Московский психопат

Эдуард Диа Диникин

Хроника событий романа «Московский психопат» представлена в виде мозаичного повествования, состоящего из череды флэш-бэков, отражающих внутренний хаос главного героя. Подсознательный поиск ключевого момента распада с целью собрать мир воедино ведет его через цепь суровых испытаний, забавных приключений и мистических переживаний, сталкивая как со звездами столичной богемы и сильными мира сего, так и с маргиналами, живущими на дне социума…

РЕЗНЯ НА РУБЛЕВКЕ

1997 год, 17 октября, Москва

Через два дня мне предстояло впервые в жизни сниматься в порнофильме. Небольшие деньги за небольшой сценарий я уже получил и даже потратил, теперь оставалось сыграть в фильме роль второго плана. Я чувствовал некоторое волнение и даже сомнение — а надо ли это мне?

Но до съемок оставалось два дня, а сегодня — семнадцатого декабря 1997 года в музее Маяковского на Лубянке состоится вечер философа-традиционалиста Александра Дерюгина, одного из основателей НБП — Народных Бригад Постмодерна. На вечере будет присутствовать и другой отец-основатель проекта — Эрнст Милонов.

Никаких афиш у музея Маяковского, извещающих о выступлении Дерюгина, не было. Несмотря на это, уже за час до начала лекции у дверей толпился народ. Человек двадцать. С некоторыми я обменялся рукопожатиями.

— Привет, Рома, — поздоровался я с руководителем группы «Накал факела». — Что, неужели тебя не пускают?

— Почему же? Я вышел покурить. Иди, тебя-то тоже пропустят свободно. Я. к тому же, почему здесь — не хочу, чтобы меня попросили что-нибудь сделать, будет неудобно отказываться.

— Тогда я тоже, пожалуй, покурю. А что сделать?

— Да что угодно. Мусор вынести, если есть. На сцене что-нибудь поставить, на входе постоять….

— Вход платный, конечно?

— Да, но своих так запускают. И специальных гостей. И прессу, конечно.

— Деньги на входе берут?

— Нет, как всегда — в холле. Там билеты продают. Все чин чинарем, как положено.

— А что за гости ожидаются?

— Черт его знает. Вить, кто должен быть, не знаешь? — обратился он к подошедшему парню.

— В смысле?

— Ну, из гостей?

— Не знаю.

— В общем, — сказал Рома, — всяких может подвалить немеренно. Дерюгин сейчас в истэблишмэнт рвется, так что состав может быть очень разнородным. От фашистских литераторов и художников, до либералов самого грязного пошиба. Летов может быть.

— Летов разве в Москве? — удивился я.

— Нет его в Москве. У него вообще запой, — сказал Витя. — Такой, в смысле, запой, — он щелкнул пальцем по горлу.

— Значит, я ошибся, — сказал Рома. — Милонов точно будет. Это понятно.

— А может, и не будет, — предположил я, продолжая абсурдистику, переходящую во фрикаделику.

— Может, и не будет, — согласился Роман.

— Лекция про что, вообще? — спросил я.

— Про Кали-югу, — сказал Витя….

На входе в помещение двое негостеприимного, спортивного вида ребят преградили мне дорогу. Я недоуменно посмотрел на них. Ни я, ни они не успели ничего сказать, как из глубины надвинулось что-то большое и пробасило:

— Здорово!

Казалось, стальные клещи сжали мою правую ладонь. Теперь дня два будет болеть, подумалось мне. Слава богу, что с завтрашнего дня я порно-звезда. В успехе своей кино-карьеры я не сомневался.

— Привет, — сказал я.

— На вечер пришел? — спросил меня Цемент, двухметровый культурист.

— Да.

— Друг, слышь, — почти умоляюще скривил свои лицевые, разработанные хуже всего, мышцы, Цемент. — Постой на входе, а? А то напряг вообще….

— А что делать-то надо?

— С шести до полседьмого запускать народ. Человек по десять, а потом по пять. Начало в семь будет, видимо.

— Не в полседьмого?

— Нет, наверное. Народу много будет, больше, чем рассчитывали.

— Понятно. А мне-то место останется?

— Специально для тебя оставлю, — неуклюже, но искренне улыбнулся Цемент.

— Ладно, постою, — внутренне чертыхаясь, согласился я.

— Хорошо, — обрадовался Цемент. — Вот познакомься, — он указал на ребят, тех самых, которые ранее преградили мне дорогу. — Коля и Толя. Они бы и сами без проблем справились, но они не всех знают.

Я разделся в гардеробе. Заглянул в зал. Он уже был достаточно полон. Да, это успех. Дерюгин явно на подъеме. Столько людей на лекции философа-традиционалиста. И ведь не презентация книги, наливать никто не будет.

Я вернулся к входу. Люди шли непрерывным потоком. В шесть появился Эрнст Милонов. Полседьмого мы окончательно перекрыли вход, сделав исключение для мужчины в большой песцовой шапке.

— Все-все, мужчина, — преградил ему путь Коля, — зал уже забит, люди в коридоре стоят, мест нет.

— Я… — удивленно начал тот, но Коля протестующе замотал головой, тем не менее, мужчина закончил, — я по приглашению.

— Мы уже и по приглашению не пускаем.

— Я Кондратенко, — заявил мужчина. И столько в его голосе было удивленного негодования, что Коля посмотрел на меня.

— Кондратенко? Проходите, — сказал я. Мужчина сделал шаг и тут я решил подстраховаться. Эта шапка меня сбивала. — А откуда вы?

— Откуда? — повторил за мной Коля, вновь преграждая дорогу мужчине.

— Из «Завтрашних дней», — с еще более удивленным негодованием сказал Кондратенко. Некий футуризм, прозвучавший в ответе, как нельзя подходил к музею Маяковского.

— Проходите.

Я знал, что у Дерюгина целая полоса в «Завтрашних днях».

— Там уже стол убрали, — сообщил, откуда-то возвратившийся Толя. В отличие от меня, Коля понял, о каком столе идет речь сразу. Он кивнул и приоткрыл входную дверь, за которой толпились неудачники, не успевшие вовремя купить билет на лекцию. Коля сообщил им, что пропустит еще десять человек — он посмотрел на Толю, тот кивнул и скрестил на груди руки, делая знак «все» — а также, что билет стоит двадцать пять тысяч рублей. Готовьте деньги без сдачи, добавил он. Через минуту у него в руках была пачка денег.

— Пить будешь? — поинтересовался Коля, пересчитывая деньги.

— Буду, — сказал я.

— Двести пятьдесят, — пересчитал он. — Что, будешь, говоришь? Пойдем тогда для начала за пивом сходим.

Мы пошли к киоскам, оставив Толю на дверях. Взяв вместо пива, нести которое нам показалось слишком громоздко, пару пузырей водки, и легкую закуску с запивкой, мы вернулись в музей, где нас ждал Толя. Рядом с ним стоял Трэш. О нем я почти ничего не знал, кроме того, что он время от времени пишет в журнал Паука Трубецкого «Железный угар».

— Будешь пить, Трэш? — спросил его Коля.

— Буду, — ответил тот.

Мы выпили, закусили, запили. Решили покурить. Во время курения возникло предложение поехать на Рублевку к Толе. Никто не отказался. Трэш лишь деланно смущенно заявил, что у него нет денег. У меня тоже с собой не оказалось, о чем я также заявил.

— Херня, деньги есть, — махнул рукой Коля.

Время от времени в фойе заходили из зала люди. Все жаловались на тесноту. Некоторым, знакомым, наливали. Толя сходил за третьей бутылкой. Появилась красавица Оля. Собственно, я во многом из-за нее появлялся в бункере НБП. Но никогда не делал попытки сблизиться с ней по-настоящему. Такое бывает.

В фойе находилось человек семь, когда в оставленную кем-то открытой дверь вошел мужичок лет пятидесяти. Не говоря ни слова, он направился в сторону зала. Коля его остановил, сказав при этом, что мест уже нет. Мужчина начал препираться. Делал он это весьма нервно. И вдруг, сделал совсем неожиданное — ударил Колю в лицо. Тот опешил. Все оторопели. В том числе, и сам мужик.

— Блядь, что мне с ним сделать?! — еще не совсем придя в себя, воскликнул Коля и посмотрел на нас. Красавица Оля сидела рядом со мной, ее плечи и руки были обнажены. Толя встал. Трэш нахмурился. Коля схватил мужика за отворот куртки и потащил к выходу. На улице дважды ударил того по голове. Мужик упал лицом в снег, точнее — в его обычное московское подобие.

Коля вернулся. На его кулаке была кровь. Я так понял — мужика. Мы только выпили по одной, как мужик появился вновь. Но не один. Вместе с ним были два милиционера, за плечами у каждого было по автомату.

— Вот этот меня избил! — закричал мужик. — А это его сообщники, — показал он пальцем на всех нас.

Это вызвало у кого-то улыбки, у кого-то негодование. Так или иначе, но менты быстро разобрались, что к чему и ушли вместе с неадекватным мужиком.

Лекция закончилась и мы поехали к Толе на Рублевку. Я, Коля, Толя, Трэш и увязавшийся с нами искусствовед Хренов, тоже бывший на лекции. Метро было полупустым, несмотря на еще не позднее время. Через несколько остановок Коля понял, что искусствовед решил сесть на хвост. И довольно прозрачно намекнул, что его присутствие не желательно. Хренов сделал вид, что не понимает. Впрочем, он был уже пьян и мог действительно не понять. Разгоряченный событиями в фойе, и выпитой до этого водкой, Коля чуть было не избил искусствоведа прямо в вагоне, приговаривая при этом: «Ах ты, искусствовед Хренов!», но я спас искусствоведа, вытолкнув его на ближайшей остановке. Так что он отделался легко, может быть только синяком под глазом.

Дорога казалось долгой, и я начал рассказывать Трэшу сценарий порно-фильма, который сочинил.

— То есть, действие практически все время происходит в клинике пластической хирургии? — спросил он меня в финале моего рассказа.

— Практически так, — подтвердил я.

— Понятно, — кивнул он.

Наконец, мы приехали. По пути Коля и Толя приобрели водку, причем, уже явно плохого качества. Деньги, как я понял, подошли к концу.

— Ну, все, — выдохнул Толя, сев в кресло, — приехали. Может, Дерюгина включить?

— Да нет уж, — поднял я руки, — не надо. Включи музыку уж тогда лучше.

— «Лайбах», — сказал Толя, поднимаясь.

Мы стали нагружаться водкой под «Лайбах». Вскоре Трэш попросил поставить «Кэннибал корпс», что меня уже просто огорчило. Музыкальный кружок какой-то. Но у Толи «каннибалов» не оказалось, слава богу.

— Есть Дерюгин, — сказал он.

— Что тебя на Дерюгине так заклинило? — рассмеялся я, не представляя, как можно пить под лекции.

Толя невидяще посмотрел на меня и поставил кассету с философом. В принципе, через десять секунд никто Дерюгина уже не слушал. Я уже давно заметил, что Коля, разливая водку, себе наливает в два раза меньше, под Дерюгина он стал нагло лить себе только треть. Также я обратил внимание на то, что он внимательно прислушивается к тому, что говорят другие. Другими были двое: я и Трэш. Уж не стукач ли, подумалось мне. Хотя, какой ему прок от меня? Никакого. Вряд ли. Я отбросил эту мысль.

Дерюгин что-то проорал насчет какого-то Мойдодыра, употребляя французские имена и названия, и тут кассета закончилась. Надо сказать, что все стали говорить громче, нежели до этого. Толя стал красным и каким-то мрачноватым. Коля начал рассказывать какую-то пошлую, в смысле — глупую, историю о какой-то глупой, в смысле — малолетней, целке. Я неудачно его перебил каким-то восклицанием с переходом на подобную пошлую тему. Потом пошел в туалет, так толком и не рассказав свою историю, и не дав толком ему рассказать свою. Впрочем, его была явно дурацкая. Я вернулся, когда Коля рассказывал что-то на военно-бойцовскую тему из разряда: «не буду, конечно, хвастаться, но я реально крут».

— Вы-то с оружием, понятно, не знакомы, — заметил он, имея в виду меня и Трэша, и собрался продолжать свой рассказ, но я его перебил, немного оскорбленный:

— С какого перепугу? У меня в армии и АКС был, и ПМ был. У меня даже противогаз был, — сказал я, пытаясь пошутить, но, вероятно, прозвучало это не как шутка.

Какая-то тень пробежала по лицу Коли.

— У меня в военном билете все это записано. Он у меня в куртке, — не успокоился я.

— Покажи, — с чуть заметным раздражением произнес Коля.

Я с готовностью поднялся, пошел в коридор. Военного билета в куртке не оказалось.

— Дома оставил, значит, — сказал я, вернувшись.

— Андрей, Андрей, — задумчиво произнес Толя, — а это не тот самый, что нам товар привозил?

— Не знаю, — резко ответил Коля и зло взглянул на своего друга. — Говоришь, ПМ у тебя был в армии? — обратился он ко мне.

— Конечно.

— Стрелял из него?

Меня разозлил этот вопрос.

— Нет, нахуй, гвозди им забивал. Конечно, стрелял.

— Покажи, как ты это делал, — предложил Коля.

Меня уже начала смешить вся эта «канитель». Я взял в руки воображаемый пистолет, снял его с воображаемого предохранителя, направил воображаемый ствол в голову Коли и нажал на воображаемый спусковой крючок.

— Бах, — как можно вежливее произнес я.

— А разбирать пистолет ты умеешь? — опять, как мне показалось насмешливо, прищурил глаза Коля. Вероятно, он решил, что я насмотрелся кино. Там часто стреляют из пистолета, но почти никогда его не разбирают.

— Ладно, ну его нахуй, эти разборки, — сказал я резко. — Я сейчас, — и направился на кухню. Что-то там мне понадобилось. Что, убей не соображу.

Вернувшись назад, я обнаружил Толю стоящим, а не сидящим, как раньше.

— Ты говоришь, в армии служил? Рукопашным боем занимался? — спросил меня Коля.

— Да, — ответил я, уже уставая от этой темы.

— Толя хочет с тобой поспарринговаться….

Я улыбнулся. Еще в метро Коля предлагал мне поездить в бункер НБП специально тогда, когда он проводил там занятия по рукопашному бою. Я наотрез отказался. Делать мне нечего, потеть, прыгая там среди милоновской молодежи. Сейчас это предложение выглядело еще более смешным. Какой может быть спаринг в обычной комнате советского образца, уставленной, тем более, видео и аудиоаппаратурой? Никакой.

Я встал в шутливую, карикатурную стойку, сказал какое-то пьяное «ха!» и, на свое счастье, закрыл рот. На счастье потому что Толя в эту же секунду нанес мне сильный удар в скулу. Я не упал, но меня развернуло градусов на девяносто. Тут же Толя резко ударил меня ногой в колено. Ногу словно вывернуло. Боль пронзила ногу. Я рухнул на пол. Тут же Толя крепко схватил меня сзади за шею и стал душить. Я попытался вырваться, но не смог. Вспомнив, что это спарринг, постучал ладонью по полу. Не сразу, только после того, как это ему почти приказал Коля, Толя отпустил меня.

— Ничего себе спарринг, — проговорил я, с большим трудом поднявшись на ноги.

— Садись, давай, — сказал Коля, — выпей, пока есть еще.

Может быть, насмешка в его голосе мне послышалась. Но мне так не казалось. Я был здорово взбешен. Я сел на диван, слева от севшего туда же Толи. Коля сидел передо мной, за столом. Трэш оказался где-то справа, дальше всех. Коля налил рюмку водки, я взял ее и быстрым движением выплеснул содержимое ему в глаза. И сразу же ударил левой в подбородок Толе. Удар не получился. Толя ударился затылком о стену, но это не слишком его травмировало. Я навалился на него и стал душить. Практически тут же сильная боль пронзила меня в области низа спины. Это Коля ударил меня по печени. Потом по ушам. Взяв меня сзади за волосы, он отслоил меня от своего приятеля, уронив на пол. И ударил еще раз, в солнечное сплетение. Я успел подставить руку и этим уберег себя от очень неприятного ощущения. Тут подключился Толя, ударивший меня пару раз в лицо. Но и на этот раз я успел прикрыться. Коля и Толя принялись наносить мне удары. Коля останавливал иногда своего дружбана, когда тот входил во вкус. Вероятно, я был очень пьян, так как не чувствовал боли. Неожиданно выпрямив в толчке ногу, я попал в ножку стола. Все полетело на пол. Каким-то чудом я перехватил ладонь Толи. Моя ладонь резко отвела его большой палец назад. Он вскрикнул. И пнул меня коленом. Переведя кисть в другое положение, он вырвал палец и ударил меня локтем. И хорошо попал. Кровь сразу же потекла в глаза.

— Держи его, — сказал Коля, — я принесу нож.

В тот момент, в запарке, я не обратил внимания на его слова. Он исчез, и я попытался опять ударить Толю. Работала только левая нога. Правая, по которой был нанесен удар в самом начале, функционировала не очень свободно.

— Тащи его в ту комнату, — приказал Коля. Толя ударил меня несколько раз.

— Эта сука «видак» сломала, кажется, — сказал он.

Они кинули меня на пол второй комнаты. Трэш тоже оказался там.

— Ладно, — сказал я, — признаю свою ошибку. С меня ящик водки и «видак».

Попытаться стоило. В их руках были ножи, кухонные, но от этого не менее опасные. Стоило попытаться. Конечно, никакого ящика и видеомагнитофона они бы от меня не дождались, но…. Толя несколько раз по касательной полоснул ножом по моему лицу. Я опять почувствовал, как потекла кровь. Я не мог уклониться — Коля, сидя в кресле, прижал ногой мою ногу.

— Ну, что, нравится? — поинтересовался он. — Ничего, дальше будет интереснее, — с этими словами он чиркнул ножом мне по лбу.

Я понял — дело совсем швах. В запале они могли меня и убить. Это не входило в мои планы на сегодня. Они продолжили свое избиение. Я прикрывался, как мог. Коля изредка останавливал Толю. Единственное, что меня радовало — я мог запросто убить их. Официально, так сказать. Трэш, все же, мне казалось, будет давать показания в мою пользу. Хотя, черт его знает. Но убить я могу. Самооборона, буду говорить. Это здорово. Неплохая реклама. У меня уже почти был готов роман о русской деревне. Так, оставалось страниц двадцать, не больше. Писатель, замочивший двух охранников с вечера Александра Дерюгина — это было не так уж плохо. Два трупа — это замечательная реклама, видит бог! Тем более, раз еще не убили, значит, и не собираются. Только случайно могут. Я почувствовал симпатию к этим двум замечательным русским парням. Ведь они могут сделать меня самым модным писателем наступающего одна тысяча девятьсот девяносто восьмого года.

Все хорошо, но продолжался одна тысяча девяносто седьмой. И в нем меня продолжали пиздить.

— Героин! — громко выкрикнул я.

— Что сказал, тварь!? — вырвалось у Толи.

— Героин, — повторил я, — Я знаю… где лежит….

— Откуда ты знаешь? Что ты знаешь? — быстро переспросил меня Коля.

— Лежи, сука! — ударил меня Толя, когда я попытался приподняться.

— Я могу позвонить одной своей знакомой, — начал я, мешая правду с кривдой, — она торгует героином. Живет на первом этаже. Обычно одна дома. Решеток нет. Я могу договориться с ней о встрече. Она мне доверяет.

— Так, — заинтересовано протянул Коля, — продолжай.

Будет реклама, понял я. Самая, что ни на есть убойная реклама. Я начал рассказывать чуть подробнее. Через пять минут мне дали телефон.

— Что, никого нет дома? — насмешливо спросил Коля, когда я положил трубку обратно.

— Конечно, нет, и не будет, — ответил за меня Толя и ударил меня ногой.

— Пока нет, но скоро точно будет, — сказал я и немного передвинулся, не обращая внимания на кровь на полу.

— Что с ним теперь делать, а? — задумчиво произнес Коля. — Отпускать его точно нельзя теперь, он сразу в ментовку пойдет.

— Нет, не пойду, — сказал я, и тут же пожалел о своих словах. А вдруг поверят и отпустят? Тогда прощай реклама. Вот она, в двух шагах сидит. Глупо упускать такой шанс, что предоставила мне судьба. Делать эту рекламу надо сейчас, в состоянии аффекта, как бы….

— Ты обоссался, что ли? — со злобой, смешанной с то ли искренним, то ли деланным презрением бросил Толя, показав пальцем на жидкость рядом со мной.

— Нет, — зачем-то ответил я, хотя и так было понятно, что это не моча. Вопрос его мне не понравился. Моча для рекламы — не очень хорошая субстанция. Я еще чуть отодвинулся. Со стороны мои движения выглядели довольно естественно, я был в этом уверен. Дверь была уже полутора метрах от меня. Она была открыта, что облегчало мой план рекламной акции. Ближе ко мне находился Коля, он сидел в кресле прямо передо мной. Толя стоял около окна.

— Сколько сейчас органы стоят, не в курсе? — покуривая, оценивающе глядя на меня, спросил Коля.

— Можно узнать прямо сейчас, — скорее принимая правила игры, нежели серьезно, сказал Толя. Так я подумал в тот момент.

— Отпускать его никак нельзя, — опять задумчиво произнес его старший товарищ.

— Да давай его прирежем, разрубим в ванной, а утром отвезем и сбросим в завал. Хуй кто его там найдет, — Толя выглядел серьезным, когда произнес это возмутительное, как ни посмотри, предложение.

— Зачем добру пропадать? Что, просто убить, без всякого смысла? Я вот хочу его на органы пустить. У тебя все с органами нормально?

— Конечно, — сказал я, расположившись к атаке как нельзя лучше.

Коля дотронулся пальцем до наиболее свежего моего шрама. Попробовал кровь на вкус.

— Сперму не хочешь попробовать? — дико сильно хотелось мне ему сказать, но я сдержался, хитроумно избежав этим диких побоев.

— Хорошая кровь, — сказал он, облизываясь. — Первая?

Я кивнул. На самом деле у меня вторая положительная. Этот дешевый понт вызывал у меня омерзение. Но вот именно такие понтяры способны на всякое дерьмо.

— Пусть опять звонит, — сказал Толя. — Хуй ли он прохлаждается? Закайфовал тут, сука.

Все уже было продумано. Указательный палец моей правой руки бьет точно в центр левого глаза Коли, (левый глаз был ближе), у него болевой и психический шок, у всех остальных — просто психический. Далее — забыть, что колено не в порядке и бегом на кухню. Там ножи, вилки, соль, перец, окно, которое можно разбить — типа вариант «спасите, убивают». Этим я как бы подчеркиваю — я просто спасаю свою жизнь. И пока они не пришли в себя — убивать. Колю сразу же ножом по горлу, Толю не сразу — сразу не получится, к сожалению. Вначале бросить в него нож или вилку, или горсть перца, а потом действовать вторым ножом.

Я быстро нанес удар пальцем в глаз Коли, но в яблочко, к сожалению, не попал. Он успел — как, не знаю — подставить ладонь. Тем не менее, палец угодил в глазную впадину, это точно. Мне некогда было разбираться, насколько эффективно. Ясно, что не так, как я хотел в идеале — чтобы палец попал в мозг. Я вскочил, и не обращая внимания на колено, побежал, а точнее — попрыгал на кухню. Коля, зажимая одной рукой глаз, второй попытался меня поймать. У него не получилось. Открыв рывком кухонный шкаф, я схватил два ножа. Отлично. Такие не подведут. Я заковылял обратно. У двери в комнату стоял Трэш, мой свидетель защиты. Его лицо выражало полное смятение и даже панику. Было понятно, что ситуация разворачивалась не так, как он ожидал. Вероятно, Коля предупредил его, что они не собираются меня убивать, а так, только посмеются. Порежут немного, побьют и тому подобное. Трэш остался за моей спиной. Он будет моим свидетелем защиты. Но, повернувшись к нему спиной и не удержавшись, что не крикнуть: «Ну, все, пиздец вам пришел, сынки», изображая состояние аффекта, я понял, что хуевый у меня свидетель. Трэш схватил меня сзади. Он был достаточно крепким парнем и вырваться из его цепких объятий я смог только приставив к его глазу лезвие ножа.

— Отпусти, сука!

Он тут же отлетел от меня в угол коридора. Поверил.

— Стой! — бросился ко мне Коля. Ножа в его руке не было. — Все! Давай закончим эту хуйню. Ты — мужик. Все, мы неправы, забудем.

Вот что мне было делать? Оставаться, как дураку, без рекламы? После всего того, что было? Еще неизвестно насколько сильно у меня изрезано лицо. Шрамы, конечно, украшают мужчин, только нахер мне нужны такие художественные украшения. Я не Михаил Шемякин. Доли секунд быстро уходили. Доли-дили. Клоунада. Реприза «Порезали и хватит». Что, они безнаказанными останутся?

Я ударил ножом в ногу Коле. Толя рванулся было другу на помощь. Глаза у него были полны дьявольской злобой. Будет реклама, решил я, но тут Коля, превозмогая боль, закричал:

— Стой, Толя!

Я подумал несколько долей и решил — ладно, хватит. На Трэша нет надежды. Когда приедут сюда в квартиру его тезки в форме, и увидят два трупа — Колю и Толю, он, чего доброго, скажет что-нибудь не то….

Мы с Колей умылись. Раны на лице были не такими уж и страшными. Губа, правда, походила на гармошку. На всякий случай я сломал в ванной одну из зубных щеток и положил острый обломок в карман. Мало ли. Потом мы сидели с ним на кухне, где Коля сказал: «Ты же понимал, что мы не собираемся тебя убивать». Вскоре он обнаружил, что кровотечение у него не прекращается. Когда из раны полезло мясо, он решил вызывать «скорую». Я видел, что ему действительно не хорошо. Лицо стало бледным, почти белым. Я сказал, что мы должны придумать историю, так как «скорая» приедет с «ментами». Почему, спросил он. Потому что у тебя сильное кровотечение и чтобы «скорая» приехала вовремя тебе придется сказать по телефону, что у тебя ножевое ранение, сказал я, уже прикидывая текст.

Так и получилось. Приехала «скорая». Вначале в квартиру вошли два милиционера с автоматами. Говорил только я. Все остальные поддакивали. Все остальные — это Трэш и Толя. Они уже знали вариант истории. Колю сразу же увезли в больницу. Нас чуть позже увезли в «ментовку». Коля провел в больнице две с половиной недели. К его выходу из нее статья была не только готова, но и уже напечатана в «Милонов&К». Выглядела она примерно так:

Резня на Рублевке

17 декабря произошли два события, так или иначе связанные с российским народно-бригадным постмодернистским проектом.

Первое, связанное с ним напрямую, известно всем, кто читает нашу газету, или же случайно оказавшись на Лубянке неподалеку от музея Маяковского, не удержал в себе здорового любопытства и подошел к длинной очереди желающих попасть на лекцию философа-традиционалиста Александра Дерюгина. Таких было действительно много. Зал, рассчитанный на 150 человек, не вместил всех, несмотря на то, что многие сидели просто в проходах и даже стояли в фойе».

Далее некий Илья А. берет у меня интервью, где я рассказываю о втором событии.

«Что же случилось?», вопрошает у меня Илья А. И я рассказываю:

— Поножовщина. Маленькая элементарная резня.

— А поподробнее ты можешь рассказать?

— Давай, но только последний раз. Мы с Колей уже столько ее рассказывали за последние дни, что по нашим воспоминаниям можно боевичок снять. Категории «б».

— Ты имеешь в виду Николая Бажова?

— Да, его.

— Короче, не тяни резину. С чего все началось?

— С того, что я поехал в бункер, мне надо было кое с кем встретиться. Но там никого не оказалось. Тогда я поехал туда, куда и так собирался — на лекцию Александра Вселеновича Дерюгина. Весь прикол в том, что на нее я тоже не попал.

–???

— Понимаешь, я стоял на входе, помогая проверять билеты, хотя, конечно, особой нужды в моей помощи не было. Потом, спустившись в зал, увидел, что он уже настолько заполнен, что еще одна человеко-единица в моем лице может стоить какому-нибудь сердечнику, сидящему в душном зале, одного койко-места.

— За людей сердце болело, короче….

— Можно и так сказать. После лекции мы поехали с Николаем на Рублевку, вместе с Михаилом Треневым и Анатолием Лукашенко, в гости к последнему. Мне как раз надо было зайти утром в издательство, находящееся неподалеку. Михаилу и Толе надо было вставать рано утром, поэтому они легли спать почти сразу же по приезду.

Мы же с Николаем решили для сакрализации бытия взять фольклорный напиток и вышли на улицу до ближайшего киоска. Уже возвращаясь, я заметил, что рядом с домом, из которого мы выходили, стоят пять человек. То есть, вначале я не понял, что пять, это уж потом мне Николай сказал, у него, видимо, нервы покрепче оказались. Трое были в «пилотах», все в черных вязанных шапочках. Они дождались, когда мы поравнялись с ними и подошли к нам. Сразу было понятно, что с не очень добрыми намерениями. Начало было омерзительно традиционным, они попросили сигарету. Это было ошибкой, как и то, что один из них поинтересовался, как нам понравилась лекция, потому что этих двух-трех секунд хватило на то, чтобы… ну, не знаю… отринуть последние сомнения, что ли, сгруппироваться морально. Да и физически. В первую очередь это относится к Николаю, потому что налетели все они на него, меня оставили в одиночестве, точнее, со мной остался стоять один, но он, скорее, следил, чтобы я не побежал. Я думаю, что это был обычный трюк, всегда удобнее бить по одиночке, даже когда нападающих намного больше. Правда, все пошло не по сценарию. Коля вывел из строя двух нападавших, одного ударом в лицо, другого — в живот ногой. И остался, таким образом, родин на двоих. Тот, кто стоял рядом со мной, растерялся. Он «дернулся» было к своим, но потом остановился…. Повернулся ко мне. Тут я ударил его, но слишком уж по-пижонски. Захотелось мне достать его ногой, тем более, что он был такого… среднего роста. А скользко….

Попал я не туда, куда хотел. Вместо головы в плечо, еще сумка на моем плече. Мешалась…. Мне бы бросить ее, но как-то не сообразил вовремя. Все происходило очень быстро, секунд десять максимум. Коля молодец. Конечно. В принципе, он не Карелин, не Тактаров по комплекции, пусть и рукопашник, но не былинный же герой, чтобы четверых отметелить, тоже не чахликов? А все было именно так. У меня не было времени наблюдать за ним, у меня самомго был локальный конфликт. Тем более, что принял этот конфликт очень опасный оборот. Мой противник вытащил нож. Но то, что двое оставшихся не могут справиться с Колей, я видел.

— Что насчет ножа?

— Самое интересное, что нож был самым обычным, кухонным.

— А ты ожидал увидеть ятаган?

— Нет, конечно. Честно говоря. Я вообще не ожидал увидеть ничего подобного, ничего колюще-режущего. Я вижу — что-то летит мне в лицо. Отпрыгиваю и чувствую, что у меня разрезана губа. Как-то странно у меня сработала психика, я стал ловить этого козла на прием. Понимаешь, во взводе, в котором я служил в армии, большое внимание уделялось рукопашному бою. У нас был очень хороший инструктор, но однажды его перевели в другую часть и на все лето мы остались без хорошего инструктора. Как раз начался демократический бордель, гниение, энтропия вооруженных сил. И все лето мы отрабатывали номер — разучивали один и тот же прием. Защита от удара ножом сверху. Вместо ножа использовались ножны от штык-ножа. Так вот, меня немного «клинануло» и я все время пытался именно таким образом выбить нож из рук того парня. Это, конечно, было глупо, хотя бы просто потому, что он не был идиотом и держал его, как положено в таких ситуациях. Пытаясь выбить нож, я добился только тог, что он еще раз успел полоснуть меня по лицу и исполосовал всю мою левую руку. Но все же, мне удалось просто схватить его за кисть. Потом пнул его в живот. Это оказалось очень эффективным. Нож я вырвал.

Вот тут-то и началось самое интересное. Сам понимаешь, я особо добрых чувств к юноше не испытывал. Поэтому решил его просто валить, ведь с моей стороны это была самооборона. Он понял это. Мне кажется, точнее, я уверен, что он хотел меня больше напугать, чем действительно прирезать, а я совсем наоборот — пугать его не хотел. Короче говоря, куртку я ему изрезал очень хорошо. Он попытался вырвать нож, но был настолько деморализован, что просто схватился за лезвие. Я вытащил его из ладони парня. У него вся рука в крови. Он к своим. Я вижу — Николай ногу подволакивает. Потом выяснилось, что его тоже ножом ударили, в артерию попали. И тут вся пятерка, что-то выкрикивая, быстро ретировалась. Я в запарке чуть было не побежал за ними, хорошо, что Коля меня успел остановить.

— И что потом?

— Мы пришли домой, будить никого не стали, решили выпить, сам понимаешь, повод был. Николай перевязал ногу, мы было решили, что все нормально, но оказалось — нет. У него открылось такое сильное кровотечение, что стало понятно — надо вызывать «скорую». «Скорая» приехала вместе с милицией, конечно. Пришлось давать объяснения. А что мы могли сказать? Рассказали, все как было. Подозрения…. Я не знаю. Нам обоим показалось, что один из нападавших, спросил нас, как нам понравилась лекция. То есть, я хочу сказать, что не могло нам двоим одновременно показаться одно и то же. С другой стороны. Кому это было надо нападать на нас? На случайность не похоже, на запланированную акцию — да, но зачем? Кому это было нужно?

— Как твоя нога?

— Ничего. Я подвернул ее, когда бил первый раз. Вначале было терпимо, а потом не очень. По крайней мере, передвигаться без посторонней помощи я не мог целый день. Самое смешное, что если бы меня не отправили из отделения милиции в боткинскую больницу, то, вероятно, я чувствовал бы себя лучше. Просто выходя из нее, я поскользнулся и упал. Это был пиздец. После того падения я точно не смог идти сам. Спасибо Анатолию и Мише, довезли меня. Жаль, конечно, что их не было на улице. Тогда той пятерке пришлось бы очень плохо. Да они бы и не напали, возможно. Хотя, кто знает? Может быть, они на четверых и рассчитывали.

— Все-таки, какой-нибудь вывод ты сделал из случившегося?

— Не верить в гороскопы. Случайно я прочитал в какой-то газете гороскоп на ту неделю. Она у меня просто чудесная и всю неделю, кстати, я в центре внимания.

— А разве не в центре внимания?

— Да! В гробу я видел такое внимание. Да, пожалуй, надо взять пример с Милонова и носить за голенищем сапога нож, как он когда-то. Правда, сапоги я не ношу. Но, судя по возрастающей криминализации общества и расширению НАТО на восток, скоро вся страна их наденет».

Несмотря на уговор не рассказывать то, что на самом деле происходило в квартире, Толя «раскололся» сразу же и, приехав в бункер в тот же день, когда произошел этот инцидент, выложил свою версию того, что было. Я не знал, что он там говорил, но был уверен, меня он выставил в не самом хорошем свете. Месяца через три правая рука Эрнста Милонова Константин Локтионов немного выпивал в бункере с какими-то нарбригами. Налив двум своим приятелям, он сказал мне: «Говорят, ты очень буйный пьяный, поэтому тебе не наливаю». Мне это показалось очень оскорбительным, но я лишь пожал плечами и сказал: « А я с вами и не собирался пить». Локтионов вскоре умер от сердечного приступа. Для России в последнее десятилетие смерть молодых и крепких ребят от сердечного приступа вполне обычное явление. Впрочем, как и в пьяной драке.

В порно я так и не снялся, хотя многие мои знакомые постоянно находили «меня» в порножурналах.