Я дарую Вам презренье. История безымянного человека

Фёдор Титарчук

Перелом в сознании общества начался, наверное, с фильма «Бойцовский клуб». Перелом в сознании, которое задает вопросы вроде: «Где моя война?», «Почему я раб работы?» и «Почему общество указывает мне что верно и что неверно?»Именно так! Перелом начался и подвижки уже налицо, но вот что делать тем, кто своим нутром ощущает ущербность этого общества, но обстоятельства заставляют делать именно то, что требуется для чьего-то блага.Протестовать! И только! Примерно так, как это делает главный герой этой книги.

7

Карина тихо посапывала, уткнувшись носом в подушку. Часы давно перевалили стрелками за полночь, но Ему почему-то не спалось. Он лежал, мысленно пересчитывая завитки на обоях на потолке. Мысли клубились в Его голове, не позволяя сосредоточиться на чем-то одном. Прикосновение к обнаженным бедру барышни — Он ощутил тепло и упругость кожи.

«Класна баба! — как сказал бы его друг детства Виталик. — Только завелыкувата трохы…» Его всегда удивляло обилие стереотипов в общении полов. Например, почему барышня должна быть обязательно изящной и меньших размеров чем её партнер?! Объяснений находилось тому масса, некоторые даже восходили к подсознательному, сформировавшемуся ещё в бытность человека на первобытных стадиях. Но всё же — почему? Почему женщина не может быть крупной?

«Нет, в малявках и худосочных есть свой шарм, — рассуждал он. — Они, к примеру, удобны в постели. Удобны исключительно с эргономической точки зрения. С такой не нужно быть борцом или тяжелоатлетом, чтобы… Да и „степеней свободы“ с ними больше, выражаясь языком машиностроителей. Вроде удобно!»

«Но с иной стороны, — становился Он на позиции оппонента. — С иной стороны ты имеешь формы, с которыми не сравнится ни одна маленькая худышка! И если это все не подернуто излишком жировых тканей, то, безусловно, компенсирует все весовые неудобства и уменьшение «твоих степеней свободы»!

Когда-то случилось Ему ознакомится со статьей, именно ознакомиться, потому что Он из того прочтения мало что оставил в памяти — наверное был пьян или страдал с похмелья, говорилось в ней о иезуитах. Писали там о многом, видимо, Он так предполагал, но запомнился всего лишь один эпизод — как обучали иезуитов искусству спора. Ставилась проблема, которую одному из споривших следовало подтвердить, второму опровергнуть. Причем «по-взрослому», нужна была победа. И когда одна из сторон оказывалась в проигрыше, их меняли местами. Теперь тот, кто доказывал правоту, должен был её оспорить. Таким образом спорившие имели возможность смотреть на ситуацию с нескольких сторон и избегать предвзятого отношения. Ну, и естественно, учиться отстаивать свою точку зрения, даже если таковая была абсолютно не верна.

«Я как иезуит, — усмехнулся Он, созерцая спину спящей Карины. — Обосновываю, а потом опровергаю то, что в социуме является постулатом. Например, девушка должна быть в размерах меньше своего кавалера! А если наоборот? — летели мысли у Него в голове. Он давно не пил и чувство потребности в алкоголе уже начинало о себе напоминать. Организм ломало, он умирал и, как водится в такие минуты, требовал продолжения рода. — Ничего личного — лишь физиология! — мысленно рассмеялся Он, намереваясь воспользоваться случаем в очередной раз. — Так и бывает, либо алкоголь, либо женщина!» — продолжал Он переходя к действию.

«А лучше все сразу!» — откликнулся демон, затаившийся где-то глубоко внутри.

***

Спустя полтора часа Он уже сидел на кухне, её кухне, и горячий кофе обжигал Его горло. Ночник создавал ощущение камерности происходящего, полная луна и ослепительные звезды, распугивали прохожих, потому суета была повергнута и там.

Карина сладко спала в соседней комнате. Изможденная и счастливая. Именно таковой Он оставил её там, наконец осознав, что сон этой ночью Ему не грозит, да чтобы не мучить ни Себя, ни коллегу — почему-то Он сейчас, на кухне, подумал о ней как о коллеге — перебрался сюда.

Карина была яркой и обворожительной барышней. Её рост и пропорциональные тому формы были одновременно её достоинствами и её же проклятием. Её выделяли из общего ряда женского социума, хотя бы потому, что она, в общем-то, и сама выделялась благодаря своему росту, но вот к моделям уже не относили. А жаль. Она не была худышкой с весов в полцентнера, не выхаживала с пресным лицом и не травила себя изнуряющими диетами, отчего все модели выглядели хоть и изящно, но все же болезненно и неестественно.

Поклонников у неё было более чем достаточно, но их интерес был ограничен её физиологическими особенностями, чем они, собственно, и пользовались, создавая каждый на сколько мог очередную душевную рану.

Она уже несколько раз могла выйти замуж. Но что-то в избранниках было не то. То гасторбайтер с Кавказа, то приезжий алкоголик-селянин, то вычурный менеджер страховой компании, который любил исключительно себя и требовал объект для собственного созерцания. Все они травмировали её, выработали инстинкт стервы и мужененавистницы.

Он был, увы, не исключением. И Он это прекрасно понимал. Внутренние демоны в Его сознании водили хороводы, плясали вокруг стула, на который мог усесться только один, тот, который в данный момент и будет править балом.

Сейчас сидел этакий угрюмый сентиментальный чертёнок, который видел во всем лишь негатив, желал тепла и сострадания, потому-то Он тут же испытал теплые чувства к Карине. Хотел было сейчас же встать и присоединиться к ней в постели, но кофе, усталость… Который это будет раз за текущий вечер?!

«Нет! — остановил Он себя. — Не сейчас!»

***

Утро его застало на кухне. Крепкая женская рука легла на плечо, и Он тут же встрепенулся. Солнце только всходило, жутко хотелось спать, Карина стояла в пижаме на голое тело и её волос непослушными прядями спадал ей на лицо.

«Утром все женщины выглядят совсем по-иному! — вновь поймал на этой мысли себя Он. — Вечер на них накладывает шарм загадочности и их хочется… А вот утром они преображаются». Обвораживающие чары спадают сами собой, и они становятся теми существами, что, зачастую ненавидят утро, не любят работу и презирают того, кто вчера залез к ним в кровать. Он к этому давно привык и потому утренняя отрешенность большинства Его партнерш стала нормой. Но встречаются и такие, кто поутру превращается в мягкое плющевое создание, радующееся новому дню и встречающее Его своими розовыми щечками и улыбкой в сиянии глаз. Таких Он, в своем большинстве, не понимал и потому опасался, хотя, и среди них встречались исключения, например:

— Доброе утро, дорогой, — едва не пропела Карина. — Почему Ты здесь?

Он не нашелся что ответить. Промолчал, не отреагировал на её преображение. Она по утру всегда была такой и это обстоятельство, если честно, Его очень настораживало. Утренние мягкость и доброта, излучаемые каждый раз ею, диссонировали с тем образом, в который она погружалась уже через несколько часов, перемалывая в жерновах всех, кто пытался перейти ей дорогу.

Время ещё было, она излучала тепло и желание, а протянутая рука требовала ответа. И ответа предполагающего всего один вариант. Он не смел ей отказать, невзирая на сонливость и мольбы уставшего организма, который должен был проделать все это уже в четвертый раз.

***

«Интересная штука — человеческое сознание! — думал Он, преодолевая расстояние, что отделяло Его сейчас от места работы. — Если повнимательней приглядеться, то в каждом из нас сидит с дюжину самостоятельных личностей!»

Карина была рядом и одновременно она отсутствовала. Усталая отрешенность проступала сквозь маску приветливого радушия, и демонстративная походка «под руку» лишь усиливали эффект.

Карина была значительно выше Его. Её рост и стан воодушевляли не одно мужское существо на различные мысли, а то и проделки, но сейчас она была погружена исключительно в свои собственные размышления, шла рядом с Ним, прижавшись к Нему едва ли не всем телом, и это лишь подчёркивало то обстоятельство, что оба они сейчас мысленно находились совсем далеко от мест этих. Причем оба были не в одном месте. Их мысли, быстрее, двигались в диссонанс, чем в резонансе.

О чем думала Карина можно было бы, конечно же, догадаться, но Ему было совсем не до того. Два человека, демонстративно прижавшись один ко второму, при этом барышня, в нарушении принятых норм в обществе, возвышалась на пару голов над своим кавалером, грозя задавить того своим женским естеством, два человека были рядом, предельно близко телесно, но не менее предельно далеко в своих мыслях, уйдя в свои миры.

Он размышлял о том, как архетипы — Ему казалось, что именно так в свое время назвал их Юнг — Его архетипы, подобно костюмам театрального актера, вынимаются наружу, становятся Его второй личиной, а через какое-то время Он и сам уже начинает верить во все, что диктует Ему новая личина. Поведение, роль в обществе, в узких социумах, которые меняются в зависимости от того, где ты находишься — дома, на работе, в транспорте, вышел стрельнуть сигарету и подраться в скверике или же решил обворожить барышню… Архетипы проявляются сами собой, проявляются в зависимости от ситуации, в которой Он находится, а последнее время и в зависимости от настроения и решений, принимаемых Им.

Он ощущал Себя совсем иным человеком. Пока что в значительной мере искусственным, ставшим за день-полтора «стандартным» членом общества, принявшим решение порвать с прошлым, загнать поглубже, если не избавиться вообще, от второй (или сотой — сколько там их у него по Юнгу и Фрейду) личностей, стать среднестатистическим потребителем и, в перспективе, возможно, даже образовать ячейку общества. От последней мысли Его передернуло. Он ни когда не видел себя семьянином. Нет, общество того требовало, друзья и знакомые считали, что время пришло, а родня, с которой Он уже давно поддерживал исключительно формальные отношения, и того больше — сокрушалась отсутствием таковой. Он несколько раз был близок к тому, чтобы… Но каждый раз внутреннее естество восставало против такого решения. В браке Он видел исключительно что-то патриархальное, нечто такое, что убьёт в Нем всё то естество, которое ещё заставляло жить и наслаждаться жизнью. Наверное, потому где-то в глубине у Него выработалась та линия отношений с противоположными полом, которую переступать не стоило.

Вот, до сих пор она вожделенная любовница, для которой Он был готов на многое, но стоило той самой, яркой и неоднозначной особе, всего лишь на один шаг сдвинуть ситуацию в сторону узаконивания отношений путем штампа в паспорте и, как следствие, всех вытекающих отсюда последствий, как для Него эта особо теряла всю свою привлекательность, и Он уже более не мог и не хотел испытывать к ней ту феерию чувств, что ещё совсем недавно Его подымала на вершины эмоционального Олимпа. Барышня превращалась в нечто совсем иное, угрюмое, серое, не интересное — превращалась в Его сознании и то самое сознание тут же выбрасывало её образ во вне. А в след за образом уже и Он терял к барышне всякий интерес.

Его влекла влюбленность, то чувство, которое испытываешь от процесса «охоты», от первых встреч, от первых прикосновений в подъезде, от первого: «мама уезжает… квартира свободна!» И эти отношения могут (!!) длиться если не вечно, то продолжительное время уж точно, но при одном условии — они оставляют за собой право быть свободными… Хотя бы формальное право, потому что бывали случаи, когда Его отношения заходили столь далеко, что Он жил вместе с барышнями, нес бремя семейной ответственности, даже что-то планировал, но формально и Он и она были свободны. Порой ссорились, выгоняли друг друга, потом сходились. И Его не смущали бигуди, тапочки, отсутствие косметики и поношенный халат по утру. Это был лишь внешний антураж, всё же основное происходило в голове, в воображении и Он не терял ощущения свободы, не отказывал в таковой и ей, получал уколы ревности с её стороны, возмещал таковые и в её адрес… И только лишь желание урегулировать отношения, придав фактическому положению дел юридического подкрепления, всё тут же рушило…

Жизнь наша состоит из этапов. И каждый из них требует серьезных трансформаций, изменения мышления, а порой и вообще, смены образа жизни. Многим тяжело дается взросление, особенно когда их, после школьной скамьи, не подготовленных, бросают во взрослую жизнь. Кто-то к подобным изменениям относится просто — ситуация меняется, его же подход остается прежним, и в итоге в новых условиях появляется индивид, который к таковым приспособился, но новых навыков не выработал, перетащив их из прошлого, оставшись по сути инфантом. Кто-то же всеми силами пытается переделать себя, изучая новую реальность и ища своего места в ней. А кто-то упирается из последних сил, не желая что либо менять, но реальность приходит и за ним, относя его то ли к первым, то ли ко вторым.

Он, к примеру, не желал перемен как таковых вообще. Все условности социума для Него были исключительно оковами, которыми социум пытается загнать в определённые рамки каждого. И, похоже, социуму это удавалось. Удавалось настолько, что, к примеру, даже потеряв работу, что само по себе показательно, человек переживал по этому поводу больше, чем то стоило бы. Его вроде бы как беспокоило отсутствие средств к существованию, но, в реальности, основной причиной было иное — он выпадал из привычного круговорота дней, выпадал из заведенного кем-то для кого-то уклада дел, осознавал, что вне правил общества он себя просто не представляет. Для таких всё это, все эти правила, было спасением, для Него же и для таких как Он — наказанием.

Карина, пребывая в своих мыслях, потеряла бдительность, и яма, которыми изобиловал асфальт, едва не стала прочной их обоюдного падения. Карина вскрикнула и всей массой своего тела обвалилась на Него. Он вовремя сгруппировался и только это не позволило им обоим растянуться посреди тротуара.

— Я что-то задумалась… — извинилась она поправляя свои локоны, отчего чувства низменного характера тут же взяли над Ним верх. Он, было, хотел ей предложить тут же вернуться…

«О чем это я?! — одернул Он сам себя. — Мы же?!…»

А вот что именно «мы же…» Он сформулировать с ходу не смог. Мысли вертелись в голове, но формализоваться не спешили, что Его несколько насторожило. Новая личина, «новый костюм», новая маска, если уж будет так угодно, не обладали какими-то чертами и навыками, которые были присущи тому Ему, которым Он был до принятия решения выкарабкаться из ямы и стать новым человеком, влиться в общество.

Архетип брал над ним верх, становясь уже Им самим. Если честно, Его это ни сколько не беспокоило, так как Он и сам не знал, кто из множества архетипов, скрываемых в Его подсознании, является Им истинным.

«Наверное, все они — это я!» — мелькнула мысль.

«У Тебя слишком много мусора, — казалось произнес „порядочный гражданин“, — От всего этого Нам придётся избавиться!» — добавил он же.

«Наверное, так и придётся поступить!» — соглашался Он, меж тем ощущая изменения, которые привносит новая сущность в Его образ мышления и поведение.

— Тебе, наверное, холодно?! — в порыве попытался обнять Он Карину. — Ничего, сейчас в метро отогреемся…

***

Если говорить о работе, то день стоило бы признать таким, что удался. Удался он во всех аспектах.

Как оказалось, если на мир смотреть иными глазами и оценивать обстановку с позиции рядового обывателя, исполнительного и преданного своему месту в обществе и социуме, которым в данном случае является рабочий коллектив, то и дел появляется неисчислимое множество.

Он признавал, что часть из того, что вдруг этим утром свалилось на Него — является ни чем иным, как отложенными делами, которые Он ранее выполнять и не собирался.

Есть такая категория дел, от выполнения которых, в принципе, ничего не зависит и которые, скорее всего, даже не будут востребованы руководством. Можно, ведь, всегда сослаться на обстоятельства, на более важные дела и таким образом если не похоронить задачу, то отсрочить её выполнение до тех пор, пока о ней не забудут или же она не потеряет своей актуальности.

Но так мог поступить Он! Тот самый индивид, который на работу иначе как с глубокого похмелья не приходил, который мыслил категориями ночной жизни, похмелялся у Женьки и корреляционный анализ длинны юбок и связанных с тем намерений особ противоположного пола Его интересовал больше, чем, скажем, возможность размещения производства в Юго-Восточной Азии.

Он взглянул на Себя Самого же ещё недельной давности и удивился тому, как не осознавал своего падения. Той ямы, в которую Сам же и катился. Всей бесперспективности Своего существования и полного отсутствию всяческих перспектив и амбиций!!!

Например, исследование… Руководство любило «бросать идеи в массы»! Бросало, наблюдало, а потом решалоо, выйдет ли что-то из этого? Одной из таких идей и был тот самый запрос на оценку перспективности размещения или переноса, как кому угодно, производства в Юго-Восточную Азию. Он эту задачу футболил уже которую неделю и, скорее всего, так бы и продолжил поступать, если бы не решение изменить себя, раз уж мир не желает того делать ради Него. И коли уж кто-то должен был измениться, то, быстрее Он. Именно так сейчас Он размышлял. И Он не покривил бы душой, если бы сказал, что это Ему нравилось.

Отчет был поставлен в очередь задач, которая росла быстрее, чем Он успевал её даже оформлять. Оказалось, что таких вот, заброшенных, дел у Него накопилось множество. Да и коллеги, по какой-то причине ранее не спешившие обращаться к Нему по рабочим вопросам, вдруг тут же забросали Его стол своими запросами, задачами и просто мелкими просьбочками…

Оказалось, что работы у Него просто пруд пруди и Он даже удивлялся, как это ранее Ему удавалось по полдня ни чем не заниматься, а вторую — пить приготовленные Жекой коктейли «от сумасшедшего химика»!!!

— Слыхал у кого Ты сегодня ночью ночевал! — похлопал по плечу пробегавший мимо Игорь. — Так держать! — и убежал. На своё счастье, потому что изменилось многое, но не отношение к Игорю. Было в том что-то такое, что даже в новой ипостаси бесило Его не меньше, чем в состоянии алкогольного угара.

«Нет, в целом Игорь, как человек, не плох… — анализировал и успокаивал Он себя. — С ним даже можно иметь дело. Он, по крайней мере, надежный…» — но что-то ломало лед уверенности этих мыслей и вполне определённые чувства не покидали Его. Игоря он ненавидел не меньше, чем даже раньше. «Но, с иной стороны, и рядовой член общества не лишен человеческих слабостей!» — уверял Он себя.

— Можно с тобой поговорить? — как-то разок проскочила мимо Аля. Он было даже дал согласие, но тут кто-то подскочил со своим запросом, обрадованный тем, что в коем-то веке Он соизволил хоть что-то сделать для других, и пришлось отказать девушке.

— Обязательно поговорим, — улыбнулся Он ей. — Но сейчас завал, сама видишь! — улыбнулся Он ей повторно.

Аля ничего не сказала и так же, как и появилась, словно тень, исчезла в неизвестном направлении. Да Он не особо то и следил за её перемещениями. Дел было невпроворот.

— Дорогой, может мы бы пообедали?! — это была уже Кариан. Отказать ей Он не мог, тем более, что… Их отношения развивались как-то уж очень гладко. Он катился по идеально ровной плоскости, она корректировала Его путь и было то едва ли не идиллия.

В столовой их появление было воспринято сдержано, хотя каждый из десятка там присутствовавших, без всякого сомнения, был посвящен в суть происходящего. Публика всегда охоча до чужой жизни, тем более, если события развиваются в непосредственной близости, напоминают завороты латиноамериканских сериалов, и касаются кого-то иного, но не самого зрителя.

Как-то раньше внимание сторонних Его не особо тревожило. «Ну смотрят и смотрят! — отмахивался Он. — Не иначе, как завидуют!» — посмеивался вдогонку, будучи уверен, что каждый из посторонних хотел бы окунуться в тот мир, в котором пребывал тогда Он. Но так, чтобы окунуться, насладиться таковым, и так же, без потерь, вернуться назад. Побывать, так сказать, на экскурсии в «мире падших». В одно из едва ли не самых тяжёлых похмельных состояний, случившимся, как водится, не вовремя и не к стати, а именно — утром, Его даже посетила мысль заняться устройством подобных развлечений, экскурсий, с позволения сказать, для охочих… За их счет, естественно, и безо всяких обязательств с Его стороны. Мысль тогда Ему показалась хорошей, но состояние не позволяло даже головы поднять, потому как появилась, так и ушла она, в следствие бездействия получателя.

Сдержанные улыбки, не менее сдержанные эмоции, что-то сродни одобрению или даже восхищению. Всё то, что должно было пройти, как только настоящее положение вещей станет обыденностью, войдет в норму, но обязательно останется на уровне слухов или даже сплетен.

— Сегодня у нас каша, — хлопотала вокруг Него Карина, раскладывая на тарелки обед. — А на первое, похоже, суп харчо! — обеды были привозными, потому сотрудникам не приходилось нести еду с собой из дому, по пути постукивая стеклом или опасаясь вскрытия емкости в сумке.

— Спасибо, — ответил Он несколько смутившись. Новый архетип брал верх и Ему уже было неловко от избыточного внимания, но ни ответить, ни отстраниться Он не мог — условности не позволяли.

— Вот и прелестно! — присела рядом Карина.

В двух столиках далее сидела Аля и не сводила с Него взора. Застывшая в вертикальном положении вилка довершала собою картину.

Ему стало не по себе, вдруг Он ощутил неловкость, но поделать ничего не мог. Аля ещё какое-то время смотрела в Его сторону, доела свой обед и так же тенью, направилась в сторону выхода.

— Это не Ты! — прошептала она Ему на ухо, резко склонившись проходя мимо. — Тебя подменили…

— Что она сказала? — поинтересовалась Карина бросая стрелы в спину удалявшейся Али.

— Да так, — отмахнулся Он. — Глупость какую-то…

***

В делах прошел весь день. Он даже и не заметил, как часики отбили окончание рабочего дня и сотрудники, повинуясь рефлексу офисного планктона, тут же потянулись к выходу.

— Я тебя ожидаю, — тут же появилась Карина. — Сегодня…

— Я жутко устал! — признался Он, намекая на то, что хотел бы провести эту ночь один и у себя…

— Теплая ванная и уютная кровать тебя ждут! — улыбнулась она.

— Я о другом… — искал слова Он. — Словом, устал я сегодня жутко. И хотел бы отдохнуть… Ты уж не подумай, просто, на самом то деле… — оказалось, что быть порядочным не так уж и просто, удивлялся даже самому себе Он. В иной ситуации Ему вообще не пришлось бы ни в чем извиняться, что-либо объяснять, но коли уж решил отнести Себя к членам общества с претензией на порядочность и респектабельность, то будь уж добр…

Карина не сразу поняла. Потом надулась. Хотела было произнести речь. Но, видимо, не нашла слов и потому просто демонстративно развернулась и ушла, оставив ощущение вины у Него на душе.

Он прекрасно осознавал, что апелляция к вине — это излюбленный способ женских манипуляций, но ничего не мог с собою поделать и готов был уже бежать за нею, дабы… Но она ушла. Хлопнула дверью, оставив Его одного с чувствами создавшейся ситуации.

Что-то в глубине души рвалось наружу, пыталось донести до сознания мысль, напомнить о том, как Он ранее разрешал подобные вопросы, но так и не пробилась, не достучалась, не донесла…

***

Тот, кто изобрел метро, должно быть, должен быть удостоен памятника из золота! По крайней мере такие мысли порой приходили Ему в голову. И дело даже не в том, что метро, подобно кровеносной системе живого организма, связывает различные, порой неимоверно удаленные, части города в единое целое, и даже не то обстоятельство, что где-то на верху бушует стихия, палит солнце или все засыпано промерзшим снегом, а здесь, внизу, эти неудобства ни по чем. Метро было чем-то большим, местом времяпрепровождения, местом встреч и расставаний. Это было тем местом, куда заходишь с ощущением, сходным с тем, которое случается при посещении магазина или даже преддверия театра… Метро было чем-то значимым, и изобретатель его просто обязан быть запечатлен в золоте где-то в районе первой станции метро.

Аля Его, похоже, поджидала. Она не особо скрывалась, как, в прочем, не особо скрывала и своих намерений, но к своему счастью, её Он заметил ещё на подступах к заветному турникету, в переходе и то обстоятельство, что она на какое-то время отвернулась в сторону витрины ларька, позволило промелькнуть мимо неё, избежав ещё одной встречи, которой Он сейчас не желал.

«Кто из них лучше?!» — промелькнула мысль, когда Он уже сел в вагон метро. Речь шла, естественно о Карине и об Але. Каждая имела свои плюсы и свои минусы. У каждой имелся потенциал развития и свои ограничения. Каждая могла бы сватать Его спутницей… И вот тут-то Он осекся. Наверное, всё же не каждая… Или каждая? Он запутался, внутренне усмехаясь и жалея, что ограничен нормами однополого брака. Как легко бы решалась задача при возможности законного обладания несколькими женщинами одновременно!! А тут — дилемма и головная боль, однако!!

И вновь, где-то под плитой добропорядочности что-то шелохнулось, подавая тихий голосочек, которого Он, в прочем не услыхал. А говорил Ему тот голос о том, что ранее Он бы впал в ужас об одном упоминании о возможной брачной связи, сейчас же таковая Им рассматривалась как вполне сама собою разумеющаяся и не вызывающая каких-либо вопросов.

Поезд тем временем нес Его всё дальше и дальше, к самой конечной станции ветки метро, мерным стуком колес и кондиционированным воздухом погружая в состояние транса, грозящего перерасти в полноценный сон. И как-то сами собой мысли об Але и Карине, об их сравнении — и чего это Он вдруг вздумал сравнивать две противоположности? — уходили сами собою…