошептала сквозь них:

— А что насчет тебя?..

Руслану показалось, что он ослышался:

— Что?..

Женя стала раскачиваться в кресле и мотать головой, будто не верила сама себе. Слезы полились у нее из глаз.

— Ты — мужчина, способный управиться с гарпуном, мой отец убил твоего, ты ненавидишь его…

— Ты хоть понимаешь, что говоришь? — отшатнулся от нее Руслан. Что-то больно заныло между ребер.

— Боже… Я не хочу, чтобы это был ты, я не смогу, я не выдержу! — она почти выла.

— Так это не я! Я не убивал твоего отца! — не сдерживаясь, закричал Руслан. Ярость клокотала внутри, вытесняя жалость.

Девушка вздрогнула и перевела взгляд на остатки засохшей крови у нее на руках. Голос ее был безжизненным:

— Он умер у меня на руках. Истек кровью, почти мгновенно. Сказал мне остерегаться Дудковых, потому что он видел убийцу. Мой отец мертв. Петровский, твоя мать и ты ненавидели его, вы захотели отомстить. А может и… занять место Головы.

— Да ты только послушай себя! — Парень схватил ее за плечи и встряхнул, заставив посмотреть на себя. — То, что ты говоришь, — это полный бред! Тебе никто не поверит! Ни я, ни моя мать, ни дядька не имеем к этому отношения! Как тебе это вообще в голову пришло?

Женя безразлично смотрела на него, и Руслан злился все сильнее:

— Ты не можешь вот так просто обвинять меня! — он тяжело дышал. — Я же люблю тебя, Женя, я бы никогда… — он осекся.

Девушка закусила губу и стянула с безымянного пальца кольцо. Он будто со стороны смотрел, как она вкладывает его ему в руку, и мир его рушился.

— Я не смогу носить его, пока не узнаю правду, — она с трудом сглотнула, рука ее дрожала.

Юноша крепко сжал челюсти. Ему хотелось разнести тут все, в этой дурацкой комнате с обоями в цветочек: перебить картинки с котятами и пейзажами, перевернуть здоровенное кресло, в котором они в обнимку провели столько часов… Руслан схватил чашку и швырнул ее через всю комнату. Брызнули осколки, пятно горячего чая задымилось на светлой стене.

— А знаешь что? Ты права. Правда важнее, — повернулся к выходу он. — Важнее доверия, — юноша оседлал подоконник, но перед тем, как прыгнуть вниз, обернулся и зло прищурил глаза:

— Иван всегда был против наших отношений, что ж, пусть так, но у него получилось нас разлучить.

Похороны назначили через день. Тело Ивана омыли, достали из него гарпун и приготовили к сожжению. Вёска пребывала в унынии: много лет в ней не случалось похожих трагедий да в столь короткий срок. Но не все печалились по поводу смерти Ивана. В вёске оставались люди, считавшие, что он получил по заслугам. И хотя Юра Дудков отпустил грехи главе Капустиных, над берегом реки плыл шепоток: мол, не стоило хоронить Ивана как христианина.

Плот, вспыхнул, как факел, его подхватило течением, и скоро он скрылся из виду. Бахнули в небе поминальные огни.

Женя, молчавшая всю службу и не проронившая ни слезинки, вдруг заговорила тихо и зло:

— Я знаю, кто убил моего отца.

У Петровского дернулось сердце, спина покрылась испариной.

— Его убил один из Дудковых. Да, Константин Прокофьич умер, но это был несчастный случай и вы даже не попытались простить отца! Удар в спину — это подло как для мужчины, так и для женщины!

— Что ты несешь, пигалица? — возмутилась Анна.

— Я говорю о справедливости, а вот вы несете раздор вместе со своим братом! И да, я думаю, моего отца убили с вашей подачи!

— Ах ты дрянь! — Анна влепила девушке пощечину, на что та, как дикий звереныш, вцепилась когтями в лицо женщины, располосовав той щеку.

Руслан даже не дернулся, холодно наблюдая за происходящим, и тогда разнимать драку бросился Федор Саврасов, с трудом втискиваясь между женщинами и заслоняя девушку от Анны:

— Назад. Не трожь ребенка. Кто-то из вас убил Ивана, но война — это не дело, не решение. И не над его могилой. Расходимся, — мужчина махнул своим.

— Вы оставили вёску без Головы, горите в аду! Я вас ненавижу всех! — кричала девушка, брыкаясь, пока ее оттаскивали от реки.

Дудковы долго не расходились с места похорон. И со стороны реки все это время доносился недовольный гул.

Огородами Ксения Павленко пробиралась к дому Жени: не дай боже, увидит кто-то из своих после устроенного девчонкой спектакля. Дверь женщине открыла подруга Света.

— Как она?

— В прострации, — коротко ответила та и вернулась на кухню, в которой хозяйничала.

Ксения заглянула в комнату: Женя свернулась в кресле и будто бы спала.

— Ты спишь? — уточнила на всякий случай.

— Я вас ненавижу, — глухо раздалось из кресла.

— Жень, это же я. Ты не слушай Анну, не обращай на нее внимания, она и сестра-то строптивая, а уж вдова… — Ксения присела возле кресла и начала поглаживать голову девушки. — Мне жаль Ивана, нельзя было устраивать над ним самосуд, поступить так мог только подлец.

— Это был несчастный случай! Мой отец не убийца! Не за что его было судить!

— Знаю, знаю, зайка… Но и ты не должна была говорить всех этих слов на похоронах, вместе мы вероятней отыскали бы преступника.

— Это Руслан и сестра твоя!

— Нельзя обвинять без доказательств, Женя! Ты смертельно обидела их своими подозрениями! А ведь они могли бы стать твоими союзниками. Тебе надо быть сильной, не отталкивай помощь, когда ее предлагают.

— Их осталось трое, а я одна! Как быть сильной? Как теперь верить хоть кому-нибудь? — Женя подняла голову и посмотрела на Ксению полными слез глазами.

— Ну-ну, — Ксения обняла ее и покачала как маленького ребенка. — У тебя есть мудрый дед Евген, у тебя есть Света, у тебя есть безотказный Гриша, у тебя есть Федор, да все Саврасовы за тебя горой! И у тебя есть я. Хочешь, останусь у тебя?

— Жень, я тебе бульон сварила, — в комнату вошла Света с черпаком наперевес. — Хочешь, еще пирожков испеку?

— Нет, — девушка отстранилась от Ксении. — Не надо. Идите. Я в норме. Я сама.

Подруги переглянулись.

— Ты не в норме. — Ксения озабоченно нахмурилась.

— Я в норме, я уверена! Уйдите! ‒ потеряв терпение, закричала Женя.

Когда входная дверь хлопнула, девушка опустила голову на подлокотник и невидяще уставилась в окно.

На улице стыла тишина. Проклятое солнце, что так весело освещало траурную церемонию, наконец медленно-медленно покатилось к горизонту, удлиняя тени. Прошуршал ветками ивы быстрый ветер, гоняясь за юркими облаками. Вскоре на смену воздушным замкам величаво приплыла неповоротливая дождевая туча. Она с аппетитом проглотила закатно-кровавое солнце, и на землю опустилась ранняя ночь. По комнате поползли сумеречные тени, и вскоре только окно и осталось в ней светлым пятном. Дом казался глухим и одиноким. В нем не осталось жизни, он устал бороться за себя, и маленькая девочка, свернувшаяся в кресле и дрожавшая от страха, уже не была той хозяйкой, ради которой дом шестнадцать лет назад приказал своему хозяину жить.

В комнату постучался дождь, забарабанив по подоконнику. Сначала легонько, затем все крепче, будто требуя впустить. Хлопнули ставни, раскачавшиеся от сильного ветра. Забила ветвями ива. Дождь, нет, уже ливень, забарабанил по крыше. И комната окончательно погрузилась в темноту.

Женя усилием воли заставила себя встать, закрыла окно и легла в кровать. Ливень шатром оградил дом от окружающего мира, тот будто перестал существовать, растворившись в очищающей воде. Но сон не накрывал измученный организм спасительным одеялом. Девушка долго вслушивалась в разыгравшуюся стихию, не убаюкивающую, а вгоняющую в тоску.

По полу застучали редкие капли. Женя со вздохом отправилась на поиски кастрюли. Но звон, эхом отражаясь от пустой жестянки, барабанил, казалось, по голове.

Женя включила свет. Осмотрелась. Что значило для нее это место?.. Она выросла тут, но с ней всегда был рядом отец, пусть деспотичный и жестокий, но родной отец. А что теперь делать ей в этой пустоте, в которой тяжело дышать? Разве смогут эти стены удержать ее?..

Она сверилась с календарем наводнений. Ближайшее начнется только через месяц, когда зарядят осенние дожди и река выйдет из берегов. Ну и прекрасно! Она все равно здесь никому не нужна, поживет этот месяц на ковчеге — ее даже не хватятся — а там видно будет.

Вещи девушка собрала быстро: как-никак два раза в год собирала и себя, и отца. В холщовый мешок набросала еды, сметая все с полок, и выставила в коридор. Надев высокие резиновые сапоги и плащ, она вышла во двор, спустила с цепи пса и по лужам, которые доходили уже до щиколоток, пошлепала в хлев. Хитрая система ступенек не давала животным тонуть в сильные дожди, но этой ночью Женя решила их потревожить.

Старая коза недовольно заблеяла, когда девушка затянула на ее шее веревку и заставила подняться с подстилки, вторая, помоложе, тоже разразилась руганью. Только козлята радостно заскакали вокруг. Куры не сопротивлялись, когда Женя распихивала их по клетям: только чуть слышно квохкали, ничего не различая в темноте. Намотав на руку веревки, девушка одну клеть с курами закинула на плечо и потянула упирающихся коз в холодную, мокрую ночь.

Вода поднялась выше.

Промокшее упирающееся стадо вскоре покорилось и пошло свободнее.

Пес удрал. Тому лишь бы немного свободы.

Трудности начались возле ковчега. Промокший луг пружинил под ногами топким болотом да так и норовил ухватиться за сапог. Но если продраться к ковчегу получилось, то попасть на корабль оказалось неразрешимой задачей.

— Эй! Ты куда?

В темноте она не сразу поняла, чей это выкрик. Но когда преследователь нагнал их, девушка узнала под капюшоном белобрысую голову:

— Ты чего тут делаешь, Гришаня?

— Это ты чего приперлась сюда в такую погоду, да еще с животиной?

— А тебе дело? Помог бы лучше!

Чтобы загнать животных в трюм перед потопом, мужчины спускали на землю огражденный трап. Сейчас он был поднят, и Женя не смогла бы опустить его, даже если бы руки у нее были свободны.

— Женек, — даже не видя его лица в этой кромешной тьме, девушка знала: парень хмурится и сжимает губы. — Тут и вдвоем-то его не опустить…

Об этом она уже подумала. И знала ответ:

— Руби канаты!

— Ты с ума сошла?! — По тишине в ответ парень понял, что Женя не шутит.

Промокшие до костей козы жалобно заблеяли, напоминая, что они все еще здесь, плачевным квохтаньем им вторили куры. Козьи копыта погрузились в болотистую почву и вода доходила животным почти до живота.

— Гриша, мы тут тонем! Починят мужики, а сейчас некогда!

Вряд ли он когда-нибудь сможет воспротивиться ее голосу, наполненному такой мольбой.

— Поберегись! — Гриша в секунды оказался на палубе, взобравшись по оставленной веревочной лестнице.

Женя отшатнулась от ковчега, и вовремя: описав полукруг, в грязь шлепнулся трап, подняв волну и окатив девушку водой вперемешку с грязью с ног до головы. Плащ оказался бессилен.

— Скорей-скорей-скорей, — подгоняла девушка животных, но тем не надо было повторять дважды: козы так и рванули вверх по скользкому трапу.

— Гриш, я за кобылой! Отведи их в трюм!

Когда начиналось наводнение, важно было успеть погрузить пожитки на ковчег за один заход: вода поднималась быстро, и не оставалось никакой надежды вернуться вовремя. Случалось, кто-то не успевал забрать все необходимое, тогда через месяц-два, по возвращении, вещи находились там же, только все прогнившие и испорченные. Хуже — только оставить скотину в сарае. И тогда через месяц придется хоронить любимую собаку или кормилицу-лошадь, утонувшую взаперти.

Ей казалось, ее бег с громкими всплесками разбудил всю вёску. Но Жене хотелось закончить с этим поскорее.

Стрелка вопросительно заржала, когда Женя закинула на голову кобылы уздечку.

— Тише, моя голубушка… Я вместо него… Я…

Лошадь положила морду Жене на плечо и тихонько всхрапнула. Девушка погладила шелковистую шею:

— Привыкай, привыкай… Вдвоем мы с тобой теперь…

Перебросив мешки через круп и привязав к ним еще одну клеть с курами, девушка намотала уздечку на руку и приготовилась тянуть лошадь на улицу. Стрелка понуро шагнула под ливень. Молодость кобылы уже прошла, на своем веку Стрелка повидала немало наводнений, что ей какой-то ливень!

Когда девушка добралась до ковчега, она вымоталась так, что готова была лечь прямо там, на верхней палубе. И только Гриша, вертевшийся рядом, не давал ей окончательно отдаться в руки усталости.

— Идем-идем, я всех устроил, сена-овса насыпал, тебе надо в тепло.

Он вел ее, шатающуюся, но вел не туда: спустился по лестнице на две палубы ниже нужной.

— Наша каюта не в той стороне, — нахмурилась девушка.

— Я подумал, когда тебя начнут искать, здесь ты спрячешься получше, — проницательно ответил Гриша, распахивая дверь.

Маленькая каморка с одной узкой койкой была раза в четыре меньше их с отцом каюты. Ей все равно, лишь бы под теплое одеяло и никто не трогал. Гриша зажег свечу. Женя начала стаскивать с себя мокрые вещи, не заботясь о присутствии парня, и тот, смущенно хмыкнув, отвернулся.

Стариковский кашель в этой тишине ковчега напугал их не по-детски.

— Ваша собака? — в черном проеме двери появилась старческая фигура, одним пальцем удерживающая скулящего пса.

Вздрогнув, Гриша зацепил свечу, и та потухла.

— Уединиться хотели, касатики? — Повитуха одним движением руки заставила свечу гореть ярко и ровно. — Не получится, скоро здесь всем придется потесниться…

Освобожденный пес заскулил, бросился к застывшей Жене и трусливо прижался к ее ноге.

Гриша еле слышно ругнулся. Девушка расширившимися от страха глазами всматривалась в пустой проем. Гриша бросил через плечо:

— Ты в порядке?

Девушка медленно кивнула и, приходя в себя, скользнула под одеяло. Гриша подошел к двери.

— Ну, — он замялся, — я пошел?

— Куда?.. — в Жениных глазах заплескалась паника. — Подожди! Не уходи! А если она вернется?..

Пес тихонько поскуливал, забившись под кровать.

Парень вздохнул, закрыл дверь и присел на край койки:

— Может, за руку тебя еще подержать?

Сарказма не получилось: Женя с такой неподдельной готовностью выпростала руку из-под одеяла и ухватилась за него, что ничего другого ему и не оставалось.

Женя закрыла глаза и глубоко вздохнула:

— Кто убийца, Гриш? Кто эта тварь?!

Он не знал, что ей сказать, и лишь чуть крепче сжал ее ладонь. Из-под ее век по щекам скатились две быстрые слезы, мгновенно затерявшиеся в волосах. И тут слова пришли:

— Ты не одна, Жень. Ты же знаешь, я всегда буду рядом.

Ее распахнувшиеся синие глаза, казалось, впервые увидели в нем друга. Она благодарно сжала его руку в ответ и спустя пять минут уже дышала ровно, наконец-то провалившись в сон. А Гриша уже не мог оставить ее на корабле вместе с этой сумасшедшей старухой. Чуть выждав, он вытянулся на койке рядом с Женей, справедливо рассудив, что успеет вернуться домой еще до того, как его хватятся.