Тайна Понтия Пилата

Эдуард Барсегян

В книге излагаются известные библейские истории, основанные на Новом Завете, где автор предлагает свое видение событий, происходивших до и после рождения Иисуса Христа.Все персонажи являются известными историческими личностями, и автор не исключает, что они были знакомы.

© Эдуард Барсегян, 2019

ISBN 978-5-4483-9784-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Непорочное Зачатие

Неожиданно пошел дождь. Пилат, стоявший под тенью акации, посмотрел вверх. Ярко светило солнце и не было на небе ни облачка. С этим странным явлением он столкнулся впервые. Как человек любознательный от природы, он стал присматриваться более внимательно и обнаружил, скорее, дымку, чем облако. «Видимо, оно иссякло, пока капли долетели до земли», — подумал он.

Дождь прекратился быстрее, чем начался. Пилат даже обиделся. Правда, не понятно на кого. Он был молод, поэтому не был лишен заманчивой романтики и писал стихи, хотя этим мало кого удивишь: в этом возрасте их пишут почти все образованные люди. Он хотел отбросить смешную для себя мысль, что этот странный порыв дождя что-то означает, но не смог.

Возможно, не будь этого дождя, Пилат не придал бы такого значения стоящей жаре. В Назарете он был впервые и поэтому начал искать глазами того, кто поможет найти воду, чтобы освежиться. В жару трудно было надеяться встретить на улице людей. Разве что, детей! И действительно, он увидел невдалеке мальчишек, играющих в непонятную игру. Он окликнул их. Они тут же прекратили свое занятие, поскольку все время исподтишка наблюдали за ним. Еще бы! Новый человек в городе, да еще римлянин! Пилат помахал им рукой, чтобы они подошли к нему. Дети перекинулись фразами между собой и, наконец, старший из них мальчик неуверенно подошел.

— Не бойся, — сказал ему Пилат, — Как тебя звать?

— А чего мне бояться? — несколько дерзко ответил он, — Никодим.

— А меня Пилат, — и протянул ему руку. Видно было, что юноша был польщен этим. Они пожали друг другу руки.

— Никодим, можешь мне помочь и отвести к какому-либо водоему? Я не прывык к такой жаре.

— А здесь недалеко есть родник! — Никодим с готовностью откликнулся на его просьбу, и они вместе пошли куда-то на окраину городка.

Действительно, идти пришлось недолго. У родника стояла девушка, набиравшая воду в кувшин. Пилат с Никодимом подошли к ней со спины. Услышав шаги, девушка обернулась.

Избалованный женщинами, искушенный в премудростях секса, прошедший школу разврата Рима, Пилат был ошеломлен ее красотой и смотрел на нее, как истинный девственник. Все, что до сих пор он знал о женщинах, потеряло всякий смысл. Такую красоту невозможно было придумать. Это нежно-божественное лицо принадлежало то ли девочке, то ли девушке, то ли очень молодой женщине. Эту путаницу вносил ее взгляд, где было все как-то перемешено: и ребенок, и женщина!

Что касается тела, то хотя оно и было укрыто каким-то балахоном, скрыть его формы не представлялось возможным, и когда она наклонилась за кувшином с водой, Пилат разглядел ее грудь вплоть до соска. Он оперся невольно на Никодима, ибо в теле появилась незнакомая слабость.

Она ушла, больше не взглянув на него. А балахон выдавал свое содержимое больше, чем, если бы его не существовало вообще. Почему-то, Пилат вспомнил тот странный дождь.

В маленьком Назарете, скорее похожем на деревню, чем на город, появление римлян не могло не вызвать любопытства, тем более, еще девочки, которая кроме окружающей нищеты ничего и не видела. Она даже не понимала сокрушающей силы своей красоты, поскольку росла вместе со своим телом, знала его и ничего необычного для себя в этом не видела. Интерес к ней римлянина не мог оставить ее равнодушной. Она успела это не заметить — а почувствовать. Властность в поведении незнакомца привлекала.

В Иудею Пилат приехал с двумя друзьями по поручению Рима. В этой провинции Империи в последнее время все чаще возникали беспорядки, связанные с националистическими настроениями населения, и им было дано задание оценить реальную обстановку в этой области. Свою работу они уже завершили, и в Назарет попали по пути домой, в Рим.

Хотя и не было в Назарете достойного для их положения места ночлега, Пилат уговорил друзей остаться на ночь, нарушая строгое предписание Рима не ночевать в местах, где нет римского гарнизона. Марцелл и Луций, приехавшие с Пилатом, нашли некое подобие постоялого двора, и все трое поселились там на ночь. Купив еды и вина, они сели отмечать свой приезд в новое место. Настроение у друзей было хорошее, и Пилат рассказал им о своей случайной встрече с девушкой необыкновенной красоты. Ироничный Марцелл тут же заявил:

— А это всегда так: когда долгое время не имеешь женщину, они все красивы!

— Не стану спорить, Марцелл! — ответил Пилат, — Но она действительно очень красива.

— И, разумеется, еврейка! — сказал Луций.

— Что с того? — возразил Пилат. — В Торе описано много красавиц, и все они были еврейками.

— Не знаю! — сказал Луций. — Я бы не решился иметь дело с еврейкой, какой бы красивой она не была.

— А я бы не отказался! — ухмыльнулся Марцелл. — У девушек есть много лакомых мест, и меня не интересует их происхождение.

— Луций! — обратился к нему Пилат. — Готов поспорить с тобой, что перед ее красотой ты не устоишь. Мне кажется, такая красота не имеет национальной принадлежности. В мире людей есть несколько абсолютных понятий, которые не зависят от своих создателей, и одно из них — красота.

— Вечно тебя тянет на философию, Пилат! — сказал Марцелл. — Все гораздо проще: девушка есть девушка! Молоденькие — они всегда соблазнительны. Разумеется, я исключаю для себя явных уродин.

— А не кажется ли тебе, Марцелл, что ты противоречишь самому себе? — спросил Луций. — Если тебя не устраивают уродины, значит, ты не безразличен к внешности?

— Как всегда, ты меня хочешь на чем-то поймать! — ответил Марцелл Луцию. — Ты прекрасно понял, что я имею в виду.

— Марцелл! — вспылил Пилат. — Ты что, не понимаешь, что он просто подтрунивает над тобой? Каждый раз ты попадаешься на его уловку.

— Какая это уловка? — не согласился Марцелл. — Он просто ничего не смыслит в женщинах. Ты что, Луций, перед тем, как тащить девушку в постель, спрашиваешь ее национальность? Думаю, тебя волнует совершенно другие качества в ней.

— Чего бы ты там не говорил, а к еврейке я бы не притронулся! — убежденно ответил Луций.

— Это что, после нашей поездки по Иудее, или ты всегда так относился к евреям? — спросил Пилат.

— Разумеется, всегда!

— Ты так относишься ко всем народам, входящих в Империю, или только к евреям?

— Да, именно к евреям! — ответил Луций. — Это у меня со времен учебы, когда мы изучали Тору. Читая ее, было впечатление, будто мир создан ими и принадлежит им. И сейчас, находясь под нашим покровительством, выражают недовольство и утверждают, что эта земля принадлежит им.

Это неблагодарный народ. Как они повели себя в Египте? Если помните, вначале фараон возвеличивает Иосифа, и благодаря этому евреи в течение нескольких веков стали составлять немалую часть египетского населения, при этом, живя не хуже египтян. Затем фараоном был возвеличен Моисей, который стал обладать огромной властью в Египте. Но этого Моисею показалось мало, и он стал постепенно приобщать к власти своих соплеменников. Разумеется, египтянам это не понравилось, и они их просто выгнали из Египта. Правда, потом евреи стали утверждать, что сами ушли. Это как? Оставили свои дома, и ушли добровольно в пустыню? Не верю я в это!

— Ты куда клонишь, Луций? — включился в разговор Марцелл. — Хочешь сказать, что эта земля не принадлежит евреям?

— Я ничего не хочу сказать, Марцелл! — ответил Луций. — Прочти заново Тору, если позабыл. Чем занялся Моисей в поисках земли обетованной? Начал покорять другие народы, отнимая у тех землю. Забыл, с какой жестокостью Иисус Навин, его верный полководец, уничтожил Иерихон? Кстати, оставил в живых лишь предательницу Раав, и это весьма показательно!

— Наконец-то я понял, почему Луций не любит евреек! — засмеялся Пилат, уводя друзей в другое русло разговора. — Так бы сразу и сказал! Не стану спорить, и предлагаю просто выпить за красивых женщин!

— Пилат, ты, как всегда, прав! — поддержал его Марцелл. — Разговор, все равно, в конечном счете, переходит к женским прелестям, как бы он не начинался.

— Все же вино обладает чудодейственной силой! — присоединился Луций. — Уговорили: пью за красавиц!

Закончив трапезу, вино и споры, друзья улеглись спать. Луций и Марцелл уснули быстро и соревновались друг с другом в храпе. Пилат тоже лег в постель, но мысли о девушке у колодца не давали ему уснуть.

Пилат оделся и вышел во двор. У него не было никакого плана. Он понимал всю тщету своих помыслов, скорее, нереальных надежд, связанных с незнакомкой, и стал рассуждать: «А ведь Луций прав: кроме нашего социального неравенства, она еще и еврейка! Да и сам я всегда евреев не только ненавидел, но даже питал определенную брезгливость к ним. Но как тогда объяснить этот конфликт, когда красота еврейки привела меня к безумству? Вот она суть лживости! В человеческой природе не существует силы большей, чем сила красоты! Это не требует доказательств, ибо их слишком много. Львинная доля всех войн в истории человечества принадлежала борьбе за обладание красотой женщины. И это справедливо!» Такое объяснение самому себе его удовлетворило.

Наступила ночь, и Пилат, взглянув наверх, восхитился безлунным небом.

«Какие звезды! Наверно, нет ничего более могущественного, чем вид неба. Надо чаще смотреть наверх, чтобы меньше делать ошибок!» — подумал он и вспомнил свое стихотворение, написанное несколько лет тому назад:

Какие звезды падают с небес!

Но говорят, что это чья-то смерть…

Тогда звезда моя уж на подлете.

Какое счастье умирать при всех!

Какие звезды падают с небес!

Их красоту затмить не может смерть.

И, оставляя след на небосводе,

Они принадлежат влюбленным,

Как и медь — «на счастье» брошенная —

В чистом водоеме.

И эти звезды невозможно счесть!

Это стихотворение было написано, когда он находился на грани жизни и смерти. Семпрония, его первая любовь, была в восторге от этих строк.

Время перевалило за полночь, и Пилат решил вернуться в постель, но заметил, что в гостиницу зашли несколько человек. Это его насторожило: «Еще бы! В стране, где считают тебя оккупантом, трудно рассчитывать на уважение».

Через некоторое время незнакомцы поспешно вышли во двор, что вызвало у Пилата еще большую обеспокоенность за судьбу друзей.

«Что ж, не все инструкции глупы!» — подумал Пилат, вспомнив предписания Рима.

Возвращаться в гостиницу было опасно. Но что делать? Положение казалось совершенно безвыходным. Города он не знал, знакомых не было, а при себе имел лишь кинжал, все остальное осталось в комнате гостиницы. Он не был трусом, да и прошел хорошую школу военного искусства и не раз участвовал в сражениях, но сейчас ему необходимо было принять хладнокровное решение.

Пилат правильно оценил сложившуюся ситуацию. В первую очередь необходимо было попытаться выбраться из города незаметно. С одной стороны, темнота помогала, с другой — было трудно найти нужное направление. И тут он заметил, как уже не раз, что когда он оказывался в критическом положении, его мозг вел себя неадекватно ситуации. В голове стали бродить его первые бесхитростные стихи, связанные с первой любовью, порожденные поведением Семпронии:

Возьми меня!

Не надо при свечах…

Закрой глаза, мне стыдно.

Непристойно

Свой силуэт девичий распластать

На жестком мху.

Как сладострастно больно!

Что это означало? Ответа не было. Да он его и не искал. Он искал дорогу к спасению. На его стороне было и то, что люди рано ложились, и в это время крепко спали.

Наконец-то добравшись до окраины города, Пилат, вдалеке, увидел отблески огня. Видимо, это были пастухи. И на этом фоне отчетливо выделялась женская фигура.

Это была Она! Ей не спалось. Эти завуалированные ухаживания роскошно одетого красавца не могли не всколыхнуть все ее нутро. Страшная штука нищета! Разве может быть совместима красота с нищетой? Красота рвется к жизни, создает жизнь, управляет ею! Поэтому, пусть даже подсознательно, она ринулась на запах богатства.

Они встретились. Положение, в котором они находились, эмоционально их поменяло местами: она была дома, а он опасался за свою жизнь. Девушка не выразила никакого удивления по поводу его внезапного появления и, не сказав ни слова, взяла его за руку и повела куда-то прочь от города. Он послушно шел за ней, доверившись ее уверенной молчаливости.

Они пришли к воде, к месту, где их свела судьба. Чуть поодаль от источника воды была поляна, поросшая дикими цветами. Дойдя до центра поляны, они остановились. Девушка приблизилась к нему вплотную и, глядя ему в глаза неотрывно, стала осторожно снимать с него одежду. Затем ее взгляд стал изучать его лицо: лоб, брови, усы, губы, подбородок. И улыбнулась. Он был ошеломлен этой улыбкой, обнажившей безупречно красивые зубы. И губы! Что выражала эта улыбка? Он не понимал, кто перед ним: невинная девушка, развратная девица или опытная проститутка.

Девушка, рукой нащупав шрам от удара саблей, которая едва не лишила его жизни, прикоснулась к нему губами. Когда она сняла все, что было на нем из одежды, балахон, державшийся на ней, как живое существо, ожидавшее команды, спал к ступеням ее ног. Пилат был настолько опьянен происходящим, что потерял всякую волю к какому-либо самостоятельному действию как мужчина.

Девственные большие груди с четко выраженными ареалами вокруг набухших сосков, и талия, переходящая в округлые формы, и чуть припухлый животик с выглядывающим пупком, и соблазнительные колени, и вся нагота ее, были перед его глазами. Весь этот фантастический образ девочки в ночи прикрывали ее густые длинные волосы, что придавало ему еще большую сексуальность. Он был во власти этой божественной красоты.

Интуитивно это понимая, она, совершенно естественным образом, взяла в руки его восхищенный жезл и повела за собой к воде. Со стороны это выглядело весьма комично, но он и не помышлял сопротивляться. Добравшись до родника, она намочила свои волосы и стала ими его натирать. Тут он впервые попытался предпринять какие-то действия и хотел прикоснуться к ее груди, но получил сильнейший удар по щеке. Затем она продолжила этот необычный процесс купания, и в ней стал проглядываться образ не девочки, а матери.

Видела ли раньше она обнаженного мужчину? Известно ли было хоть что-то об интимных отношениях между мужчиной и женщиной? Но разве учат этому растения, насекомых, птиц, животных?

Закончив ритуал омовения, она, вся в капельках воды, пошла в сторону ждущего их ложа. Он, молча, шел за ней. Дойдя до места, она повернулась к нему и протянула руки. Он приблизился к ней и она, обвив его шею руками, прильнула к его рту. Вначале была некоторая неумелость в ее поцелуе, а затем все более и более она завоевывала его рот. И он почувствовал пьянящий вкус ее слюны и запах, исходящий от всего ее существа. Запах! Во всем живом мире — это самый мощный источник предзнаменования любви.

Он может свести с ума. Запах Самки!

Но это был другой запах. Это был запах Девственницы. Он другой, он более тонок и неповторим. И у каждой он свой, единственный. А она своим сильным вкусным ртом и языком как будто пыталась что-то найти в его губах и за ними. Куда делся его богатый опыт общения с женщинами? А его и не было! Ибо Бог создал единственный эталон Женщины, и она сейчас была с ним. Но он не мог знать о последствиях этой встречи — что после нее не может быть другой!

Она, эта девочка, властвовала над ним, и ему это нравилось. Он чувствовал, как ее грудь — своими твердыми большими сосками — будто живет самостоятельной жизнью и ищет на его груди упоения. Их соски, встречаясь, вели свою игру. И тут, оторвавшись от его рта, она схватила обеими руками его голову за волосы и потянула ее вниз, заставив его встать на колени, и властно прижала к своему бархатному лобку.

Он невольно оперся на ее ягодицы, обхватив их чуть выше талии, и попытался отодвинуть свое лицо от лобка, так как стало трудно дышать, ибо у нее оказались неожиданно сильные руки. Но она знала, чего хотела! И он прильнул к этим губам! Это был шок: его потянуло туда, этот запах его привел в неистовство. И эти губы отвечали ему. Они были такими же влажными и жадными, как ее рот. И он уже не видел между ними различия. Она стояла над ним, запрокинув голову, и направляя его голову в нужное ей русло.

Когда его язык прошелся по ее возбужденному клитору, напоминающий небольшой член, она уже не выпускала его головы от этого места. Через некоторое время он услышал ее стон, постепенно переходящий в крик. Он не представлял, что этот чувственный голос может действовать столь возбуждающе! Но внезапно она оттолкнула его, и он упал навзничь.

Она села на его живот и, смотревшие на него груди, казалось, просили ласки. Возможно, так оно и было, и он потянулся к ним. И опять получил пощечину. Тут что-то не сходилось! Она завела его ладони за его голову, и он уставился в небо. Постепенно она стало скользить по его животу в сторону лежащих на траве ног, и уперлась в его гордость. Движением головы она откинула за спину волосы и подняла к небу руки, при этом медленно приподымаясь над ним.

И два, уже самостоятельных существа, отделенных от него и от нее, стали искать друг друга. В один момент ему показалось, что им нужна помощь и вытащил руку из-под головы, но она приложила палец к своим губам, как бы приглашая к молчанию, и он вновь посмотрел на небо.

Наконец, они встретились! Девушка вздрогнула. Он невольно подвинулся ей навстречу. Но она встала вновь во всем своем великолепии, перешагнула через его ноги и легла животом на землю, уложив груди на его бедра. И, глядя ему в глаза, взяла обеими руками его великолепный и по красоте, и по размеру, и по твердости фаллос, и стала его нежно целовать.

Это был Ритуал. Ритуал перехода из пространства Девственности в пространство Женщины! Эти два непересекающихся пространства разделяло неуловимое мгновение, в котором главную роль исполнял Его Величество Фаллос. И в ее глазах он впервые увидел покорность.

В биологическом смысле девственность совершенно бесполезна. Но Бог ничего не создал зря. И, давая человеку разум, он одновременно придал ему и глубокое по содержанию состояние девственности. Ибо понятие нравственности доступно лишь человеку. А следующим пространством Женщины будет Материнство.

Всего этого девушка не могла знать. Ею управляла женская суть, заложенная в нее при рождении. Доведя своими поцелуями его до блаженства, она, не выпуская из рук свое чудо, стала взбираться на него, при этом медленно опускаясь над ним на колени, готовясь к долгожданной встрече двух существ, которые, казалось, жили своей жизнью.

Наконец, все было готово. Она вновь откинула свои длинные волосы за спину, которые легли ему на колени, подняла руки и лицо к звездному небу. Такое небо бывает только высоко в горах, когда звезды кажутся просто огромными. И это было божественным подарком, ибо свершался акт, который навсегда останется Тайной.

Пилат смотрел на это совершенно фантастическое видение в лице неземной девушки. Он все глубже погружался в нее, и неожиданно резко она опустилась, и он пронзил ее, как ей показалось, до самого мозга. Но не было даже возгласа. Он увидел ее перекошенное гримасой лицо с прикушенной нижней губой, и трудно было понять, это результат боли или блаженства.

В этот самый момент они увидели целую гроздь падающих звезд, ниспосланных Богом.

Закинув обе руки за голову, сидя прочно на его ногах, она медленно, а затем ускоряя темп, начала круговые движения. Это походило на танец живота. Глядя на ее выгнутую спину, двигающуюся в танце, и ощущая запах, исходящий от ее тела, Пилат на мгновение почувствовал себя посторонним наблюдателем. Доведенная танцем до оргазма, она кричала и не могла остановить эту бешеную пляску.

В другом случае, он давно бы сдался, но она заставляла его вновь и вновь приходить в себя. Она была сильнее него, стояла над ним и повелевала им, всем его существом. Он был рабом, он был инструментом, и он не имел права на желания! Она была Богиней. Она припадала к его губам, шее, груди, плечам и впивалась в них своими безупречными зубами, оставляя кровавые следы. И желала еще и еще.

Затем она перевернулась на спину, увлекая его за собой, при этом, ни на мгновенье, не выпуская его из себя, и требовала непрекращения этой бешеной скачки. И каждый новый ее крик приводил его в восторг. Она упорно не хотела выпускать его из себя, и каким-то акробатическим образом заставила его оказаться позади себя, при этом встав на четвереньки.

Перед ним открылся потрясающий по красоте вид. Он увидел изгиб ее спины и талии, длинную шею с повернутой головой, лежащей на ее руках, которые обнимали траву и цветы. Ухватившись за ее бедра, он стоял за ней на коленях, и здесь инициатива перешла к нему. По старому опыту, он знал, что эта поза наиболее возбуждающе действовала на женщин. А перед ним была уже женщина!

И вновь он довел ее до оргазма, но на этот раз за криком последовало полное расслабление, и они вместе упали и растворились в полевых цветах. Прижавшись, она обняла его, и на их лицах было полное умиротворение. Потом она встала над ним, и он заметил, что по ее бедру стекает алая кровь. Проследив за его взглядом, она тоже это увидела. Жестом, она попросила его подняться. Приблизив его к себе, и, глядя на него снизу вверх, она пальцами правой руки провела по этой струйке и этой кровью намазала его губы и впилась зубами в его нижнюю губу. Из его губы пошла кровь. И их крови смешались.

После этого, она снова встала на четвереньки, и послушно стала ждать его. Возможно, она хотела передать власть мужчине? Он вновь вошел в свое царство и почувствовал себя хозяином. Она возбудилась мгновенно. Через некоторое время он вышел из нее и осторожно стал возвращаться, но чуть выше. Она была возбуждена и не сразу поняла перемены.

Неожиданно она почувствовала боль и закричала. Но это был другой крик. Она попыталась вырваться, но он был слишком силен. Вцепившись в ее бедра, он стал со звериной яростью ее насиловать. Она кричала, вся извивалась, но это его еще больше возбуждало. В какой-то момент она перестала кричать. Она тихо стонала. Но его дикая страсть как-то передалась ей. Она признала его власть. И в ней проснулось другое чувство, совершенно необычное, и ей стала приятна эта смесь непонятных чувств и боли. Возбуждение все возрастало, и она закричала так, как ни разу до сих пор. Это был финал. Он резко вышел из нее, и она в последний раз встрепенулась.

Теперь он лежал на земле, раскинув руки и ноги по сторонам. Она сидела на согнутых коленях. В ее глазах были слезы. Боже! Почему все девушки, потеряв девственность, плачут? Возможно, это от перехода на подсознательном уровне из одного пространства в другое?

В один момент Пилату показалось, что он вздремнул. Очнувшись, он увидел, что ее нет рядом. Одежда была на своем месте, и он положил ей в карман оставшиеся случайно у него деньги.

— А что там с друзьями? С этим он разберется позже! Но где она?

Уже светало, и опускался утренний туман. Тут он увидел ее. По-прежнему, она была прекрасно обнаженной. В руках у нее было два больших букета. Каждый букет был завернут в большие листья лопуха. В одном из них были цветы, в другом — какая-то трава. Она улыбнулась и тихо села ему на живот, спиной к нему. Он чувствовал себя ее хозяином.

И тут его пронзила боль. Она левой рукой сильно сдавила его яички. Он попытался вырваться, но в ответ получил еще большую боль. Этим она заставила его подчиниться. Но это было лишь начало. В правой руке она держала большой лист лопуха, в котором была крапива, вся мокрая от росы. Она хотела его хорошенько вымыть. Это была месть! Это была пытка. Он был сокрушен.

Наконец, она сжалилась над ним: взяв букет с цветами, стала с большой нежностью очищать от жалящей крапивы опухший от экзекуции фаллос и покрывать его лепестками цветов. Со стороны это было похоже на детскую игру.

Затем он увидел приближающиеся к нему ягодицы, от его живота к груди. Это был другой ракурс. Ее чудо было перед его глазами во всей красе. И он ощутил, как она стала его целовать там, внизу. И делала это все смелее и смелее. Было удивительно, что недавняя девочка вела себя так умело и беззастенчиво.

Но это была природа. Что может быть постыдным в действиях, приводящих к созданию нового существа? Ее никто не обучал — что можно, чего нельзя. Ею управлял инстинкт, страсть. Ее губы, зубы, язык, весь рот набросились на Него. Это было умопомрачение. Уже ни он, ни она ничего не соображали. Они были в другом измерении. Два юных, прекрасных тела пытались максимально насытиться друг другом, эти тела были специально созданы для этого, и одно тело без другого теряло всякий смысл.

Это апофеоз блаженства, подаренный свыше Человеку. И в придуманной немощными людьми морали, эту красоту попытаются максимально унизить. Но невозможно унизить Прекрасное. Разве можно сравнить ту лживую застенчивость Семпронии, когда она безучастно лежала под ним, как будто выполняла некую повинность, с той восторженной раскрепощенностью этой невероятной девушки, с ее обостренным чувством жажды к жизни, ее откровенности чувств, умению отдаваться до конца? Не это ли честность — когда ты отдаешь любимому человеку все, что имеешь, зная, что тот с благодарностью это принимает, и мечтает об этом?

Они подходили к финалу встречи, которая никогда не повторится, ни для него, ни для нее. От этих, совершенно обезумевших поцелуев, он взорвался, и все из него стало вырываться наружу, и она пыталась ничего не упустить из этого источника жизни. И все сильней и сильней свои прекрасным ртом она вытягивала его жизненные соки прямо из резервуаров, что стало приносить ему нестерпимую боль. Она получила все, до последней капли. Он впервые кричал. Казалось, его легкие разорвутся. Опустошенный, он потерял сознание.

Когда он пришел в себя, она стояла у его ног, одетая. Едва приподнявшись, он спросил: «Как тебя звать?» «Мария», — спокойно ответила она и, повернувшись к нему спиной, пошла в сторону своего дома. Густой туман быстро поглощал ее контуры. Но даже сквозь одежду и походку проглядывалась ее незаурядная красота. Он окликнул ее по имени. Но она не остановилась. Ее уже не было видно, и он побежал в ее сторону, крича: Мария!

Когда он догнал ее, она стояла к нему лицом.

— Ты не хочешь узнать, как меня звать?

В ответ она ударила его в третий раз по щеке и исчезла в тумане. Обескураженный, он спустился к воде и умылся. Губа от ее укуса кровоточила. Сорвав пару лепестков с цветов, он приложил их к ране. В голове стали кружиться какие-то сумбурные, непонятные строчки:

Куда она ушла?

— В туман.

Куда она ушла?

— В обман.

Губам, небрежно обведенным,

Словам, всегда незавершенным,

К чему стенания Христа!

Ей не понять: она греховна,

Рожденная под знаком Овна,

Растраченная до любви…

Какие плечи!

Без причины улыбка девочки невинной.

И ложь без смысла — совершенство.

Она была чужой невестой!

И навсегда: неужто было?

Лишь одного она простила,

Того, кто первым в ее тело

Амура жезл вонзил, —

Хотелось

Разорванною быть,

С восторгом:

Еще! Сильней! Больнее! Долго!

Но не бывает вечной страсти.

Забыто первое причастье.

И так проходят луны, луны,

И каждый шаг ее безумен.

И как же трудно жить красивой,

Недавней девочке игривой!

А дождь так тягостен,

Где солнце?

Расплата будет после, после…

И не расходится туман,

И не кончается обман.

«О каком Христе идет речь? Слово „христос“ означает „помазанный“, то есть благословленный с помощью окропления елеем на царствование. Откуда пришло в голову это слово, сейчас, здесь? Впрочем, мало ли что приходит в поэтическую голову» — этот ответ его устраивал.

Утренний туман быстро рассеивался. Вдалеке появились всадники. Это были Марцелл и Луций, искавшие его. Встретив их, Пилат был несказанно рад:

— Слава богу, что вы живы, друзья!

— То же самое мы можем сказать и тебе! — сказал Марцелл. — А почему, собственно, мы не должны быть живы? Исчез же ты.

— А разве к вам ночью никто не заходил? — с удивлением спросил Пилат?

— Вообще — то заходила одна красавица и спрашивала Луция, но я сказал ей, что он евреек не принимает! — пошутил Марцелл.

— Но я серьезно спрашиваю, Марцелл! — сказал Пилат. — Дело в том, что когда я вечером вышел во двор, то в дом вошли какие-то подозрительные лица и вскоре поспешно вышли. Вот я и подумал, что они пришли по ваши души.

— Да! — ответил Луций. — заглядывал один тип в нашу комнату, но увидев меня сидящим на кровати, ничего не сказав, ушел. Видимо, я перебрал вина, и меня стало тошнить; поэтому я проснулся. Я вышел во двор, но к моему удивлению, Пилат, тебя там не было. Я не стал тебя искать и пошел спать. Но утром, когда тебя вновь не оказалось на месте, мы с Марцеллом забеспокоились, но, как оказалось, зря.

— Это уж точно — зря! — рассмеялся Марцелл. — Судя по всему, он нашел ту, из-за которой нас заставил здесь ночевать.

— Я восхищен твоей проницательностью, Марцелл! — с иронией, ответил Пилат. — Да, она была восхитительна!

— Что-то я не понял, была или — нет? — допытывался Марцелл.

— А какая нам разница, Марцелл? — сказал Луций. — Главное — Пилат жив. Нам пора возвращаться, об остальном — в дороге. У нас еще будет много времени поговорить.

Никто спорить не стал, и они отправились домой, в Рим.

А как же Мария? Дома никто ничего не заметил. В своем кармане она нашла деньги: ровно тридцать сребреников. Это была стоимость одного раба Рима.