Оппоненты Европы

Чингиз Абдуллаев, 2013

Частный детектив Дронго приглашен на международную политическую конференцию в бельгийский город Брюгге. Он и еще несколько высокопоставленных гостей решают ехать поездом. Сразу после отправления в вагоне первого класса происходит убийство, убит турецкий посол – один из участников конференции. Понятно, что преступление совершено одним из пассажиров либо проводником. Но кем именно? Дронго начинает расследование, в его планах – поймать убийцу до прибытия в Бельгию. Вот только сделать это очень непросто, ведь преступник – профессионал, и он не сидит сложа руки в ожидании разоблачения…

Глава 3

Каждый более или менее известный человек в жизни сталкивается с подобной ситуацией. Особенно она понятна известным спортсменам или актерам, когда назойливое внимание фанатичных поклонниц начинает надоедать. Хотя восторженное отношение к собственной персоне нравится почти всем. И устать от подобного просто невозможно. Те, кто утверждает обратное, либо ханжи, либо лицемеры. Вместе с тем бывает особенно приятно, если на вас обращает внимание поклонница, которая, в свою очередь, нравится вам, и это доставляет известным людям особое удовлетворение. Понятно, что раздражающая кумира поклонница ничего, кроме тщеславного удовлетворения, ему не приносит.

Однако самое большое удовольствие от встречи со своими поклонницами обычно испытывают известные писатели или композиторы, когда для оценки их творчества нужно подобие интеллекта и здравого смысла. Разумеется, в этих случаях речь идет о действительном понимании творчества любимого кумира.

Для того чтобы оценить мастерство известного эксперта-аналитика, нужно понимать степень важности его работы и быть хотя бы немного посвященным в его тайны. Понятно, что у самых известных сыщиков и криминалистов не бывает поклонников, так как сама их работа требует сохранения инкогнито и полной секретности. Именно поэтому, иногда случайно встречая своих поклонников или поклонниц, Дронго удивлялся и смущался от подобного восторженного отношения к своей персоне. Он всегда считал, что всего лишь занимается своим делом, которое он знает лучше всего. И которым может заниматься, чтобы приносить пользу окружающим людям. Но в последнее время его расследования становились все более и более известными, а его фигура начинала приобретать некие легендарные черты, о которых говорили во многих странах. Когда один из друзей Дронго, крупный банкир и меценат Рахман, был в Хорватии, одна из переводчиц честно призналась, что Дронго уже давно не легенда. «Он — наша религия», — сказала молодая женщина, и в этих словах было истинное отношение людей к известному сыщику. Хотя, возможно, это было преувеличением.

И теперь, случайно встретив в вагоне поезда Антверпен — Брюгге свою истинную поклонницу, он был отчасти смущен, отчасти растерян, не понимая, как именно следует вести себя в подобных ситуациях. Он не был известным спортсменом, за автографами которого охотятся сотни фанатов, не был знаменитым актером, которого узнают на улицах. Но Мадлен Броучек не скрывала своего восторженного отношения к эксперту, о котором она так много слышала. Это было отчасти объяснимо биографией ее семьи, где отец и ее супруг были связаны с ювелирными домами, которые хорошо знали репутацию известного эксперта-криминалиста.

— Почему вы молчите? — спросила его Мадлен Броучек. — Я могу решить, что вы слишком загордились. Для такого умного человека это непростительно.

— Какое зазнайство? — пожал плечами Дронго. — Я просто не понимаю, как вести себя в такой ситуации. Раздавать автографы… Не скрою, что мне очень приятна ваша реакция.

— Спасибо и на этом.

— Но это правда. Здесь всегда должен существовать некий обратный обмен. Если даже вас любят или вами восторгаются сотни разных поклонников, то это всего лишь факт вашей биографии. Но если вы сумели произвести впечатление на умную и состоявшуюся женщину, которая, в свою очередь, нравится вам, то это уже почти невероятное событие в вашей жизни.

— Достаточно честно, — сказала она после недолгого молчания, — и смело. Из ваших слов я поняла, что «умная и состоявшаяся» женщина нравится вам…

— А разве это было непонятно с самого начала? Я был слишком многословен, это первый признак моего интереса к вам.

— Значит, вы еще и опасный соблазнитель, — притворно вздохнула она, — хотя при вашей профессии и так понятно, что вы умеете читать в сердцах и душах людей.

Русская пара перестала ругаться, и Геннадий пошел вниз. Почти сразу следом за ним на первый уровень спустился и рыжеволосый. Еврокомиссар и его спутник продолжали о чем-то негромко говорить.

— Странно, — сказала Мадлен, — никогда не думала, что поведу себя так глупо. Просто не сумела промолчать. Ваш авторитет оказался слишком сильным. Может, мы спустимся и выпьем кофе? Кажется, мне нужно немного прийти в себя. Я была слишком откровенна? Как вы считаете, это плохо?

— Не нужно спрашивать моего мнения, — попросил Дронго, — в этом случае я плохой советчик. Это слишком личное…

— Перестаньте, — улыбнулась она, — я чувствую, что смущаюсь.

Он помог ей встать, и они пошли к вагону-ресторану. Заказав ей кофе, он выбрал для себя черный чай. Забрав свой заказ, они отошли к столику.

— Я впервые в жизни веду себя таким образом, — призналась Мадлен, — даже не понимаю, что со мной происходит.

— Вы хотите, чтобы я вам объяснил?

— А вы можете объяснить даже это? — невесело улыбнулась женщина.

— Я стараюсь быть честным. Перед собой и перед людьми. Хотя подобная честность бывает беспощадна. Если вы сделаете знак, то я остановлюсь. Если я буду не прав, вы можете меня перебить.

— Говорите, — разрешила она.

— Замуж вы вышли по рекомендации отца, — приглушенным голосом произнес Дронго, — очевидно, он считал вашу партию наиболее перспективной. Полагаю, что муж старше вас. Возможно, ненамного, но старше. Приятная жизнь в окружении роскоши и богатства. Устоявшаяся и привычно-размеренная. И неожиданно вы узнаете о невероятном случае ограбления в Париже, и совершивший подобное «преступление» неизвестный эксперт кажется вам воплощением дерзости, отваги, смелости, ума и находчивости. Я даже почти уверен, что вы узнали об этом случае достаточно давно. И узнав, конечно, интересовались, как зовут этого человека…

— Этого мне так и не удалось узнать, — призналась Мадлен, — мне только сообщили его странную кличку. Так называют птиц в Юго-Восточной Азии.

— И это вызвало у вас еще больший интерес. Временами он казался вам просто выдуманным персонажем. Ну, и отношение к выдуманному персонажу было соответствующим. Поэтому ваше состояние легко объяснимо.

— Вы всегда так беспощадны в своих анализах? — поинтересовалась она.

— Смею вас заверить, что я почти ничего не сказал. Если бы я был по-настоящему беспощаден, вы бы обиделись и ушли. А мне этого совсем не хочется. Говорят, что каждый человек в среднем лжет в день по пять-шесть раз. Возможно, сейчас я не сказал всей правды. Но только ее часть…

— Представляю, что вы могли бы мне сказать, — улыбнулась Мадлен, — тогда мне стоит еще вас и поблагодарить за вашу тактичность. Хотя я предпочла бы выслушать всю правду.

— Я и так много наболтал.

— Странно. Я действительно столько о вас слышала. И представляла вас совсем другим, — призналась она, — небольшого роста, таким книжным червем. Обязательно в очках, с нудным голосом и в мятом костюме. Может, еще и с растрепанными волосами. Такой рассеянный гений.

— Простите, что не соответствую вашим ожиданиям.

— Совсем не соответствуете. Вы немного похожи на моего отца, который никогда не повышает голос, всегда чисто выбрит, подтянут и всегда точно знает, что именно нужно делать.

— Между прочим, бреюсь я ежедневно, — нарочито обиженным голосом сказал Дронго.

— Я это заметила. Но все остальное… Глядя на вас, труднее всего можно предположить, что вы тот самый известный эксперт-аналитик. С такими физическими данными можно быть скорее грабителем в темных подъездах. Извините, если я вас обидела. С таким огромным ростом и с такими широкими плечами. А ваш кулак, наверное, размером с мою голову. Правда, вас выдают ваши глаза. Слишком наблюдательные и внимательные. Но все равно, глядя на вас, трудно представить, что вы аналитик. Скорее бывший охранник или спортсмен, работающий вышибалой. Только не обижайтесь. Я тоже могу быть беспощадной.

— Разумеется. Есть стереотип в восприятии людей. Если лысый, то умный, если в очках, то начитанный. А сейчас спортсмены бреют головы, а блогеры ходят в очках. Особенно живуч стереотип по отношению к писателям, ученым или частным детективам. Считается, что это «городские сумасшедшие» или смешные чудаки типа Эркюля Пуаро или Ниро Вульфа. Вот видите, я вас все-таки разочаровал.

— Скорее, наоборот, — возразила она, — вызвали еще больший интерес. Я бы хотела присутствовать при расследовании, которое вы проводите. Было бы ужасно интересно.

Ни Мадлен Броучек, ни сам Дронго не могли предположить, что уже через несколько минут рядом с ними произойдет убийство, которое положит начало целой цепи таинственных событий, о которых еще долго будут вспоминать в Европе. Но пока они стояли вдвоем у столика и беседовали, симпатизируя друг другу.

— Извините, — неожиданно сказала она, — кажется, я оставила свой второй телефон в сумке. Мне может позвонить отец. У меня есть для связи с ним другой телефон, который постоянно включен. Отец требовал, чтобы я была с ним все время на связи. Так ему спокойнее. Он сейчас в Нью-Йорке и может позвонить в любой момент. Я сейчас вернусь.

Она пошла обратно в вагон первого класса. Дронго остался один. Рядом негромко разговаривала молодая пара, очевидно, немцы. Они съели сэндвичи, допили пиво и двинулись в другую сторону, когда снова появилась госпожа Броучек.

— Все время думаю над вашими словами, — сказала Мадлен, — насчет моего мужа. Он действительно старше меня на восемь лет. Ужасная разница, правда?

— Нет, — пожал плечами Дронго и неожиданно улыбнулся.

Она особым женским чутьем поняла, почему он улыбнулся. И уточнила:

— Вы женаты?

В подобных ситуациях он старался не лгать. Хотя не хотелось говорить правду. Но он кивнул головой.

— Женат.

— И гораздо старше своей супруги? — настойчиво спросила она. — Больше чем на восемь лет?

— Немного, — признался Дронго, — вот видите, вы уже научились анализировать…

— Да. Я буду вашим лучшим учеником, — иронически произнесла Мадлен. Но в иронии была горечь.

— В Китае в банках работали специальные люди, которые умели определять кредитоспособность возможного должника по его походке, разговору, интонациям, одежде. Их мнение было решающим при выдаче кредита. Они почти безошибочно определяли, стоит ли выделять деньги тому или иному просителю, — вспомнил Дронго.

— Вам не предлагали работать в банке? — спросила она.

— Нет, — ответил он, — никогда не предлагали. Иначе я бы стал обращать внимание и на кредитоспособность самих банкиров.

— С вами было бы очень интересно дружить, — призналась Мадлен.

Он задумался. Затем неожиданно спросил:

— Вы говорили, что знаете русский язык?

— Да, но не очень хорошо.

— У русских гусар была традиция, — вспомнил Дронго, — чтобы стать настоящими друзьями, они должны были выпить на брудершафт. После чего становились друзьями на всю жизнь.

— Я вас не поняла. Как это?

— Перекрещиваете руки и пьете, чтобы потом расцеловаться и стать друзьями, — вспомнил Дронго.

— Кофе подойдет?

— Боюсь, что нет.

Он повернулся и заказал у бармена две рюмки коньяка. Когда им принесли коньяк, он протянул одну рюмку Мадлен.

— Я не очень люблю коньяк, — призналась она.

— Это чисто символически, — пояснил Дронго, — давайте перекрестим руки и чокнемся.

Они так и сделали. Оба пригубили свои рюмки. Затем отставили их в стороны.

— Что теперь? — спросила Мадлен.

— Нужно трижды поцеловаться, — предложил он, — и стать друзьями на всю жизнь.

— Надеюсь, что не в губы, — прошептала она.

— Только в щеку, — пробормотал он.

Они сблизились. Она повернула голову налево, он направо. И их губы соприкоснулись. Оба искренне собирались завершить ритуал дружескими поцелуями. Но все получилось иначе, их словно подтолкнули друг к другу. Поцелуй получился слишком долгим для брудершафта. И довольно интимным для бара вагона-ресторана. Мимо них проходили тактичные европейцы, которые не смотрели в их сторону.

И в этот момент раздался чей-то женский крик. Затем другой. Еще несколько громких мужских голосов.

— Кажется, нас вовремя остановили, — пробормотала Мадлен, отстраняясь от него.

— Что-то случилось, — сказал он, оглядываясь на другой вагон, откуда слышались крики.

— Надеюсь, что теперь мы останемся друзьями, — сказала она.

— Убежден, — кивнул Дронго, — но давайте посмотрим, что там произошло. Только держитесь за мной. А еще лучше — оставайтесь здесь, и я сам все проверю.

— Я пойду с вами, — решительно произнесла она.

— Пойдемте, — согласился Дронго.

Они прошли в соседний вагон. Оказалось, что крики доносились из третьего вагона. Вагона первого класса, в котором они ехали. Там уже толкались люди. Туда подошел проводник. Все стояли растерянные, не понимая, что именно происходит. В первом ряду сидела полная женщина, которой было плохо. Ей давали воду, какие-то таблетки, пытались успокоить ее. Стоявший рядом мужчина, очевидно врач, пытался каким-то образом помочь ей. Лицо у женщины было в крупных красных пятнах, вероятно, она была гипертоником.

Больше всего людей толпилось у туалета. Дронго увидел, как сквозь толпу протискиваются журналисты Морзоне и Хмайн, которые не скрывали своего любопытства. У обоих в руках были телефоны. Очевидно, Морзоне имел не один телефон, а несколько, как раз для подобных случаев.

— Пропустите, — кричал он на нескольких европейских языках, — пропустите полицию.

— Вот какой тип, — покачала головой Мадлен, — даже здесь он лжет, пытаясь что-то сфотографировать. Как вы думаете, что там произошло?

— Не знаю. Но пробиться туда просто невозможно. — Дронго обернулся к женщине, сидевшей в первом ряду и задыхавшейся от увиденного. Было понятно, что она перенервничала.

— Что? — спросил Дронго. — Что вы там увидели?

Женщина пробормотала что-то по-французски. Он обернулся к Мадлен, стоявшей рядом:

— Что она говорит?

— Говорит, что увидела убитого, который свалился прямо на нее, — перевела Мадлен.

— Там был убитый? — переспросил Дронго.

Госпожа Броучек перевела его вопрос.

— Да, — подтвердила несчастная.

— Как она узнала, что он убит? — задал Дронго еще один вопрос.

— Увидела его лицо и кровь на рубашке, — перевела Мадлен.

Стоявший рядом врач что-то недовольно сказал. Но Мадлен сразу ему ответила. Врач замолчал, наклоняясь к свидетельнице.

— Он недоволен, что вы допрашиваете женщину, которая находится в таком тяжелом состоянии, — пояснила госпожа Броучек, — но я объяснила ему, что вы известный сыщик и можете помочь в расследовании этого преступления.

— Нужно остановить поезд, — крикнул кто-то из толпы, — прямо сейчас.

— Правильно, — закричали другие, — остановите поезд. Проводник, остановите поезд.

— Что они кричат? — спросил Дронго.

— Хотят остановить поезд, — пояснила Мадлен.

— Ни в коем случае, — сразу сказал Дронго, — нельзя останавливать поезд. Ведь если там убитый, то его убийца может быть рядом с нами. А если мы остановим поезд, он сможет сбежать. Скажите об этом громко по-французски, чтобы вас поняли.

Мадлен громко повторила его слова. Все испуганно замерли. Затем люди стали осторожно отодвигаться друг от друга. Все неожиданно осознали, что убийца может находиться в этом поезде, рядом с ними. Воспользовавшись общей растерянностью, Дронго протиснулся к журналистам, которые снимали лежавшего на полу убитого мужчину. Дронго наклонился к убитому. Сомнений не оставалось. Это был тот самый мужчина, который разговаривал с еврокомиссаром Гиттенсом на втором уровне вагона первого класса. Его убили двумя выстрелами в грудь. Дронго обернулся. За его спиной стоял сам Гиттенс. Он мрачно смотрел на убитого. И что-то спросил по-французски.

— Я вас не понял, — ответил Дронго.

— Что с ним случилось? — перешел на английский еврокомиссар.

— Его убили, — пояснил Дронго, — и думаю, что убийца все еще находится в нашем поезде.

Он произнес эти слова негромко, чтобы его услышал только Гиттенс. Но его услышали Морзоне и Хмайн.

— Убийца еще в поезде, — громко крикнул сначала по-французски, а затем по-английски Морзоне, — убийца где-то рядом с нами, господа.

И вот тогда началась самая настоящая паника. Люди бросились бежать, опрокидывая сумки и чемоданы, толкая друг друга. Были слышны женские крики, детский плач, тяжелое дыхание мужчин. Дронго покачал головой.

— Замолчите, — резко приказал он журналисту, — не устраивайте панику в поезде.

Но было уже поздно. Кто-то дернул стоп-кран, и поезд резко затормозил. Люди начали валиться друг на друга, и общая неразбериха еще более усилилась.