Игра в кроликов

Терри Майлз, 2021

С раннего детства К. искал во всем скрытые связи и закономерности, разгадывал головоломки. И вот, после психотравмы, ОКР и трагической гибели родителей, он увлекается опасной игрой «Кролики», окруженной противоречивыми слухами. Говорят, что игре тысячи лет, а может, это и не игра вовсе. Главное, что ее победитель становится легендой и баснословно обогащается. Однажды К. посещает один из победителей «Кроликов» и просит о помощи. Распутывая клубок околоигровых тайн, К. вплотную подбирается к секретам собственной семьи, не зная, что по пятам за ним идет Тьма.

4. Парадокс Пассажира

Родители умерли, когда мне было семнадцать. И я даже не могу назвать их смерть внезапной, потому что понятия не имею, сколько они провели в перевернутом пароме, пока окончательно не ушли под ледяную воду.

У мамы родственников не было, а брат отца — дядя, с которым мы ни разу не виделись, — отказался брать меня под опеку. Все бабушки с дедушками тоже давно умерли, так что из семьи у меня никого не осталось.

Но впереди ждал университет: учебный год начинался через несколько месяцев, а выпускные и вступительные экзамены давно были сданы. Перспектива столкнуться с государственной системой опеки вдохновляла меня едва ли, поэтому пришлось отстаивать свою дееспособность в суде.

Было несложно. Даже юриста нанимать не пришлось. Все меня отговаривали, но зачем? Просто поверьте, вы бы сами передо мной не устояли, если бы видели. Семнадцатилетний подросток, а бросается юридическим жаргоном, как персонаж какой-нибудь комедии из ранних девяностых.

После смерти родителей осталось немного денег, которые мне потом удалось инвестировать.

На это ушел целый год: сначала пришлось провести херову тонну исследований, потом попрактиковаться на искусственно смоделированной бирже и только тогда выходить на реальную. Благодаря способности различать скрытые закономерности и причинно-следственные связи мне удалось превратить семьдесят тысяч фальшивых долларов в почти четыреста не менее фальшивых тысяч. Вот теперь можно было заняться реальными инвестициями, а заодно продать родительский дом и купить небольшую квартирку в районе Капитолийского холма.

Итак, мне еще не было двадцати, а уже появилась купленная на собственные деньги квартира в модном районе Сиэтла, да и оценки в университете держались на удивительно приличном уровне.

Стоило взять себя в руки, погрузиться в учебу, но нет, как же, ведь это неинтересно. А что интересно?

Разумеется, игры.

Мы часто играли с родителями, когда они были живы, но после их смерти мне постоянно приходилось учиться и работать: времени на развлечения не оставалось. Теперь же благодаря играм у меня снова появились друзья, но не только в этом заключалась их польза. Погрузившись в игру, можно было не думать о том, что случилось с родителями.

Сначала игры действительно помогали собраться с мыслями и отточить навыки общения с людьми. Но, как и с любыми наркотиками, чем дольше играешь, тем быстрее привыкаешь к эффектам, и со временем мне захотелось большего.

Решение нашлось быстро: меньше сна, больше игр.

Ролевые игры, шутеры, онлайн, настолки — мне нравилось все. Моя одержимость дошла до того, что иногда за день удавалось перехватить всего два-три часа сна.

Именно в те годы у меня появились куча знакомых из большого онлайн-сообщества любителей ролевых игр, серьезное пристрастие к алкоголю, и лишь чудом мне удалось избежать психушки.

Суд назвал это «незаконным вторжением», хотя больше подошло бы «проникновение со взломом». Арестовали меня в подвале Гарвардского выездного кинотеатра после трех дней без еды и без сна.

Нашедшая меня полицейская передала суду мои слова: к подвалу меня якобы привели какие-то важные зацепки, потому что именно в это время и в этом месте должен был появиться непонятный «Пассажир».

Скажу честно: в голове у меня тогда был полный кавардак, и виной этому сразу несколько причин. Психиатр прописал мне новые лекарства, а моя собака умерла из-за осложнений во время плановой стоматологической операции. Она была старенькой, но абсолютно здоровой, и ее смерть застала меня врасплох. Оправиться никак не получалось: Руби, маленькая коричневая чихуахуа, была последней нитью, связывающей меня с родителями.

Это она встретила меня дома после пресс-конференции, на которой сообщили, что эвакуация — со временем превратившаяся в аварийно-спасательные работы — закончена и остается лишь спасать корабль, как есть.

Это она была рядом, когда родителей все же признали мертвыми: Руби нужно было кормить и выгуливать, и это спасало от дней, растягивающихся в бесконечность.

Когда она умерла, у меня больше никого не осталось.

Как-то ночью, вскоре после смерти Руби, одна новая многопользовательская ролевая игра (или ММОРПГ), «Андерлайт», вдруг напомнила мне про другую. Она называлась «Связи» — в детстве родители частенько играли в нее со мной.

В «Связях» нужно было логически объединять разные изображения, на первый взгляд абсолютно несопоставимые и непохожие друг на друга.

Родители научили меня играть одним летним вечером. Мы хотели съездить в кинотеатр под открытым небом, но тут начался ливень. Мне было очень обидно, потому что в кои-то веки родители разрешили посмотреть с ними взрослый фильм. «Страшилы» Питера Джексона, на который они согласились после долгих уговоров.

Когда мне удалось дозвониться до кинотеатра, там сообщили, что все сеансы отменили из-за погоды. Мама решила, что страшного в этом ничего нет, ведь у нас появилось время на игры.

Она приготовила попкорн, и мы сели играть в «Монополию». До «Страшил» ей было, конечно, далеко, но мне нравилось играть с родителями, а еще больше нравился мамин попкорн — масла в нем было больше, чем самого попкорна.

Потом мы приготовили банановый десерт с мороженым (в нем было больше шоколадного соуса, чем всего остального), и отец принес потрепанную черную коробку, на крышке которой красовалось название, напечатанное ярко-рыжим крупным шрифтом: «Связи». Игры мы хранили в шкафу, и меня миллион раз посылали что-нибудь там найти. Но ни разу на глаза мне не попадалась эта коробка.

Помню, как мама нахмурилась при виде игры. Она зашептала отцу, что он торопится, что мне нужно подрасти, что эта игра только усугубит какое-то мое «состояние». А он сказал, что именно в этом и суть.

В коробке лежали фотографии, рассортированные по разноцветным конвертам. На обратной стороне плотных карточек, похожих на открытки, были напечатаны слова или цифры.

Смотреть на них было нельзя — только на сами картинки.

Разложив карточки и конверты, отец показал мне одну из них и попросил внимательно рассмотреть.

На фотографии тигр крался сквозь густые заросли джунглей.

Вскоре он отложил ее и показал новую карточку, в этот раз с женщиной, которая сидела за композитным столом на кухне, отделанной в стиле пятидесятых, и разбиралась с документами.

Мама спросила, есть ли между двумя картинками сходство. Оно было: рисунок на шкуре тигра в некоторых местах совпадал с рисунком на обоях.

Тогда отец показал третью карточку.

На ней был изображен музыкальный автомат из дешевого бара, на котором стояла бутылка пива.

Отец спросил, есть ли сходство между второй и третьей фотографиями. Да; время на кухонных часах совпадало с количеством песен в музыкальном автомате.

Он продолжил показывать фотографии, пока не нашлись те, в которых не было сходств.

И тогда игра завершилась.

Потом мы часто играли в «Связи». Сидеть так с родителями было весело, но вскоре мне наскучило разглядывать картинки и выискивать между ними неочевидные закономерности. Игра надоела, и при виде черной коробки с оранжевыми буквами в груди вставал ужас.

Но последняя партия в «Связи» прошла совершенно иначе.

Родители отвели меня в кафе поесть блинчиков. Они не взяли с собой никаких фотографий.

Теперь мы искали связи в реальности.

Отец сказал, что искать нужно что угодно, лишь бы между предметами нашлось что-то общее.

Какое-то время заметить ничего не получалось, и только перед самым уходом на глаза мне попалась девочка в футболке с лошадью. Почти такой же, как на картине, висящей над входом в кухню.

Девочка с родителями вышли на улицу, и мы пошли следом.

Пока мы стояли у входа в кафе, к остановке подъехал автобус, расписанный рекламой выставки в Художественной галерее Фрая. На рекламе была изображена лошадь, вставшая на дыбы, как и лошади с футболки и картины. Мама схватила меня за руку, и мы побежали к автобусу.

Мы не успели. Родители, посовещавшись, отвезли меня в галерею на машине.

В музее мы сразу же направились к картине со вздыбленной лошадью из рекламы. Что-то в ее названии и номере каталога привело нас в парк. Я уже не помню, в какой конкретно, но там точно были небольшой фонтан с чьим-то бюстом и открытая сцена.

Пока родители азартно обсуждали цифры, связанные с картиной, мне захотелось осмотреться.

Нашли меня минутой позже по оглушительным воплям.

Передо мной возвышались огромные бетонные шахматы.

От погоды их защищала металлическая крыша, а вокруг стояли четыре каменные скамьи. Мне взбрело в голову забраться на доску и поиграть в воображаемые шахматы. Родители совсем недавно научили меня играть, и мне очень нравилось наблюдать за движением фигурок. Конечно, выигрывать из-за возраста доводилось редко, но правила шахмат и бесконечные варианты развития игры приводили меня в восторг.

В голове разыгралось сражение: слоны, пешки, ладьи и все остальные сталкивались между собой, а мне оставалось лишь претворять их движения в жизнь. Шахматная доска превратилась в поле боя, и квадраты сменялись под моими уверенными шагами, а маневры отражали борьбу черных и белых фигурок за власть. Но когда черный конь победил белую пешку, что-то вдруг изменилось. Меня охватила сильнейшая паника, а на периферийном зрении вдруг зашевелились темные тени. Казалось, что собственные глаза меня предали. Ноги примерзли к полу. Пошевелиться не получалось.

В тот день меня впервые охватило то самое чувство, что несколько лет спустя вернулось в пикапе Энни и Эмили Коннорс; «серое чувство» — так я его теперь называю.

Первые признаки серого чувства — щекотное покалывание в глазах и низкая пульсирующая вибрация где-то внизу живота. Потом она стремительно взмывает вверх, трепещет, как моль в легких, и руки с ногами тяжелеют и провисают, а под конец во рту начинает вязко, мелко покалывать. А еще в голове встает низкий пустотелый металлический гул, от которого ничего не спасает.

И впервые это ощущение накрыло меня именно там, на огромной шахматной доске посреди парка. Но на этом кошмар не закончился.

Мне вдруг показалось, что парк пропал и мир вокруг изменился.

А еще — что рядом со мной кто-то есть.

Или не кто-то, но что-то — что-то холодное. Помню, как страшно мне было смотреть вверх, потому что оно ждало именно там. И если бы у меня получилось увидеть его — оно бы тоже меня увидело.

И вдруг оно само нырнуло ко мне, стремительно вылетев из далеких-далеких туч.

Теплая моча мгновенно потекла по моим ногам, а из горла вырвался крик.

Прибежавшие на вопли родители тут же забрали меня домой.

Уже вечером, лежа в кровати, я начал сомневаться: может, мне все показалось? Ведь как раз в то время меня потянуло в третий раз перечитать «Властелина колец», а существо, вылетевшее из тьмы, чем-то напомнило Око Саурона, которое заметило Фродо, надевшего кольцо. Помню, что слабость и страх еще долго не покидали меня, словно мне только и оставалось, что лежать и ждать, пока за мной явится кошмар из другого мира.

После этого «Связи» надолго вылетели у меня из головы, и только «Андерлайт» напомнила мне о них.

Даже не сама «Андерлайт» — в игре не было ничего похожего; просто так сошлись звезды. Может, потому, что из квартиры соседей пахло разогретым в микроволновке попкорном, или потому, что дождь стучал в окна, но в голове вдруг всплыло воспоминание, как мы с родителями сидели за столом и играли в «Связи».

Поначалу оно показалось счастливым, но постепенно изменило свой тон. Мне вспомнилось серое чувство и чудовище, которое пыталось схватить меня в парке. Потом перед глазами встали кричащие и барахтающиеся родители, застрявшие на тонущем корабле, их лица, погруженные в ледяную воду, и взгляды, навеки устремленные в темноту.

Справиться со стрессом обычными методами не получилось, как и выкинуть из головы умирающих родителей. Осталось лишь встать, бросив компьютер включенным, схватить со спинки стула кожанку и выскочить под дождь.

Арестовали меня три дня спустя.

Три дня, полностью посвященных игре в «Связи».

Началом послужила карточка, которую родители показывали в последнюю нашу совместную игру.

На фотографии старушка кормила стаю голубей. Один из них отличался от остальных сизым оперением и красноватой грудкой. Интернет подсказал, что среди обычных голубей каким-то образом затесался странствующий голубь, или голубь-пассажир.

Но странствующие голуби вымерли в 1914 году, а цветная пленка появилась лишь в 1935-м.

Этой фотографии попросту не могло существовать.

На ум мгновенно пришло одно-единственное слово: «парадокс». Судя по одежде старушки и по машинам, стоящим на улице, фотография была сделана где-то в шестидесятых. Учитывая, что на тот момент странствующих голубей не видели уже почти пятьдесят лет, реальности она очень даже не соответствовала.

Это напомнило о другой вымершей птице — императорском дятле, который так заинтересовал Эмили Коннорс.

Напомнило о «Кроликах».

Странствующий голубь и адрес, зашифрованный в символах с парковой скамейки, изображенной на фотографии, которой не должно было существовать, отправили меня в видеопрокат. На витрине висел постер итальянского фильма, снятого в 1975-м Микеланджело Антониони. В оригинале он назывался «Профессия: репортер», но в англоязычных странах был известен под названием «Пассажир».

Зацепка в финальных титрах привела меня к одной конкретной странице вышедшего из печати французского детектива, а она, в свою очередь, к автобусной остановке, где пришлось сесть на автобус и ехать неизвестно куда, пока на глаза не попалась расписанная граффити стена.

В ней скрывалось послание. По крайней мере, так мне казалось. В общем, из-за него мне пришлось помотаться по всему городу, перебирая зацепки, пока меня не арестовали в подвале Гарвардского выездного кинотеатра, где якобы должен был появиться некто — нечто? — по имени Пассажир.

Голова на тот момент уже совершенно не соображала. Все смешалось в единую кучу.

На самом деле я помню, какой камень свалился с плеч, когда меня арестовали.

Меня проверили на наркотики и психические расстройства, а потом поставили перед выбором: предстать перед обычным судом или судом по делам людей, страдающих психологическими заболеваниями. Такие суды, как и суды по делам о наркотиках, призваны защищать обвиняемых с расстройствами психики от перегруженной людьми и работой судебной системы.

В итоге именно так меня и судили, отпустив только при условии, что раз в неделю я буду показываться психологу.

Несколько дней спустя после ареста мне наконец-то позволили вернуться домой, а еще через месяц начался третий курс в университете.

Больше в «Связи» мне играть не приходилось — и не только из-за того, что случилось со мной в кинотеатре в ожидании Пассажира. Просто потом подвернулось кое-что интереснее.

В моей жизни вновь появились «Кролики».