Кровь и струны

Шая Воронкова (2023)

Говорят, что в Урносе высохли все реки и озера, а по дорогам бродят мертвецы с белыми глазами. Говорят, здесь за многое платят кровью. Говорят, в край, где смерть — лишь новое начало, сунется только безумец. Но иногда выбора просто нет. Бродячая артистка, жена купца, а теперь и вовсе беглянка — Марита успела сменить множество ролей. В Урносе она надеялась наконец обрести тихую жизнь, но оказалась втянута в войну двух разбойничьих шаек. Пришлось вспомнить старые таланты и вновь взять в руки лютню. Что же сильнее — язык крови или язык струн? И возможно ли, прячась за чужой личиной, обрести себя? Это Марите только предстоит узнать.

Глава 2. Клетки и ключи

«Вот и все» — думала Марита, пока шрамолицая женщина тащила ее за собой.

Чужие пальцы больно стискивали плечо, будто стальные. Мимо летели дома, жмущиеся друг к другу, как котята, шестиугольные окна в выгоревших стенах и двери, окаймленные цветными узорами. То тут, то там виднелись грубо сколоченные загоны с курицами и свиньями и небольшие огородики с зеленью. Наметанный глаз Мариты сразу зацепился за черепицу на крышах, почти не сколотую, и крепко сбитые доски. Похоже, деньги у разбойников водились. Она попыталась рассмотреть ближайший дом получше, но Ревка не дала.

Зенийка неслась, ни на мгновение не останавливаясь. Кометой облетела спорящих женщин, проскочила мимо режущихся в карты мужиков, рыкнула на дерущихся мальчишек — и все это на бегу. Марита еле за ней поспевала, давясь рваными вздохами. Подол платья уже давно истрепался, а руки затекли, заставляя безвольно плестись следом, как овца на привязи.

Обойдя очередной огородик, Ревка ускорила шаг, и впереди будто из ниоткуда выросло высокое двухэтажное здание, единственное на все поселение. Его крыша пугающе нависала острым козырьком, а стены из черного вентонского дерева словно поглощали солнечные лучи. Не иначе — мрачный злодейский замок. Низ здания был выложен бело-желтым камнем, складывающимся в геометрический узор. Такой же бежал по краю шестиугольных окон. Нет, деньги не просто водятся, в них можно искупаться. Черное дерево даже Верис не мог себе позволить.

Не дожидаясь, пока Марита отдышится, Ревка взлетела по крепким ступеням. Марита чуть не запнулась и привалилась к проему. Ее взгляд скользнул по резным панелям вокруг двери и застыл. В животе похолодело, словно кто-то воткнул в него ледяную сосульку. Искусная рука мастера покрыла дерево изящной вязью из переплетенных позвонков, увенчанных ухмыляющимися черепами. Казалось, пустые глазницы глухо мерцают, следя за чужачкой. Проклятье, куда она попала?

— Пошла! — гаркнула Ревка на ухо, заставив испуганно вздрогнуть, и пропихнула Мариту внутрь, в темный просторный зал.

Огромный, почти необъятный из-за высокого потолка, он весь пропах вином и подгорелым жиром. Большую часть зала занимал широкий стол в виде буквы «п», повернутой «ногами» ко входу. На лавках валялись шлема и пара сапог. Лампы, висящие на цепях меж толстых потолочных балок, сейчас не горели, и пробивающийся снаружи бледный свет плясал на кубках бликами. Конечно, никаких человеческих черепов — только металл.

Зато был один звериный. Он венчал пожелтевший медвежий скелет, расположившийся прямо за троном во главе стола. Зверь стоял так, что массивные лапы словно ложились на плечи сидевшего. Правда, сейчас трон пустовал. Белесый медвежий череп щерился оскалом, как живой. Вот-вот кинется. Марите стало не по себе, и она отвернулась.

Быстро оглядев зал, Ревка потащила ее дальше, мимо разномастных гобеленов, мимо черных от смоли очагов и венчавших их барельефов. Пришлось быстро переставлять ноги, цепляя подолом разбросанную по полу солому. У трона Марита все-таки запнулась и чуть не вскрикнула: прямо на полу дремал огромный хряк. Даже не проснулся, и она поспешно обошла его стороной. Рядом тихо фыркнули. Ревка не скрывая ухмыльнулась и шагнула на лестницу.

Марита из последних сил преодолела ступени. Второй этаж в сравнении с первым показался голым: пустые стены, ряды дверей — и свет, очень много света. Он резанул привыкшие к полумраку зала глаза, и Марита невольно зажмурилась. Ревка не стала ждать, пока она привыкнет, потащила дальше и остан,овилась, только когда коридор кончился. Тогда зенийка разжала пальцы. Плечо заныло, но Марита не шевельнулась, оцепеневшая под хищным взглядом.

Спина покрылась холодным потом.

Зенийка сощурилась и, наклонившись, с шелестом вытащила из-за голенища нож. Движение вышло резким и смазанным. Только остро блеснуло лезвие в лучах солнца. Нет! Марита вздрогнула и испуганно вжалась в дверь спиной, не в силах отвести от ножа взгляда. Ревка растянула губы зверином оскале.

— Не думай, что я буду с тобой возиться. Мне плевать, кто ты: хоть принцесса, хоть сам бог, — выплюнула она, не заботясь, будет ли услышана.

Марита растерянно захлопала глазами. Поджилки тряслись уже совсем не наигранно. Надо вырваться, поднырнуть под руку, сбежать по лестнице… Но она так и продолжала стоять, оцепеневшая.

Ревка подступила совсем близко, почти уперевшись в грудь, и просунула руку Марите за спину. Запахло мускусом и мхом, зашелестело. Что-то узкое и холодное, будто обломок льдинки, коснулось запястий, повело вверх по коже — и пропало. Одновременно с этим кисти вдруг обдало жаром. Веревки… они пропали? Марита попыталась шевельнуться, и руки свело от волны болезненного покалывания. Не дав опомниться, зенийка втолкнула ее в комнату и захлопнула дверь. Щелкнул замок, и стало тихо.

Марита кинулась назад и стиснула ручку, но было поздно. Дверь лишь шумно дернулась, но не поддалась — ни в первый, ни во второй, ни в третий раз. Только издевательски поскрипывали петли. Как же так?.. Марита выпустила ручку и бездумно уставилась на собственные испещренные царапинами и пятнами грязи ладони. Замызганные. Некрасивые. Хоть перстень надень, хоть дудочку возьми — такими и останутся. Чужая личина надтреснулась, расползлась, словно бумажная маска. Занавес опущен, некому больше смотреть. Марита с тихим стоном пошатнулась и сползла по двери, уткнувшись лицом в колени.

Ее никто не будет искать. Некому. Это в Вентонии стража сбивала сапоги и загоняла лошадей, только лишь бы поймать беглянку за хвост. А тут, в мертвых землях, Марита просто чужачка, бездарная дурочка, решившая поиграть в шпионов. Уродливая замарашка. Вот бы пришел отец и спас ее, как спасал всегда… Она тихо всхлипнула и тут же зажала ладонью рот. Отец не придет. А даже если б мог — не стал бы. Он никогда не прощал предателей. По щекам покатились слезы, закапали на блузку и подол. Горло болезненно стиснулось, словно в него впились невидимые иглы. Марита плакала тихо и горько, будто скорбящая вдова. А мысли все продолжали жалить.

Ну и что она будет делать, когда правда вскроется? Когда все узнают, что Марита самозванка и просто сняла перстень с хозяйки? Перстень… Зилай, она ведь стащила его прямо с трупа, прямо… Мерзость, какая мерзость. Марита содрогнулась, давясь всхлипами, и перед глазами всплыло другое лицо, тоже мертвое. Покрытые пеной губы зашептали в такт мыслям. Никчемная. Никому не нужная. Сгинешь, сгинешь. Страх, животный и безжалостный, подобрался к горлу тошнотой. Казалось, Марита шла по канату без страховки, отдаваясь лишь на волю ветра, и тот со злостью трепал ее скрюченное тело.

По канату? В голове вспыхнуло: крыши домов, возбужденная толпа и маленькая фигурка, зависшая над пустотой. Марита затихла — даже плечи перестали вздрагивать. Обычно веревки протягивали между деревьев и стелили под них солому. Большую высоту никто брать не решался. Никто, кроме отца.

Он звал это знакомством. Стоило фургончику въехать в ворота нового города, как лицо отца приобретало мечтательное выражение, а взгляд устремлялся к крышам. Не проходило и двух дней, как он уже скользил над городом по веревке, поддерживаемый лишь ветром. В детстве Марита зажимала глаза ладонями, боясь, что он соскользнет, но отец всегда доходил до конца и небрежно кланялся восторженным зрителям, будто не сделал ничего особенного. Как-то она спросила его:

— Неужели тебе вообще не страшно?

И ожидала услышать «нет». Но отец рассмеялся:

— Конечно, страшно.

Тогда это так поразило Мариту, что она на мгновение потеряла дар речи.

— Но как? Ты выглядишь таким спокойным.

Отец улыбнулся. Это был единственный на памяти Мариты раз, когда он выглядел на свои годы — всего на мгновение, прежде чем вновь стать мальчишкой.

— Марита, разница между трусом и храбрецом не в отсутствии страха. Трус боится и отступает. А храбрец боится, но все равно делает, — он нежно потрепал ее по волосам. — Главное — соизмеряй свои силы. Если я вздумаю перейти Безднову пропасть, то буду вовсе не смелым.

— А кем ты будешь?

Отец наклонился, и она увидела в его глазах затаенную грусть.

— Глупым.

Марита резко выпрямилась, выныривая из воспоминаний. И хотя щеки все еще оставались влажными, глаза высохли — она больше не плакала. Мир продолжал расплываться, голова раскалывалась, но где-то глубоко в груди медленно крепла решимость. Она не сдастся. Только не сейчас. Марита вытерла лицо тыльной стороной ладони. Страх не ушел, но сдвинулся на второй план и перестал быть таким всепоглощающим.

Отец, как всегда, прав. Как бы она ни привыкла отрицать это, считать его глупцом и злодеем, ненавидя его кровь в собственных венах, — отец всегда в конечном итоге прав. Нельзя позволять чувствам себя одурманить. Марита обхватила голову ладонями и задышала медленнее и глубже, собираясь с мыслями. Ее затея рискованная, безумная, почти невыполнимая, — но забери Зилай, если Марита отступит, не попытавшись.

Как только решение было принято, вернулось и почти отстраненное спокойствие. Будто наблюдаешь за собой со стороны, как трюкачи. Так что, когда Ревка вернулась с чистой одеждой, Марита легко изобразила подобающие своей роли чувства: страх вперемешку с брезгливостью. И хоть принесенные блузка с юбкой восторга не вызывали, переодеться в сухое было очень приятно.

Когда зенийка вновь ушла, Марита позволила себе оглядеться. Комнатка была маленькой, тесной и очень скудно обставленной. К одной из стен притиснута кровать с набитым соломой тюфяком, напротив — маленькое окно, в которое не пролез бы и ребенок. «Ничего, это ненадолго, — уговаривала Марита себя. — Тебя или убьют, или отпустят на все четыре стороны».

Как она ошибалась.

Верис лежал на спине, раскинув руки в стороны, будто спал. Его голова запрокинулась, а глаза закатились. Мутные белки, покрытые сеткой лопнувших сосудов, носили на себе самый явный отпечаток смерти. Прямо грязное, потрескавшееся зеркало.

Марита все еще стискивала на плечах Вериса пальцы. Впивалась ногтями прямо сквозь одежду, шарила по телу взглядом, испуганно и неверяще. Как… как же так… Он правда?..

Поверить было сложно, но каждая черта подтверждала это. Впечатывалась в сознание. Вспенившаяся, розоватая от крови слюна, стекшая со щеки на пол, белая кожа, будто прозрачная, виднеющиеся сквозь нее линии вен… Зеленовато-синий цвет напоминал стухшую рыбу. Ужасно, до тошноты отвратительно. Смерь оказалась совсем не такой, как ее показывали в театре: красивой в своей глубокой трагичности. Нет, нет. Но Марита это и раньше знала. После смерти отца она перестала верить пьесам.

Глаза вновь и вновь вглядывались в побелевшее лицо, искали что-то, чему нет названия. Тело Мариты дрожало, как туго натянутая струна.

— Не могу поверить… — прошептала она.

— Правильно, сучка.

Волна ужаса подкатила к горлу. Глаза Вериса широко распахнулись, молочно-белые и пустые, и он, нечеловечески выгнувшись, кинулся вперед. Чужие пальцы стиснулись на горле металлическими кольцами. Дыхание сперло, мир застлало мутной пеленой. Марита дернулась, засучила руками, но Верис держал крепко, и мир стремительно гас под натиском его хватки. Распадался на части. Рассыпался белыми вспышками.

Нет! Она не умрет так! Только не так!

Марита заметалась, путаясь в юбках, замолотила по воздуху руками, закричала… и проснулась. Уже давно рассвело, и комнату заполнило золотистое сияние. В столпе света неторопливо кружили пылинки. Дыхание, вырывающееся из горла хриплыми вздохами-всхлипами, в тишине было подобно колоколу. Марита вытерла лоб дрожащими пальцами. Сон, всего лишь сон.

Опять.

Она выдохнула, и пальцы опасливо переместились на горло. Ничего. Только липкая от выступившего пота кожа. Марита устало провела по лицу ладонью. Кошмары снились ей все чаще и чаще, будто Урнос насылал их, желая прогнать чужачку прочь. Если б еще она сама хотела оставаться в этих злых и блеклых землях.

Марита пригладила непривычно распущенные волосы и полезла рукой под тюфяк. Пальцы легко нащупали острый камешек и процарапали на стене очередную заческу рядом с уже существующими. Спрятав камешек обратно, Марита сосчитала их. Десять. Прошло уже десять дней, а о ней как забыли. Только Ревка сидела под дверью, как цепной пес, да еду приносила — и все. Ладонь погладила шершавое дерево и опустилась чуть ниже, туда, где под ровным рядом черточек виднелась причудливая клякса. Стоило взглянуть на Тень-хранитель, как на сердце потеплело, хоть и пришлось уподобить ее случайному пятну. А в Вентонии сейчас цветут яблони… В груди защемило от тоски. Может, попытаться поспать еще? Все лучше, чем вспоминать прошлое.

Марита задумчиво уставилась на сбившееся одеяло, как вдруг замок в двери щелкнул. Она резко выпрямилась, мгновенно насторожившись. Тяжелые шаги Ревки всегда были слышны издалека. Значит, это кто-то другой. Но кто? Марита беспокойно огляделась по сторонам, выискивая оружие.

Дверь мягко, совершенно бесшумно приоткрылась, и внутрь зашел человек. Марита сразу же узнала его. Живой коридор из зарослей, Яс, появившийся из ниоткуда мужчина, спор… Точно он.

Стоило появиться «зрителю», как спина сама собой выпрямилась, а лицо приобрело надменно-испуганное выражение. Марита сосредоточилась, привычно отгоняя укол стыда, с каждым разом все менее ощутимый. Играть было так же просто, как дышать, — и настолько же необходимо. Марита чинно сложила руки на груди, следуя роли.

Незнакомец внимательно огляделся и заскользил вперед, словно змея. Он ступал так легко и невесомо, что ни одна доска не скрипнула. Марита напряженно следила за его передвижениями, готовая в любой момент сорваться с места. Но когда до нее оставалось несколько шагов, мужчина остановился. Все еще не произнеся ни слова, он принялся молча рассматривать Мариту, и та сделала также.

Однако глазу было совершенно не за что зацепиться.

Невзрачное, невыразительное лицо, блеклые бурые волосы, сухие и словно бы грязные, непримечательное телосложение. Чужак не был ни высоким, ни низким, ни толстым, ни худым. Он был никаким. Таких людей забываешь почти сразу, как с ними попрощаешься. Единственным, что привлекло внимание, оказалась одежда: чистая и опрятная, она выглядела намного дороже, чем у остальных.

Мужчина чуть кивнул Марите, сложил руки за спиной и кратко поклонился.

— Здравствуйте, леди Бланка. Меня зовут Тэкито, — представился он.

Голос оказался таким же бесцветным и почти напрочь лишенным эмоций, как и его хозяин. Зачем он говорит с ней? Не знает про немоту? Марита поджала губы и покачала головой.

Тэкито помедлил и улыбнулся. Эмоция отпечаталась на его лице, как чужая, и, хотя это чувство длилось всего миг, прежде чем улыбка стала доброжелательной, по спине Мариты пробежали мурашки.

— Я понимаю, что вы напуганы, леди Бланка, но вы можете мне доверять. Понимаете, я сам не одобряю здешние, скажем так, методы, — мягко и покровительственно, почти по-отцовски начал Тэкито. — Но у меня нет выбора. Однако, если бы я был уверен, что могу рассчитывать на вашу благосклонность…

Что? Марита незаметно впилась в ладонь ногтями, скрывая удивление. Мужчина помолчал, будто ожидая какой-то реакции, и, так и не дождавшись, продолжил:

— Я смогу вас вывести, если вы защитите меня. Я знаю другой ход.

В груди ярко вспыхнуло. Тэкито предлагает сделку! Стоит только согласиться, и она вырвется, вновь окажется на свободе, и… Марита вздохнула — и безжалостно потушила огонек надежды. Леди Бланка наверняка согласилась бы не думая, но она не могла позволить себе так рисковать. Кто знает, вдруг неожиданный помощник прирежет спасенную госпожу за ближайшим углом или продаст конкурентам? Марита была осторожной, как стреляная лисица, и не без причин. Она вновь указала на уши.

— Ну же, леди, решайтесь, вы зря меня боитесь, — продолжал мягко стелить Тэкито. — Потому что я не пожалею это личико и распущу на лоскутки, и мне ничего за это не будет. Тебя не то, что мать — даже собственное отражение не узнает.

Что?.. Марита оцепенела. Как ледяной водой окатило — волосы на затылке встали дыбом. Ничто в Тэкито не выдало жестокости его слов: все та же располагающая улыбка, тот же бесцветный тон и расслабленная поза. Это сбивало с ног, обрушивалось тяжестью, это… Нет. Нельзя поддаваться. Нельзя! Марита до боли прикусила щеку, всеми силами стараясь удержать спокойное выражение лица. Ее спина взмокла, а колени, скрытые тканью юбки, мелко задрожали.

Она показывала трюки с дрессированными волками, выступала при дворе, доигрывала роль со сломанным пальцем… но никогда игра не давалась так сложно, как сейчас.

А Тэкито продолжал говорить. И при этом улыбался, словно рассказывал шутку:

— Знаешь, если отсечь человеку конечности и прижечь раны, он все ещё может остаться жив. Здесь таких называют «черепашка». Потому что, если уронить на спину, он будет так же забавно махать обрубками и не сможет перевернуться. Я один раз видел такого. Рыдал и умолял его убить, потому что даже это не мог сделать сам. Ужасная судьба.

Кожа рук покрылась мурашками, как от ледяного ветра. Марита молчала, из последних сил удерживая растерянное выражение лица. Недо бежать, прятаться, лишь бы скрыться от этого чудовища… Надо… Она продолжала сидеть, непонимающе моргая. Воздух почти дрожал от напряжения.

— Знаешь, а выкупа за тебя так и не дали. Если и дальше так пойдет, останется только душу отвести — раз уж информации с тебя не взять.

Марита моргнула — и мгновенно расслабилась, словно кто-то выдернул мешавшую занозу. Выкуп, как же! Его не смогли бы отправить так быстро: одному только письму до замка идти полсрока. И это знание наконец сложило части картинки в одно целое. Да ведь Тэкито просто разыгрывает спектакль! То сверкающие доспехи рыцаря примеряет, то черный плащ злодея в надежде, что глупая баронесса клюнет.

Марита мысленно улыбнулась: грудь переполняло торжество. Фраза, которая бы окончательно уничтожила леди Бланку, воскресила ее из пепла. Нет уж, господин Тэкито. У тебя был шанс победить — но не на этом поле. Марита вздернула подбородок с видом аристократки, чье время занимают впустую, и отвернулась. Тэкито прищурился, разглядывая ее, словно пойманную бокалом бабочку. С холодным, расчетливым любопытством. По спине скатилась капелька пота, но Марита не шелохнулась.

Мужчина вновь кивнул ей и тихо, как тень, двинулся к двери. На пороге он обернулся.

— Говорят, леди Доротея была очень любвеобильна в молодости. Может, нам стоит просить выкуп не у Реплихов, а у Каренов? — сказал он, бросив внимательный взгляд через плечо.

Страшное оскорбление для аристократов, дорожащих чистотой своей крови сильнее, чем жизнью. Меткий удар, точно сработавший бы на леди Бланке. Но Тэкито не повезло. Марита безразлично скользнула по нему взглядом. Мужчина еще немного постоял в дверях и выплыл вон. Марита едва сдержалась, чтобы не броситься следом — все равно это было бесполезно.

Только когда дверь почти бесшумно закрылась, она позволила себе сгорбиться и обнять плечи руками, съеживаясь в испуганно дрожащий комок. Пронесло. Что бы Тэкито ни хотел, ему не удалось это получить.

Но Марита все равно не чувствовала себя победителем.

После прихода Тэкито опять наступило затишье. Количество зарубок на стене перевалило за пятнадцать, и Марите начинало казаться, что она состарится в этой тесной серой комнате, глядя на чужие жизни в окно.

Время близилось к полудню. Марита стояла, чуть прижавшись к окну и привстав на носочках. Солнечный свет золотил доски, отчего в воздухе стоял насыщенный запах нагретого дерева. Он напоминал о прошлом: так пахло в их фургончике в разгар дня — как будто вот-вот появится отец и протянет дичку, сорванную с ближайшей ветки. И это яблоко будет самым вкусным на свете.

В горле встал ком, и Марита едва смогла его проглотить. Интересно, где бы она была сейчас, если бы не… Если бы Верис не… Пальцы стиснулись на крае окна, не чувствуя заноз. Может, есть мир, какой-то лучший двойник этого, где она все еще артистка, счастливая и свободная? Как бы хотелось глянуть хоть глазком… Марита помотала головой, вытряхивая тоскливые мысли, как мусор из корзины, и посмотрела вниз.

Люди сновали туда-сюда, словно муравьи, и в их хаотичном передвижении почти улавливался ритм. Марита скучающе подперла подбородок ладонью. За все дни заключения она успела изучить распорядок разбойничьего логова лучше, чем нотную грамоту.

Каждое утро с каменного строения, оказавшегося огромным колодцем, снимали крышку. Воду набирали в бочки, грузили на телегу и увозили, вечером возвращая пустыми. Больше ничего интересного. А сегодня Марита и «развоз» проспала. Она продолжила лениво разглядывать двор. Вот дети гоняют кота, вот женщины смеются, развешивая белье… Так, а это что?

На пятачке свободного пространства собиралась толпа. В основном мужчины, все в стеганках и обвешанные оружием, они возбужденно шумели, будто псы перед охотой. Марита заинтересованно подалась вперед, гадая, что происходит. На бунт не похоже. Собрание?

Толпа тем временем продолжала разрастаться, пока не пришел Яс. Тоже приодетый и собранный, он мгновенно заставил всех утихомириться одним своим появлением. Точно не бунт. Марита еще сильнее подтянулась, стараясь не упустить ни одной детали. Смотрела, как жестикулирует Яс, как нетерпеливо толкаются люди и как толпа вдруг взрывается ревом. Ветер донес лишь отголоски, но и это заставило поежиться: было что-то дикое и звериное в голосах, слившихся воедино.

Яс вновь начал что-то говорить, как вдруг толпа расступилась, и вперед вырвалась Ревка. Встрепанные волосы и резкие движения делали ее похожей на разъяренную медведицу. Она почти накинулась на мужчину, яростно размахивая руками. Яс даже не шелохнулся, словно Ревка была ветром, пытающимся сдвинуть скалу. Не было понятно, сказал ли он хоть что-то, но зенийка отступила. Глава разбойников махнул рукой и повел кучку воинов прочь, оставив Ревку стоять одну.

Марита быстро облизала губы. Интересно, что Ревка хотела? Впервые за последние дни к апатии примешалось любопытство, словно кто-то поворошил затухающие в груди огни, заставив их вспыхнуть вновь. Может, письмо пришло? Или граф взялся-таки за хищников, охотящихся в его саду? Перемены предвещали возможности. Свежий глоток воздуха. Шанс.

Взбудораженная этим, Марита проторчала у окна весь день. Однако разбойники не вернулись ни к обеду, ни после — только когда начало темнеть, вновь открылись ворота. Сгустившийся воздух прочертили красные всполохи факелов. За людьми следовали тяжело нагруженные лошади, и даже в неровном свете было видно, как устало вздымаются их бока.

Не успели разбойники вылезти из седел, как вокруг них собралась галдящая толпа, которая ярким, шумным потоком хлынула в главный зал. Здание тут же ожило, загудело, как улей, наполняясь голосами и смехом. А вот снаружи все, наоборот, опустело, будто вымерло. Марита подождала еще пару минут и с разочарованным вздохом вернулась на кровать. Вряд ли это выкуп… Неужели Марита застряла в своей темнице навсегда?

Дверь вдруг громко скрипнула, и внутрь ввалилась Ревка с деревянной миской и глиняной кружкой в руках. От еды шел густой белесый пар. На мгновение показалось, что чужие глаза сверкнули в начинающихся сумерках, как звериные. Марита уже привычно приосанилась, одарив вошедшую пренебрежительным взглядом. Та в ответ сморщила нос, явно жалея, что не может убить наглую аристократку. Марита ее понимала, но роль диктовала свои правила.

— На.

Ревка грубо пихнула миску Марите в руки. Пальцы обожгло, и лицо само собой болезненно скривилось. Марита с шипением опустила миску на ноги, но зенийка только злорадно хмыкнула, и не вздумав извиняться. Со стуком поставив кружку на пол, она отошла к стене, где и стала прохаживаться туда-сюда с хмурым взглядом. Был бы хвост — верно хлестала б по бокам. Марита осторожно подула на полную ложку, пытаясь остудить. Еда в Урносе была непривычной: пряная и острая, она горела на языке и обволакивала горло теплом. Первое время местные блюда вышибали у Мариты слезу, но она успела приноровиться. А супы и вовсе полюбила — воду почему-то приносили редко.

Пока Марита ела, Ревка продолжала метаться по комнате. Будто зверь, запертый в клетке, она то напряженно замирала, то вновь начинала наматывать круги. Марита кинула на нее косой взгляд из-под ресниц. Волосы будто вздыблены, рубаха скомкалась, а глаза скачут туда-сюда и болезненно блестят. Зенийка явно была взбудоражена, и это передалось телу, делая из него открытую книгу.

Суп потихоньку кончался, и Марита нарочно растягивала последние ложки. А когда жижи не осталось, принялась скрести по стенкам, собирая остатки. Все ради роли — убеждала себя, но не верила. Просто не хотелось, чтобы Ревка уходила. Пусть скалит зубы, смотрит кровожадно, обзывает и даже тычет в лицо ножом. Лишь бы осталась еще ненадолго. И тогда можно будет притвориться, что никакого одиночества нет, а дыра, выгрызенная им, просто мерещится.

Марита едва заметно покачала головой, коря себя за малодушие. Снизу вновь донеслись радостные возгласы, сменившиеся смехом и нескладным пением. Ревка начала нетерпеливо притоптывать ногой. В скудном свете из окна ее шрамы казались ненастоящими, будто нарисованными. Глаза в обрамлении белой сетки рубцов блестели, как две золотые монеты.

Марита неторопливо опустила ложку в тарелку, постаравшись, чтобы жест вышел в равной степени царственным и утомленным. Играть было приятно, прямо как воину вновь потренироваться после долгого простоя.

Ревка раздражено дернула губой и в пару шагов оказалась рядом. Наклонившись, она вырвала тарелку прямо из рук и поспешила к двери. Марита почувствовала, как склизкие щупальца, до того чуть разжавшиеся, вновь кольцом сжимаются на сердце. Ну вот. Она вздохнула, провожая зенийку долгим взглядом. Ревка шагала быстро и размашисто, но у двери вдруг почему-то остановилась. А потом и вовсе, развернувшись, замахала рукой. Марита непонимающе вздернула бровь, на что Ревка ответила разочарованным кошачьим ворчанием:

— Пошли, дура глухая. Ну? — гаркнула зенийка и вновь медленно показала на дверь.

Она, что, предлагает выйти?.. Сердце часто-часто забилось, зашиваясь от радости вперемешку со страхом. Сдерживаясь, чтобы не вскочить на ноги, Марита медленно поднялась, чопорно придерживая подол. Ревка тут же исчезла в проходе. Пришлось поспешить следом, пока та не передумала.

Внизу было людно и светло. Обдало жаром — горели оба очага, распустившись красными цветами, и зал обволакивало приятное тепло. Взгляд зацепился за танцующих скелетов, украшающих барельефы. Костлявые руки держали бокалы, полные вина, а сапоги с длинными носами высекали искры. В одном из очагов жарилась свинья, и жир шипел на обгоревших бревнах.

Дальше, где свет очагов сменялся красноватыми бликами факелов, высились окованные железом сундуки и разложенные неровными рядами мешки и ящики. Их было так много, что зал напоминал королевскую сокровищницу. У притаившегося за ними стола мелькали несколько совсем молодых девушек, еще по-подростковому вытянутых, как жеребята, и расставляли еду. В воздухе пахло жареным мясом, медом и свежим хлебом, отчего в животе, несмотря на съеденный суп, заурчало.

Но этот звук тут же потонул во всеобщем гомоне. В зал набилась целая толпа, копающаяся в добыче с жадной увлеченностью. На Мариту внимания никто не обращал. Ревка поставила посуду на стол и указала на стену у лестницы, пару раз красноречиво ткнув туда пальцем.

— Стой. Тут.

Марита помедлила, для виду выдержала паузу, но стоило Ревке вновь начать злиться — сразу послушалась. Зенийка широко улыбнулась, продемонстрировав крепкие зубы, и мгновенно исчезла среди пестрых завалов. Только копна каштановых волос и мелькнула.

Марита выдохнула, прислоняясь к стене. Ее взгляд жадно шарил вокруг, а на душе звенело ликование. Просто не верится, что она правда снаружи! Только зачем это Ревке? Не хотела оставлять одну? Марита задумчиво прикусила костяшку пальца, собирая разбежавшиеся было мысли обратно в кучу. Сейчас важнее не это, а как воспользоваться выпавшим шансом.

А вокруг тем временем бурлила веселая суматоха. Две девушки, смеясь и болтая, рылись в сундуке, складывая полюбившиеся цацки в непрестанно растущие кучки. Чуть дальше мальчик с девочкой дрались за игрушечную лошадку. Подошла женщина со свертком цветной ткани под мышкой и треснула обоих по лбу. У стола какой-то пухлый мужик горстями запихивал в рот сушеный виноград.

А ведь если сейчас сбежать — и ловить никто не будет. Одной пестрой птичке затеряться в стае таких же не сложно — стоит только плащ из любого сундука накинуть. Но Марита осталась стоять на месте. Слишком уж высок риск, да и выпустит ли ее логово без проводника? Стена из зелени казалась непроходимой, ну добежит до нее, и что?

В груди кольнуло досадой. Уходить с пустыми руками как-то совсем обидно. Жаль, волшебный ключ к ее свободе Яс носит на шее… Точно, ключ! Мариту осенило, и она принялась сосредоточенно обшаривать завалы взглядом. Отмычка ей пригодится.

Вскоре глаз выцепил несколько подходящих заколок, но возле каждой толпились люди. Марита закусила губу.

— Да окрасится солнце алым, да станет день ночью!

Громкий голос разнесся над рядами, заставив вздрогнуть. Он был звонким и четким, но каким-то странным — будто принадлежал ребенку, который еще не научился говорить, но подслушал слова у взрослых. Марита невольно завертела головой и почти сразу увидела высокую клетку, стоящую на груде ящиков. Тонкие прутья красиво изгибались куполом, переплетаясь на верхушке. Вокруг клетки топталось несколько детей, загораживая обзор. Звук шел оттуда.

— Пробьет колокол — и вспомните! — не унимался голос.

Марита фыркнула. Ну и нелепица. Кто же так смешно треплется? На всякий случай оглядевшись по сторонам, она медленно двинулась в сторону клетки. Человеческий поток охотно впустил Мариту внутрь и принес прямо к цели. Она вновь осмотрелась и, привстав на носочки, заглянула за детские головы.

Внутри клетки сидела птица. Крупная, чем-то напоминающая измовского попугая, но с головой галки, она деловито расхаживала взад-вперед по жердочке. На фоне серых перьев явственно выделялась ярко-красная грудка — как пятно свежей крови. Ну надо же, говорушка! К любопытству примешалось восхищение.

Птица вновь прошлась вдоль своего насеста — застучали коготки.

— Слышу тяжелую поступь, слышу.

Дети весело рассмеялись, подпихивая друг друга локтями. Марита тоже улыбнулась — невольно, сама того не заметив. И бросила мимолетный взгляд вниз. То ли низ клетки хотела рассмотреть, то ли по привычке поискать сор на полу. Но вместо этого взгляд зацепился за лежащие возле клетки заколки: парные, с длинными тонкими застежками. То, что надо! Марита нетерпеливо шагнула ближе.

— Явится знамение миру! — продолжила вещать птица.

Как часто Марита слышала такие же речи из шатра очередного шарлатана. Раньше это раздражало, даже настроение портило, но теперь громкие пророчества радовали. Не худшее прикрытие. Детям не до нее, а взрослые если что решат, будто леди заинтересовалась диковинкой. Марита мягко отодвинула зазевавшегося мальчика в сторону и наконец добралась до ящиков.

Птица заметила ее: склонилась голова, заблестели черные бусинки глаз. Чуть подумав, Марита медленно протянула к прутьям пальцы, второй рукой незаметно зашарив по ящику. Ну же. Ну! Сердце зачастило, вторя торопливым движениям. Говорушка с интересом вытянула шею, и на ее голове встопорщился красный гребень. Марита улыбнулась ей, еще левее сдвинув ладонь, и в ту наконец ткнулось что-то холодное. Пальцы тут же сомкнулись на добыче, и в этот самый миг голоса вокруг стихли. Тишина оглушила, и Марита развернулась несколько более резко, чем стоило, едва успев спрятать заколку в кулаке.

И мысленно выругалась.

Люди расступались в стороны, почтительно опуская головы. Твердо чеканя шаг, сюда шел Яс.

Наводка оказалась верной. Яс не знал, что грело больше: богатая добыча или то, что они добрались раньше, чем купцы попали на территорию Псов. Он стоял недалеко от входа, вальяжно прислонившись к стене, и с легкой улыбкой наблюдал за тем, как его люди роются в сундуках, будто дети.

— Удачное дело, командир?

Как не вовремя. Яс внутренне выругался и поспешно стер улыбку с лица. То, как тихо умеет Тэкито подкрадываться, могло бы напугать даже подготовленного человека. Глава разведки без единого звука встал рядом, скрестив руки на груди, и обвел зал взглядом.

— Не нравится мне это, — с легким неодобрением произнес он.

Мимо прошел молодой парень, попеременно дуя в глиняную свистульку и гыгыкая. Яс потер подбородок, пряча в ладони смешок.

— Самое ценное уже в хранилище, — негромко сказал он, довольно щурясь. — А больше, чем можно унести в руках, брать все равно не позволено.

— Хорошо.

Лицо Тэкито тут же поблекло, словно тот сразу потерял к сокровищам интерес, едва получив ответ. Они постояли молча еще какое-то время, прежде чем глава разведки вновь подал голос, глядя прямо перед собой и едва шевеля губами:

— Леди не раскололась. Или она умнее, чем мы думаем, или раскалывать нечего, — Тэкито постучал пальцами по сгибу локтя.

— Что ты пробовал?

— Предлагал помощь, сочувствовал, угрожал, пугал — все как обычно, командир, — мужчина слабо пожал плечами. У него даже жесты выходили скудными, будто не доведенными до конца. — Даже обругал ее матушку — ни мускул не дрогнул.

Яс хмыкнул.

— Очень, хм, необычный способ, — с легким ехидством отметил он. — Что вообще удалось узнать?

Тэкито едва заметно нахмурился — на мгновение на лбу пролегла морщина. А потом его глаза словно подернуло туманом — как всегда, когда он обращался к чертогам памяти.

— Ее зовут Бланка, она — младшая дочь барона. Любит танцы, красивые платья, украшения — ничего особенного. Владеет собственным поместьем недалеко от места боя. Реплихи заявлений не делали, но и похорон не было. Тела-то мы сожгли. Может, пытаются с помощью колдунов что-то выяснить, — начал перечислять Тэкито. — В поведении леди ничего интересного нет: спит, смотрит в окно, в первый день плакала, но быстро перестала. Только воды много пьет и… Командир, разве Ревка не должна сторожить комнату?

Яс непонимающе проследил взглядом за рукой Тэкито и не поверил своим глазам: зенийка скакала недалеко от стола, вертя в руках охотничий рог. Ну и наглость! Яс сжал челюсти и, стараясь не шуметь, медленно подошел к ней со спины. Ревка не заметила, увлеченная. Удалось даже положить ей ладонь на плечо и прошептать, стиснув пальцы:

— Красивый?

— Да, я…

Ревка вздрогнула и запнулась. Радость в ее голосе мгновенно померкла, и ей на смену пришел испуг. Зенийка обернулась, сгорбившись и понурив голову, будто провинившийся пес.

— Командир, — пробормотала она, пряча глаза.

В груди бутоном распустилось мрачное удовлетворение. Яс разжал пальцы и отступил на шаг, почти машинально приняв ту самую позу, которая делала людей шелковыми. Чуть задранная голова, прищуренные глаза, правая нога выставлена вперед, а одна из рук покоится на поясе, поглаживая рукоять меча. Ничего особенного, но работало безотказно. Вблизи все мгновенно притихли, и тишина продолжила расходиться волной все дальше и дальше.

— Кажется, я не заметил, как зал перенесся на второй этаж, — задумчиво сказал Яс, привычно двинув уголком губы так, чтобы на лице появилась холодная ухмылка. — Не объяснишь?

Интересно, если бы они знали, что Яс часами тренировал этот жест перед зеркалом, боялись бы так же сильно? Он качнул головой, отгоняя посторонние мысли. Лицо Ревки стремительно побелело и пошло красными пятнами. Надо же, она все еще может испытывать стыд.

— Простите, командир, я не должна была спускаться, — негромко сказала Ревка, но тут же яростно тряхнула головой. В желтоватых глазах сверкнули искры. — Но я воин, а не нянька.

Она все еще вжимала голову в плечи, будто собака, оскалившаяся на хозяина и теперь ожидающая удара. Яс незаметно вздохнул. Все же в чем-то Ревка права. Она заслужила наказание, но с тем же успехом можно было бы резать хлеб мечом. Теперь стоило подумать, как и по носу щелкнуть, и вернуть ее в строй.

— Где леди?

Ревка развернулась, указав пальцем куда-то в сторону лестницы.

— Она там, — сказала уверенно, но тут же застыла в ужасе. — Я… Она же была… Командир, я сейчас!

Ревка шумно втянула носом воздух и нырнула в толпу. Послышались вскрики и ругань. Яс двинулся следом, с трудом сдерживаясь, чтобы к ней не присоединиться.

Конечно же, леди в указанном месте не было. Но она нашлась среди башен из ящиков, что-то увлеченно разглядывающая. Яс поймал Ревку за плечо и удержал на месте, прежде чем она смогла их выдать. Наблюдал. Бланка любовалась птицей. Нежно касаясь пальцами клетки, она улыбалась, и Яс невольно засмотрелся на эту улыбку. А потом леди вдруг резко развернулась и встретилась с ним глазами. Неужели почувствовала, что он смотрит? Яс досадливо поморщился, но вышел вперед.

Леди смиренно опустила голову и спрятала руки за спиной, но ее плечи остались все так же горделиво расправлены. Птица подскочила ближе к прутьям и попыталась втащить в клетку оказавшуюся рядом прядь. Бланка все так же сдержанно отступила в сторону, поправляя волосы. Яс рассмеялся.

— Леди понравилась птица? — сказал он, отлично зная, что не будет услышан. И тут его осенило. — Леди может забрать ее себе. Конечно же, в счет доли Ревки. Ты же оплатишь леди птицу и будешь за ней убирать, верно, Ревка?

— Но…

Яс вновь сощурился и краем глаза заметил, как Бланка вздрогнула.

— Ведь тогда леди не заскучает одна.

Ревка тут же замолчала, поняв намек. Яс предоставил ей самой решать, хочет ли платить за свободу названную цену. Зенийка думала над этим, глядя в пол, только желваки ходили ходуном. Наконец, она подняла на Яса полные раздражения и решимости глаза.

— Конечно, командир, — буркнула Ревка и с показательным почтением улыбнулась.

— Тогда отведи леди в ее комнату вместе с новым другом и спускайся.

Долго предлагать не пришлось, и вскоре Ревка вместе с напуганной Бланкой и выкрикивающей случайные фразы птицей исчезла наверху. Со спины все так же неслышимо подошел Тэкито.

— Надо же, леди не попыталась сбежать. Либо она трусливая, либо благоразумная, — сказал он, глядя, как все в зале вновь оживают.

— Предпочту второе.

— Почему?

Яс хмыкнул и придержал пробежавшего мимо ребенка, не дав запнуться и пропахать пол носом.

— За глупую меньше заплатят.

Марита стояла и глядела на птицу, все еще не веря в произошедшее. Почему Яс так поступил? То ли просто решил наказать Ревку, то ли причина в другом. Идей не было, и вскоре Марита махнула на это рукой. И правда: какая, к Зилаю, разница? Сейчас она была рада любой компании.

Марита вновь взглянула на говорушку. Прежде чем уйти, Ревка пнула клетку, вымещая злость, и теперь та тихо звенела, не переставая вздрагивать. Птица перепуганно металась внутри, будто попрыгунчик. Марита подошла ближе и опустилась на колени.

— Тихо, тихо, — негромко зашептала она, удерживая клетку на месте.

Звон и грохот прекратились, и птица тоже замерла, нахохлившись на жердочке. Теперь в том, что она ручная, никаких сомнений не осталось: чистые, ровные перья, блестящий клюв и небольшое колечко на лапке только подтверждали догадки. Марита позволила себе улыбнуться. Похоже, «удача вновь решила с ней станцевать». Она осторожно прижала к прутьям ладонь, и говорушка с готовностью ткнулась в ту клювом — не больно, но ощутимо.

— Красавица, — вновь едва слышно похвалила птицу Марита. Тонкие стены были палкой о двух концах. Впрочем, сейчас все звуки перебивал кипящий внизу праздник. — И как же тебя зовут, а? Имя? У тебя есть имя?

Говорушка издала звук, похожий на что-то между скрипом несмазанной двери и мяуканье. Марита разочарованно отстранилась, и тут вдруг птица вновь заговорила:

— Слушай оракула. Оракул умный. Оракул коварный.

С губ сам собой сорвался смешок.

— Оракул так Оракул.

Марита хмыкнула и, перебравшись на кровать, разжала кулак. Сердце все еще не успокоилось, и пальцы мелко подрагивали, но это не помешало разглядеть добычу. На ладони лежали две небольшие заколки с два пальца в длину. Они слабо поблескивали в лунном свете, словно маленькие звезды. Марита перевернула одну и попыталась отогнуть край. Тот поддался на удивление легко, и вскоре в руках уже был длинный тонкий прутик, чуть загнутый на конце. Удовлетворенно кивнув, Марита проделала то же со второй, только оставила кончик кривым.

Вот и ключик от всех дверей.

Снизу вновь донеслись пьяные крики, перетекшие в нестройное пение. Возможно, сейчас лучший момент, чтобы его испытать. Марита покосилась на дверь, колеблясь, но в итоге со вздохом спрятала импровизированные отмычки под тюфяк. Нет, она еще не готова. Но скоро… очень скоро… По губам скользнула легкая улыбка. Знать, что можешь выйти из темницы, оказалось приятно. Почти так же опьяняюще, как пить вино.

Оракул лениво покусывал прутья клетки и продолжал наблюдать за новой хозяйкой, блестя глазками-бусинками.

— Сегодня над нами двоими дождь пошел, как тут принято говорить, — сообщила птице Марита. — Почти безбожно повезло.

— Жди стрелы в спину и злых знамений, — философски заметила птица.

И они замолчали, думая о своем.