Анжуйский принц. Серия «Закованные в броню»

Элена Томсетт

С момента исторической Грюнвальдской битвы 1410 года прошло более пяти лет, когда в Польше неожиданно появляется европейский вельможа, герцог де Монлери. Его приезд проливает свет на тайну князя Острожского, бесследно изчезнувшего с поля битвы после победы при Грюнвальде.

Глава 2

Остроленка, Польша, июль 1416 г.

— Пан Тенчинский! — торжественно провозгласил Войцех, старый дворецкий замка в Остроленке, появляясь в дверях парадной залы для приемов.

Стоявшая у проема узкого стрельчатого окна молодая женщина вздохнула, взглянула в последний раз вдаль, на подернутые золотистой закатной дымкой остроконечные шпили городских костелов Остроленки, и, опустившись в кресло, нахмурила брови.

— Боже всемогущий! — с тоской в голосе сказала она. — Когда же, наконец, это кончится?

Стоявший подле нее управляющий почтительно молчал, опустив долу очи, чтобы не испытывать обычного смущения, с которым он всегда смотрел в лицо своей красивой молодой хозяйки.

Княгине Острожской было немногим больше двадцати трех лет. Какой-то странный каприз управлял поступками этой своевольной молодой женщины после преждевременной кончины ее мужа. Будучи необыкновенно хороша собой, она равнодушно отклоняла многочисленные предложения нового замужества от самой элиты польской знати, не делая никаких попыток вновь устроить свою судьбу. Спасаясь от докучливых ухаживаний назойливых поклонников, княгиня часто и подолгу жила в монастыре, а затем с пленительной улыбкой на устах снова появлялась в Кракове, ослепительно прекрасная и холодная, как лед. Время от времени по столице начинали циркулировать слухи о ее благоволении к пану Тенчинскому, племяннику каштеляна польского короля Владислава Второго Ягайло, распускаемые, по видимости, им же самим, но, в конечном счете, все они оказывались опровергнутыми. Князь Тенчинский в очередной раз просил руки пани Острожской у короля, молодая вдова безразлично повторяла свой отказ и вскоре вновь отправлялась в монастырь. Казалось, она не испытывала никакого интереса ни к кому из окружающих ее людей, кроме собственного маленького сына, и окончательно не порывала узы светской жизни, пожалуй, только ради него.

Два дня назад она благополучно возвратилась из своей очередной поездки в монастырь, но, вопреки обыкновению, не спешила в Краков, а вот уже третью неделю жила в родовом имении покойного мужа, Остроленке.

Дворецкий терпеливо ждал ответа.

— Как он только меня находит! Следит он за мной, что ли! — княгиня была чем-то сильно раздражена. — Скажите ему, что я не могу принять его сейчас. Если он изъявит желание подождать, приготовьте ему комнату.

Не успело смолкнуть в зале эхо ее слов, как высокие тяжелые двери растворились, и в залу стремительно вошел белокурый молодой человек с белесоватым шрамом, пресекавшим наискось его левую щеку.

Лицо княгини еще более омрачилось.

— Прибыл пан Збигнев из Олесницы, королевский секретарь, — так же невозмутимо, как и прошлый раз, доложил дворецкий, вновь появляясь на пороге залы.

— Гоните в шею! — резко сказал ворвавшийся без разрешения молодой человек со шрамом, пан Тенчинский.

— Станислав, — княгиня, наконец, удостоила его вниманием, но только для того, чтобы сделать замечание. — Потрудитесь не мешать мне, коли уж вы вошли, и вам было недостаточно моего нежелания вас видеть!

— Я должен уйти? — сердито спросил молодой человек.

— Да, так будет лучше.

— Но я хотел бы очень серьезно поговорить с вами, Эвелина!

— Хорошо, выйдите в сад, я буду там максимум через час, после того как приму королевского посла.

Пан Тенчинский повернулся и вышел.

— Передайте пану Олесницкому, — обратилась к дворецкому Эвелина, — что я приму его, как только он пожелает.

— Он уже высказал пожелание быть принятым немедленно, — сказал тот.

— Хорошо, тогда зовите его. Посмотрим, что он привез.

Эвелина Острожская вздохнула и подумала, что ей, скорее всего, снова придется вернуться в Краков. Последнее время король все чаще и чаще, со все усиливающейся настойчивостью, приглашал ее ко двору.

— Рад видеть вас во здравии, прекрасная пани Эвелина, — по обыкновению улыбаясь, приветствовал ее пан Збышек, который за шесть лет, прошедших со дня Грюнвальдской битвы превратился из худого долговязого юноши во вполне благообразного дородного молодого польского пана.

Он галантно преклонил перед ней колено, а затем едва коснувшись губами, поцеловал ей руку. — Это невероятно, но с каждым годом вы становитесь все красивее и красивее! — с веселым восхищением в голосе добавил он, улыбаясь ей искренней, а не стандартно придворной улыбкой, которую он успешно использовал при дворе короля Владислава Ягайло.

— А вы все любезнее и любезнее, Збышек, — рассмеялась Эвелина, предлагая ему выпить с дороги.

Королевский секретарь попросил медовухи. Он потратил некоторое время, пересказывая ей дворцовые сплетни, а затем, совершенно неожиданно для Эвелины, быстро, словно на одном дыхании, спросил: — До вас не доходило никаких слухов о вашем муже?

— О моем покойном муже? — осторожно переспросила Эвелина, недоумевая.

— Вот-вот, о вашем покойном муже, — сделав ударение на «покойном», подтвердил пан Збышек уже несколько спокойнее.

— Нет, — коротко сказала Эвелина. — И, опережая ваш вопрос, могу клятвенно заверить, что у меня в замке нет даже его привидения. А что за слухи, Збышек?

— Ничего особенного, — уклонился от ответа королевский секретарь. — И не надо так бледнеть, Эвелина. Князь Острожский умер и похоронен, все знают это.

— Ты заставляешь меня еще более беспокоиться, Збышек, — медленно проговорила Эвелина, прислушиваясь к зарождавшемуся в сердце ужасному предчувствию. — Что происходит? Он что, жив?!

Пан Олесницкий хлебнул еще один ковш медовухи. В его ответе, обращенном к молодой женщине, ясно послышалась увещевательная нота:

— Тебе не о чем беспокоиться, Эвелина. Что бы та не было, король защитит тебя и ребенка.

— Защитит? — повторила вслед за ним, как эхо, Эвелина. — От кого?! От моего покойного мужа?!

— Эвелина, — меняя тактику, твердо сказал пан Олесницкий. — Его королевское величество Владислав Второй хочет видеть тебя и Андрея при дворе.

— Воистину, сегодня день сюрпризов! По какому поводу, если не секрет?

— Когда король хочет кого-либо видеть, ему не нужно для этого никакого повода! — закричал, внезапно выходя из себя, пан Олесницкий. — Вы забываетесь, княгиня!

— Не кричи, Збышко, — устало сказала Эвелина. — И без тебя пан Станислав довел до головной боли. Я понимаю, что Ягайло не мог доверить никому, кроме тебя, говорить со мной на такую деликатную тему. Он дал тебе письменные распоряжения для меня, не правда ли? Когда мы должны ехать в Краков?

Пан Олесницкий вздохнул и обреченно ответил:

— Как можно скорее.

— Ты же понимаешь, что мне надо собрать себя и ребенка.

— Это ничего не меняет. Вы должны выехать как можно скорее.

— Хорошо.

Эвелина позвонила в колокольчик, вызывая дворецкого.

— Оставь мне письмо от короля, Збышек, — обернувшись к пану Олесницкому, сказала она. — И если ты забыл старую дружбу, хочу напомнить тебе, что Ягайло всегда благоволил ко мне. Не знаю уж, как далеко зашло нынче его благоволение, но я уверена, что он не позволит тебе гнать меня в Краков разутой и раздетой!

— Эвелина, — понизив голос, сказал королевский секретарь, сильно покраснев, — я вовсе не твой враг. Я забочусь о тебе и Андрее так же сильно, как и король. Поверь мне, ради вашей безопасности, вам лучше покинуть Остроленку!

— Даже вот как?

Эвелина задумчиво смотрела на явно чувствовавшего себя далеко некомфортно пана Олесницкого. Потом протянула руку и сказала:

— Отдай мне письмо и езжай с Богом, Збышек. Я обещаю тебе, что мы с Андреем приедем в Краков уже на этой неделе. У меня, слава богу, достаточно людей, чтобы обеспечить мне безопасный эскорт на время путешествия. Я вовсе не хочу гневить короля.

— При одном условии, — помолчав, пошел на уступку королевский секретарь. — Как только ты приедешь в Краков, ты дашь мне знать об этом немедленно. Это очень важно, Эвелина! Если я не получу вестей от тебя до конца этой недели, то, клянусь распятьем, я приеду в Остроленку, арестую вас обоих и под конвоем отправлю в Краков.

— Договорились, — в голосе княгини Острожской прозвучала едва уловимая насмешка.

«Что же там происходит? — с беспокойством думала она, выходя в сад, чтобы немного охладить горящую от немыслимых предположений голову. Она медленно пошла по направлению к темному ночному пруду, размышляя о вероятности того, что, по какому либо невероятному стечению обстоятельств, князь Острожский мог оказаться живым. Ведь его тела так и не нашли на поле боя.… И к чему все эти намеки? Дошли ли до нее слухи о покойном князе? Какие слухи? Они, верно, совсем там с ума сошли в Кракове! Если бы князь был жив, он бы уже давно был с ней и Андреем. С другой стороны, Эльжбета Радзивилл, ее лучшая подруга и кузина Острожского, не раз гадала на князя и всегда утверждала, что он жив. Правда, никто и никогда не воспринимал ее слова серьезно.

Что же там у них происходит?

Что бы это ни было, заключила она наконец, кому-то очень нужно, чтобы она уехала из Остроленки. Судя по всему, разгадку этого странного поведения короля она найдет в Кракове.

— Я ждал вас несколько часов! — внезапно раздался за ее спиной голос пана Тенчинского.

— Боже мой! Разве можно так пугать, Станислав! — вскричала Эвелина, от неожиданности чуть не оступившись с дорожки. — По вашей милости я могла и в пруд свалиться!

Сухие травинки зашуршали под шагами пана Тенчинского. В саду было влажно от близости довольно большого пруда и темно, хоть глаз выколи. В воздухе пряно пахло ароматом роз и гладиолусов.

— Вы заставили меня ждать, Эвелина, — в голосе поляка звучал упрек.

Темнота мешала Эвелине разглядеть выражение его лица.

— Простите, Станислав, но я думала, что вы уже в доме, — едва сдерживая раздражение, сказала она. — Кто в здравом уме станет дожидаться женщины ночью и в темном саду!

— Влюбленный мужчина? — подсказал пан Станислав.

— Бросьте, Станислав, — рассердилась Эвелина. — Что за романтическая чушь в моем возрасте и положении! Вы ведь хотели о чем-то со мной поговорить, не так ли?

— Вообще-то, да. Обопритесь об мою руку, княгиня, я не хочу, чтобы вы упали.

— Очень любезно с вашей стороны. Тогда подойдите ближе, я вас не вижу. Вы что же все это время просидели в засаде?

Пан Тенчинский не стал отвечать на этот провокационный вопрос. Вместо этого он подошел ближе к Эвелине и, взяв ее руку, положил ее ладонь на обшлаг своего рукава. Глаза Эвелины медленно стали привыкать к темноте.

— Я начну издалека.

В темноте прохладной июльской ночи мягкий голос пана Тенчинского звучал необычайно загадочно и интригующе.

— Знаете ли, мать в детстве рассказывала мне странную сказку. Я помню ее до сих пор. Разрешите?

Эвелина машинально кивнула, с паникой подумав про себя: «Боже мой, еще один сумасшедший! Они что, сговорились все сегодня?» Тенчинский прекрасно видел рядом с собой ее бледное прекрасное лицо, оттененное темно-бордовым цветом повседневного, сшитого у лучшего портного в Кракове платья. Он сделал паузу и с выражение продолжал:

— В некотором царстве, в некотором государстве жила-была с отцом и матерью маленькая девочка. Она любила смеяться, любила цветы, и сама была похожа на прекрасный хрупкий цветок, свежий и нежный. Отец не чаял в ней души, и, казалось, весь мир улыбался, когда она пела или смеялась. Она была весела и беззаботна. Нельзя было не любить ее. Но однажды произошла беда. Сначала умерла ее мать, а потом началась война. К тому времени маленькая девочка успела подрасти и стала такой красавицей, что коварные и жестокие враги, покоренные ее красотой, темной ночью украли ее из дома отца. Прошло много лет, прежде чем девочке, или вернее, теперь уже девушке, удалось хитростью убежать от врагов. Вслед за ней была выслана погоня — злые воины и свирепые собаки. Она бежала по дремучему лесу, совсем одна, и враги уже настигали ее, как вдруг, откуда ни возьмись, появился прекрасный рыцарь на белом коне. Он и его светлая дружина победили всех врагов и освободили девушку.

Пан Тенчинский неожиданно умолк.

— Что же было потом, Станислав? — холодно спросила Эвелина.

— Потом счастливая девушка стала женой прекрасного рыцаря, и у них родился сын.

Эвелина сосредоточенно смотрела в темноту перед собой, размышляя, как лучше поступить. Подумав, она решила выждать, надеясь, что пан Станислав сам скажет, что он имел в виду.

— Это все? — проронила она, помедлив еще минуту. — Замечательная история! Но у нее, по-видимому, имеется продолжение? Что же вы замолчали, Станислав? Говорите, зачем вам понадобилась эта душещипательная сказочка.

Пан Тенчинский некоторое время молчал, словно собираясь с духом, а потом с оттенком обвинения в голосе сказал:

— Я все знаю!

— Что именно? — спросила Эвелина.

— Что вы и Острожский всех обманули.

Остановившись на дорожке и вынудив Эвелину остановиться рядом с ним, так как она все еще опиралась на его руку, пан Тенчинский пристально вглядывался в лицо молодой женщины.

— Ну и что? — в глазах Эвелины сквозило неподдельное непонимание, или нежелание понимать, быстро подумал Тенчинский. — Мы никогда не скрывали этого. Да, я венчалась с князем тайно, против воли отца, сбежав из дому. Мы действительно всех обманули. Об этом знают и король, и Витовт.

— Я совсем не это имел в виду, — нахмурившись, сухо сказал Тенчинский.

На тонком прекрасном лице Эвелины отразилась усталость.

— Если вы хотите, чтобы я вас поняла, Станислав, говорите прямо. Я не могу постичь смысла ваших двусмысленных намеков и сказочных аллегорий.

— Хорошо!

Тенчинский взял в свою ладонь пальцы Эвелины и прижал их к своим губам. Привыкнув к полумраку сада, Эвелина хорошо видела напряженное выражение, появившееся на красивом, несмотря на портивший его шрам, лице поляка.

— Мне очень неприятно причинять вам боль, княгиня, но я не могу иначе. Говоря без обиняков, я знаю, в каком качестве вы жили в Мальборке, и при каких обстоятельствах подобрал вас Острожский. Более того, я знаю, что он буквально спас вам жизнь и навеки опозорил честь своего рода, женившись на вас после того, как вытащил вас из замка.

— Достаточно.

Эвелина благословляла темноту, которая частично скрывала от пана Тенчинского краску стыда и негодования, выступившую на ее лице. Она перевела дыхание и, стараясь оставаться спокойной, холодно спросила:

— Зачем вы мне это говорите? Это что же, шантаж?

— Собственно, да, — пролепетал, словно пугаясь своих слов, пан Тенчинский. — Я… я могу опозорить вас на всю Польшу и Литву. Король не допустит, чтобы имя и состояние Острожских князей принадлежало, извините, как бы это помягче сказать, блуднице из рыцарского замка и ее незаконнорожденному сыну.

Эвелина в бессилие на минуту прикрыла глаза. Черт бы побрал этого любознательного идиота! Черт бы побрал покойного князя Острожского, который уговорил ее пойти на это безумие — выйти за него замуж и постараться не вспоминать о том, что случилось с ней в замке. Теперь он умер, и она одна должна сражаться против всего света за себя, за него и за своего маленького сына.

— Ну, допустим, с Андреем вы погорячились, — очень спокойно, словно замедленно, сказала она, пытаясь сдержаться и не столкнуть пана Станислава с тропинки в заросли крапивы, — Кем бы я ни была, но мой сын рожден в законном браке.

— Я не имел в виду…, — слабо проблеял пан Станислав, несколько обеспокоенный ледяным презрением, сквозившем в голосе молодой женщины. Он ожидал, что она будет смертельно испугана, и только.

— Так чего же вы хотите за ваше молчание, Станислав?

— Я…

Пан Тенчинский набрал побольше воздуха в грудь и на одном дыхании выпалил:

— Я хочу, чтобы вы стали моей женой.

Эвелина почувствовала, что ей стало нечем дышать.

— После того, что вы мне сейчас сказали, Станислав?! — наконец, сумела выговорить она.

— Ваш сын сохранит имя и состояние его отца, — не слушая ее, словно в беспамятстве, продолжал поляк, хватая ее за руку. — Я согласен на любые ваши условия! Я готов отдать жизнь за то, чтобы иметь право назвать вас своей женой!

— А как же быть с вашей честью? — тихо спросила Эвелина, сдерживаясь от того, чтобы не повернуться и убежать в темноту.

— Я беру в жены княгиню Острожскую, — с пафосом провозгласил пан Тенчинский. — Имя князя очистило вашу репутацию.

— Вот оно как.

Эвелине захотелось скорее вернуться в дом и помыть руку в том месте, где сейчас касались ее пальцы молодого человека. Подавив это желание, она спросила:

— Вы дадите мне время на размышление?

— Конечно же, моя дорогая! — в голосе пана Станислава прозвучало явное облегчение. — Я хотел бы сыграть свадьбу в сентябре.

Возвращаясь в дом, Эвелина мрачно думала о том, что брак с паном Тенчинским был бы равносилен браку с комтуром Валленродом, с той лишь разницей, что Валленрода он, пожалуй, больше ненавидела, чем презирала, а с паном Тенчинским все было наоборот. Про себя она уже твердо решила, что завтра же отправится в Краков и будет просить защиты у короля.