О ком молчит Вереск. Вторая часть + бонус

Ульяна Соболева, 2020

Вереск давно умерла, истлела, и я забыла запах этих проклятых цветов на долгие годы. Они были под запретом в нашем доме… Но однажды мне прислали букет сиреневых, душистых колосьев, и я поняла, что ОН вернулся. Вернулся, чтобы снова заставить мое сердце корчиться в агонии, а душу гореть в огне безумия. Вернулся, чтобы наказать всех, кто виновен в его исчезновении. Альтернативная современность (автор может чудить). Содержит нецензурную брань.

Глава 5

Это единственное место, где я могла укрыться, спрятаться от самой себя, от людей, от Марко. Моя мастерская, наполненная скульптурами, кувшинами, вазами и маленькими статуэтками. Все эти годы я находила отдушину здесь, наедине с глиной, гипсом или воском, когда мои руки ваяли, а мысли витали где-то далеко…где-то в прошлом, где-то, где нет боли и страданий.

Когда-то, более десяти лет, назад я увидела, как посреди площади мастер в старой одежде, оборванном фартуке ваяет скульптуру парня. Я долго смотрела за ним. Приезжала туда и наблюдала, как постепенно комок глины приобретает человеческие черты, как из нее появляется лицо, туловище, руки и ноги, как губы статуи изгибаются в улыбке. Она оживает. Она напитывается душой художника.

Мастера звали Джузеппе Веацо, и он согласился дать мне уроки по лепке. На самом деле он согласился не умирать от голода, так как жизнь в его маленьком сарае скорее походила на медленную смерть. Около трех лет он жил в нашем особняке и учил меня лепить…Но я лишь мяла глину, но не пыталась что-то создать. Мне казалось, я не сумею.

Пока однажды не увидела сон…Как будто наяву, я прочувствовала каждое мгновение этого сна, каждую секунду. Я еще была Вереском, мои волосы заплетены в две косы, у нас дома на заднем дворе живет волк и по ночам я вылезаю из окна, чтобы стрелять из рогатки по бутылкам из-под пива, расставленным Верзилой вдоль бревна.

— Спорим ты не пройдешь по краю забора, зассышь, малая.

— Спорим ты дурак, Верзила, и ты мне проиграешь.

— На что спорим?

— На что?

— Упадешь с забора — поцелуешь жука.

— Фуууу…А если не упаду, то ты залезешь на макушку вон того дерева и спрыгнешь оттуда.

Улыбка не сходит с его чувственных губ, наоборот в глазах появляется блеск озорства.

— Сорвусь оттуда и весь переломаюсь.

— Ну в этом весь смысл. Если я не струшу, то и ты не струсишь. Или струсишь, Сальваторе ди Мартелли?

Глаза юного дьявола сверкнули, и я поняла — вызов принят.

— Давай, малая, полезай на забор.

Я сама вскарабкалась наверх… а потом шла по узкому поребрику, переставляя босые ноги, и думала о том, что не упаду. Я сто раз здесь ходила вот так и представляла себя гимнасткой из русского цирка, на который мы ходили смотреть зимой. Но если я не упаду этот дурак полезет на макушку дерева и свернет себе шею. Падать с забора не так опасно, как с дерева. Нарочно споткнулась и полетела вниз, чтобы ощутить, как сильные руки схватили меня за талию, не дав упасть, как подхватил, прижимая к себе. Как же близко сейчас его черные глаза с золотой каймой, как сильно пахнет от него лаймом, как ветер треплет его волосы…касаясь там, где мечтала коснуться я. Плохой ветер, ворует его у меня. Трогает то, что мне тронуть нельзя. Я ревную его даже к воздуху, которым он дышит.

— Ты чего, малая?

Потянулась и чмокнула его в щеку.

— Ты что сдурела? — рявкнул и тут же выпустил меня из рук. А я расхохоталась.

— Паууууук. Ты — Паук. А я должна была поцеловать жука! Ты вполне подходишь!

Он гнался за мной, я бежала так быстро, как могла, а когда догнал вдруг очень серьезно сказал.

— Когда-нибудь ты будешь целовать меня, Вереск. По-настоящему.

Какие темные у него глаза, какую сладкую муку они обещают и как же я хочу узнать, что значит быть любимой этими глазами.

— Скорее небо упадет на землю!

— Значит, оно упадет!

Я проснулась с этим цветущим чувством в груди, с этим ощущением полета, жизни и…любви. Чистой, нежной и дикой. Из глины начал рождаться ОН…Мастер помогал мне ваять лицо, помогал лепить тело, подсказывая и направляя, изучая со мной анатомию человека…Но зачем мне анатомия, если перед глазами стоит тот самый образ с развевающимися волосами, которые нельзя трогать.

Марко, в очередной редкий визит в мастерскую, вдруг задержал взгляд на скульптуре и задумчиво спросил:

— Кто это?

— Не знаю. Просто скульптура.

Быстро ответила и завесила работу покрывалом.

— Она на кого-то похожа…, — задумчиво сказал он и хотел сдернуть покрывало, но я не дала, завезла скульптуру в подсобку и прикрыла дверь.

— Да? Не знаю. Просто леплю из головы, а Джузеппе мне помогает.

— Молодец Джузеппе. Когда закончит давать тебе уроки, я поищу для него работу.

— Он может остаться у нас. Например, работать садовником или дворником, а? Он хороший и очень добрый. Мы ведь можем забрать его к себе?

— Я подумаю об этом.

Потом Джузеппе исчез…Просто испарился. Я искала его, Марко искал и его люди, но мастер пропал. Люди моего мужа предполагали, что он утонул в реке, когда рыбачил. Именно так и было. Его тело нашли по весне. Обглоданное рыбами с веревкой на шее. Полиция сказала, что Джузеппе покончил с собой. А все статуи, которые он лепил были реинкарнациями его умершего от пневмонии сына. Джузеппе так и не смирился с утратой. А я ужасно горько оплакивала мастера. Мне было до безумия его жаль, я тосковала по его добрым глазам, косматым седым волосам и надтреснутому голосу, который слышался мне в пустой мастерской, мне казалось, что я брошена одна и больше не смогу тронуть глину, не смогу ваять без него…ТУ скульптуру.

Марко предложил очистить мастерскую от художеств Мастера, вывезти глину и сделать там оранжерею…Но именно в тот день я вернулась к лепке сама. У меня получилось…Моя первая ваза появилась в прихожей особняка, наполненная полевыми цветами…

***

Я пришла сюда после того, как Сальваторе уехал и после первого за все годы брака скандала с Марко. Но что этот скандал в сравнении с феерическим появлением Паука в нашем доме и в моей жизни. Появлением, которое сулило мне возврат во все муки ада…Но разве жизнь без него была раем? Разве это была жизнь? Разве именно сейчас я не сделала свой первый вздох из-под толстого слоя земли, под которым похоронила себя, как женщину.

— Я сделал тебе предложение при всех. Мы вернемся к гостям, и ты его примешь.

Впервые Марко говорил с нажимом и безапелляционным тоном, который поднял во мне волну протеста.

— Никто не заставлял тебя делать это предложение прилюдно, не зная, какой ответ ты получишь.

Не в силах прийти в себя, думая только о проклятом Пауке, о его черных глазах и наглой ухмылке.

— А какой ответ я должен получить спустя пятнадцать лет ожидания?!

Его глаза засверкали яростью, но какой же это тусклый свет по сравнению с тем, с другим.

— Тот, на который ты рассчитывал, когда делал мне предложение впервые.

— Падре ждет! Идем в зал! Мы должны закончить церемонию!

Прихватил меня под локоть, но я выдернула руку.

— Венчания не будет!

— Это из-за него, да? Из-за его возвращения? Из-за того, что он сказал? Ты все еще помнишь его? Думаешь о нем, да?

Попыталась высвободить руку, но пальцы Марко сдавили мой локоть сильнее.

— Я бы ответила «нет» в любом случае! Сальва здесь не при чем!

— Ложь! Ты сомневалась, я видел это по твоим глазам. Я чувствовал, как в наших отношениях начались перемены, как ты потеплела ко мне, я…

— Не потеплела, Марко! Ты живешь иллюзией. Какой-то чудовищной иллюзией, которая никогда не обретет физические формы.

Схватил уже за обе руки…О, Боже, как он не понимает, что этого брака не существует, что он просто мираж в пустыне и пересыхаю я совсем не по Марко…

— Скажи, я мало для тебя сделал? Скажи, я не заслужил за все эти проклятые годы ожидания хотя бы поцелуя, хотя бы одной гребаной ласки?

Наклонился, пытаясь поймать мои губы, но я силой его оттолкнула от себя, увернувшись от тонких губ, от его лица, которое вдруг начало казаться мне неприятным. Мы можем искренне любить друга, но эта любовь мгновенно превращается в отвращение, когда друг пытается стать любовником, совершая при этом самый кощунственный инцест с нашим мозгом. Внутри меня все взорвалось в едком и невыносимом раздражении.

— Отпусти меня! Мне больно! Слышишь? Немедленно меня отпусти! Иначе я заберу Чезаре и уже завтра ноги нашей не будет в этом доме!

— Ты никуда отсюда не уедешь! Ты не посмеешь меня опозорить! Ты — моя жена! И останешься ею до самой смерти, ясно?

На какие-то доли секунд в глазах моего мужа промелькнул какой-то нехороший блеск, нездоровый, как будто у него началась лихорадка и он вот-вот начнет бредить.

— Ты мне угрожаешь?

Блеск тут же исчез, уступив место злости.

— Нет. Я ставлю тебя в известность, что ты никуда от меня уйдешь! Выбор сделан давно и уже поздно принимать другие решения. Особенно сейчас!

Особенно сейчас? Что он имеет ввиду? Возвращение Сальваторе?

— Не то что? М? Капо? Что ты сделаешь мне? Прикажешь убить?

Резко разжал пальцы, но не переставал смотреть мне в лицо, в глаза этим липким жалостливо-злобным взглядом.

— Я скажу гостям, что тебе стало плохо из-за жары.

Не возразил, не стал разуверять, что прикажет убить. Развернулся, чтобы уйти, потом вдруг резко обернулся ко мне и силой привлек к себе.

— Я люблю тебя, Юля. И я никогда тебя не отпущу. Любой ценой, но ты останешься со мной рядом. Любой, понимаешь?

— Но я не люблю тебя, Марко. И ты знал об этом, когда принимал свои решения.

— Ты пообещала. Ты дала клятву оставаться со мной и быть мне верной. Взамен я заботился о твоем сыне! Никогда не забывай об этом!

— А ты обещал никогда меня в этом не упрекать!

— Мы оба нарушаем свои обещания, Юля. Прости…наверное, за все годы мое терпение дало трещину. Ты…ты так на него смотрела, как никогда не смотрела на меня! Даже пятнадцать лет не стерли его из твоей памяти!

Он ушел, а я обхватила плечи руками, содрогаясь от дрожи, как от холода. Да…я никогда и ни на кого не смотрела так, как на Сальваторе ди Мартелли, ненавистного Сальваторе, презираемого Сальваторе, омерзительного Сальваторе…любимого Сальваторе…любимого убийцу и палача, который никогда не узнает о моей любви. Я скорее сдохну, чем признаюсь ему в этом. Признаюсь, что все пятнадцать лет я думала о нем, скучала и тосковала, искала черты его лица в нашем сыне…о том, что настолько хотела быть рядом с ним, что могла бы простить ему все, что было в прошлом. Вереск простила….Но какое это имеет значение, если она умерла.

Впервые мой муж говорил со мной так. Впервые позволил себе быть грубым. Пока что я с трудом верила в то, что Марко может причинить мне зло. Он просто очень расстроился, ревнует к брату, боится меня потерять. Они совершенно не похожи с Сальваторе, и Марко никогда меня не обидит. Он любит Чезаре и всегда был добр к нам.

Прошла мимо урны, чтобы выбросить окровавленный бинт…хотела пойти дальше, но что-то привлекло мое внимание. Я вернулась и внимательно посмотрела на коробку на дне урны. Это коробка из-под конфет, которые привез Марко для Мами. Невольно наклонилась, достала коробку — ее не распечатывали. Она была полной. Ма выбросила подарок моего мужа…Но почему?

***

Тяжело дыша, ворвалась в мастерскую, быстрым шагом подошла к подсобке, открыла цифровой замок и со всей силы подтащила к себе нечто, накрытое белым покрывалом, вытянула на середину помещения и сдернула ткань.

Сколько лет не смотрела на НЕГО. Сколько лет запрещала себе открывать подсобку и сходить с ума снова и снова, представляя себе, что он рядом….и между нами еще нет ненависти и океанов крови. Трогать холодные губы, гладить непослушные волосы, касаться ветки вереска с стиснутом кулаке.

Пальцы прошлись по выпуклым скулам скульптуры, и я сама не заметила, как прижалась лбом к аккуратному лбу статуи, как руки обхватили мощную шею, а глаза закрылись в изнеможении. Я так скучала по тебе…так скучала… и вслух тихим шепотом:

— Зачем ты вернулся?

— Чтобы напомнить тебе, что я все еще жив…

От неожиданности вскрикнула и резко обернулась, чувствуя, как пол уходит из-под ног.