Пират

Фредерик Марриет, 1836

«Дело было в конце июня 1798 года: сердитые волны Бискайского залива понемногу утихали после шторма, столь же сильного, сколь и необычного в это время года. Они все еще продолжали тяжело колыхаться, и по временам ветер налетал беспокойными, яростными порывами, как будто желая возобновить борьбу стихий; однако каждая его попытка была все более слабой, и темные тучи, сбежавшиеся к началу бури, спешили теперь во все стороны, спасаясь от могучих лучей солнца, которое прорывалось сквозь их толщу лучезарным потоком света и тепла. Оно ниспосылало свои сверкающие лучи, которые глубоко вонзались в воды этого уголка Атлантического океана, куда мы сейчас перенеслись; и за исключением одного лишь предмета, едва заметного, там расстилалась только необъятная ширь воды, ограниченная воображаемым небесным сводом. Мы сказали: за исключением одного предмета, ибо в центре этой картины, столь простой однако, и столь величественной, сложившейся из трех великих стихий, находился остаток четвертой стихии. Остаток, – потому что это был только корпус корабля, лишенный мачт и наполненный водой; надводная часть судна лишь иногда всплывала над волнами, когда кратковременный перерыв в их все еще яростном колебании возвращал судну способность держаться на поверхности. Но это случалось редко; вот сейчас он поглощен морем, которое бурлит, перекатываясь через его шкафут, а в следующее мгновение он вынырнул над волнами, и вода выливается из его боковых портов…»

V. Старая дева

В одно утро, вскоре после описанных нами бедствий, мистер Уизрингтон несколько раньше обычного спустился в столовую и увидел, что его обитое зеленым сафьяном вольтеровское кресло уже занято не кем иным, как самим Вильямом, лакеем, который, положив ноги на решетку камина, был так углублен в чтение газеты, что не заметил вошедшего барина.

— Клянусь моим предком! Надеюсь, что вы расположились с полным комфортом, мистер Вильям? Что вы, что вы, мне совестно вас тревожить.

Вильям, хоть и большой нахал, как большинство его собратьев, был все-таки немного сконфужен.

— Прошу извинения, сэр, но у мистера Джонатана на этот раз не было времени просмотреть газету.

— И нет в этом надобности, я не просил его об этом, любезный.

— Мистер Джонатан советует всегда просматривать списки умерших, чтобы какое-нибудь известие этого рода не потрясло вас, сэр.

— Какая заботливость, право!

— А тут как раз рассказывается, сэр, об одном кораблекрушении.

— О кораблекрушении? Где, Вильям? Боже мой! Где это?

— Я опасаюсь, сэр, что это тот самый корабль, о котором вы так тревожились — как его… забыл название, сэр.

Мистер Уизрингтон взял газету, и глаза его вскоре отыскали столбец, в котором было во всех подробностях описано спасение двух негров и ребенка с затонувшего «Черкеса».

— Конечно, тот самый и есть! — воскликнул мистер Уизрингтон. — Моя бедная Цецилия в открытой лодке!.. Одна из лодок затонула на глазах негров, — быть может, Цецилия погибла… Боже милостивый! Одного мальчика спасли. Сжалься надо мной, Господи! Где Джонатан?

— Здесь, сэр, — необычайно торжественно ответил Джонатан, который только что принес яичницу, и теперь стоял за спиной барина навытяжку, в позе факельщика, потому что дело шло если не о смерти, то, по крайней мере, о смертельной опасности.

— Я еду в Портсмут сразу после завтрака… Впрочем, есть не стану… Аппетит пропал.

— Редко кто думает о еде при столь прискорбных обстоятельствах, — заметил Джонатан. — Угодно вам, сэр, поехать в вашей коляске или прикажете нанять траурную карету?

— Траурная карета и четверка лошадей цугом, когда надо ехать четырнадцать миль в час! Да вы бредите, Джонатан!

— Не прикажете ли достать шелкового крепу на шляпы и траурные перчатки для кучера и слуг, которые поедут с вами?

— Что за чепуху вы мне навязываете! Ведь тут воскрешение, а не смерть; по-видимому, негр полагает, что только одна лодка потонула.

— Mors omnia vincit, — изрек Джонатан, подняв к небу глаза.

— Вы это оставьте и займитесь лучше вашим делом. Вот постучал почтальон — посмотрите, нет ли писем.

Писем оказалось несколько; в числе других было письмо от капитана Максуэля, командира «Эвридики», излагавшее уже известные нам события и уведомлявшее мистера Уизрингтона, что негритянская чета с ребенком отправлена по его адресу на почтовых в тот же день, и что один из офицеров, едущий в столицу, взялся благополучно доставить их до самого дома.

Капитан Максуэль был старый знакомый мистера Уизрингтона. Не раз обедая у него, он встречал молодую чету Темпльморов, и поэтому объяснения негров были для него вполне достаточны, чтобы он мог сразу направить их, куда следовало.

— Клянусь кровью моих предков! Они будут здесь нынче вечером, — воскликнул мистер Уизрингтон, — и мне незачем ехать! А что нужно сделать? Скажите Мэри, чтобы приготовила место. Слышите, Вильям, — кровати для малютки и для двух негритянок.

— Слушаю, сэр, — ответил Вильям. — Но куда прикажете поместить черномазых?

— Куда? А мне что за дело! Пусть одна спит с кухаркой, другая с Мэри.

— Отлично, сэр, я так и скажу им, — ответил Вильям, поспешив прочь и заранее восхищаясь суматохой, которая подымется на кухне.

— Виноват, сэр, — заметил Джонатан, — ведь один из негров — мужчина.

— Ну, так что же?

— Только то, что девушки могут не согласиться спать с ним в одной комнате, сэр.

— Клянусь всеми бедствиями Уизрингтонов! Ведь верно! Хорошо, вы можете взять его к себе, Джонатан, это ваш любимый цвет.

— Только не ночью, сэр, — возразил Джонатан с поклоном.

Ну, ладно, пусть они спят вдвоем… Вот вопрос и улажен.

— Они разве муж и жена, сэр? — осведомился дворец кий.

— Да черт их побери! Я-то почем знаю? Дайте мне сперва позавтракать, а об этом поговорим как-нибудь после.

Мистер Уизрингтон принялся за яичницу и паштет и, сам не зная почему, старался как можно скорее съесть свой завтрак. Объяснялось же это тем, что он был озадачен и сбит с толку предстоящим приездом новых людей, и ему необходимо было спокойно обдумать довольно трудную задачу, потому что для старого холостяка, такая задача была действительно трудна. Проглотив вторую чашку чая, он сейчас же уселся в свое кресло, принял удобную позу и начал рассуждать сам с собой.

— Клянусь кровью Уизрингтонов! Ну что я, старый холостяк, стану делать с грудным ребенком, с промокшей кормилицей, черной, как пиковый туз, и с другим черномазым болваном? Отошлю его назад! Пожалуй, это лучше всего! Но младенец… будет своими воплями будить постоянно часиков в пять утра… и не угодно ли целовать его не меньше трех раз в день… удовольствие!.. А потом эта кормилица-негритянка… толстогубая… поминутно целовать ребенка, а потом подносить его ко мне… глупа, как корова… У ребенка заболит живот, а она напихает ему в глотку стручкового перцу… американский способ… а у детей вечно болят животы… Моя бедная, бедная кузина!.. Что сталось с ней, да и с другим ребенком?.. Бог даст, ее спасут, бедняжку!.. Она тогда приедет и сама будет смотреть за своими детьми… Не знаю, что делать… все думаю, не послать ли за сестрой Могги… Но она всегда так копается… жди, пока приедет… Надо обдумать все снова…

Тут размышления мистера Уизрингтона были прерваны: кто-то два раза постучал в дверь.

— Войдите, — сказал он, и в дверях появилась кухарка, без обычного белого передника и с таким красным лицом, как будто она готовила обед на восемнадцать человек.

— Уж вы меня извините, сэр, — сказала она, делая реверанс, — а только будьте добры нанять себе другую кухарку.

— С большим удовольствием, — ответил мистер Уизрингтон, досадуя, что ему помешали.

— И, пожалуйста, сэр, я хочу уехать сегодня же. Как хотите, сэр, я не могу остаться.

— Пожалуйста, уходите хоть к черту, — сердито ответил мистер Уизрингтон, — но сначала убирайтесь из комнаты и закройте за собой дверь.

Кухарка удалилась, и мистер Уизрингтон снова остался один.

Проклятая старуха что могло ее так взбудоражить?.. Не хочет готовить для черномазых, что ли?.. Ну да, конечно, это…

Но тут снова двойной стук в дверь потревожил мистера Уизрингтона.

— Ага! Видно, одумалась Войдите.

Вошла не кухарка, а горничная Мэри.

— Уж вы извините меня, сэр, — сказала она, всхлипывая, — а только я не могу больше у вас служить.

— Да что это, точно сговорились все! Хорошо, вы можете уходить.

— Пожалуйста, сэр, сегодня же вечером, — ответила она.

— Хоть сию же секунду! — яростно закричал мистер Уизрингтон.

Горничная удалилась, и только через некоторое время мистер Уизрингтон успокоился.

— Вся прислуга решила полететь к черту, — сказал он наконец. — Спесивое дурачье!.. Не хотят убирать комнаты за черномазыми, что ли?.. Ну да, конечно, это… Чтоб им всем пусто было, и черным, и белым!.. Вот все мое хозяйство уже полетело кувырком из-за приезда младенца. Право, это чрезвычайно противоречит комфорту… Но что я поделаю?.. Позвать сестру Могги? Нет, позову Джонатана.

Мистер Уизрингтон позвонил, и Джонатан вскоре явился.

— Что за кутерьма, Джонатан? — спросил он. — Кухарка злится… Мэри плачет… обе отказываются служить… Из-за чего все это вышло?

— Видите ли, сэр, Вильям сказал им, что по вашему решительному приказанию черномазые будут спать вместе с ними, а Мэри он, кажется, сказал, что негра положат именно к ней.

— Проклятый негодяй! Всегда-то он норовит устроить как-нибудь подвох! Вы ведь знаете, что я ничего подобного не имел в виду.

— Конечно, сэр, потому что это было бы вопреки обычаю, — ответил Джонатан.

— Отлично, так и скажите им, и нечего больше об этом толковать.

После этого мистер Уизрингтон начал советоваться с дворецким и согласился на все предложенные им меры.

Гости приехали своевременно и были устроены надлежащим образом. Маленький Эдуард вовсе не страдал желудком и не будил мистера Уизрингтона в пять часов утра. И в конце концов все устроилось не так уж некомфортабельно. Но хотя обстоятельства были и не так некомфортабельны, как опасался мистер Уизрингтон, однако они не были и вполне комфортабельны. Мистеру Уизрингтону так надоели вечные ссоры с прислугой, жалобы Джуди, обвинявшей на ломаном английском языке кухарку, которая, надо сказать, продолжала таить злобу на нее и на Коко, а также неожиданные недомогания младенца, et caetera, что он больше не находил в своем доме тишины и спокойствия.

Прошло уже почти три месяца, а о лодках не было получено никаких известий. Капитан Максуэль, навестив при случае мистера Уизрингтона, высказал ему свое решительное мнение, что обе шлюпки были потоплены ветром. И вот, так как нечего было уже надеяться, что миссис Темпльмор приедет сама смотреть за ребенком, мистер Уизрингтон решил, наконец, написать в Батс, где жила его сестра, и, познакомив ее со всеми обстоятельствами дела, просить ее, чтобы она приехала надзирать у него за хозяйством. Через несколько дней он получил следующий ответ:

«Батс — августа.

Мой дорогой брат Антоний,

Письмо твое пришло благополучно в прошлую среду, и я должна сказать, что содержание его меня сильно удивило. Я так много и неотвязно о нем думала, что сделала ренонс за партией в вист у леди Бетти Блебкин и проиграла четыре с половиной шиллинга. Ты говоришь, что у тебя в доме мальчик, сын той самой кузины, которая вышла замуж таким неблагопристойным образом. Хотелось бы верить, что ты говоришь правду, но в то же время я знаю, в чем бывают повинны холостяки. Впрочем, по мнению леди Бетти, никогда не надо говорить, хотя бы и намеком, об этих неприличных вещах. Я не понимаю, почему это мужчины, если они не женаты, вовсе не считают себя обязанными соблюдать ту нравственную чистоту, которую так заботливо охраняют девушки; такое же мнение высказала и леди Бетти, с которой я немного поговорила по поводу твоего письма. Но раз дело сделано, его не исправишь, и мы обе решили, что самое лучшее будет замять эту историю, как сумеем.

Конец ознакомительного фрагмента.