Летний рай

Татьяна Кошман

Если твоя сестра, несмотря на солидный возраст и наличие взрослых детей, имеет привычку влипать в истории, то тебе не остаётся ничего другого, кроме как влипать в эти истории вместе с ней. И тогда даже безобидная, казалось бы, прогулка в лес за грибами, закончится не совсем обычной находкой.Тебе не удастся избежать приключения с бегом по пересечённой местности, ночной слежкой за подозрительным объектом, розыском сбежавшей приятельницы, и непосредственным участием в расследовании убийства.

© Татьяна Кошман, 2021

ISBN 978-5-0053-0471-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Летний рай.

Я шла по пыльной дороге босиком. Ногам было мягко и горячо, пыль фонтанчиками брызгала между пальцев и щекотала подошвы. С одной стороны дороги сочно желтело бесконечное подсолнуховое поле, с другой — высокая трава вперемешку с пёстрыми луговыми цветами, упиралась в лес. Вокруг порхали бабочки, перепрыгивая через дорогу, оглушительно стрекотали кузнечики, в воздухе стоял пьянящий запах лесной земляники и полыни…

— Саня! Саня… ну Санька, просыпайся уже! — противный, вкрадчивый голос, знакомый мне с детства, да чего уж там, с самого моего рождения, вторгся в мой рай, лишив меня счастья ощущать босыми ногами горячую землю, и наслаждаться запахом полыни. Я люблю запах полыни, это запах моего детства, запах счастья…

— Сааааняяяяя!

— Господи, ну что опять, куда надо бежать, что выкопать, и посадить у тебя под окном? Корень солодки? Хрен? Или куст вишни?

Я открыла один глаз и увидела то, что и ожидала: склонившееся надо мной, нахальное лицо моей старшей сестры. А в её глазах то, чего опасалась: там уже плясал и корчил мне рожи, маленький чертенок, подбивающий её на все эти пакости, из-за которых мне, вот уже… много лет (не будем произносить вслух эту цифру), нет никакой жизни.

— Или может, мы пойдём ещё раз проверим, умеют ли котята плавать в колодце? — от злости я проснулась окончательно, и от этого злилась еще сильнее. Сестра засопела.

— Чё ты сейчас-то об этом вспомнила? Ты меня этими котятами до самой смерти попрекать будешь? Мне было шесть лет всего…

— Буду! Буду, потому что кое-кто, хвастаясь своими «подвигами», рассказал об этом моей доченьке, и она теперь считает меня соучастницей, а мне было всего четыре года. И всё это я вынуждена терпеть только из-за того, что меня угораздило родиться твоей младшей сестрой!!!

— Ну котят же мы спасли, чего ты опять начинаешь?

— Мы спасли?

— Ну, сосед спас, дед Сеня, какая разница, главное что кошаки выжили, и жили долго и счастливо… Санечка, ну не капризничай, пойдём кофейку попьём. — заканючила Иннка, заискивающе глядя мне в глаза. Нет, ей определённо что-то от меня надо, знать бы ещё что….

— Давай, ты пойдёшь умываться, а я кофе сварю, да? — и не дожидаясь ответа, сестрица бодренько ретировалась.

— Эх, Инна, Инна! — прихрамывая, я вошла в кухню, и старчески покряхтывая, уселась в угол кухонного дивана с потёртой обивкой. — мне такой сон снился, вот какого лешего ты меня разбудила?

Иннка придвинула мне чашку кофе и подпёрла подбородок кулаком.

— Какой сон?

— Как будто иду я просёлочной дорогой, — я мечтательно закатила глаза, и отхлебнула из своей чашки, — а вокруг такая благодать: лес, подсолнухи, запах… а я иду босиком, мои ноги утопают в горячей пыли… и пятка не болит.

— Да ты достала уже своей пяткой! Сколько можно, сходи наконец к врачу, или я тебя силой отволоку! — накинулась на меня Иннка.

— Да схожу, схожу, не ори. Кофе вот выпью, и сразу подамся. — привычно отмахнулась я.

— Что, сильно болит? — вдруг сменила тон сестрица.

— Терпимо.

— Ну тогда, первую половину твоего прерванного сна я готова тебе компенсировать! — торжественно заявила она.

— Здорово! — опрометчиво обрадовалась я, надеясь что она отстанет от меня и я смогу еще немного поваляться.

— Мы с тобой сейчас пойдем в лес за грибами! — Иннкино лицо сияло так, как будто она только что объявила, что мне присудили нобелевскую премию.

Ну а что, сама виновата: нечего было рассказывать сон в первой половине дня, вот пожалуйста — уже сбывается. Утешая себя тем, что может быть сбудется и вторая половина сна, и моя несчастная пятка правда перестанет болеть, я молча допила остывший кофе, и даже не глянув на Иннку, пошла одеваться.

Я медленно брела за сестрой, прислушиваясь к ощущениям в пятке: боль, как всегда, когда немного расходишься, утихла. Не прошла совсем, нет, немного притупилась. Неужели артроз? Это значит, что эта боль будет сопровождать меня до конца моих дней. Прощай подвижный образ жизни, здравствуй, ортопедическая обувь, и тросточка. Иннка права: нельзя затягивать с визитом к врачу.

Погружённая в свои невеселые мысли, я медленно плелась, разгребая палкой, которую мне вручила сестра, «подозрительные» холмики покрытые прошлогодней листвой, в поисках грибов. Позавчера был дождь, и грибов вылезло много. Моя корзинка была уже почти полной, грибочки молоденькие, крепенькие, один к одному. Правда, не факт, что все они съедобны. С этим у меня проблема. Конечно, я могу отличить бледную поганку и мухомор от съедобных, но все эти ложные лисички и опята меня полностью дезориентируют. Поэтому моя корзинка всегда проходит тщательный досмотрт с конфискацией и уничтожением «санкционного товара». Интересно, много ли сегодня пойдет «под гусеницы»?

Мне было жаль грибов, они все такие красивые, упругие, некоторые гладкие и блестящие, другие с коричневой бархатистой шляпкой. Но в этом деле я не перечила Иннке. Кстати, что-то её давно не видно, хоть я и знаю эти места с самого детства, да и ушли мы недалеко, всё же как-то жутковато одной в лесу. Тут же, словно почувствовав мою тревогу, откуда-то сбоку раздался приглушённый голос сестры.

— Саня, Сань, ты где? Иди сюда, смотри что я нашла…

Негромко чертыхаясь, я полезла через ежевичные заросли на голос, и чуть не сшибла Иннку. Она стояла наклонившись вперёд, и что-то увлечённо рассматривала в кустах, тыкая в это что-то своей грибной палкой. Я подошла поближе.

— Что тут у тебя?

Иннка поднесла палец к губам, шикнула на меня, и таинственным шёпотом сообщила:

— Мужик.

Я обалдела.

— В смысле, мужик?… Пьяный что ли? Зачем ты в него палкой тыкаешь?

Иннка ещё раз энергично ткнула палкой в кусты, и вынесла вердикт:

— Не похоже, что пьяный: не реагирует.

— Спит крепко, — попыталась я заглушить нехорошее предчувствие, — Инн, а может ну его на фиг, пусть себе лежит, смотри моё лукошко почти полное, твоё вон тоже, — я махнула палкой в сторону её корзины, сиротливо стоящей в сторонке. — пойдем домой грибочки чистить, а?

— Да нет, Сань, тут что-то не так, не может он спать, я же в него палкой тыкала.

Это точно. После её тычков, проснулся бы любой, спящий самым мертвецким сном… мертвецким сном?! Я поежилась. А Иннка потыкала еще в кусты, громко и противно приговаривая:

— Эй, гражданин! Вы чего это тут разлеглись, вам нехорошо? Шли бы вы спать домой, здесь спать нельзя: комары сожрут, или медведи…, — не дождавшись ответа, махнула мне рукой, — пойдем с другой стороны посмотрим.

Мы обошли кусты вокруг, и Иннка раздвинула ветки палкой… из кустов на нас остекленевшим невидящим взглядом смотрели мертвые глаза… Я судорожно вцепилась в руку сестры, и взвыв как сто две пожарные сирены, ломая кусты и волоча за собой вырывающуюся сестрицу, понеслась прочь.

Я летела, не разбирая дороги, и не ориентируясь на местности. Где-то, в очередных зарослях, Иннке удалось вырвать у меня свою руку, и теперь я слышала позади её слоновий топот, и сбивчивое дыхание. Не знаю, как бы долго я ещё бежала, если бы лес неожиданно не кончился. Я вылетела на дорогу и, обнаружив, что ноги так удачно вынесли меня к нашей автобусной остановке, притормозила.

Запыхавшаяся Иннка, согнувшись пополам, поставила свою корзину, которую умудрилась каким-то образом прихватить на бегу. Я-то свою из рук не выпускала, поэтому она со мной. Смотри-ка даже грибы на месте после нашего кросса по пересечённой местности. Насилу отдышавшись, сестрица набросилась на меня.

— Ну ты даёшь, мать! Я когда рожала так не кричала, честное слово! А уж бегала я так в последний раз, и не припомню когда. Скорей всего, никогда! Фу-у! — Иннка обессиленно опустилась на обочину дороги. — Чё ты так ломанулась-то, как будто за тобой черти гнались? Ты же, блин, детективы пишешь, у тебя там кишит от этих трупов, на каждой, можно сказать, странице по трупу, да кровищи…

— И что? — не поняла я её претензий.

— Как что, должна уже привыкнуть к трупам-то, и не удирать сломя голову, причём мою.

— Не выдумывай, — устало отмахнулась я, — это немножко не совсем одно и то же. Я настоящего, живого трупа, до этого ни разу не видела.

— Правда что ли? Надо же, а сразу и не подумаешь, так ты их правдоподобно описываешь, особенно в предпоследнем, как его… а! «Пари с покойником»! Так он у тебя живописно лежал в луже крови на мокрых рельсах…

— Перестань! — почему-то упоминание выдуманного мной же мёртвого тела, на фоне свежеувиденного трупа, вызвало тошноту. Да, я пишу детективы. Не очень давно, и книг у меня вышло не так уж много, всего тринадцать, и вообще я никогда не думала что стану этим заниматься. Просто так сложились обстоятельства.

Три года назад я сломала ногу, перелом был сложный, что-то там долго не срасталось, я четыре месяца провалялась с подвешенной к потолку ногой, потом ещё долго разрабатывала её, она постоянно болела, и сейчас нет-нет, да разноется, тягучей, надоедливой болью. Вот тогда-то, дурея от безделья, сердито швырнув очередной «шедевр» современной литературы, в яркой обложке, я пожаловалась мужу.

— Совершенно не умеют писать. Нечего почитать больному человеку, дабы облегчить страдания.

Муж понимающе и сочувствующе покивал, потом огорошил неожиданным предложением.

— А ты напиши сама. Раз уж почитать нечего, то пиши. Ну а что, ты же писала рассказы о животных, их даже печатали.

— Ну ты вспомнил, когда это было, сто лет назад!

— Как же сто, сто лет назад мы с тобой ещё и знакомы-то не были, — подначивал он. — а тогда у нас уже Игнат родился, и кошка приблудилась рыжая, помнишь? Про неё и был твой первый рассказ.

— Конечно помню, только ведь это совсем другое. Тогда я просто наблюдала и описывала всё, что видела. А тут же придется всё самой выдумывать.

— А что тебе ещё делать? Лежи себе да выдумывай.

Потом к мужу присоединились дети, и я, поддавшись на их провокации, написала свой первый детективный роман. К моему удивлению, первое же издательство, в которое я его отправила, напечатало мою писанину и заключило со мной договор.

— Что будем делать? — теребила меня сестрица, — полицию надо вызывать.

— Ой, как не хочется, может лучше пойдём грибочки чистить?

— Саня, ты взрослая женщина, мать двоих детей, тебя даже по телевизору целых два раза показывали, а ты такие глупости говоришь! — пристыдила меня сестра.

Мимо проносились машины, обдавая нас копотью и пылью. У нас за спиной, пыхтя и фыркая остановился автобус, выпуская из своего душного чрева дачников, а у меня не было сил, чтобы встать и начать действовать.

— Сань, ну мы не можем сделать вид что ничего не случилось, и пойти жарить грибы, — продолжала увещевать меня Иннка, — и потом, это же так интересно, не каждый же день такое происходит, обычно трупы у нас на дороге не валяются…

— Это где трупы не валяются? — раздался у нас за спиной звонкий девичий голосок, — Какая занимательная у вас тут беседа происходит.

— Маруся! — радостно заорала я, и вскочив, бросилась обнимать свою доченьку. Нет, конечно, по правде ее зовут не Маруся, у неё нормальное, красивое человеческое имя: Полина. Но как-то так повелось, что в семье мы почти не называем детей по именам. У каждого из них, куча ласковых, смешных прозвищ, а имена, как сказал мой муж, для посторонних. Так вот одно из домашних имен моей девочки — Маруся.

— А что это вы тут делаете, а, девушки? — вкрадчиво поинтересовалась доченька, усаживаясь между нами, — о каких таких трупах беседуем? Ну-ка колитесь.

— Да твоя тётя шутит, зайка, как всегда. Не обращай внимания. Сейчас мы передохнём немного и пойдем домой грибочки жарить.

— Мам, да у тебя крупными буквами на лбу написано, что вы с тётушкой куда-то вляпались. — она подмигнула Инке, — давайте, давайте, колитесь.

Моя дочь, внешне очень похожа на моего мужа. Конечно в женском варианте. Наш папочка — мужчина крепкий, с красивым мужественным лицом, и благородной сединой в чёрных волосах. Полечка же — тоненькая и лёгкая, порывистая, как весенний ветерок и звонкая как тёплый летний дождь, а тёмные, словно два глубоких омута, глаза, делают её похожей на лесную нимфу. Но, несмотря на всю эту девичью, нежную красоту, внешнее сходство с отцом сразу бросается в глаза.

Нраву сие прелестное дитя кроткого, спокойного, и имеет, на мой взгляд, слишком доброе сердце. Ещё с малолетства, дочь была заступницей и благодетельницей всех обиженных и страждущих, по причине чего, в нашем доме, да и в городской квартире, постоянно появлялись раненые птицы и кролики, помоечные кошки и собаки, попадались даже суслик, несколько ёжиков и один совенок. У нас и сейчас благополучно живет кошка, подобранная два года назад крошечным голодным комочком. Правда, теперь ее не узнать, из ободранного плешивого заморыша, она превратилась в шикарную дымчатого окраса кошку по имени Ефросинья, а в быту Фрося.

Но несмотря на такую свою добросердечность, твердости характера и упрямства, моей доченьке не занимать (вся в меня). Она всегда добивается чего хочет, так как противостоять её напору трудно даже мне, не говоря уже о папочке, из которого она вообще вьет веревки. Вот такое нежное создание, девятнадцати лет от роду, сидело сейчас рядом со мной на обочине дороги, сверлило меня своими черными глазищами, и врать, что всё в порядке, ей бесполезно…

— В общем так, Марусь, ты только не волнуйся, мы с твоей тетей ходили по грибочки, и нашли труп, — я решила не ходить вокруг да около, коль уж все равно от ответа не отвертеться, — вот теперь не знаем, что с ним делать.

Полинкины брови взметнулись вверх, глаза-омуты стали ещё больше.

— В смысле, труп?! В смысле, что с ним делать? Вы серьезно?

— Серьезней не бывает, — скорбно поджав губы, подтвердила Иннка. — лежит себе, родименький, в кустиках, а мать твоя говорит, дескать, пусть дальше лежит. Не нами, дескать, положено, не нам и убирать. А я говорю, не по-христиански это, вот так вот трупы без присмотру оставлять…

— Инна! — я, с трудом, пробилась сквозь поток её словоблудия, — хорошо, что ты предлагаешь?

— Надо вызывать милицию.

— Полицию, теть Инн. Милиции у нас нет, и уже давно.

— Это тебе так кажется, деточка, что нет. А на самом деле менты остались ментами, хоть и называются они теперь полицейскими, но в душе они все те же менты.

— Вот именно, и промаринуют они нас с этим твоим трупом, до морковкина заговения. — я достала из кармана ветровки телефон и, вздохнув, набрала ноль-два.

Полинку, я несмотря на её отчаянное сопротивление, отправила домой, не хватало ещё её в это втянуть. Она хотела забрать грибы, чтобы почистить их к нашему возвращению, но я не дала. Грибы это наше алиби.

Я уже немного пришла в себя, после встречи с трупом, и мой мозг начал мыслить в нужном направлении. И он опасался, что из разряда свидетелей, мы с Иннкой можем легко и незаметно, перейти в разряд подозреваемых.

Молоденький полицейский сначала допросил Иннку, потому, что она первая нашла труп. Допрашивал он её ровно полтора часа. Я всё это время сидела на лавке, в павильоне автобусной остановке. Не знаю, что ему там наговорила сестрица, но за меня он принялся в довольно взвинченном состоянии, что вовсе не удивительно.

— Как вы поняли, что мужчина мертв, вы его трогали?

— Да ни Боже ж ты мой! Вы что? — я передернула плечами при одной только мысли об этом.

— Тогда как? Видимых повреждений на теле нет, может он просто заснул? Собирал грибы, присел на минутку отдохнуть, да и задремал?

— Ну конечно, с открытыми глазами задремал! — за кого он меня принимает, этот мальчишка, — Да нет же, не похож он был на спящего, и потом, вы когда-нибудь встречали в лесу грибника в дорогом костюме, итальянских туфлях, в часах от Кортье и запонках с бриллиантами?

— Вы сказали, что сразу же убежали, когда же вы успели всё так подробно рассмотреть? — подозрительно прищурился на меня полицейский, а в душе мент.

— Ну… у меня такое зрение… объёмное, я всегда вижу детали, даже если не рассматриваю.

— Кхмм, — недоверчиво крякнул мент, похоже он меня таки подозревает, — и всё же, как вы поняли, что он мертв?

— Он лежал так… да ну как труп он лежал, и выглядел он как труп, и вёл себя совершенно как труп!

В глазах юноши явственно читалось сомнение в моих умственных способностях.

— А ещё, Иннка с ним разговаривала. — добавила я зачем-то, видимо, чтобы усугубить.

— С кем?

— С ним, с трупом. Она спросила зачем он тут лежит, как он себя чувствует, не плохо ли, дескать, ему.

— И что он ей ответил?

— Да вы что, как труп мог ей ответить?

— Ну вы же сами только что сказали, что ваша сестра с ним разговаривала.

— Сказала.

— А разговаривать можно с кем-то одушевленным, правильно?

— Не обязательно! — горячо возразила я, — Вот я, допустим, могу и с неодушевленным, с микроволновкой например, или даже с утюгом, а про стиральную машину я вообще…

— А я, почему-то, и не сомневался! — покрываясь зеленоватыми пятнами заверил меня юноша, — И скорей всего, они вам отвечают. Вот только мне это совершенно не интересно. Я просто хочу знать, принимал ли участие в разговоре, найденный вами в лесу, мужчина?!

— Ну вы, даёте! Вам когда-нибудь доводилось видеть чтобы труп принимал участие в разговоре? Он же труп! Она с ним в одностороннем, так сказать, порядке разговаривала.

— Прекратите мне голову морочить! Может он ещё не был трупом, когда ваша ненормальная сестра с ним беседовала.

— Уверяю вас — был! Самым что ни на есть настоящим трупом и был. И ничего она не ненормальная, я бы попросила! Всего лишь, немного эксцентричная! — вступилась я за сестру.

— Тогда зачем она с ним разговаривала? — проигнорировал он мой выпад.

— Чтобы убедиться что он действительно труп, какой же вы непонятливый!

Да! Видно дело всё-же не в Иннке, юноша определённо тормозит. Пока мы добрались до сути, часы показывали четверть второго. Подписав протокол, я похромала к изнывающей на жаре, в ожидании меня, сестре, и мы, наконец, потелепали домой. Дома на нас с расспросами набросилась Полинка. Пока мы чистили грибы и жарили их с картошкой, она выудила из Иннки все подробности, и пообедав усвистала с подружками на озеро.

Ох и тяжёлый же выдался денёк! Вот тебе и «сон в руку». Чёрт бы побрал эту Иннку, вместе с её лесом. Хотя, я сама виновата: вечно ведусь на её авантюры, могла бы просто не пойти, сослаться на свою многострадальную пятку.

Пятка болела безбожно. Я сделала прохладную ванночку для ног с морской солью, замачивала её почти полчаса, потом сходила в душ, и намазала ступни какой то обезболивающей мазью (Иннка подсунула, ходит вокруг с виноватой физиономией, то мазь принесет, то кофе с печеньками: чует кошка чьё мясо съела!). Мазь пока не действовала, я взгромоздив диванные подушки горкой, подстелила старое полотенце, уложила на на них свои ножки и полезла в планшет. Мои нервы требовали снятия стресса. А для меня это классическая музыка.

Я люблю классическую музыку, хотя… должна признаться, я разную музыку люблю, иногда даже грешу «попсой». Но, в разумных пределах, и если это действительно того стоит. Ещё, с удовольствием, время от времени, слушаю то, что у нас называют шансоном. Согласитесь, несколько странные у меня музыкальные пристрастия. Ой, только не надо вот этого снобского: «Фи, шансон, как можно, в вашем возрасте! Не камильфо!» Я вас умоляю! Меня, конечно, не привлекает тюремная романтика. Но, есть у некоторых исполнителей этого жанра, песни, которые трогают мою трепетную душу и бередят воспоминания. В них слышится горечь, тоска по чему-то невозвратно утраченному: детству, молодости, первой любви, и дальше по списку. Ну, в общем, как хотите теперь ко мне относитесь, но послушиваю под настроение.

А сейчас, мои потрепанные трупом, бегом по пересечённой местности, бестолковым полицейским, пяткой, и Иннкой нервы, просили, нет они требовали чего-нибудь легкого и успокаивающего.

«Соната номер шесть» Паганини, сделали своё дело, я расслабилась, полностью погрузившись в чарующие звуки скрипки. Всё-таки великая это сила — музыка. И такое её огромное множество — за всю жизнь не переслушаешь, под любое настроение: и погрустить, и повеселиться, и успокоиться, и вбодриться, и поплакать, и посмеяться.

Я еще полистала странички, в поисках чего-нибудь этакого, так, это у нас что? Зарубежные исполнители… ну-ка, ну-ка, о! То что надо: Сальвадоре Адамо «Падает снег», потрясающе красивая песня, песня нашей молодости… Ах, как мы под нее танцевали! А у сестрицы в ту зиму был такой головокружительный роман…

— Инна, Инна, где ты там, иди сюда!

Иннка будто только этого и ждала:

— Чё, Сань, сильно болит?

— Да нормально, послушай, — я сунула ей в ухо наушник, — помнишь?

— Ну.

— Чё ну? Вспомни, ты на втором курсе училась, на новогодние праздники приехала домой, помнишь?

— Ну.

Я её сейчас ударю, честное слово. Видно она поняла по моим глазам, что ещё одно «ну», и я за себя не отвечаю.

— От меня-то ты чего хочешь?

— Как того парня звали, с которым ты тогда танцевала, у вас ещё бурный роман потом был?

— Не помню…

— Да помнишь ты, он к Денисовым приезжал, внук или племянник… ну ты должна помнить…

— Вадик, кажется. — неохотно вспомнила Иннка.

— Точно, Вадик! Красивый был такой, вы танцевали под эту песню, а мы с Лидуськой сидели в уголке, она всё вздыхала мечтательно и шептала: «Повезло твоей Иннке»… Интересно где он теперь?…

— Да какая разница где: «Иных уж нет, а те далече».

— Да… и Лидуськи уже почти семнадцать лет как нет…

Лидуська была моей школьной подружкой. Дружили мы с четвёртого класса, и ближе подруги у меня не было. Она была невысокая, худенькая, с короткими вьющимися волосами цвета льна, и остреньким личиком. Вся какая-то хрупкая и прозрачная, как будто бестелесная. Похожая на ангела. У неё был врождённый порок сердца. Она умерла во время операции по замене износившегося искусственного клапана. Ей было двадцать восемь лет.

С тех пор у меня нет подруг, есть хорошие знакомые, приятельницы, но не более. Зато у меня есть Иннка, которая одна, с легкостью, совсем не напрягаясь, заменит десяток подруг.

Кстати, Иннка! Сестрица пребывала в глубокой задумчивости, что с ней, с такой деятельной, случается крайне редко. В воспоминания молодости ударилась? Да нет, непохоже, по сдвинутым бровям и покусываниям верхней губы, видно, что идёт напряжённый мыслительный процесс. Я уже было собралась на свой страх и риск прервать это затянувшееся безобразие, потому, что когда моя сестрица думает — неизвестно до чего она додумается, а расхлёбывать результат её раздумий, как всегда, придется мне!

— Я вспомнила где я его видела!

— Кого, Вадика? — опешила я.

— Да какого Вадика, чё ты прицепилась с этим Вадиком! Нашего трупа!

Я с беспокойством посмотрела на сестру: все-таки как она ни хорохорится, а для неё этот стресс тоже даром не прошёл. Она уже забыла где трупа видела. Вот что годы с человеком делают, раньше бы она и глазом не моргнула от таких приключений.

— Иннусь, ну конечно ты вспомнила, в лесу да? Мы его с тобой вместе там видели. — я осторожно погладила её по руке.

— Иди ты к чёрту, — Иннка сердито отбросила мою руку. — чё ты со мной как с дебилкой разговариваешь? Я тебе точно говорю, я его видела.

— Хорошо, ты его видела, — ласково согласилась я, говорят в таких случаях нельзя спорить.

— Саня, я тебя сейчас побью!

Господи, ну и денёк! Если бы мы не сдерживались, мы бы сегодня уже раз по пять друг-дружку поколотили!

— Так ты его живым что-ли видела? — дошло наконец до меня.

— Нет, блин, он мертвый по городу расхаживал, и Маргошку на машине катал! Саня, мозги включай!

— Маргошку? — от неожиданности я даже закашлялась.

— Ну. Ты сейчас про Лидуську сказала, я и вспомнила.

Маргоша — младшая сестра Лидуськи, разница в возрасте у них была всего один год с небольшим, и сёстры были очень близки, поэтому Маргошка частенько тусовалась с нами.

Я думала такое бывает только в моих детективах, ну знаете, кто-то что-то случайно говорит, совсем не относящееся к делу, но у сыщика каким-то образом возникает ассоциация, и это помогает ему раскрыть преступление. Но мы ведь не в моем детективе. И моя сестрица совсем даже не сыщик. Я внимательно на неё посмотрела — Иннка как Иннка. Хотя, кто его знает, может при её склонности к, разного рода, авантюрам, у неё есть способность к сыскной деятельности? Что непреодолимая тяга у неё, к этой самой деятельности есть, это даже сомнений не вызывает, так почему бы, Господи спаси и сохрани меня ещё и от этой напасти, и не быть способностям?

— И что, он катал Маргошку на машине?

— Не знаю катал или нет, но они вместе вышли из банка, я ходила свою карту разблокировать, помнишь когда я три раза неправильный пин ввела? — (конечно я помню, такое разве забудешь?) — Я поднималась по ступенькам, а они из другой двери выходят и разговаривают, а потом в машину сели и уехали. Я ещё повернулась, хотела поздороваться, но она была так увлечена трупом, что никого вокруг не видела.

Я задумалась. Судя по всему, Маргошка и труп были знакомы, значит, если на секундочку допустить что я хочу выяснить кем был наш труп, ещё не будучи трупом, можно спросить у Маргошки. Я украдкой взглянула на Иннку: интересно она в том же направлении думает? По выражению её лица я поняла, что она в своих размышлениях зашла гораздо дальше меня.

— Сань, давай завтра в город съездим, ты доктору пятку свою покажешь, а я по своим делам.

— По своим, это по каким?

— Да так, по магазинам, у Димочки день рожденья скоро, подарок надо купить. — неубедительно прикрылась своим трёхлетним внуком Иннка. Ясно, что что-то задумала.

— У него же всегда в августе был день рожденья, а на дворе, вроде как, середина июля, чего это тебе вдруг приспичило? Или его в этом году перенесли?

— Ой, ничего не перенесли, что ты мелешь, просто не хочу в последний момент носиться как ошпаренная.

— Ну-да, ну-да, — я прикинулась, что поверила. — только вот, боюсь до завтра моя пятка ещё сильней разболится, после сегодняшнего незапланированного кросса. И толкаться с ней в автобусе, да по такой жаре мне что-то не хочется.

— А зачем нам в автобусе толкаться? — хитро прищурилась сестрица, — а машина тебе на что, в гараже пылиться?

Я поморщилась: вожу я плохо, и очень это дело не люблю. Вернее, люблю, но опасаюсь. Вот двадцать лет назад, когда я только получила права, я ездила много и с удовольствием. А теперь либо движение в нашем городишке стало интенсивнее, либо я постарела. А скорее всего и то и другое. Но если Инка так решила, то спорить бесполезно.

— Сань, ну чё ты загрустила, пойдем что ль кофейку вмажем… с коньячком.

— Точно! И завтра за руль, а потом ещё в поликлинику, там скорее всего кровь на анализ брать будут…

— Так ты не пей, кто тебя заставляет? А мне стресс снять надо, тебе хорошо, ты вон свою музыку послушала, и порядок, а моя нервная система так и осталась полностью расшатанной…

Когда приехал с работы мой муж, Иннкина нервная система была в полном порядке. Три рюмочки «Хеннесси» всё восстановили, и сестрица, развалившись на диванчие, порывалась петь.

— О чем дева плачешь… о чём…

К счастью кроме этой строчки, слов она не знала, поэтому ее лебединная песня каждый раз обрывалась, не успев начаться. Макар заглянул на кухню, и мгновенно оценив ситуацию, подмигнул Инке.

— Празднуем? Хорошее дело!

— О! Зять! — встрепенулась сестрица, — выпей со мной, а то твоя жена ни куёт, ни… как это… ни телится… ей, видите ли, завтра за руль… а я значит тут одна должна, как последний бомж…

— Да ладно, не прибедняйся, много ты видела бомжей, которые пьют коньяк? — отмахнулась я от неё, и проявила заботу о муже. — ужинать будешь?

— Конечно, только руки вымою.

— А чего вы в город? — полюбопытствовал мой благоверный, отодвинув тарелку. — по магазинам?

— Поведу её к врачу, — не дав мне раскрыть рта, нагло заявила сестрица, — сколько же можно мучиться с этой пяткой!

— Правильно, — одобрительно кивнул Иннке муженёк и отхлебнул чаю, — поддерживаю целиком и полностью.

Я хрюкнула от изумления и Иннкиной наглости, Макар бросил на меня, полный сострадания взгляд.

— Сильно болит, да? — и сам же ответил: — конечно сильно, иначе ты бы в жизни не поехала.

— Да она бы так не разболелась, — мстительно поглядывая на Иннку, я поставила перед мужем блюдо с вишнёвым пирогом, — если бы мне не пришлось сегодня бежать кросс по пересечённой местности.

Чуть не поперхнувшись чаем, он отодвинул чашку и перевел вопрошающий взгляд с меня на, притихшую Иннку.

— Рассказывайте. Печёнкой чую, есть что.

— А чё ты на меня сразу так смотришь, — вскинулась сестра, — я что ли виновата, что он там лежал, где мы грибы собирали…

— Кто лежал? — не сводя с неё глаз, допытывался муж.

Иннка засопела, обдумывая как бы смягчить удар, но я не дала ей такой возможности.

— Труп. — тихо, но вполне отчётливо выдала я. Иннка вздрогнула и втянула голову в плечи, а Макар остолбенел.

— Мы не нарочно, — пользуясь его временной недееспособностью, спокойно, как будто это для меня совершенно привычное дело находить в лесу трупы, продолжила я, — мы по грибы пошли, и случайно на него наткнулись. Кто же знал, что он там лежит.

— Зуб даю… да что там зуб, всё движимое и недвижимое имущество, включая этот дом, ставлю на то, что наткнулась на него Иннка! — отходя от шока, потряс он указательным пальцем перед носом сестры.

— Ты не можешь ставить дом, — Иннка опасливо покосилась на палец, и предприняла слабую попытку увести разговор в сторону противоположную нашей утренней находке, — это наше с Саней наследство.

— Да?! А второй этаж?! — парировал муж.

Второй этаж на дом наших родителей, достроил мой благоверный, лет пятнадцать назад, и сделал капитальный ремонт во всем доме. Не сам конечно, нанял бригаду строителей, но, тем не менее.

— Ну ладно, — подозрительно покладисто, согласилась Иннка, — второй этаж ставь… тем более, что спор ты всё равно выиграл.

— А я что говорил! Ты же ходячий магнит неприятностей! — кипятился Макар.

— Да ладно, Макар, ну чего ты так распалился, — заступилась я за сестру, — ну нашли, вызвали полицию, дали показания, и всё. Ничего же не случилось.

— Это пока не случилось! Вы наших ментов не знаете: у них ведь кто нашел труп — тот и убийца!

— Эээ, Макар, ты отстал от жизни. — поучительным тоном провозгласила сестра, видно вспомнив, что по образованию она педагог, а не бизнес-переводчик. — Полечка сказала, что ментов у нас сейчас нет, а есть полиция!

Лучше бы она молчала, честное слово, потому, что зелёные глаза моего мужа, стали тёмными, как вода в нашем озере перед грозой, а лицо — цвета перезрелой вишни.

— Вы что, и Полинку с собой потащили?!

Я за его спиной показала Иннке кулак.

— Ну что ты такое говоришь, как мы могли взять твою дочь с собой, когда она до обеда была в городе. Она приехала на автобусе, как-раз, когда мы… из лесу вышли. И вообще, ты зря паникуешь: ну кому придёт в голову заподозрить в убийстве двух приличных женщин, постбальзаковского возраста, — уверенно разглагольствовала я. А сама подумала, что если внимательно посмотреть на Иннку…

— Да ты на сестру свою посмотри, — предложил муж, — у неё же на лбу крупными красными буквами написано: авантюристка.

Иннка обиженно засопела, но промолчала, здраво рассудив, что если она начнёт возмущаться будет ещё хуже.

— Всё, завтра в поликлинику и назад, никуда не заезжая, понятно? И сидеть дома до моего возвращения! — горячился муженёк, стоя посреди комнаты и размахивая для большей убедительности руками.

— Ты, это самое, Ильич, ты тут давай не митингуй, не на броневике, понимаешь, — съязвила Иннка, намекая на то, что отчество моего мужа и его пламенная речь, наводит на некоторые аналогии с другим, небезызвестным Ильичём. — За кого ты нас принимаешь, вообще? Съездим к доктору, покажем ему Санькину пятку, и домой, как огурчики…

Я высадила Иннку напротив «Детского мира», посмотрела, как она гордо прошествовала внутрь, вздохнула и поехала в направлении поликлиники. Сестрица явно что-то задумала, только вот что, не пойму никак.

Очередь к окошечку с первой четвертью алфавита, куда входила и моя фамилия, впечатляла. Вторая была ничуть не меньше, третье окошко пустовало, стало быть, буквы от «ф» до «я», рассредоточились по первым двум. Вот восхищаюсь я нашим сервисом! Вот умеет же наш человек на пустом месте создать праздник! Сегодня этими массовиками-затейниками были две тетки в окошечке регистратуры. Теткам было лет по пятьдесят-пятьдесят пять, то есть, были они чуть постарше меня, и на их лбах отчетливо проступала печать: «сделано в СССР». Отстояв положенное время, а именно сорок семь минут, я наконец-то приблизилась к заветному окошечку.

— Мне, пожалуйста, талончик к терапевту. — очень вежливо, стараясь не бесить понапрасну владычицу регистратуры, попросила я.

— На когда? — не отрывая глаз от монитора процедила она.

— На сейчас. — я слегка опешила.

Тётка подняла лицо и уставилась на меня маленькими, глубоко посаженными глазками. Её лицо, благодаря вытатуированным высоко на лбу, почему-то синим бровям, выражало вечное удивление, а, не менее синий, татуаж вокруг губ придавал этому удивлению лёгкий оттенок презрительности. Чтобы добить меня, своим презрением окончательно, дама презрительно хмыкнула, сдунула со лба добела сожжённый перекисью и тщательно завитый, локон.

— Терапевт сегодня не принимает.

— Тогда на завтра, — не сдавалась я.

— И завтра не принимает, — синяя каемка губ начала растягиваться в ухмылку, брови же продолжали удивляться моей глупости.

Я вздрогнула от неожиданного диссонанса, но решила не отступать: потеряные сорок семь минут придавали мне решительности.

— А когда принимает?

— Неизвестно, — с нескрываемым удовольствием сообщила она, — он на больничном. А что вы думаете? Врачи тоже люди, тоже поболеть хотят.

Я глупо поморгала, и оттолкнув мужичка с перегарным душком, который пытался оттеснить меня от окошка, потребовала:

— Тогда к ортопеду давайте.

— Ортопед тоже не принимает, — женщина уже улыбалась во весь рот, — он в отпуске, выйдет через четыре недели. Будете брать?

— Нет, к хирургу давайте! — я вцепилась обеими руками в окошко, а одной ногой отбрыкивалась от настырного мужичка.

— К хирургу до конца июля всё расписано. Хотите на четвертое августа? — Вовсю веселилась дамочка. Похоже, я сделала день этой милой женщине.

— Не хочу, — слащаво улыбнулась я, — к четвертому, я может под электричку попаду, и тогда необходимость посещения вашего приятного заведения отпадет сама собой. Послушайте, а почему вы не вывешиваете информацию какие врачи принимают а какие нет?! Почему я должна отстоять час в вашей дурацкой очереди, и в результате узнать, что нужный мне специалист не принимает?!

— Женщина, не учите меня работать, — улыбка сошла на нет, глазки стали злыми и колючими, а брови продолжали удивляться, зрелище, скажу я вам, не для слабонервных, — не хотите на четвертое августа — отойдите от окошка, не задерживайте очередь!

— Да, дамочка, не задержуйте! — вмешался мужичонка с «душком», и воспользовавшись тем, что я в порыве возмущения оторвала руки от окна, меня банально выкинули из очереди.

Я по инерции сделала пару шагов к выходу, но потом остановилась. Не терплю хамства и разгильдяйства, поэтому я решительно подошла к стене, на которой красовались приказы и обьявления разной степени давности, открепила график отпусков за пятнадцатый год, и пришпилила его чистой стороной к народу. Выудив из сумки шариковую ручку, и заметив что за моей спиной скапливаются зрители, я аккуратным курсивом, (что умею, то умею) начала писать:

«Уважаемые… — тут я слегка задумалась: уважаемые кто? Товарищи, граждане, пациенты? Нет, не то. А, вот! Я твердой рукой вывела — дамы и господа!

За моей спиной раздался приглушенный смешок.

— Ввиду того, что сотрудницы регистратуры не считают нужным сообщать нам информацию, мы вынужденны отстаивать длинную очередь, для того, чтобы узнать что нужный нам специалист сегодня не принимает, тратя при этом время и нервы. Только что у меня украли сорок семь минут моей жизни. Поэтому, дабы избежать того, чтобы с вами случилось то же самое, сообщаю вам, что врач-терапевт сегодня не принимает, по причине болезни, ортопед четыре недели в отпуске, а запись к хирургу только на четвертое августа. О других специалистах, к сожалению, ничего не могу сообщить, так как меня вытолкали из очереди. — Позади меня, уже в полный голос гоготали дамы и господа. — С уважением, и с пожеланиями здоровья (дальше шла моя размашистая роспись с вензелями и росчерками)»

Я повернулась, с чувством исполненного долга, увидев улыбающиеся лица, улыбнулась в ответ, и тут из самой середины «зрительного зала» кто-то тоненько пискнул:

— Ой, это же Александра Дунайская!…

В общем, ещё полчаса ушли на автографы. Когда я, погревшись в лучах славы, в боевом настроении, вышла из поликлиники было без четверти десять. Справедливо полагая, что этого времени сестре должно было хватить для того, чтобы найти подходящий подарок внуку, я набрала её номер.

— Иннусь, ты как, всё купила?

— Ой, Саня, а ты что уже освободилась, — сестрица как-то подозрительно замялась, — я думала ты до обеда там проторчишь. Ну и что с твоей пяткой?

— Потом расскажу, ты выходи давай, я сейчас подъеду.

— Саня, так я это… в общем я в аптеке, в той на углу, знаешь, напротив детского сада, в который Полечка ходила…

Ну конечно! Как я сама не догадалась, что моя пятка и день рожденья внука были только предлогом. Благовидным. А на самом деле, Иннка решила поиграть в детектива. И поперлась, не поленилась ведь четыре остановки пешком, в Маргошкину аптеку! Рыкнув в трубку: «Стой там!», я так рванула с места, что стайка подростков, с баночками энергетиков, неодобрительно обернулась в мою сторону.

Иннка топталась у входа в аптеку. Завидев меня, вернее мою машину, она пошла навстречу, и когда я притормозила, плюхнулась на переднее сиденье.

— Ну что, купила подарок? — медовым голосом поинтересовалась я.

— Конечно, купила, — не моргнув и глазом ответила сестра.

— И где он? — невинно продолжила я допрос с пристрастием.

— Ты не веришь мне, что ли? — изображая оскорблённую добродетель, Иннка расстегнула свою сумку, и гордо продемонстрировала мне яркий пакет из детского мира. — Просто я рано освободилась, дай, думаю, забегу к Маргошке, поболтать.

— Ну-да, ну-да! И это никак не связано с вчерашним трупом!

— Ой, Саня, ну что ты цепляешься? Ну, да, я хотела разузнать что-нибудь о трупе, и что тут такого?

— И что, разузнала? — я проигнорировала ее попытку перейти от защиты в нападение.

— Да фиг! — не смогла скрыть своего разочарования сестра, — ее «замша» сказала, что Маргарита в понедельник утром позвонила и заявила что болеет. Дала «ЦУ», и всё, больше не звонит, и на звонки не отвечает.

— Странно… — я побарабанила пальцами по рулю, — Маргоша, насколько я знаю, не любит оставлять свою аптеку надолго.

— Вот именно, Сань, тебя это не настораживает? В свете последних событий?!…

— И что? — я раздражённо повернула ключ в замке зажигания, и медленно вырулила на дорогу. Иннка угрюмо ёрзала на сиденье, но молчала. Ровно до первого светофора.

— Сань, я чё думаю, — сестрица сделала вид, что эта мысль только что, совершенно случайно, пришла ей в голову, — может забежим к ней домой, а? Тем более, что почти мимо едем.

— Инн, я Макару обещала!

— Ты что ему обещала с Маргошкой не общаться? — закусила удила Иннка, — Нет! Поэтому ты имеешь полное право навестить подругу!

— Ну, если рассматривать вопрос с этой стороны…

И я, впрочем как и всегда, пошла на поводу у этой авантюристки.

Маргарита жила в новом, семиэтажном и пятиподъездном доме. Во двор заезжать я не стала: там никогда нет свободного парковочного места, а если и есть, то я никогда в жизни не припаркуюсь, без того, чтобы не помять пару-тройку чужих машин. А если и припаркуюсь, то без эвакуатара, не выеду. Поэтому, я скромно приткнула свою «ласточку» на обочине, с торца дома.

Иннка, энергично вывалилась из машины, и, не дожидаясь меня скрылась за углом. Когда я дохромала до нужного нам подъезда, она уже держала для меня открытую дверь, нетерпеливо приплясывая на месте.

Поднявшись пешком на второй этаж, мы изумлённо уставились на приоткрытую дверь в квартиру Маргариты. По моей спине пробежал целый табун холодных мурашек, захотелось снова завопить во всю глотку и, сломя голову, броситься вниз по лестнице. Иннка, как будто догадавшись о моих коварных замыслах, крепко схватила меня за руку.

— Ну, — полушепотом поинтересовалась она, — мысли какие-нибудь имеются?

Я затрясла головой:

— Только матерные.

— Тьфу ты, — выругалась сестра, — ну поднапрягись, Санька, ты же умная. Ты же эта, как тебя, писательница, ёшкин корень!

Я послушно «поднапряглась».

— Исходя из моего криминального опыта, могу тебя заверить, что ничего хорошего мы там не увидим, — а про себя я подумала, что за открытой дверью квартиры, в которой проживает человек, предположительно знакомый с трупом, по законам жанра, должен быть труп хозяина квартиры…

— Маргошка! — мне стало дурно от одной мысли об этом, я прислонилась к стене и на минутку, чтобы перевести дух, закрыла глаза. Когда я их открыла, они тут же полезли на лоб. Я увидела как Иннка рукой, одетой в прозрачную полиэтиленовую перчатку, осторожно, держась за косяк, открывает дверь.

— Ты… где ты взяла перчатку?!

— Краску для волос купила, как знала, что пригодится, — она протянула мне вторую перчатку, — надень на всякий случай, да за ручки дверей не хватайся, там могут быть отпечатки, сотрёшь ещё.

— Ты давай поучи еще меня, — огрызнулась я и шагнула за ней.

Мы, на цыпочках, вошли в прихожую, в квартире стояла убийственная тишина. Не раз бывая у Маргошки дома, расположение комнат мы знали хорошо.

Справа гостинная, напротив кухня, прямо по курсу ванная комната, слева от нее туалет, а прихожая делает поворот направо и по левой стене рядом две спальни: Маргошкина, и ее дочки, Лерочки, которая, если мне не изменяет память, уже четыре года учится в Москве.

Иннка повернулась ко мне, и с лицом командира отряда спецназа, молча ткнула в меня пальцем, а затем им же указала на гостинную и кухню. Потом ткнула себя в грудь и указующий перст изобразил поворот направо. Стало быть, если я что-то понимаю в языке жестов отряда специального назначения, то я должна проверить гостинную и кухню на наличие трупа, а она берет на себя спальни. А как же туалет и ванная, они что так и останутся необследованными? А ведь там как раз очень удобно прятать трупы, например в ванну можно целых три, а то и все четыре спрятать, если они, трупы то есть, не слишком толстые… тьфу ты, что за дурацкие мысли лезут в мою голову в самый неподходящий момент!

Я с тоской посмотрела на удаляющуюся на носочках Иннку, и стараясь не топать шагнула в гостинную. Трупа там не было. Живых тоже никого, хотя следы жизнедеятельности присутствовали.

На подоконнике — пепельница полная окурков, со следами губной помады и без следов тоже, но все одной марки: женские с ментолом, значит Маргошка курила одна. Один окурок длиннее других, недокурен даже до половины. Рядом с пепельницей стоит чашка с недопитым, кофе.

Я, рукой в перчатке, осторожно (не за ручку) наклонила чашку: подернутая двух, или трехдневной плёнкой черная жидкость обнажила на боку жирную черную кайму. Значит хозяйки дня три не было дома, аккуратная Маргошка не допустила бы такого безобразия. У нее всегда все на своих местах, как в аптеке.

Я обвела комнату взглядом и тут же наткнулась на ещё одно доказательство правильности моих умозаключений: в углу, возле дивана у Маргошки всегда стояла большая напольная ваза, с торчащим из нее длинным, экзотическим, искусственным цветком, сейчас же вместо нее на полу лежала кучка крупных осколков, а на ней возлежал тот самый цветок, согнутый в форму венка.

На кухне царил полнейший хаос. Но, слава богу, никаких трупов. На полу валялась битая посуда, пустые контейнеры из под круп и макаронных изделий, каковые живописно покрывали весь ламинат. Интересно, для кого Маргошка покупает цветные макароны? Я залюбовалась замысловатым узором, выложенным рукой, не лишённой художественного воображения. Обычно такие макароны берут для маленьких детей, чтобы веселей было есть скучную пасту.

И тут я услышала шаги… осторожные, крадущиеся, и тем не менее явственно слышимые, шаги… не Иннкины. От входной двери. Ближе всего, ко мне стоял кухонный стол. Обыкновенный, на четырех ногах, приблизительно сто двадцать на семьдесят. Понимая умом, что спрятаться там абсолютно нереально, телом я уже через секунду сидела под столом. Кажется я даже перестала дышать. Но мне это не помогло.

Хрустя разноцветными макаронами, ко мне неотвратимо приближались кожаные ботинки на толстой подошве, какого-то огромного, нечеловеческого размера. Такие ботинки могут принадлежать только сказочному гоблину.

Он склонился к самому моему лицу, я чувствовала его зловонное дыхание, близко-близко видела его глубоко посаженные, прозрачные, с жёлтой крапиной у зрачка, глаза, и не могла пошевелиться.

— Так-так, и кто это тут у нас такой любопытный? — сипло пробормотал гоблин, больно тыкая дулом пистолета мне в ребро. От страха, мой язык будто присох к нёбу, но даже если бы я смогла ответить, я все равно не успела бы это сделать. Потому, что в ту же секунду из прихожей раздался страшный грохот, как будто там роняли мебель, но даже этот грохот перекрыл чей-то дикий вопль.

— Не двигайся, замочу в сортире!

Гоблин от неожиданности дернулся в сторону, и со всего маху ткнулся затылком об угол шкафа. Что-то смачно хрустнуло, в его прозрачных глазах мелькнуло удивление, но почти сразу же они закрылись и он кулем свалился к моим ногам. Иннка, а это именно она вопила и роняла мебель, наклонилась над гоблином и пробормотала:

— Вы хочете трупов? Их есть у меня!

А я в оцепенении, уставилась на большой черный пистолет в ее правой руке.

— Иии — инна, это что?

— А, это… — Иннка, деловито дунула в ствол, и сунула пистолет за пояс джинсов. — Димочке купила, правда классный? Жалко так и не пригодился, этот гад самоликвидировался, — и она хорошенько, от души, пнула гоблинский зад.

— Инн, а зачем ты орала что в сортире замочишь?

— А я знаю? — пожала плечами сестрица, — как-то само выскочило, наверное в кино видела. Ты давай-ка, мать, вылезай из окопа, чего разлеглась, надо делать ноги, не ровен час наш терминатор очухается, тогда мой ствол уже не поможет.

Легко сказать, вылезай: когда я втискивалась под стол, я не задумывалась о том, как я буду оттуда выбираться. А угрозы гоблина усугубили. В стремлении стать незаметной, я свернулась в какой-то немыслимой позе, так что теперь я испытывала некоторые… ммм… затруднения. Нет, проблем с гибучестью у меня не было никогда, с самого детства изумляла всех всевозможными выгибонами, но, поверьте, девять лишних килограммов живого веса, как-то… не способствуют.

Кряхтя и постанывая, с Божьей и Иннкиной помощью, я выбралась из своего, как оказалось, ненадежного убежища, и посмотрела на гоблина, который не подавал совершенно никаких признаков жизни.

— А с этим что делать, он хоть не помер?

— Да чёрт с ним, пусть валяется, одним трупом больше одним меньше…

— Да?! А как же твои убеждения, про то что не по-христиански трупы без присмотра оставлять?

— Давай, пошли отсюда, пока нас не застукали над теплым трупом, потом ведь не докажем, что это не мы. Один труп, это случайность, а два — уже тенденция, причем нездоровая…

Лихо проскакав по ступенькам, мы, на всякий случай, обошли дом вплотную к стене, чтобы из окон нас не было видно, добежали до машины и с облегчением плюхнулись на сиденья. У меня от страха тряслись руки, сестра, наклонившись вперед, возилась с туфлёй.

— Что у тебя там, ногу ушибла? — я торопливо стаскивала с себя легкую льняную блузу, под которую утром предусмотрительно надела маечку, и стянула волосы в тугой хвост.

— Полные тапки адреналина у меня там, — сестрица окинула меня одобрительным взглядом, — очки ещё надень.

— Точно, чуть не забыла, — я надела очки, в которых вожу машину.

— Да не эти, — фыркнула Инка, — солнцезащитные надень, ты же маскируешься!

— Нет ничего более подозрительного, чем тётка под пятьдесят, в солнцезащитных очках и не на пляже. — привычно огрызнулась я, и завела двигатель.

Руки мои всё ещё заметно дрожали. Я медленно вырулила на дорогу, и включила поворотник.

— Саня, может попьем кофейку, вон кафешка через дорогу. — осторожно предложила сестра. — заодно успокоимся малость.

А сестрица-то, оказывается, способна и на здравые мысли, не только, оказывается, игрушечным пистолетиком умеет размахивать…

Я припарковалась, как смогла, приткнув мою ласточку возле телефонной будки, и меня вдруг посетила авантюрная мыслишка. Маргошкин подъезд просматривался с этого места просто идеально.

— «Ноль-два бесплатно» — процитировала я «Бывалого», — надеюсь, что телефон работает.

— Ты хочешь звонить в полицию? — Иннка втиснулась вслед за мной в тесную, стеклянную кабинку.

— Да. Ну, как-то нехорошо получилось с этим гоблином… следи за подъездом, — в трубке раздался щелчок, и я, нарочито кашлянув, не дав возможности дежурному представиться, заговорила старческим дребезжащим голосом, — Алё! Алё, это милиция? Милиция, это Антонина Петровна Зыкова вам звонит. Записывайте адрес: улица Парковая семнадцатый дом, квартира сорок три. У соседки давеча сильно шумели и кричали, будто убивали кого, а теперича дверь в квартиру настежь открытая, — я перевела дух, и закончила слезливым голосом. — не иначе Маргариту убили, приезжайте срочно.

Я нажала на рычаг и выдохнула. Иннка неодобрительно покачала головой.

— Ну, прям артистка! Тебе не книжки писать, Саня, надо, а на сцену! Большой театр, можно сказать, обрыдался там весь без тебя.

— Не умничай. Пойдем, теперь можно и кофейку попить, со спокойной совестью.

— Думаешь приедут? — Иннка уселась за столик и посмотрела в окно: место боевых действий как на ладони.

— Надеюсь что я была убедительна. Не могут же они проигнорировать сообщение о возможном убийстве.

— Ну конечно, им же больше делать нечего, кроме как таскаться в такую жару, проверять звонки чокнутых старух. — Иннка вытянула ноги под столом. — Чё-то у меня прям ножки подгуживают.

Мы уже допивали кофе, а сестрица успела даже съесть пирожок с грибами, когда машина, с полицейской раскраской, неторопливо зарулила во двор, и два мужичка в форме, совешенно щуплых на вид, потоптавшись у двери, скрылись в подьезде. Мы, молча, обменялись многозначительными взглядами, и заказали еще кофе.

— Вряд-ли они с ним справятся, слишком уж хлипкие, — не спуская глаз с подьезда, сделала вывод Иннка, — да, не тот нынче мент пошёл, не тот! Вот помнишь, участкового нашего, Панкратыча?! Всем ментам мент был. У него кулак больше моей головы был. Как шарахнет по башке, так наполовину в землю и войдешь, а эти… — сестрица кивнула подбородком в сторону окна и замолчала.

От подъезда, заведя руки за спину и слегка покачиваясь, шел гоблин, а по бокам его поддерживали двое хлипких полицейских.

— Инн, — мы уже съехали с бетонки, и потихоньку плелись по нашей, воспетой в стихах и песнях, посыпаной щебнем, ухабистой дороге, ведущей в село Мартыновка, — ты только Макару не проболтайся о наших приключениях.

— Я похожа на самоубийцу? — возмутилась сестра, — Я твого Ильича не знаю что ли, сначала залезет на броневик и будет полчаса орать, как на врагов мирового пролетариата, а потом посадит под домашний арест…

— А для тебя это страшнее электрического стула.

— Конечно страшнее… а что врать-то будем?

Я задумалась: врать мужу очень не хотелось. Не люблю я это дело, да и не очень-то умею. Но и рассказать все как было тоже нельзя, права сестрица: сидеть нам под домашним арестом всё лето.

— Ничего не будем врать! — я решила воспользоваться неоднократно проверенным способом: рассказать правду, опустив некоторые детали. — короче, расскажем сокращенный вариант: заехали к Маргошке, дома её не застали, попили кофейку в кафешке и поехали домой. Ведь именно так всё и было.

Сестрица согласно кивнула.

— Ага, Сань, а тормозни у магазина, у нас дома сладенькое закончилось, а я когда нервничаю, ты же знаешь, меня на сладкое пробивает. Да и Ильича задобрим заодно.

Основательно затарившись сладеньким, куда, по Иннкиному понятию входили две бутылки греческой «Анессии» и бутыль «Киндзмараули», мы покатили домой. Я заехала сразу во двор, не люблю оставлять свою «Ласточку» за воротами. Полечка, поедавшая малину прямо с куста, бросила это увлекательное занятие, и поспешила помочь нам с пакетами. Она чмокнула меня в щеку, я на секунду зарылась носом в её волосы: они пахли зелёным яблоком а губы малиной и солнцем.

— Мамуль, папа сказал ты ножку лечить поехала, и что, как успехи? — доченька выкладывала на стол содержимое пакетов, стоя на одной ножке: второй она водила из стороны в сторону, не давая Фросе лизнуть испачканную малиной пятку. У нашей кошки, как впрочем и у всех обитателей этого дома, имелись свои причуды. Она просто обожала малину и варёную кукурузу.

— Лучше не спрашивай, дочь, — я смочила бумажное полотенце, протерла доченькину пяточку, и бросив влажный комок в мусор, погрозила кошке пальцем, — один в отпуске, другой на больничном, у третьего все на полгода занято… зато впечатлений, от нашей бесплатной медицины набралась, лет на десять.

— А я тебе говорила, иди в платную… Ой, мам, у моего однокурсника отец врач-ортопед, давай я с ним поговорю?

Я поморщилась.

— Это в Москву ехать…

— Да сколько тут ехать, ты в нашей поликлинике в очереди дольше простояла, — настаивала дочь, рассматривая коробку с пирожными.

— Ладно, я подумаю.

Фрося запрыгнула на табуретку, встала на задние лапы, и передними попыталась поймать Полинкину, пахнущую малиной руку.

— Ты смотри, что вытворяет паразитка, — вроде с осуждением, и в то же время с восхищением заметила сестра. — Пойдем, так и быть, угощу тебя малиной.

— Теть Инн, только немного, я ей давала уже, — Полечка достала из пакета третью бутылку «сладенького», и изумленно присвистнула. — гостей ждёте?

— Нет, это твоя тетя себе сладостей купила.

Полинка снова присвистнула. Я, кряхтя, опустилась на диванчик, снова давала о себе знать моя больная пятка. Дочка рассовала наши покупки по местам и присела рядышком, заглянула в глаза.

— Устала, да?

Я притянула к себе её тёмную, пахнущую солнцем и шампунем головку и поцеловала в макушку.

— Есть немного, с твоей тётей, знаешь ли… Ладно, ничего, сейчас чем-нибудь перекусим, и отдохну.

— Ой, мам, я же лазанью приготовила, хочешь?

— Моя девочка, — я еще разок приложилась к дочкиной макушке. — конечно хочу, пойдём тётю Инну позовём.

Мы с Полей вышли на крыльцо и я поискала глазами сестру. Она, с задумчивым видом, сидела под кустом малины на низеньким стульчике. В раскрытой, лежащей на коленях, ладони алели сочные ягоды, которые, встав на задние лапы, щурясь и урча от удовольствия поедала Фрося.

— Инна, отдай наконец кошке малину, пока она тебе на голову не залезла, и пойдем обедать, Полечка лазанью приготовила.

Сестра встрепенулась, стряхнула с ладони ягоды, и поднялась, оттолкнув обиженно мяукнувшую кошку.

— Саня, у меня есть идея!

— Инна! Никаких идей больше. На сегодня твой лимит на идеи исчерпан. Пойдем есть, я голодная как стая волков.

Иннка задумчиво ковыряла вилкой в своей тарелке, видно обдумывала как воплотить в жизнь свою «идею», Полинка исподтишка за ней наблюдала, подперев кулачком подбородок. А я с аппетитом уплетала лазанью, и думала какая у меня замечательная доченька: и красавица, и умница, и готовит так, что язык проглотишь!

— А к нам сегодня следователь из города приезжал, — скромно потупив глазки, ангельским голоском молвила моя умница-красавица. Последний кусок лазаньи едва не застрял у меня в горле, а Иннкину задумчивость как корова языком слизала.

— Такой молодой и нахальный? — уточнила она.

— Молодой, но вовсе не нахальный, очень даже скромный, — дочь посмотрела на меня своим самым невинным взглядом и похлопала ресницами.

— И что? — я старалась казаться равнодушной.

— Я его очаровала. — всё с тем же невинным видом, как ни в чем не бывало, продолжила дочь. Как будто это обычное дело, и абсолютно в порядке вещей: очаровывать каждого, входящего в наш дом, следователя.

— Зачем? — поинтересовалась я, уже не надеясь понять что происходит.

— Мамуль, ну как зачем, чтобы получить доступ к информации, по вашему делу. И потом, я же не нарочно, он сам… очаровался — дочка улыбнулась, — Мне вообще некогда было, у меня соус для лазаньи закипал, а тут он: поздоровался и остолбенел. Так что, доступ к информации пришлось добывать при помощи подручных средств.

— И много ты добыла? — недоверчиво спросила Иннка.

— Подождите, каких подручных средств, дочь? Я что-то совсем ничего не понимаю!

— Ой, мам, не бойся я его не пытала. Все в рамках закона, только природным обаянием и скромностью. — доченька развела руками, — да только, все что мне удалось выяснить, это время и причина смерти вашего трупа. А вот кто он такой и как попал в лес, да еще при полном параде, до сих пор неизвестно.

— И от чего он умер? — нетерпеливо заерзала Иннка, — отравили, или по башке огрели?

— Нет, теть Инн, всё намного проще: умер от обширного инфаркта, между четырьмя и пятью часами утра. Так что, — с видом знатока подытожила Полечка, — если бы его нашли не в лесу, а дома, или где-нибудь на улице, в машине, то ничего странного в этом не было бы. Вполне естественная смерть.

Мы с Инкой переглянулись.

— Ну, одно радует, мы в это время ещё спали, значит мы вне подозрений и можно успокоить твоего папу, а то он очень нервничает.

— Да, но кому, а главное зачем, понадобилось притащить его в лес?! — не унималась сестрица. — значит все-таки не такая уж естественная эта смерть… что-то тут не чисто. Эх, жаль нас не было дома, — Иннка раздосадованно хлопнула себя по ляжке, — уж я бы из этого следователя все что можно выжала.

— Не переживай, тетя, он сказал, что еще заглянет, — успокоила ее дочь, — только сильно не обольщайся, потому что он, скорее всего, рассчитывает хоть что-нибудь выжать из вас с мамулей.

Но следователь в этот день не заглянул. Иннка остаток дня промаялась в раздумьях, а вечером ей позвонил Ванечка, её «старшенький». Поговорив с сыном, она заглянула на кухню, где я, в ожидании мужа, коротала время с чашкой кофе. Сестра была расстроена.

— Что-то случилось? — забеспокоилась я.

— Димочка приболел. — сестра вздохнула и присела на табурет. — Ваня говорит, ничего страшного, подкашливает немного, но в садик не хотят вести. Поеду утром. Завтра четверг, если что — переночую, и в пятницу еще с ним побуду, а вечером тогда вернусь.

— Я тебя отвезу, — предложила я, — Иннка души не чаяла в своих внуках, вернее внуке и внучке, и сильно переживала стоило им лишний раз чихнуть. — Как раз домой загляну, цветы полью, да почту проверю.

В дверях кухни показалась сияющая Полинка.

— Мам, я завтра в город еду, — дочь взяла из вазы яблоко и вонзила в него свои крепкие белые зубки. — У Лизы день рожденья, мы в боулинг идем. Вернусь в пятницу… а может в субботу.

Крутнувшись на одной ножке она исчезла так же стремительно как и появилась.

— Охо-хо-нюшки-хо-хо, — по-стариковски завздыхала я, — выросла девочка, заметь — уже не спрашивает, а ставит в известность!

— Не гневи бога, мать! — одернула меня сестра, — Она у тебя умница, девочка серьезная и ответственная, тебе грех жаловаться.

— Да я разве жалуюсь? Я переживаю!…

Макар приехал поздно. Я лежала с ноутбуком в кровати, и глаза мои уже начинали слипаться, буквы сливались в сплошные линии и перепрыгивали одна через другую, когда раздался скрежет открывающихся ворот, и машина въехала во двор. Я накинула шаль и, спустившись вниз, вышла на крыльцо. Макар, запирая гараж, громко и сердито говорил по телефону.

— А я тебе говорю, всё, хватит! Сколько раз он меня уже подставлял, не знаешь? А я тебе скажу: семь! Семь раз, Коля, я терпел убытки, терял клиентов, имел неприятности с полицией!

Невидимый Коля, судя по всему, пытался возражать, но Макар был непреклонен.

— Если бы мой такое учудил, я бы поступил так же, Коля. И давай не будем, я тебе не Макаренко, чтобы перевоспитывать твоего великовозрастного шалопая…

–…

— Да ты хоть представляешь себе, что он мог натворить пьяный на трассе на тридцатитонной фуре?! Это нам с тобой, Коля, еще крупно повезло, что он там месиво не устроил, никого не угробил, и сам жив остался! Да ты первый бы меня проклял, и был бы прав!

–…

— Нет, Коля, ты мне друг, но я хочу спокойно спать по ночам. У меня и так сейчас из-за него, хлопот полон рот, так что не уговаривай. И мой тебе, дружеский совет, Коля: кончай ты с ним нянчиться, тридцать три года мужику, а он сам на работу устроиться не может! Если так дальше пойдет, твоего Антона и в грузчики не возьмут, это я тебе как друг говорю, Коля! Бывай!

Шурша гравием, по дорожке ведущей от гаража к крыльцу, приблизилась темная фигура. Заметив меня, муж на секунду замешкался, потом шагнул на первую ступеньку, и грузно сел рядом. Жалобно скрипнула, прогнувшись под весом моего благоверного, половица.

— Чего не спишь? — глухо спросил он.

— Тебя жду…

— Что-то случилось? — его голос приобрел тревожные нотки.

— Нет, что ты, у нас всё в порядке. А у тебя, если я правильно поняла, проблемы?

— Ааа! — муж устало махнул рукой, — первый раз что ли.

— Идем, я тебя буду кормить, а ты расскажешь. — я сделала попытку встать, но Макар удержал меня, обнял за плечи, притянув мою голову к себе, поцеловал в висок.

— Погоди, я не хочу есть, перекусил на работе… Давай посидим минутку, вечер-то какой, Сашунь!… Вот так живешь, работаешь, всё на бегу, на скаку, и некогда остановиться, воздухом подышать, на звезды посмотреть, а, Сань!

— Эк тебя разбирает, что, серьезные неприятности?

— Ерунда, разберусь. Времени вот только жаль, надо ехать выручать фуру, в Новосибирске застряла вместе с грузом. Этот непутёвый, Антон, пьяный за руль сел, представляешь? Где-то в придорожной закусочной набрался, и дальше поехал. Его на первом же посту ДПС и приняли. Фуру в бокс, его в изолятор, теперь балбес без прав остался и без работы.

— И что теперь?

— Теперь надо ехать, вызволять фуру, клиент груз сегодня в обед ждал, а получит, только в пятницу к вечеру. Хорошо хоть груз нескоропортящийся, да клиент покладистый попался, согласился на небольшие комиссионные. Завтра утром вылетаем с Денисом, назад своим ходом… хорошо бы к выходным вернуться, — он устало вздохнул, и меня захлестнула волна жалости к мужу.

— Бедненький ты мой, устал?

— Да не то чтобы устал, а как-то муторно… с Колей вот поругался. Не понимает он того, что я его от беды уберечь хочу. Ты знаешь — с моими связями, один звонок, и Антон уже завтра будет здесь вместе с фурой. Но я твердо решил: уволю! Всё, край! Штраф за него оплачу, не хочу его жену и дочку наказывать, фуру заберу, и всё. И даже не уговаривай, я знаю что тебе всегда всех жалко.

— Жалко, конечно, жалко милый, — я пригладила его посеребренные взъерошенные волосы, оброс опять, пора подстригать, — очень жалко, но уговаривать не буду, потому что ты абсолютно прав. Случись что — ты себя винить будешь, изведешься весь, так что, тут даже думать не о чем. Ты мне лучше скажи чего тебе в дорогу собрать?

— Да чего… ничего особенного, смену белья, да термосок кофе.

— Бутербродов ещё сделаю, и не спорь, дебаты сегодня регламентом не предусмотрены. — я встала оперевшись на его плечо. — Ну вот, Иннка тоже завтра ночевать не будет, к Ивану поедет, и Полечки не будет дома, Лиза её на день рождения пригласила, остаюсь я одна дом сторожить.

— Какая ещё Лиза? — сузил глаза Макар.

— Лиза Тимохина, Полина подружка школьная, ты забыл? Она же у нас жила практически…

— Ах, Лиза! — вспомнив о ком идет речь, он тут же успокоился, — так ты тоже поезжай в город, Сань, чего ты, правда, одна здесь будешь делать?

— А в городе я что, не одна буду? Нет уж, спасибо, здесь хоть Фрося… да и поработаю в кои-то веки, — я на секунду задумалась. — а в город я все же съезжу утром, мне в издательство надо, и заодно Иннку подброшу.

Мы еще посидели немного на пороге, молча любуясь звездами, и пошли спать.

Утром Макар уехал ни свет, ни заря, чуть попозже выдвинулись и мы с сестрицей, чтобы успеть отпустить на работу сноху и сына.

В издательстве мне были рады, Олечка, секретарша, сразу же проводила меня к моему редактору Галине Стародедовой, и принесла кофе. Мы с Галиной обсудили сроки сдачи моего нового романа, который, кстати сказать, за последние дни не продвинулся ни на строчку, выпили кофейку, она мне немного пожаловалась на свою тяжкую редакторскую долю, и отпустила меня с миром.

Освободившись, неожиданно для себя, так рано, я решила посетить нашу городскую квартиру. Так, сказать, полить цветочки, да протереть пыль. Раскрыла настежь все окна, чтобы освежить воздух, вышла на балкон за лейкой, ощипала подсохшие листочки с герани и бегонии, и пошла на кухню набрать воды. Там меня ждал сюрприз в виде капающего крана. И довольно-таки неслабо капающего. Вот черт! И именно тогда, когда муж вне зоны доступа. Он обычно с такими делами на раз справляется. Что ж, придется идти в жилконтору, вызывать слесаря… у меня даже зуб заныл когда я представила как надолго это может растянуться.

Пребывая в удрученном состоянии, я полила цветы, и принялась за пыль. Протирая полку, на которой гордо стояли мои книги, меня вдруг осенило: в жилконторе работает одна моя активная читательница, при каждой встрече интересуется когда выйдет новая книга. Я выдвинула ящик стола, там должна была оставаться пара авторских экземпляров, вышедшей месяц назад книги.

— Надеюсь, что она её еще не купила. — вслух сказала я, и схватив сумку, бодренько выскочила из квартиры.

В жилконторе была очередь. В узком, полутемном коридорчике, на жестких, откидывающихся стульях, обтянутых ободраным дермантином, (такие стулья были в нашем сельском клубе во времена моего детства) сидели люди. Вежливо поздоровавшись и узнав «кто крайний», я уселась на неудобный стул, и, от нечего делать, принялась изучать очередь. Она была небольшая, всего-то пять человек, но в маленьком узком коридорчике и этого было достаточно.

Было очень душно, и в воздухе висело плотное облако невыносимо пахнущего парфюма. Разного. Который смешался в маленьком замкнутом пространстве и теперь вонял немилосердно. В этом дивном аромате угадывались удушливо-сладкие нотки духов «Scandal», грязных носков и одеколона «Шипр».

У меня начало покалывать в висках, я невольно поморщилась, и почувствовала на себе чей-то взгляд. Я огляделась. Молодая женщина, источающая аромат дорогих духов, уткнувшись в свой телефон, что-то там строчила без остановки и ей было не до меня. Мужчина лет шестидесяти в носках и сандалиях, видимо это от него шел неповторимый запах нестиранных носков, читал газету. Молодой парень в наушниках закрыв глаза дремал, и пожилая супружеская пара, негромко переругивалась, распространяя вокруг себя запах старости и одеколона.

На меня никто не обращал внимания, и, тем не менее, я кожей ощущала на себе чей-то пристальный взгляд. Я снова, внимательно оглядела собратьев по очереди, зацепилась взглядом за кадку с фикусом в полутемном углу, и… наткнулась на блестящие темные глаза. Они смотрели на меня с пониманием и сочувствием.

— Если лечь на пол, то воняет чуть меньше — сказали глаза, — и в основном носками.

— Тоже мало приятного, — ответила я.

Глаза переместились вверх, и на фоне тёмно-синей стены появились очертания большого темного пса. Он потряс головой, повёл носом, и с печальным вздохом опустился на пол, положив голову на лапы, снова сливаясь с полумраком.

— На мой вкус, носки всё же лучше пахнут. — блеснули из своего угла глаза.

— Возможно, но, боюсь, меня неправильно поймут, если я сейчас лягу на пол.

— Моё дело предложить… — пёс зевнул и закрыл глаза.

В чём-то он, конечно, был прав… чтобы не задохнуться от вони, нужно как-то отвлечься, и я начала думать о том, что же всё-таки произошло в Маргошкиной квартире, и где она сама. Только бы с ней ничего не случилось… знать бы где она, может ей нужна помощь… так, Александра, напряги свои криминальные извилины. Я представила себя на месте Маргошки, и дала волю воображению.

Вот я стою у окна, курю и пью кофе. Я чего-то боюсь, поэтому смотрю в окно. Подъехала машина, из неё вышли те кого я боюсь, и направились к подъезду. Что я делаю? Тушу сигарету, хватаю сумочку и выбегаю из квартиры. Запираю на ключ, внизу хлопает дверь, я снимаю туфли и тихонько поднимаюсь на седьмой этаж. Прислушиваюсь к звукам, доносящимся снизу, похоже они вскрыли замок… а дальше что? Куда деваться, бежать вниз? А если один из них остался в машине?…

Так, а может всё было иначе: я стою у укна, курю и пью кофе. Звонит телефон, я беру трубку, мне угрожают… чего-то требуют, я бросаю трубку, хватаю сумочку, какие-то вещи и уезжаю куда-нибудь. Желательно туда, где меня никто не найдет. Хорошо бы, если так. Теперь надо подумать где Маргошка могла бы спрятаться.

Задумавшись, я не заметила как подошла моя очередь. Мне повезло — моя взятка была с благодарностью принята, мне было обещано, что ровно в четырнадцать ноль-ноль, ко мне явится самый лучший сантехник нашего ЖКХ. Весьма довольная результатом, я вышла из кабинета и направилась к выходу из «подземелья», когда за моей спиной раздался тяжелый вздох. Интересно… мне показалось, что в коридоре никого не было. Обернувшись, я увидела что это не так. Из-за фикуса, на меня смотрели печальные собачьи глаза. Не задумываясь, я подошла ближе и опустилась на корточки.

— Эй, приятель, ты чего вздыхаешь? — я легонько провела рукой по гладкой шелковистой голове собаки. Пёс пошевелил ушами, и не меняя позы сверкнул глазами.

— Что же мне ещё остается делать…

— А ты чей, тебя забыли что ли? — я провела рукой по ошейнику, на карабине болтался поводок, другой конец которого уходил под кадку с фикусом. В кольце, к которому крепился карабин, торчала бумажка. Это была половина тетрадного листа в косую линейку, на котором старательным, немного прыгающим, почерком было написано:

«Пожалуйста, возьмите к себе собаку. Его хозяин привязал к скамейке, а сам переехал. Собака хорошая, добрая, зовут Лорд, мне не прокормить пенсия маленькая.»

Я дважды перечитала записку, не в силах посмотреть в глаза псу. Мне было стыдно. За его хозяина. За всё человечество.

— Лорд значит, — я в полной растерянности поглаживала большую голову собаки, — хорошее имя, благородное… предали, значит тебя… и что же мне с тобой теперь делать?

Я вдруг осознала, что не смогу сейчас просто встать и уйти, оставив этого большого печального пса, с благородным именем, сидеть в темном углу за кадкой с фикусом. Сколько времени он уже здесь сидит, в духоте, без воды и еды?! И я решилась. Ничего, доченька давно хочет собаку, правда она без ума от «самоедов», но это не беда, она девочка добрая, я уверена, он ей понравится.

— Ну что, ваша светлость, пойдешь со мной?

Пес недоверчиво блеснул глазами, потом, понял что я не шучу, встал и энергично замахал хвостом.

— Вот и ладно, — я выдернула поводок из под кадки, фикус оказался искусственным, поэтому поддался легче чем я ожидала, и мы дружно в шесть ног зашагали на выход.

Дома я первым делом налила воду в глубокую миску и позвала пса, который, как хорошо воспитанный джентельмен топтался в прихожей. Он вежливо поблагодарил, вот что значит благородное происхождение, и начал аккуратно лакать воду. Собачьего корма у меня естественно не было, и так как мы жили на даче, холодильник был пуст. Но в шкафу нашлись макароны, которые я быстренько сварила, сдобрила подсолнечным маслом, и поставила остывать, а сама хорошенько осмотрела нового члена семьи.

Это был очень красивый пёс. Большой, с блестящей угольно-черной шерстью, гладкой на спине, и немного подлиннее на шее и животе. С красивой крупной головой, темными умными глазами. Он был, безусловно, породист, да вот беда, я из всех пород собак безошибочно определяла только таксу, и хаски.

Зато мой сын, Игнат, в юности очень увлекался изучением пород собак, дрессурой, даже ходил в какие-то собачьи клубы. Я попросила Лорда попозировать мне, несколько раз сняла его на телефон, с разных ракурсов, и отправила снимки сыну, с просьбой определить породу собаки. Он позвонил уже через минуту, писать он не любил никогда, и сразу «взял быка за рога».

— Скорее всего это немецкая черная овчарка, встречается реже чем обычного окраса, поэтому ценится больше. Характер черной овчарки такой же как и у чепрачной: послушна, легко поддается дрессуре, очень преданна, умна, способна самостоятельно принимать решения, в общем при правильном обращении у этой породы практически нет недостатков. Это и охранник, и защитник, и друг, и нянька, все что захочешь. Если ты решила завести собаку, то это хороший выбор. — сын усмехнулся. — Что, Маруся притащила собаку?

— Нет, на этот раз не Маруся… ты понимаешь, сыночек, это получилось совешенно случайно, у меня просто не было другого выхода.

— О, Боже!… Я надеюсь, ты не отняла её у хозяина, потому что тот плохо с ней обращался?

Сын намекал на историю пятнадцатилетней давности, когда я, гуляя в парке с четырёхлетней Полечкой, отняла у здоровенного мужика несчастную таксу, которую тот, в воспитательных целях, бил поводком по морде. Тогда всё закончилось благополучно, за таксой прибежал сынишка мордоворота и я, видя как собачка ему обрадовалась, вернула ее мальчику.

— Нет, малыш, на этот раз всё намного печальнее: хозяин Лорда переехал куда-то, а пса просто привязал к скамейке…

— Ну так в чем проблема? Маруся давно мечтала о собаке, а немецкая овчарка, это идеальный вариант.

— Но она хотела «самоеда».

— Ну и что, уверяю тебя, как только она его увидит, она забудет что хотела другую собаку. Разве можно остаться равнодушным к такому красавцу, я даже вам завидую.

— Так приезжай на выходные, в чем дело?

— На эти не получится, у меня планы, может на следующие. Да, мам, покажи его ветеринару, на всякий случай.

— Так и сделаю, сейчас только сантехника дождусь…

В деревню мы с Лордом приехали почти в пять часов. Он оказался на редкость послушным и воспитанным псом, с ним не было абсолютно никаких проблем у ветеринара, который, кстати, подтвердил слова Игната, добавив что Лорд является образцовым представителем породы черной немецкой овчарки. В машине он тоже вел себя прекрасно. У меня в голове не укладывалось: как можно было бросить такого замечательного пса…

В коридоре витал лёгкий аромат Полечкиных духов, значит она уже уехала к Лизе. Я посмотрела на Лорда, который озабочено принюхивался.

— Это моя доченька иногда так пахнет, потерпишь?

— У меня есть выбор? — сверкнул он глазами.

— Да нет, она очень редко пользуется парфюмом, и всегда в меру. Она хорошая девочка, я уверена что вы подружитесь.

— Очень хотелось бы надеяться, — вздохнул пёс, — ты себе не представляешь, как это грустно, когда ты никому не нужен.

Я ласково потрепала его за уши.

— Идем, я покажу тебе дом.

В просторной гостинной, уютно свернувшись в кресле, дремала Фрося. Лорд остановился в дверном проёме и снова принюхался.

— Это кошка? — насторожился он.

— Это собака? — Фрося вскочила на лапы и выгнула спину, — Ты привела в дом собаку, и даже не посоветовалась со мной?! — Она зашипела от возмущения.

— Ребята, я очень устала, и у меня болит пятка. — я села в кресло и отстегнула поводок от ошейника. — вы знакомьтесь, и как-то договаривайтесь, только, я вас умоляю, давайте без скандалов, вы же взрослые, приличные люди.

— Да я-то что, пусть только ко мне не лезет. — Фрося снова улеглась, и принялась умываться.

— Больно надо, — отвернулся от неё пёс, — не так я воспитан, чтобы за кошками гоняться.

— Ну вот и хорошо, значит будем жить дружно.

В коридоре у нас имелся большой встроенный шкаф, где хранилась всякая всячина, которая уже вроде бы и не нужна, но, в то же время, «а вдруг пригодится». Там можно было найти старый электрический самовар моих родителей, который Макар всё собирался починить, и устраивать, теплыми, летними вечерами, чаепития на веранде. Или долгими зимними, в гостинной за круглым столом, накрытым маминой желтой, плюшевой с кистями скатертью. Рядом с самоваром на полке стояла тяжеленная чугунная ступка, без пестика, в углу отцовская трость, старая раскладушка с лопнувшими пружинами, красивая плетеная корзинка без ручки, и всё в таком духе. На верхней полке, в холщевых мешках хранились старые ватные одеяла. Одно я, сложив пополам, постелила под лестницей, получилось довольно уютное местечко. Немного подумав, я достала ещё одно, и поднялась с ним наверх.

Когда мой муж возводил второй этаж, он расположил нашу спальню над гостинной, получилась большая комната, разделённая посредине перегородкой. Дело в том, что мы не можем спать вместе. Мы мешаем друг другу: я ужасно верчусь — он, нет-нет да всхрапнет, я люблю перед сном почитать — ему мешает свет, я люблю спать на мягком, с кучей подушек — он на жестком паралоновом матрасе, он засыпает только под невнятное бормотание телевизора — я же при этом не могу заснуть.

В общем, немного помучив друг друга, мы нашли выход из положения: вроде бы и в одной комнате, но не мешаем друг другу. Телевизор через стенку я почти не слышу, и свет от моей лампы не бьёт мужу в глаза.

Я зашла на свою половину, немного подумала, и бросила одеяло рядом с креслом, в котором люблю работать, забравшись в него с ногами, и расположив ноутбук на широком подлокотнике. Я громко позвала Лорда, он вошел цокая когтями по паркету, и скромно остановился в дверном проёме.

— Смотри, если захочешь, можешь спать здесь, это моя комната. А в этом кресле я люблю работать.

Пес наступил на одеяло немного понюхал, и улегся.

— Ничего, удобно. — заключил он, и почесал за ухом. — а эта… кошка сюда приходит?

— Приходит, она любит лежать у меня на коленях и смотреть как я работаю.

— Когда я был маленький, я тоже любил лежать на коленях у человека. — он грустно вздохнул и положил голову на лапы. Я погладила его по мягкой, шелковистой шерстке, о пёс благодарно лизнул мою руку, — можно я тоже буду смотреть как ты работаешь?…

Вечером, в начале одинадцатого, покормив животных, я решила прогуляться с Лордом. Я не стала надевать на него поводок, на улице в это время уже почти никого нет, и выйдя за ворота, мы пошагали в сторону озера. Лорд, с достоинством, трусил рядом со мной, иногда забегая вперёд.

Он что-то вынюхивал в траве, трава щекотала его нос и он смешно чихал. Иногда, заинтересовавшись чем-то отставал, и потом, словно испугавшись что я исчезну, со всех лап нагонял, и какое-то время шел рядом. Но, собачье любопытство и охотничий инстинкт брали верх над благоразумием, и пёс, влекомый стрекотом кузнечиков, снова совал свой влажный чёрный нос в придорожную траву.

Таким образом мы почти дошли до узкой тропинки, протоптанной между кустов и кочек напрямик к озеру, и заметив, что начинает смеркаться, повернули назад. Лорд бодро трусивший немного впереди, вдруг остановился, настороженно повёл ушами, и глухо зарычал, вглядываясь в сгустившиеся сумерки. Не то чтобы я испугалась, но что-то заставило меня, взяв пса за ошейник, спрятаться в придорожных кустах. Не иначе события последних дней на меня так повлияли.

Мы пригнувшись сидели в кустах, я гладила ощетинившийся загривок Лорда, безуспешно вглядываясь в темноту, и чувствуя себя пограничником в засаде.

Через какое-то время, мне показалось что прошел, как минимум час, я услышала шаги, и вскоре увидела темный силуэт. Силуэт, похожий на мужчину невысокого роста, шел по дороге из деревни в том направлении, откуда возвращались мы с Лордом, то есть к озеру, за спиной у него был объёмистый рюкзак. Это было странно… что можно делать на озере в такое время?! Не рыбачить же, ведь ничего похожего на удочку или спининг у него при себе не наблюдалось…

Мы ещё посидели немного в раздумьях, потом выползли из нашего убежища на дорогу и, скорым ходом, двинули домой.

Я долго не могла уснуть, крутилась с одного бока на другой, никак не находила удобное положение своей больной пятке. В голове, тяжело переваливаясь, ворочались какие-то неясные мысли, смутные, несформировавшиеся догадки. Лорд, на своем одеяле чутко улавливал каждое мое движение, поднимал голову и шевелил ушами, беспокойно сверкая темными глазами…

Проснулась я от того, что кто-то громко и печально вздыхал… Точно зная, что нахожусь в доме совершенно одна, я боясь пошевелиться, открыла глаза. В ту же секунду что-то огромное и черное метнулось ко мне, поставило передние лапы на кровать и, тихонько взвизгнув, лизнуло мой нос. Я вскочила как ужаленная, и заметалась по комнате.

— Лордик, прости пожалуйста, я совсем забыла что тебе нужно гулять…

Пес укоризненно вздохнул и вышел из комнаты, а я натянула прямо поверх пижамы первые попавшиеся под руку «треники» и старый растянутый свитер. Спускаясь по лестнице, стянула, не расчесывая, волосы резинкой. Пес стоял наготове у двери, энергично ударяя хвостом о табурет. Я сняла с вешалки мужнину ветровку, сунула ноги в галоши и открыла дверь.

Едва я открыла калитку, пёс чёрной стрелой, метнулся через дорогу в поисках подходящего дерева. Я сделала пару шагов, по мокрой от росы траве вдоль забора, намереваясь сесть на удобную, со спинкой, скамью, обитую заботливыми руками моего мужа, дермантином с мягким поролоном внутри. Меня остановил мерзкий запах, исходящий от куста сирени, под которым стояла скамейка. То есть вонял не сам куст, а отвратительные зелёные жуки — «шпанская мушка», которые на нём поселились.

Они, с поражающей быстротой, объедали листья, оставляя лишь обглоданные стебельки, и распространяя в радиусе двух метров отвратительную вонь.

Куст был небольшой, но очень красивый. Сирень посадили наши дети, года три назад. Они ехали на майские праздники к нам на дачу, и на вокзале купили два саженца белой и розовой сирени. Саженцы принялись, куст разросся, переплёлся корнями, и по весне, радовал глаз душистыми, белыми и розовыми гроздьями вперемешку. Но в этом году его облюбовали вонючие твари, и мы лишились удовольствия, сидя на скамье, коротать летние вечера, наблюдая за размеренной, жизнью улицы.

Ругнувшись вполголоса, я поклялась страшной клятвой, что сегодня же куплю чего-нибудь ядовитого, и отравлю мерзких вредителей. Не зря в средневековье, всякие знахарки этих жуков добавляли в приворотное зелье, один запах убивает наповал. Я вернулась во двор, оставив калитку открытой для Лорда, перетащила стульчик от кустов малины поближе к забору и уселась, в надежде что пёс не заставит меня долго ждать. Таскаться за ним по мокрой траве, у меня не было абсолютно никакого желания, он взрослый парень, сделает свои дела и вернётся.

Словно в подтверждение моих мыслей, пёс вбежал в открытую калитку, сунулся мокрым носом в мою ладонь, сел рядом и глухо зарычал. Удивительно, как быстро мы с ним научились понимать друг друга: он явно кого-то увидел на дороге, и пришёл мне об этом сообщить. Приникнув, в четыре глаза, к щели между штакетинами, мы затаили дыхание, и вскоре я услышала неторопливые шаги. Незнакомец прошагал мимо нашей засады. Это был тот самый тип с рюкзаком, встреченный нами вечером у тропинки к озеру, только вот рюкзак его заметно уменьшился в размерах, а точнее, он выглядел сейчас пустым.

— Ты что-нибудь понимаешь? — повернулась я к Лорду.

Пёс молча сверкнул глазами.

— Ну да, ты прав, надо выпить кофе, — ответом мне было недовольное урчание, — ладно, ладно, не возмущайся, я выпью кофе, а ты чего-нибудь посущественнее.

Лорд съел последний кусочек сухого корма, попил немного воды из миски, и уселся рядом, постукивая хвостом об пол. Я уютно устроилась с ногами на кухонном диванчике с чашкой кофе в руках, и полной неразберихой в голове. Поймав тоскующий взгляд своего нового друга, глазами указала ему на свободное место рядом. Пёс все понял правильно, в один прыжок оказался на диване, немного потоптался, и, наконец угнездившись, начал бросать заинтересованные взгляды на вазочку с печеньем.

— Ну что, ваше сиятельство, давай пораскинем мозгами. — я протянула ему печеньку, и она тотчас же исчезла в недрах его пасти.

— Я бы на твоём месте аккуратней мозгами-то раскидывался, все раскидаешь — чем думать будешь? — сверкнув на меня глазами, пёс облизнулся и с надеждой посмотрел на печенье.

— Смотри, — не обращая внимания на его дерзость, продолжила я, — вечером человек идёт в сторону озера с большим, под завязку набитым, рюкзаком. Без удочек, или других рыболовные снастей, что исключает вариант с рыбалкой, — ещё одна печенька исчезла в собачьей пасти, подхваченная розовым, шершавым языком, — и возвращается он только под утро, а рюкзак у него при этом, загадочным образом, худеет. Вопрос: где он был всю ночь, и куда делось содержимое рюкзака?

— В рюкзаке были печеньки, и он их съел… — предположил пёс, мечтательно вздохнув, — ночь длинная, знаешь сколько можно печенек съесть…

— А ещё, меня терзают смутные сомнения, что я этого типа знаю, или где-то уже видела, только не припомню где, — я в задумчивости почесала кончик носа.

Лорд дохрустел последней печенькой, и слизав шершавым языком крошки с моей руки, с сожалением посмотрел на пустую вазочку.

— Ну ладно, — я потрепала пса за уши, — в конце концов, это не наше дело, ходит себе человек ночью с рюкзаком на озеро, значит ему это зачем-то нужно. Для нас с тобой сейчас важнее другое: понять куда делась Маргошка, что произошло в её квартире, и как она связана с нашим трупом.

При упоминании трупа, пёс оживился, спрыгнул с дивана и энергично встряхнулся.

— Вот и я думаю: надо нам с тобой сходить в магазин, посмотрим не найдётся ли там для нас хорошая отрава, а заодно и послушаем о чём в деревне судачат.

Когда мы вошли в магазин, оживлённый разговор, который было слышно ещё на подступах, враз оборвался. Все присутствующие, в количестве пяти человек, синхронно повернули головы в мою сторону, и заметно стушевались. Видимо, темой столь бурной беседы как раз я и была, или даже не я, а мы с сестрой, и наша злополучная находка.

— Здравствуйте, — нарочито приветливо поздоровалась я, и указала Лорду на угол возле стеллажа с вёдрами и тазами: — посиди здесь.

— Здравствуй Александра, — чуть ли не хором ответили мне, никак не прореагировав на мои манипуляции с псом.

— Кто крайний? — не обращая внимания на всеобщую неловкость, бодро поинтересовалась я.

— Да они не стоят, — вынырнула из под прилавка Зойка-продавщица, — так, лясы точат.

И тут их прорвало, все заговорили разом, вопросы посыпались как маковые зёрнышки из пересохшей коробочки. Мне на встречах с читателями столько вопросов не задавали. Но я-то хотела сама разжиться информацией, поэтому придётся прибегнуть к хитрости. Всем известно, чтобы огонь горел жарче, нужно в него подбросить дровишек. А чтобы разговорить наших деревенских кумушек, нужно дать им наживку. Осталось только придумать какую. Я прислушалась к галдежу.

— Ой, а правда, что он голый был и весь ножом истыканный?

Круглое лицо женщины, стоявшей ближе всех к прилавку, раскраснелось от предвкушения кровавых подробностей, она даже глаза зажмурила. До чего народ кровожадный пошёл: раньше случись что — в обморок падали, а теперь им подробности подавай, да чтобы пострашнее. Но со мной у них этот номер не пройдёт.

— Враньё! Кто вам такую чушь сказал? — я облокотилась на прилавок, — В костюме он был, при часах дорогих, и умер от сердечного приступа, — я повернулась к Зойке, — дай мне отравы какой-нибудь крепкой, от насекомых.

Разочарованный народ загалдел с новой силой, требуя сатисфакции.

— Дак а чего тогда полиция по дворам шастала, ежели он своей смертью помер?!

Вот! Это уже правильный вопрос, этого я и добивалась.

— Опознать не могут, документов у него при себе не оказалось. А так как он в нашем лесу умер, значит живёт где-то здесь, или приезжал к кому. Вот полиция и ходит по домам, фотографию показывает, может кто-нибудь его знает, или видел. К вам разве не приходили?

Всё снова одновременно загалдели, я немного послушала, расчиталась за две упаковки ядовитых таблеток, и тихонько выскользнула из магазина в сопровождении Лорда.

— Итак, что мы имеем? — я остановилась, раздумывая, что бы ещё предпринять.

Пёс грустно махнул хвостом.

— Да, ты прав, попытки прояснить ситуацию ни к чему не привели. Нашего трупа в деревне никто не видел. Мы в тупике. И Иннка, как назло, не вовремя уехала, у неё, наверняка, нашлась бы какая-нибудь безумная идея.

Лорд недовольно поворчал, и уселся в пыль.

— Не веришь? — удивилась я, — ты просто ещё с ней не знаком. Пойдём жуков отравим что ли…

После потравы, мы с Лордом сходили в душ, на тот случай если нам на шерсть попала отрава, и уселись на солнышке сохнуть. Я с чашкой кофе, а Лорд с мозговой косточкой.

— И всё-таки, что же произошло в квартире Марго? — спросила я пса, который увлечённо грыз кость. — И куда она сама подевалась?

Пёс вздохнул, выпустил из зубов кость, облизнулся и негромко тявкнул.

— Слушай, а ведь это идея! Надо к её матери сходить, — я потрепала его за ушами, — ты молодчина, покажем Иннке, что мы тоже кое-что соображаем. Собирайся, прям сейчас и пойдём.

Лорд встрепенулся, схватил косточку, и радостно замахал хвостом.

— Нет, малыш, косточку придётся оставить дома. Я понимаю, что она тебе очень дорога, но вышагивать с костью в зубах по деревне, это как-то, скажу я тебе, не соответствует твоему благородному происхождению. Неси её в дом, в свою миску, не то её здесь мухи съедят.

Визит к Маргошкиной матери тоже не принёс никаких результатов. Старушка была не совсем здорова, «поясницу прострелило», но нашему визиту обрадовалась. Радость выражалась в стремлении непременно угостить меня обедом, и обнять Лорда. Мы оба вежливо отказались. Из её сбивчивой речи я поняла, что Маргарита уже недели две в деревне не появлялась.

Не солоно хлебавши, мы с Лордом покинули её гостеприимное жилище. Но одну наводочку она нам все же подкинула, упомянув, что во время последнего визита, она подбивала своего кузена и его жену на совместный отпуск. Поэтому мы с Лордом уверенно направились к нему: коль уж начали, значит надо довести дело до конца и проверить все версии.

Сашка Поспелов, двоюродный брат Марго, жил на другом краю деревни, и к концу путешествия, моя пятка стала настойчиво напоминать о себе. Я пообещала ей, что как только вернусь домой, побалую её прохладной ванночкой, а потом обезболивающей мазью, и постаралась не обращать на неё внимание.

На лавочке возле калитки, под развесистой черёмухой сидела, с планшетом в руках, молодая жена Сашкиного сына. Маленькая пухленькая блондинка, с ямочками на щеках и веснушками на носу, она чем-то неуловимо напоминала мне Сашкину жену, Надежду, в молодости. Я напрягла извилины и вспомнила как её зовут.

— Здравствуй, Алёна, свёкор дома?

Она оторвалась от планшета, смерила меня оценивающим взглядом и лениво процедила.

— Неа.

— А свекровь?

— Там, корову доит. — Алёнка махнула рукой себе за спину и выдула большой розовый пузырь. Пузырь немного поколыхался, и, почти беззвучно распластался на щеках и подбородке девушки.

— Корову доит?! — изумилась я, наблюдая как Алёнка в одну секунду, языком, собрала с лица ошмётки от пузыря, — почему она не в стаде, заболела?

Девчонка сморщилась, как от уксуса, поскучнела, и следующий шар лопнул ещё в стадии зародыша, без видимых разрушений.

— Это длинная история, — неохотно, но всё же ответила она, — вы идите, вам мама Надя с удовольствием, в красках все расскажет.

— Ну ладно, спасибо.

Я шла на журчание упругих струек молока, бющихся о стенки ведра, пока моему взору не открылась потрясающая своей несуразностью картина. Мы с Лордом оцепенели. Он — потому что первый раз в жизни увидел корову, я — от нелепости представшей передо мной сцены.

Под летним навесом стояла крупная, гладкая, с округлыми боками, песочного цвета корова, а сбоку, на низеньком раскладном стульчике, зажав между коленей ведро, сидела Надежда, и быстрыми, уверенными движениями выдавливала из розовых сарделек молоко.

Но не это поразило меня до оцепенения, здесь ничто не нарушало гармонии, кроме… кроме головного убора Надежды. На голове у неё красовалась мотоциклетная каска. Старая, зелёная каска, с одной стороны ободранная, с треснутым козырьком, на резинке с серой пластмассовой блямбой для подбородка. Последний раз я такую видела на фашистах в старых фильмах про войну.

Лорда корова весьма впечатлила, он сел, постукивая хвостом о землю и наклоняя голову из стороны в сторону, с умилением и восхищением рассматривал это великолепное создание.

— Война и немцы… — тихонько пробормотала я.

— А? — раздался голос из под каски. — Чё ты говоришь?

— Я говорю: «Хозяйка, немцы в деревне есть?»

Надежда перестала двигать руками, изумлённо уставившись на меня.

— Тьфу на тебя, Сашка, напугала. Я думала это сноха.

— А ты-то меня как напугала, с тобой всё в порядке, что это ты на башку напялила?

— А кроме каски тебя ничё не смущает? — язвительно поинтересовалась она.

В ту же секунду, взметнувшийся коровий хвост, с глухим стуком ударил по каске, и я увидела, что на кончике хвоста, где должны быть длинные пряди, помогающие корове отбиваться от гнуса, торчат неровно выстриженные клочки, и грязно-розовая култышка.

— Один раз! — Надежда отставила ведро в сторону, достала из кармана баночку с вазелином и смазала дойки, подхватила одной рукой стульчик, другой ведро и выбралась наконец из под коровы. — Один единственный раз, попросила сноху подоить корову! Вот! — женщина негодующе указала подбородком в сторону коровьего хвоста, — результат! Она, видите ли, ей по лицу хлестнула хвостом. А я теперь корову ни подоить нормально не могу: она этой культяпкой как молотком по голове бьёт, ни в стадо выгнать, её же там овода съедят!

— Надь, а ты когда просила ее корову подоить, показала ей как это вообще делается? Сказала что хвост подвязать можно?

— У самой ума чтоль нет, где так грамотные…

— Ну ты даёшь, она же городская у вас, откуда она должна всё это знать!

Надежда поджала губы, повесила стульчик ножками на забор, сняла свой экзотический головной убор, повесила его рядом, и наклонившись к кадушке с водой, помыла руки.

— Постой, постой… — неприятная догадка поразила меня, — так ты это нарочно… Чтобы она не справилась, накосячила, и у тебя был повод её пилить! Фу, Надя, как некрасиво.

— Ой, да на фига мне повод искать, она же ни хрена не умеет! Вот ни за холодну воду! Что ни скажу сделать — все за ней переделывать приходится…

— Так, стоп! Ну-ка вспомни, дорогуша, как ты ко мне через огороды бегала, на свекровь жаловалась. И то она нарочно сделает и это, лишь бы тебя перед Сашкой унизить, а теперь сама так делаешь?

Надежда сердито засопела, и уселась на край вкопанного в землю тракторного колеса.

— Что, так тяжело видеть, что ты уже не главная женщина в жизни сына? — судя по изменившемуся выражению её лица, я попала в точку. Даже Лорд, до сих пор вежливо молчавший, осуждающе тявкнул и отвернулся. — Ты бы хоть о Женьке подумала, вы же его на части рвёте, каково ему? И потом, ты же знаешь: ночная кукушка дневную всё равно перекукует. Смотри, потеряешь сына…

— Ты, Сашка чё пришла? — Надежда встала, и сердито стряхнула с подола синего замызганного халата соринки. — Указывать, как мне со снохой обращаться?

— Да нет, конечно, это я так… я к тебе по делу. — я мысленно отругала себя за то, что неправильно повела себя в разговоре с Надеждой, теперь она, даже если и знает где Маргарита, точно ничего не скажет.

Мои опасения подтвердились: обиженно поджав губы, женщина сухо процедила, что давно не видела золовку, и понятия не имеет где она может быть. И нам с Лордом ничего не осталось как убраться восвояси.

Алёнка всё ещё сидела на скамейке, и старательно делала вид что всё её внимание занято планшетом.

— До свиданья, Алёна. — я развернулась чтобы уйти, ни минуты не сомневаясь, что девчонка подслушивала.

— Она врёт. — прозвучало у меня за спиной.

— Что, прости? — я обернулась, изобразив на лице непонимание.

— Мама-Надя врёт, — девчонка тряхнула головой в сторону заднего двора. — ну, про тёть Риту.

— Подслушивала! — я опустилась рядом с ней на скамейку. Лорд тяжело вздохнув, улёгся на землю и затосковал по своей, оставленной дома без присмотра, вкуснейшей сахарной косточке.

— Ага. — ничуть не смущаясь, подтвердила она.

— Нехорошо, — неубедительно попыталась я пристыдить девчонку, в душе, однако, радуясь этому факту.

— Сама напросилась, — она мстительно стрельнула глазами за забор, — всей деревне уже растрепала про этот несчастный хвост.

— Ладно, давай про хвост потом, ты мне про Маргариту расскажи, пожалуйста, это очень важно.

Алёнка с опаской оглянулась.

— Вы же сейчас домой пойдёте? — она решительно захлопнула футляр от планшета и встала, — в парке меня подождите, я через пять минут приду, а то, если мама-Надя услышит, вообще меня со свету сживет.

Мы с Лордом, к его великому огорчению, дойдя до парка, снова уселись на скамейку. Не понимая причины такой долгой прогулки, он грустно вздыхал и жалобно смотрел мне в глаза. Я потрепала его за ушами.

— Потерпи немножко, домой придём, я тебя чем-нибудь вкусненьким побалую.

Алёнка плюхнулась на скамейку и сходу затараторила.

— Короче, тёть Рита приезжала к нам в понедельник ночью. Я случайно узнала, вечером селёдки наелась, потом пила всю ночь, как не в себя, ну и… в общем в туалет мне надо было. Слышу в веранде разговаривают… — она вдруг смутилась и замолчала.

— И что же ты услышала? — осторожно поинтересовалась я, моральный аспект вопроса интересовал меня сейчас меньше всего.

— Вы не думайте, что я всегда шпионю и подслушиваю, тогда случайно получилось, это только сегодня я нарочно, допекла она меня, — Алёнка вздохнула и продолжила, — тёть Рита сказала, что у неё большие проблемы и ей нужно где-то на время затаиться. Вроде бы у неё есть такое место, где она может переждать неприятности, но ей нужна их помощь.

Алёнка размахнулась, и звонко хлопнув себя ладошкой по щеке, продемонстрировала мне распластанного в красной лужице комара. Я порылась в сумке, вытянула из упаковки бумажный платок и протянула ей.

— Спасибо. — она поплевала на платок и принялась оттирать кровь с щеки, — больше я ничего не слышала, боялась что застукают и пошла спать. Но, после этого, свёкор два раза уходил из дома поздно вечером, а приходил утром. — Алёнка потёрла платком ладошку и, скатав его в шарик, метко запульнула в чугунную урну. — И, я думаю, что он ходит туда, где прячется тёть Рита, потому что полный рюкзак еды с собой берёт. Вот. Больше я ничего не знаю.

Алёнка замолчала, почесала укушенную комаром щёку, а я задумалась. И кое-что мне всё это напоминало. Но об этом я подумаю дома за чашкой кофе. Главное, что Марго в безопасности.

— Только… вы же не никому не скажете, что они её прячут? — кажется девочка начала испытывать угрызения совести. — Я просто злая на свекровь, но навредить им не хочу… они же моя семья.

— Да Бог с тобой, детка, Маргарита моя приятельница давняя, я просто беспокоилась куда она пропала, — успокоила я ее, — Что, достаётся тебе от Надежды?

— Ещё как, иногда прям в волосы ей вцепиться хочется, или высказать всё, что я о ней думаю, да Женьку жалко. Он переживает сильно когда мы скандалим, вот и терплю.

— Надо же, — искренне изумилась я, — пигалица совсем, а мудрости больше, чем у взрослой женщины, ты молодец! А знаешь, я тебе помогу. Надежда, она ведь неплохая, просто к ней приноровиться надо, показать, что ты ей не соперница а наоборот. Тут надо немножко схитрить.

— Как хитрить-то, если она сама кого хочешь перехитрит.

— Нас не перехитрит! — я подмигнула немного опешившей девчонке. — Вот например, тебе нужно как можно чаще хвалить Женьку в её присутствии, и желательно делать это в такой форме, чтобы она почувствовала, что это только её заслуга. Для любой матери это как бальзам на душу. Или, что тебе стоит за обедом похвалить её стряпню? Тем более, что она действительно хорошо готовит. А ещё, в домашнем споре или конфликте, ненавязчиво принять её сторону? Тебе ничего не стоит, а она задумается. Советуйся с ней по любому поводу, дескать, она лучше знает как правильно, свекрухи это любят. Так потихоньку, знаешь как говорят: капля камень точит.

Алёнка задумалась, а я продолжила свои наставления.

— Ещё можно что-нибудь конкретно для неё сделать. Допустим торт испечь, или подарить что-нибудь, что она любит. Ты умеешь печь торты?

— Умею, только она меня к плите близко не подпускает… — Алёнка вдруг оживилась, — я крючком вязать умею, кофточку ажурную ей свяжу, она всё на мою поглядывает. Только… — загоревшиеся ненадолго Алёнкины глаза, снова поскучнели. — бесполезно это всё, она мне эту корову никогда не забудет, так и будет всем рассказывать.

— Ну значит надо сделать так, чтобы она это не в обиду тебе, а как анекдот рассказывала!

— И как же это сделать, вы знаете? Я, например, понятия не имею. Мне уже в магазин зайти стыдно, все чуть не пальцем показывают, — в глазах девчонки заблестели слёзы.

— Есть у меня одна идея, но я не совсем уверена что сработает, — я достала телефон из сумки, — мне надо проконсультироваться.

С чувством глубокого удовлетворения, я отключила телефон и повернулась к слегка обалдевшей Алёнке.

— Всё поняла? Сейчас идёшь, и украдкой, чтоб свекровь не видела фотографируешь корову, чтобы цвет более или менее подходящий подобрать. Потом едешь в город, вот адрес салона, — я вырвала из блокнота листок, нацарапала на нём адрес и название салона красоты, где постоянно привожу в порядок свою голову, и сунула бумажку ей в ладонь. — Спросишь Илону, это хозяйка салона, моя хорошая знакомая. Она подберёт тебе прядки, из выбракованных, корове всё равно без разницы, и научит как их приклеить. Прядки бери с запасом, чтобы по ходу подклеивать, корова хвостом машет, дай Бог каждому, могут отвалиться, — я плотоядно ухмыльнулась. — И клеить надо, когда Надюха уснёт, то есть ночью. Женьку попроси, одна ты не справишься. Хотела бы я видеть её лицо утром, когда она придёт корову доить!

Алёнка заливисто рассмеялась и вскочила со скамьи. Мы с Лордом тоже поднялись, теперь можно и домой, косточку сахарную погрызть, кофейку выпить, и обдумать полученную информацию.

— А я вам покажу, если всё получится! Не поленюсь, встану пораньше и попробую снять на телефон. — она снова прыснула, и порывисто обняла меня. — Вы такая классная, спасибо вам огромное!

— И тебе спасибо, ты мне тоже помогла. — вернула я благодарность, и мы довольные собой, и друг-другом разошлись по домам.

Едва мы с Лордом подошли к дому, я поняла, что мечта о сахарной косточке и кофе снова отодвигается на неопределённоое время, и всё из-за зелёных вонючих тварей.

Нет, они исправно все подохли, или почти все, но теперь эти гады, омерзительным зелёным ковром устилали всю землю вокруг куста. Смотреть на это безобразие не было никаких сил, поэтому я, надев маску и резиновые перчатки, вооружившись метлой и совковой лопатой, принялась за дело.

Размышляя о том, что в последнее время мне приходится слишком часто иметь дело с трупами, я смела их в кучу, потом лопатой наполнила мерзкими тварями два больших ведра. Прихватив бутылочку с жидкостью для розжига углей, я понесла вёдра за сарай, и высыпала их в большую железную бочку, в которой мы сжигаем всякий хлам.

Жуки горели, весело потрескивая, а я отошла к забору, чтобы не дышать трупным дымом, хотя, надо заметить, что при жизни они воняли куда более омерзительно. Отворачиваясь от дыма, я повернулась в сторону проулка. По дороге, от автобусной остановки, сгибаясь под тяжестью рюкзаков с городскими гостинцами, шли сын и внук моей соседки бабы Зои. Они оба помахали мне руками, а я смотрела на них и думала, что кажется, знаю где прячется Маргошка.

Итак, что мы имеем? Я отхлебнула из чашки глоток горячего свежесваренного кофе, устроила поудобнее на подушке, разнывшуюся с новой силой, пятку, и принялась размышлять.

В понедельник ночью, Маргошка появляется у брата, и просит помочь спрятаться. Во вторник мы с сестрицей находим труп, ранее замеченый Инкой в обществе Марго. В среду, мы обнаруживаем в её квартире полный разгром и гоблина, которого анонимно сдаем в полицию. Напрашивается вывод, что Марго прячется от убийцы нашего трупа, и ей грозит серьёзная опасность.

Далее, выгуливая Лорда, я замечаю типа с рюкзаком, совершающего ночные прогулки в сторону озера, который возвращается утром с, чудесным образом, опустевшим рюкзаком. Ещё, меня терзают смутные сомнения, что тип этот мне знаком. Что, косвенно и подтвердила Алёнка, рассказав мне о ночных вылазках свёкра. Остаётся найти Маргариту, и выяснить, что её связывает с нашим трупом. Для этого надо проследить за Сашкой Поспеловым, и проверить мою догадку.

Позвонил Макар. Усталым голосом сообщил, что задерживается на неопределённое время, в ожидании его юриста. Оказывается, Антон не остановился по требованию ДПС, попытался удрать, а когда его всё же остановили, кинулся драться. И теперь вся надежда на адвоката, к счастью, он у Макара достаточно опытный.

Я обругала Антона олухом и идиотом, пожалела мужа, попросила его не нервничать — у него давление, и опечаленная пошла варить себе кофе. Но печаль моя тут же развеялась: как только я уселась в плетённое кресло в беседке, звякнула калитка и лёгкие ножки зацокали каблучками по асфальтированной дорожке.

Фрося, вальяжно развалясь в траве и лениво жмурясь, помахивала хвостом. Лорд ловил его лапой, пытаясь таким образом наладить контакт. Заслышав шаги, кошка резво вскочила и задрав хвост, перепрыгивая через островки ромашек, понеслась к своей любимице.

Пёс немного подумал, подвигал ушами, и нерешительно двинул за ней. Не дойдя пары шагов до Полечки, гладившей довольно урчащую кошку, он остановился, в ожидании аудиенции. Доченька оторвалась от кошки, и подняв глаза, потеряла дар речи. А пёс, мелко перебирая передними лапами, вытянул их вперёд и склонил голову в почтительном поклоне. Ей-Богу, не вру. Со стороны это выглядело именно так, и я с отвисшей челюстью, начисто забыв об остывающем кофе, наблюдала за происходящим.

— Эй, ты кто? — дочь осторожно шагнула вперёд.

Пёс выпрямился, тоже шагнул настречу, затем сел и протянул лапу. Я же, все еще пребывала в шоке. Подумать только, нам достался «вундерпёс»! Как же так получилось, что его хозяин, вложив всю душу в воспитание пса, а такие манеры можно привить только с любовью к животному, вдруг взял и бросил его? Я поставила чашку с остывшим кофе на столик, и по примеру животных, пошла к доченьке прямо по траве.

Полечка, тем временем, гладила пса за ушами и приговаривала подрагивающим от волнения голоском.

— Ты чей же это, такой славный? Ты к нам в гости пришёл? Какой красивый, умный, замечательный пёс… интересно, с кем ты пришёл. — она покрутила головой и увидела меня. — Мам, это кто, чей он?

И столько восторга было в её голосе, столько надежды, что этот чудесный пёс ничей, то есть теперь наш, что я в который раз похвалила себя за правильно принятое в темном коридоре жилконторы, решение.

Я рассказала доченьке грустную историю Лорда, а она гладила его черную шелковистую голову, и прозрачные хрустальные капельки, срываясь с тёмных пушистых ресниц моей доброй девочки, падали ей на руку, и на чёрный кожаный нос пса. Он слизывал их горячим шершавым языком, и смотрел ей в глаза своими умными, цвета горького шоколада, глазами. А я поняла, что у них любовь с первого взгляда, и что теперь уж точно Лорд стал нашим.

После обеда обьявилась сестрица.

— Сань, я тут не удержалась и кое-что разузнала по нашему делу. — таинственным шёпотом сообщила она в трубку мобильника.

— А какое, интересно, у нас дело? — съязвила я, прекрасно зная, что она имеет ввиду под «нашим делом», — и почему, позволь спросить, ты шепчешь — тебя окружили враги, или может ты сидишь в засаде?

— Димочка спит, Сань, кончай придуриваться, а не то, не скажу что я узнала. — пригрозила сестра.

— Ну конечно, — не поверила я ей, — это ты-то не скажешь. Да я буду убегать, ты меня поймаешь, привяжешь к стулу, и не отпустишь пока всё не расскажешь, — по сопению в трубке я поняла, что Иннка дозрела, — ладно, рассказывай, что ты там узнала, и когда ты только успеваешь, называется за больным ребёнком она ухаживает.

— Александра, не гунди, Димочка уже здоров совсем, и вообще, я даже из квартиры не выходила, а всё узнала. Кто молодец? Я молодец!

— Инна!

— Всё, всё, рассказываю. В общем, я всё думала, думала про Марго, квартиру её, и Гоблина этого. Вот откуда он взялся и что ему от Маргошки надо. Я решила, что он следил за квартирой, увидел как мы вошли, и подумал что это она нас послала, и мы выведем его на неё, — Иннка замолчала, подогревая мой интерес.

— И до чего же ты додумалась?

— Я подумала, что было бы неплохо побольше о нём разузнать, всю голову сломала, как бы нам разжиться информацией, и придумала. Кто может владеть полной информацией о человеке, которого мы с тобой сдали ментам?

Я посчитала вопрос риторическим и отвечать не стала.

— Менты! — радостно сообщила Иннка, — то есть эти… полицейские. Ну и, совершенно случайно, я вспомнила одного знакомого полковника или генерала, не важно, важно то, что этот полковник-генерал служит в полиции каким-то начальником. Я ему позвонила, мы так мило побеседовали, он меня на ужин пригласил…

— Инн, ты б не отвлекалась от темы, — нетерпеливо перебила я сестру, — давай про Гоблина.

— Да, точно, про Гоблина. Он по своим каналам пошерстил, сама понимаешь при его звании и должности, ему это не составило большого труда…

— Инна! — я чувствовала, что терпение моё на исходе.

— Ой, ладно, нервная ты какая-то стала, Саня, тебе бы попить чего-нибудь успокаивающего. Короче, выяснилось что Гоблин этот, вовсе даже не Гоблин, а Маргошкин сосед сверху. Шёл к себе, увидел открытую дверь, якобы, знал что Марго на некоторое время уехала из города, поэтому решил проверить что происходит. Увидел разгром в квартире и тебя под столом, и подумал что это ты устроила весь этот макаронный феерверк, поэтому и тыкал в тебя пистолетиком. — Иннка перевела дух. — А теперь сядь, Саня, сейчас будет самое интересное: он бывший полицейский, ушёл в отставку после ранения, служит в охране каких-то секретных объектов. Разрешение на пистолетик, всё как положено. Как думаешь, Сань, какие такие секретные объекты имеются в нашем захолустье?

Конец ознакомительного фрагмента.