Яд-шоколад

Татьяна Степанова, 2014

Это уголовное дело о жутких убийствах обрастало все более чудовищными и пугающими подробностями. А капитан полиции Екатерина Петровская, сотрудница Пресс-центра ГУВД Московской области, уже не могла спать по ночам – после того, как увидела фотографии молодых женщин – жертв «Майского убийцы». Два года назад по горячим следам арестовали Родиона Шадрина, психически больного человека, и пожизненно упрятали в психиатрическую лечебницу. Город и вся область вздохнули спокойно. Но вот снова месяц май – и снова двойное убийство, которого Шадрин никак совершить не мог – он находился в специализированной клинике. Значит, маньяк до сих пор на свободе? И что же означают его послания – на телах жертв были оставлены странные, никак не связанные между собой предметы: черепки глиняной посуды, старый будильник, наволочки от подушек и кожаная плеть из интим-магазина…

Глава 8

Опередили!

Вернулась Катя из Дзержинска в Москву в Никитский переулок, где располагался Главк, в половине второго, а это значило, что в архиве Главка, который она намеревалась посетить, чтобы посмотреть дело Родиона Шадрина, обеденный перерыв.

Тогда она решила пообедать сама, вышла из ГУВД на Никитскую улицу… столь любимую ею, почти родную Никитскую улицу и добрела до кафе в здании консерватории.

Сколько воспоминаний связано с этим кафе, и счастливых и печальных. Но Катя в эту минуту не собиралась предаваться думам о былом. Она заказала пасту болоньезе и овощной смузи, секунды три созерцала памятник Чайковскому, летнюю веранду кафе и припаркованные рядом с ней мотороллеры и велосипеды и тут же углубилась в свой планшет. Медленно перелистала фотографии, которые она сделала в Дзержинске. Вот новая высотка на месте убийства, а вот и Новые дома, окна его квартиры, закрытые от мира.

Все новое там, в этом Дзержинске, из которого они все… вся семья серийного убийцы переехала в Косино.

Она еще раз проверила адрес — опять-таки новый, выписанный ею из документов красной папки, пообедала, попробовала смузи, посолила его посильнее, выпила и решила, что пора идти в архив за секретным делом.

— Вот у меня допуск, подписанный начальником управления криминальной полиции. Литера S, дело Родиона Шадрина, и материалы оперативно-розыскного плана.

Сотрудник архива едва взглянул на разрешение — допуск, который протягивала ему Катя.

— Ничем не могу вам помочь.

— То есть? — Катя опешила.

— Дело сегодня утром уже выдано на ознакомление. Тоже литера S, подписано не только начальником криминальной полиции, но и начальником ГУВД.

— Но я же только вчера разговаривала с полковником Гущиным, и он мне обещал… Сегодня выдали дело? А кому?

Сотрудник архива бесстрастно смотрел на Катю.

— Это дело Родиона Шадрина, самого известного и страшного за последние десять лет серийного убийцы, — сказала Катя. — Вы все отлично понимаете, что это за дело и материалы ОРД. Я что, кроме разрешения, еще и удостоверение свое должна предъявить, вот… вот мое удостоверение, чтобы вы знали, кому дело выдаете, и занесли файл в картотеку. Так кто меня опередил? Кто он, тот, кто забрал дело Шадрина?

— Из Орла сегодня приехали в командировку. Главврач Орловской психиатрической больницы и его секретарь — интерн. Дело Шадрина выдано им на ознакомление по особому распоряжению начальника Главка.

— Главврач Орловской психиатрической больницы приехал?

— Он же там лечится, этот ваш маньяк.

— Да, я знаю, но… зачем они в Главк явились?

— Я так понимаю, что за делом уголовным, снова читать все материалы, — сотрудник архива разговаривал с Катей покровительственно, как с несмышленышем. — Как ваша фамилия? Капитан Петровская? У меня тут для вас пакет оставлен из сопроводительных материалов уголовного дела. Вот, получите, распишитесь. Это можно выносить из архива, только вернуть должны мне сюда до восемнадцати ноль-ноль. Завтра получите снова, если сегодня не закончите изучать.

— А кто оставил для меня этот пакет?

— Полковник Гущин.

Катя забрала пакет — тоненький, плотный, заглянула — в нем опять какая-то папка, из картона.

Она хотела сразу ринуться в приемную Гущина узнать, в чем дело? К чему все эти непонятные странности?

Но любопытство пересилило. Нет, сначала мы почитаем, что там в этой новой папке.

Катя поднялась к себе в кабинет Пресс-центра на четвертый этаж, включила ноутбук, включила планшет, вытащила из сумки мобильный — что называется, обложилась со всех сторон гаджетами и достала из пакета картонную папку.

Несколько документов, фотографии, протокол допроса, и… снова диск для просмотра.

И это все???

Первый документ она узнала по грифу — такие в ОРД, в делах оперативной разработки. Но это ксерокопия. Фамилии, имена, возраст, место работы и фотографии — прижизненные и посмертные.

Катя поняла, что она держит в руках список жертв серийного маньяка.

Она стала просматривать фотографии. Жертв четыре, а фотографий всего шесть. Из-за того, что это ксерокопии, все нечетко и смазано. Может, это и к лучшему сейчас… потому что посмертные фотографии запечатлели жертв такими, какими они стали после того, как Родион Шадрин…

Орудовал как мясник… так о нем сказал начальник Дзержинского УВД.

Катя ощутила внезапную тошноту. Если уж ее вот так ведет, корчит от этих снимков, на которых мало что видно, а то, что видно — пугает до дрожи, то что станет с ней, когда она все же откроет уголовное дело со всеми фотографиями со всех мест убийств?

Она просмотрела фамилии, имена, возраст, место работы. Это у третьей жертвы, Аси Раух двадцати восьми лет, нет фотографий. Лишь указано ее место работы — Единый расчетный центр столичного округа, тут и адрес. Это Москва, район Вешняки.

Что это может значить, что фотографии не приобщены? Только одно. Они столь ужасны, что с них нельзя делать копий. Это все строго конфиденциально в уголовном деле.

Катя сделала на ксероксе копию с копии. Затем обратилась к протоколу допроса.

Дата — 3 июня, протокол двухлетней давности. Место допроса — ГУВД области. Личность допрашиваемого — Шадрин Роман Ильич.

Сначала Катя решила, что это он, сам маньяк, это его допрос, но затем вспомнила — нет, он же Родион. А это Роман… и возраст гораздо старше. Это же его отец.

Она держит в руках протокол допроса его отца, главы семьи, породившей маньяка.

ОТВЕТ: Вы же только что допросили мою жену, она вам, наверное, все рассказала, мне нечего добавить к ее словам…

ВОПРОС: Откуда вы знаете, что она нам рассказала. Вы же не присутствовали на допросе, Роман Ильич. Или это означает, что вы с женой уже заранее договорились о том, что говорить, а что не говорить в кабинете у следователя?

Катя на секунду оторвалась от текста. Вот… вот оно, уже в этом допросе можно отыскать кончик этой лживой веревочки, когда семья, родители лгут ради собственного чада. Это единственный случай в уголовно-процессуальной практике, когда статья «Дача заведомо ложных показаний» не работает. Никто никогда еще всерьез не привлекал родителей и членов семьи, близких членов семьи — жену, мужа, взрослых детей за дачу ложных показаний, которыми они выгораживали своего родственника — преступника. Статья существует, но как бы и не для них. Это словно некий негласный немой договор… Видимо, считается, что это ложь во спасение… Или же это последний, самый окончательный акт милосердия — к ним… к людям, породившим чудовище.

Но надо ли быть к ним столь милосердными?

ОТВЕТ: Я бы хотел предупредить вас, правоохранительные органы, прежде чем вы начнете… ну, всю эту вашу работу по расследованию с нашим мальчиком, с Родиошей… вы должны понять, запомнить — он болен. Он серьезно болен. И он был больным с рождения. Жена принесла вам его больничную карту и другую больничную карту из психдиспансера. И медицинские справки.

ВОПРОС: Какой же диагноз?

ОТВЕТ: Врожденный аутизм. Родиоша таким родился. Он учился в коррекционной школе. Мы с женой заботились о нем, делали, что могли. Но он… вы же понимаете… аутизм есть аутизм. Это неизлечимо.

ВОПРОС: Сейчас он взрослый, ему двадцать пять лет. Вот у меня данные — он работает.

ОТВЕТ: Это никакая не работа. Да что вы! Они просто с товарищами играют музыку. Он играет в музыкальной группе. Там один парень сочиняет, аранжирует или, как это называется, — оркеструет, а наш… а Родиоша, он с детства очень хорошо, очень чутко чувствовал ритм. Может повторить любое ритмическое сочетание почти мгновенно.

ВОПРОС: Кто же он в этой музыкальной группе? На каком инструменте играет?

ОТВЕТ: Он ударник. Не в смысле, что хорошо трудится, а в смысле игры на ударных… на барабанах.

Катя отметила — как чудно отвечает этот самый Роман Ильич Шадрин. Тогда, два года назад, он, его отец, носил свою прежнюю фамилию. До программы защиты и смены всех паспортных данных еще далеко. Но как он чудно изъясняется, объясняет самые простые вещи так подробно. Или дураком прикидывается на допросе, или, скорее всего, просто тянет время, собирается с мыслями, чтобы не сболтнуть ненароком лишнее.

ВОПРОС: Ваш сын постоянно проживал с вами?

ОТВЕТ: Естественно, с самого детства.

ВОПРОС: У вас есть еще дети?

ОТВЕТ: Да, двое младших — Любочка и Фома, они учатся в школе. Не подумайте, с ними все нормально. Это хорошие здоровые дети. Мы с женой решили, что родим здоровых детей. А для Родиоши мы всегда делали, что могли. Мы и сейчас делаем, что можем. Наша семья…

ВОПРОС: В апреле и мае этого года ваш сын тоже проживал вместе с вами? Он не снимал квартиру? Не жил где-то у приятелей? По другому адресу, не в Дзержинске?

ОТВЕТ: Нет, он проживал с нами. У него своя комната. Это его мир. И мы с женой это уважаем.

ВОПРОС: А репетировал он где? Ударные инструменты — это же очень громко.

ОТВЕТ: А это… у них есть помещение, у рок-группы, они в Москве где-то в Замоскворечье. Старая Москва, знаете ли, такие красивые особняки. Они… ну группа, они снимали или купили студию, там богатые парни… Впрочем, я особо-то не в курсе, только лишь то знаю, что жена мне говорила. С Родиошей ведь не очень побеседуешь о его делах. Он чрезвычайно замкнут. Порой и слова от него целыми днями не добьешься.

ВОПРОС: Как называется музыкальная группа?

ОТВЕТ: «Туле»… Да, кажется, «Туле»… Странное название, вы не находите? Я пытался с ним говорить на эту тему, вы не подумайте, мне ведь как отцу не все равно. Но я повторяю, с Родиошей порой общаться очень трудно. Он в своем мире. И редко оттуда выходит в наш мир реальный.

ВОПРОС: Вы говорите, ваш сын болен с детства, у него есть какой-то особый распорядок? Когда он встает, когда принимает лекарства, когда уходит из дома, когда возвращается?

ОТВЕТ: Раньше, когда он еще в школе учился в коррекционной, у него имелся некий ритуал… в общем некоторые действия он любил повторять и… это особенность его недуга, поймите. Но с тех самых пор, как он познакомился с ребятами и начал играть в этой рок-группе… Знаете, музыка оказывает порой потрясающее терапевтическое воздействие. Он словно ожил, и мы с женой так этому радовались, потому что…

ВОПРОС: Я спрашиваю вас, Роман Ильич, в мае и апреле сего года когда ваш сын обычно уходил из дома и когда возвращался?

ОТВЕТ: Да боже мой, мы же не следили за ним в подзорные трубы! Он взрослый, у него своя жизнь, он наконец нашел себе дело по душе. Вставал он поздно, уходил из дому. Приходил, когда хотел. Поймите, мы с женой уже не в состоянии его контролировать. У нас младшие дети, мы заняты их воспитанием, их здоровьем, их образованием. А Родиоша… он жил… он просто жил, как хотел.

ВОПРОС: Так он возвращался домой поздно?

ОТВЕТ: Да, иногда очень поздно. Мы живем в Подмосковье, а он ехал из Москвы.

ВОПРОС: Были случаи, когда он не ночевал дома?

ОТВЕТ: Нет, такого я не припомню.

ВОПРОС: 3 мая, 10 мая, 19 мая и 25 мая в какое время ваш сын приходил домой?

ОТВЕТ: Я не помню. То есть он уходил из дома днем, а возвращался иногда поздно.

ВОПРОС: Он не находился с вами в эти дни вечерами?

ОТВЕТ: Нет, я же объясняю вам, парни играют в музыкальной группе. Там клубы ночные, выступления.

ВОПРОС: Если ночные клубы и выступления, значит, он часто не ночевал дома?

ОТВЕТ: Он всегда у нас ночевал только дома… то есть… я не помню, спросите у жены.

ВОПРОС: Вы не помните, что было 25 мая? Это же всего неделя назад.

ОТВЕТ: Я все помню, я отлично помню… Родиоша был с нами в тот день… вечер… То есть нет, его не было, он, как обычно, ездил в Москву. В общем, спросите лучше у жены. Она все помнит точно.

ВОПРОС: Роман Ильич, вы употребляете алкогольные напитки?

ОТВЕТ: В смысле, не пропил ли я свою память? Что ж, иногда употребляю. Но умеренно. Порой без этого мужчине нельзя. Вы разве такой уж отъявленный трезвенник, товарищ… или как вас там, гражданин следователь?

ВОПРОС: Ваш сын подозревается в совершении нескольких убийств.

ОТВЕТ: Ни про какие убийства мы с женой не знали. Занесите это в протокол. У нас младшие дети… мы… Да разве же мы могли про такое знать???!

ВОПРОС: Вы никогда не подозревали, что ваш сын может совершать подобные поступки?

ОТВЕТ: Нет, никогда, что вы такое говорите!

ВОПРОС: В присутствии вас и вашей жены ваш сын Родион проявлял когда-либо агрессию в отношении кого-либо?

ОТВЕТ. Нет… то есть, ну было конечно… да, эти самые акты агрессии. Спросите у жены моей. Когда еще в школе учился и потом. Во дворе… знаете, ребятня, пацаны порой жестокие, дразнят… Псих, псих… А он ведь не такой, как все. Ну и было — срывался. И дома тоже иногда все может поломать, разорвать, когда не в себе.

ВОПРОС: Родион проявлял агрессию в отношении вас, родителей и младших детей?

ОТВЕТ: Нет, никогда! Он любит нас и младших любит — Любочку и Фому. Это, наверное, единственное, что он любит в этой жизни, что его еще держит здесь. Это мы… наша семья.

Катя дочитала последний ответ в протоколе допроса.

Какой необычный допрос…

Ощущение от прочитанного какое-то неопределенное… двойственное.

Ну конечно же, он, его отец, лжет, оттого так путано изъясняется.

А маньяк-то, оказывается, любит свою семью…

Она снова перечла допрос, затем и с него сделала для себя ксерокопию.

Потом вставила в ноутбук новый диск. Интересно, а что там?

Комната для допроса в изоляторе временного содержания. Резкий свет галогеновой лампы. В кабинете для допросов трое.

Катя увидела полковника Гущина — без пиджака, в одной рубашке, рукава засучены, галстук криво на боку, во рту крепко прикушена сигарета — ну точь-в-точь «злой коп», как его показывают в блокбастерах. Рядом с ним долговязый и невозмутимый субъект в сером костюме — скорее всего следователь. В дверях — могучего вида — просто горилла настоящая — оперативник, в черной форме спецназа, незнакомый Кате. С наручниками у пояса и таким выражением на лице, словно он сейчас, если только услышит команду, начнет всех тут мочить и крошить в капусту.

Однако вопрос, прозвучавший на записи, странно диссонировал со всей этой взрывной грозной ситуацией. Предельно вежливый и спокойный вопрос следователя в сером костюме:

— Вы не могли бы хоть на минуту перестать стучать по столу? Прекратить барабанить?

Камера медленно наехала на того, к кому обращались.

Катя увидела сидящего за столом мужчину. Темноволосого. Только что из протокола допроса ей стало известно, что Родиону Шадрину… вот этому мужчине за столом, всего двадцать пять лет. Но выглядел он намного старше — лет на тридцать пять. Очень худой парень, но с отечным опухшим лицом. Очень бледный. Опустив голову, он вперился в стол. Сам он сидел неподвижно, а вот руки его дергались, пальцы выбивали на крышке стола глухой четкий ритм. Очень быстрый ритм, рваный, назойливо сверливший тишину, наступившую после вопроса следователя.

— Хорош дурака валять! Думаешь, мы с тобой тут цацкаться будем?!

Гущинский бас — как из пушки.

Четкий отбойный ритм в ответ как дробь дятла.

— Прекратите, Родион, прекратите стучать! — Следователь сел напротив. — И отвечайте на наши вопросы.

Нет ответа. Нет реакции. Катя смотрела, как Родион Шадрин… да, вот таким она впервые увидела его на этой видеозаписи… барабанит. И бледное одутловатое лицо его не выражает ничего, и взгляд его темных глаз пуст. И лишь руки неистовствуют, продолжая отбивать четкий грохочущий ритм все громче, громче…

— Прекратить сейчас же!

Барабанная дробь пальцев.

— Да он же издевается над нами!

Гущин кивнул спецназовцу — мгновение, и тот молниеносно сдернул Шадрина со стула, пригнул его могучим рывком к полу, заламывая руки за спину.

В кабинете для допросов воцарилась тишина.

— Под идиота полного косишь… Думаешь, мы на это купимся, я на это куплюсь? — Гущинский бас теперь тих и зловещ там, на записи, как шипенье змеи. — Четыре девчонки за три недели… их кровь на тебе. Изуродовал, искромсал, убил… Удовольствие получал? Отвечай! Ты там вот так с ними наслаждался, кайфовал? А теперь тут у нас под дурака косишь, думаешь, это тебе все с рук сойдет? Отвечай, когда тебя спрашивают, сукин ты сын!

— Тише, спокойно, так мы с ним все равно ничего не добьемся. Я прерываю допрос, уведите арестованного.

Запись оборвалась. Катя сидела перед темным экраном ноутбука. Следователь просек — «злой коп» вот-вот выйдет за дозволенные рамки. А это недопустимо. Как ни крути, маньяк… «сукин сын», как его именует яростно полковник Гущин — больной.

Родион Шадрин психбольной… Это даже по лицу, по всему его облику можно понять.

Однако видеозапись на этом не кончилась. Возникла вторая часть. И здесь та же обстановка — кабинет для допросов в изоляторе и даже та же самая горилла из спецназа в дверях в качестве конвоира. Но вот народа в кабинете гораздо больше. Кроме Гущина и следователя еще знаменитый на все управление эксперт-криминалист Сиваков и двое медиков в синих робах.

Освидетельствование и личный досмотр задержанного. Медики ловко и быстро сняли с Родиона Шадрина толстовку и майку. Катя поняла, что эти вещи — чистые, то есть не предназначенные для биоэкспертизы и исследования ДНК. Для этих экспертиз изъята другая одежда и обувь при обыске в его квартире.

Шадрин позволял медикам делать с собой то, что они делали, подчинялся вяло и безропотно, словно тряпичная кукла. Его повернули боком к свету, к галогеновой лампе.

Гущин молча указал эксперту Сивакову на татуировку Шадрина. В очень необычном месте она была сделана — не на предплечье, а на боку, почти что на ребрах. Крупная татуировка. Они все очень внимательно рассматривали ее.

Разглядывала на видеозаписи и Катя. Не пойми что, какая-то геометрическая линия. В тот момент ей не показалось все это важным. Гораздо важнее было осознание того, что Шадрин не давал никаких показаний. Вообще не произносил ни слова. Медик поднял его руку вверх, давая возможность эксперту Сивакову сфотографировать татуировку крупным планом.

Катя видела, как пальцы Родиона Шадрина там, вверху, задвигались. Он словно щупал, перебирал пальцами воздух.

Или снова барабанил? Даже вот так.