Акулы из стали. Последний поход (сборник)

Эдуард Овечкин (2017)

Четвертый по счету сборник невероятных житейских и военно-морских историй продолжает славную традицию «Акул из стали» — юмор, ирония, всепобеждающий оптимизм и неожиданно трезвый взгляд на сложные жизненные проблемы. Каждый читатель в этих рассказах найдет что-то свое. Мужчинам и женщинам, не имеющим отношения к воинской службе, эта книга будет не менее интересна, чем настоящим просоленным «морским волкам» и сухопутным пыльным «сапогам». Ведь автор продолжает рассказывать о самом интересном — о людях в различных непростых, но зачастую смешных ситуациях. Осторожно! Ненормативная лексика!

Крайне положительный образ

— Ну что, гуси перепончатые, допрыгались? — спросил командир после подъёма флага. Он заложил руки за спину и пошёл вдоль строя в конец — начал держать паузу.

Паузу можно держать по-разному — как женщину, курицу или рыбу. Можно слегка, двумя пальчиками на время одного вздоха, а можно взять её крепко за горло и тащить за собой, неспешно прогуливаясь по ракетной палубе. Командир наш был спецом в держании обоих типов и никогда не признавался, где он так отточил своё театральное мастерство.

Пока он шёл вдоль шеренги, каждый перепончатый гусь успел мысленно отмотать на неделю назад все свои проступки и прикинуть, а не на его ли счёт сейчас будет учинён разнос с пухом и перьями над заливом. Командир дошёл до конца строя и спросил у интенданта:

— Ну чего молчите-то?

Тут все остальные мысленно вздохнули, подумав, что накосячил опять Лёня.

— В строю разговаривать не положено, товарищ командир! — бодро доложил интендант.

— Это да, это-то да… — и командир, никуда не торопясь, пошёл обратно.

Ну это правильно, я считаю, — куда тут торопиться? Надо же понадавливать ногами на резину, пощуриться на солнышко и полюбоваться блеском покатых волн. Подышать, опять же, полной грудью.

— Значит, так! — Надышавшись, командир встал посередине своего войска. — Сейчас мы будем учиться создавать крайне положительный образ российского моряка-подводника. Начнём вот прямо сейчас и достигнем пика через два дня, когда к нам приедет съёмочная группа центрального телеканала для фиксирования этого образа и распространения его среди мирного населения путём транслирования во все города и веси.

— Положительный от слова «положить»? — решил уточнить механик.

— Ещё тупые шуточки будут у кого? — уточнил командир. — Нет? Неожиданно даже. Минёр, про повышение рождаемости в стране не будешь шутить? Нет? У связистов про трансляцию будет что-нибудь? Тоже нет? Тогда все молча стоим и тщательно впитываем. Я не радио — два раза повторять не стану!

Командир посмотрел на свои блестящие ботинки и пошевелил ногой, чтоб клёш на правой ноге ровнее лежал. Ждал, пока мы подсохнем, наверное, чтоб впитывающие качества повысились.

— С чего бы начать-то? — спросил командир у Вселенной и посмотрел в небо. Небо ожидаемо промолчало.

— В преддверии наступления великого праздника всех военно-морских чиновников — трёхсотлетия флота — кем-то принято решение до невозможности поднять любовь рабоче-крестьянского народа к флоту. Наверное, народ флот не любит. Хотя лично я считаю, что подводники для них — это мифические существа, и никто о них не вспоминает вообще, пока они не начинают погибать пачками. Казалось бы, для целей поднятия любви на флоте существует даже специальное подразделение — политотдел, но он привычным финтом переложил эту задачу на хрупкие плечи личного состава, ограничившись чрезвычайно ценным указанием создать «крайне положительный образ». Причём слово «крайне» в их указании подчёркнуто. Я долго думал, что такое «крайне положительный образ», и пришёл к выводу, что это уже за гранью безумия, поэтому будем создавать образ со всеми возможными предосторожностями! Нам же ещё надо боевые задачи выполнять, а не только быть любимцами у гражданского населения. На тренировки нам выделили два дня, а потом к нам приедет съёмочная группа из города Москва с целью восхититься нашей положительностью, оптимизмом и готовностью выполнять задачи по, несмотря на. О, а чего это с ним?

Все дружно повернулись в сторону командирского взгляда. Да, действительно странная картина: по пирсу вприпрыжку шёл старпом, вертя на пальце свой портфель, фривольно сдвинув фуражку на затылок и даже напевая что-то себе под нос.

— Сей Саныч! — крикнул командир. — Что случилось-то? Тебе героя России дали?

— Лучше, тащ командир!

— Мне героя России дали?

— Ещё лучше!!!

— Разрешили женщин на флот набирать?

— Лучше, Сей Саныч! Намно-о-ого лучше!

— Да что может быть лучше-то?

Старпом уже доскакал до корабля и поднимался по трапу:

— Я узнал, кто у нас интервью будет брать!

— Да ладно? Любовь твоя приедет?

— Дыа! Она самая!!! — Старпом швырнул портфель интенданту и потёр руки. — Короче! Я всё придумал!

— Ну слава те хоспаде! Всем впитывать старпома!

Надо отметить, что была в то время на этом центральном телеканале одна популярная ведущая, в которую старпом был влюблён до дрожи в коленках. Платонической, конечно же, любовью, но прямо вот заворожен был ею — у нас даже была идея записать её голос с каким-нибудь репортажем на диктофон и, когда старпом переходил на высокие обороты, включать эту запись и наблюдать, как он начинает блаженно улыбаться посреди очередного разноса. Не рискнули в итоге покуситься на святое, но идею эту долго мусолили.

— Мой план прост, как колесо, и так же гениален, как и все мои планы! Всем бриться два раза в день, сделать себе маникюры, педикюры, эпиляции и депиляции! Для образования нужных мимических морщин каждому непрерывно улыбаться все двое суток, я проверю! Что тебе, доктор?

— Я категорически против последнего пункта, Сей Саныч! Посмотрите на эти хмурые рожи, если они начнут улыбаться непривычно долго, то у них может случиться судорожный спазм лицевых мышц, а у меня таблеток на всех не хватит!

— Наденем водолазные подшлемники тому, на кого не хватит таблеток! Дальше. Всем ходить по кораблю в белых рубашках и галстуках! И когда я говорю «в белых», я имею в виду цвет первого выпавшего снега, а не «вчера была белая»! Интенданту выдать всем новое РБ^[6] одинакового цвета и держать мороженое «Эскимо» в провизионной камере, начхиму красиво, я подчёркиваю, кра-си-во промаркировать РБ! Каждому! Каждому в карманах иметь карамель марки «Дюшес» либо «Мятная» и угощать ими представителей телеканала в непрерывном режиме! Что тебе, Лёня?

— Я про эскимо хотел бы уточнить.

— Что тут уточнять? Очевидно же, что если моей любимой ведущей станет жарко и она скажет «жарковато у вас, вот бы эскимо сейчас», я отвечу «сильвупле» и выдам ей эскимо, став при этом центральным героем телепередачи и её персональным Дон-Кихотом! Хватит меня уже перебивать! Запоминайте свои вопросы и потом мне их озвучьте скопом, чтоб я сразу их все проигнорировал, а не поодиночке! Дальше. Вернее, выше. Пилотки свои наследственные от предков убрать с глаз долой! Не надо пытаться их стирать, чистить и придавать им эстетический вид — это всё равно не поможет! Нет новой пилотки — надеть белую фуражку. Нет, стоп дуть — всем надеть белые фуражки! Это будет красиво! Дальше. Вернее, ниже. Всем спрятать эти свои ошмётки былой военно-морской гордости под названием «тапочки подводника» и получить у Лёни новые и красивые! Я знаю, что они уёбищные с бумажной подошвой, шнурками и предназначены для покладки покойников в гроб, но зато они чёрные, блестящие и хорошо выглядят сверху! Потерпите день, ничего с вами не станет! Кого увижу в старых тапочках — пеняйте на себя! Если у кого-то из вас станут брать интервью, в чём я сильно сомневаюсь, потому что эскимо будет только у меня, то помните: главное, что вы должны говорить, — это слова «да», «конечно», «всегда готовы»; если спрашивают про любовь к Родине, зарплату и воинский долг; делать круглые глаза и задыхаться от восторга — если спрашивают про народ и президента, и производить широкие жесты руками с поклоном — если будут спрашивать про всё остальное! Если увижу, кто не будет улыбаться в камеру, — считай покойник! Ну как вам, тащ командир?

— Грандиозно. Не хватает чего-то… не знаю… для полной картины. Шары, может, воздушные надуем и транспарантов каких понавесим в отсеках?

— А это у меня отдельное задание для замполита, тащ командир! Кто сказал «бэ»?

Ну, понятно, что это сказал зам, кто же ещё? Все, проникшись ответственностью по самые залысины от пилоток, засучили рукава и начали повышать видимую на глаз часть своего образа до крайней положительности. При этом часть проводимых мероприятий, возможно, покажется вам бесполезной, но прошу учесть: если делать бесполезные дела, то это ещё не значит, что это не принесёт никакой ощутимой пользы!

Мы вымыли крейсер с мылом, в том числе и снаружи, а также сполоснули пирс. Убрали краболовки с кормы и повесили белые концы с красно-белыми, абсолютно бесполезными, но красиво смотрящимися крысоотбойниками; на вдувную вентиляцию повесили освежители воздуха, чтоб в утробе вкусно пахло ёлками, ванилью и кофе. Отциклевали обшивку сауны и приклеили отвалившиеся плитки в бассейне, в зону отдыха привезли попугаев (взяли в долг у штурмана), рыбок (взяли в долг у старпома по БУ) и цветы (взяли в долг у всех, у кого были цветы). Получили на базе новую посуду с синими полосками и золотыми якорьками, старую спрятали в трюме, все трюмы закрыли лазами, на всякий случай. Два штатных экипажных парикмахера (матрос-трюмный и техник-связист) щёлкали ножницами два дня не переставая, при этом сука-трюмный отчекрыжил мне кусок правого уха со словами: «Ой, прости, Анатолич, рука дрогнула!» — а я залил кровью восьмой, шестой, четвёртый, второй, семнадцатый и первый отсеки, пока бежал к доктору накладывать гипс на раненую конечность. Строевых смотров в различных комбинациях формы одежды старпом провёл, может, десять или двенадцать, каждый раз останавливаясь передо мной со словами:

— Ну, чисто Гришка Мелехов!

Это из-за моей фуражки, лихо заломленной на левое ухо. На предпоследнем смотре, когда старпом уже был почти удовлетворён внешним видом (не, ну составил список, кого нужно спрятать в выгородках и не показывать телевизионщикам), он неожиданно приказал всем снять тужурки.

— А это что такое?! — бегал старпом, задыхаясь и вращая глазами во все стороны. — А где погоны на рубашках, а? Где погоны, я вас спрашиваю?

— Какие погоны? — удивился механик.

— Какие?! Золотые, с чёрными полосками!!! Через час строимся в рубашках с погонами!!!

— Под РБ, что ли, рубашки с погонами надевать? — выпучил глаза механик.

— А попиздите у меня — так и на трусы наденете!!!

Наступил день «Ч». Подводники в отглаженном РБ, белых рубашках с погонами под ним, подпоясанные новыми ПДА, как на картинке, а не так, как удобно, в покойницких тапочках и фуражках сидели по боевым постам и страдали от неуютности своего внешнего вида. Вот как бы вам объяснить — возьмём рыцарей, например. До того момента, когда изобрели арбалет, рыцарь в доспехах чувствовал себя на коне, как бог на небе, — кого ему было бояться, если стрелы из лука его не брали, а двуручный меч у него был самый длинный в округе? А потом? Что за уют скакать на коне по лесу, когда каждый блохастый крестьянин мог его замочить, усевшись на сук да хоть вон того дуба? Вот и подводник так же. Он чувствует себя уютно, когда на нём мохнатые от возраста тапочки с дырочками, но на кожаной подошве, РБ с пузырями на коленях, надетое на маечку, пилотка с дырками от шрапнели Цусимского сражения и ПДА где-то под жопой болтается. У него же, у подводника, даже походка специальная выработана, чтоб оно болталось между ног по специальной траектории, не мешая ходьбе! Причём что пилотка, что тапочки за годы ношения уже приобрели форму с точным повторением рельефа моряцкого тела и сидят на нём, как будто он в них прямо и родился! А тут что? А тут сиди и за каждым дубом следи, образно говоря! И запах ещё. Ну что это, блядь, за подводная лодка, на которой пахнет ёлкой, ванилью, а в некоторых местах даже, тьфу, противно говорить, — фиалками! Фиалками, вы меня понимаете?! А должна же пахнуть железом, техническими средами и электрическим током!

— А где старпом-то? — спросил командир, когда объявили, что съёмочная группа прибыла на пирс.

— А тут я! — объявил старпом, заходя в центральный.

— Вот теперь я понимаю смысл выражения «крайне положительный образ»! — захохотал командир, а остальные просто хихикали в душе — старпом был похож на лубочную картинку советской эпохи «Моряк на параде». Он был причёсан строгим пробором слева, вроде как напомажен; на новёхонькой чёрной форме блестели начищенные ордена и медали, а в ботинки можно было бриться — так они были надраены. — Серёга, ты весь одеколон на себя вылил, что ли?

— Никак нет, тащ командир! Моего не хватило, я ещё у вас одолжил!

— Ну всё, можно расслабиться! — вздохнул механик. — Звезда кордебалета очевидна, и конкурировать с ним не представляется никакой возможности!

— А можете завидовать сколько хотите, товарищ механик! Ко мне не липнет!

— Это понятно, а чего ты без цветов-то?

— В каюте лежат! Как-то в центральный не попёрся с букетом!

— Это правильно, я бы не вынес этой неземной красоты и выгнал бы тебя из центрального! — резюмировал командир. — О, топают по перископной! Дыши, Серёга, дыши!

В центральный спустились помятые операторы, хмурые режиссёры, выпившие осветители и наконец сама, так сказать, звезда. В телевизоре она, конечно, выглядела намного звездатее, чем в жизни. Сильно намного, если уж быть совсем точным.

— Ччччто это, Сан Сеич? — шептал изумлённый старпом, пока телевизионщики топтались у штурманской рубки.

— Что. Любовь твоя.

— Сан Сеич… а чего она… мелкая такая… как гномик, и сутулая?

— Ну откуда я знаю? Болела в детстве, может.

— А голова? У неё же голова больше плеч, вы это видите?

— Я не слепой, я и в телевизоре это видел.

— А нос? Тащ командир, у неё же нос, как у меня восемь!

— Зато по ветру хорошо разворачиваться! А чего ты погрустнел-то так?

— Эх, товарищ командир, кто не любил — тот не поймёт! Тьфу!

— Как стучит разбитое сердце о палубу тяжёлого крейсера? А куда ты пошёл, Серёга?

— Да схожу переоденусь, что я, как петух на свадьбе, — самый красивый тут ходить буду?

Вернулся он минут через восемь в грустном лице, застиранном РБ, дырявых тапочках и пилотке — и опять всех обскакал, так как единственный выглядел настоящим подводником. Походили телевизионщики, поснимали крайне положительных образов да и уехали.

— Так я не понял, эскимо-то когда подавать? — пришёл в центральный интендант.

— Подавай немедленно! Я буду его прикладывать к ушибам на своей душе! — отмахнулся от него старпом и сидел в центральном грустный ещё долго.

Ну минуты три, может, или целых четыре, потому что флот-то действующий, боевая подготовка наступает на пятки невыполнимостью своих планов, и независимо от любви гражданского населения старпому грустить недосуг — всё же без него развалится, покроется плесенью и будет с удовольствием разлагаться, хамски попирая устав и суточные планы.

Сюжет на телевидении вышел так себе: серый, унылый, полный низко летающих чаек и какой-то безнадёги. А без надежды — что за жизнь… Хоть сразу ложись да помирай.

— Тьфу ты! — отреагировал на фильм старпом. — Зря старались только!

— Отчего же! — не согласился командир. — Любовь приходит и уходит, а посуда новая так на борту и осталась, например!

— И запах, — пробурчал механик, — я запах того одеколона до сих пор из центрального выветрить не могу! У меня даже банан от лиственницы им пропитан!

— А никто и не говорил, что будет легко!

— Но что так тяжело будет — тоже не предупреждали!

А образ крайне положительного моряка-подводника как-то не прижился у нас. Так мы и не поняли, полюбило нас мирное население или нет, а если бесполезные действия, которые вы производите определённое количество раз, всё-таки не приносят никакого результата, то стоит подумать и заменить их на другие. Мне так кажется.

Примечания

6

РБ — радиационная безопасность.