Анжуйский принц. Серия «Закованные в броню»

Элена Томсетт

С момента исторической Грюнвальдской битвы 1410 года прошло более пяти лет, когда в Польше неожиданно появляется европейский вельможа, герцог де Монлери. Его приезд проливает свет на тайну князя Острожского, бесследно изчезнувшего с поля битвы после победы при Грюнвальде.

Глава 5

Краков, Польша, август 1416 г

Люди герцога прибыли в Краков наутро следующего дня. Обширный старинный особняк на Шляхетской улице был огромен и вместителен, в конюшнях могло поместиться такое количество лошадей, которых хватило бы на то, чтобы собрать рыцарский отряд для штурма Вавеля. С женой, свободно говорившей по-немецки и по-итальянски, герцог не имел никаких проблем с размещением и устройством своих людей.

— Всего чуть больше сотни человек, девочка, — доложил Эвелине вечером того же дня невозмутимый Гунар. — Большинство из них итальянцы и испанцы. Все — профессиональные наемники, очень жестко дисциплинированные. Ни один из них не вышел на ночь в город.

Эвелина взволнованно ходила по гостиной. Она провела бессонную ночь, размышляя о том, какие последствия будет иметь для нее неожиданное воскресение ее мужа.

— Тебя что-то беспокоит, девочка? — осмелился спросить ее Гунар.

— О Гунар! — с укором сказала Эвелина. — Ты же знаешь, что меня беспокоит! У меня плохое предчувствие. Добром все это не кончится, помяни мое слово.

— Он вспомнит, девочка. Он обязательно все вспомнит! — убежденно сказал старик.

— У него не так много времени! Если он не вспомнил все в течение этих шести лет, как я могу быть уверена, что он вспомнит сейчас! Через день в дверь начнут ломиться гости, знакомые, последует приглашение в Вавель! Что я буду с ним делать? Если он сам не уверен, что он — князь Острожский!

— Но мы-то знаем это.

— Не могу же я вложить это знание в его голову! — вспылила Эвелина. — Так же, как я не в состоянии одолжить ему свою память!

Гунар предпринял еще одну попытку успокоить ее. Он положил ей руку на плечо, другой рукой отвел с ее лица упавшие волосы и тихо, проникновенно сказал:

— Возьми себя в руки, девочка. Положись на волю Божью.

Эвелина несколько раз глубоко вздохнула, успокаиваясь.

— Пожалуй, это единственное, что я могу сейчас сделать.

Гунар поднял глаза и увидел стоящего на ступенях лестницы, ведущей со второго этажа в холл, князя Острожского, его бледное напряженное лицо, стиснутые челюсти и крепко сжатые губы. Молодой князь почувствовал его взгляд, взмахнул темными ресницами, и Гунар заметил просквозившее в его темных глазах несвойственное всегда самоуверенному и решительному князю выражение растерянности. В следующую минуту, к вящему изумлению Гунара, Острожский покачнулся и вынужден был схватиться рукой за перила лестницы, чтобы не упасть. Князь находился в нескольких метрах от Гунара, и старик с еще большим изумлением увидел, что на его бледном высоком лбу выступила испарина. Гунар уже открыл было рот, чтобы позвать Эвелину, но взгляд князя неожиданно стал осмысленным, в нем ясно читалось предостережение. Гунар закрыл рот, покачал головой, и ничего не сказал.

Князь повернулся и, бесшумно ступая, стал подниматься вверх по лестнице.

Герцог чувствовал, что он едва держится на ногах. Перед его глазами мелькали, сменяя друг друга, картины битв, сражений, переговоров, лица людей, зарева пожарищ… Отчаяние, прозвучавшее в голосе Эвелины, потрясло его, расстроило до глубины души, почти до слез; и сквозь пелену тумана, заволакивающего, по обыкновению, часть его памяти, внезапно стали проступать и шевелиться мохнатые тени воспоминаний, неясные, неопределенные и бесформенные, но уже пробудившиеся к жизни и не ускользающие от него, подобно утреннему туману, как это было ранее.

Он дошел до верхней гостиной, чувствуя подступающую к горлу тошноту и головокружение от обилия нахлынувших на него чувств и воспоминаний, со вздохом облегчения опустился в глубокое мягкое кресло и велел появившемуся в дверях мальчику-лакею принести ему вина.

Потягивая старое, выдержанное вино из монастырских подвалов, он пытался собрать появляющиеся из ниоткуда и исчезавшие в никуда, подобно в калейдоскопе, образы воедино, связать их в осмысленные картины и воспоминания его прошлого, но не мог. Они скользили через его мозг, как вода сквозь пальцы, но не исчезали совсем, а спустя некоторое время, появлялись снова, уже более полные, стремительно обрастая деталями, и, как не парадоксально, даже запахами и звуками.

Герцог не помнил, как долго он находился в гостиной, полностью погруженный в свои мысли и воспоминания, он не слышал, как вошел дворецкий, чтобы зажечь свечи и растопить камин. Он очнулся только после того, как рядом с ним прошелестели юбки платья Эвелины. Он поднял голову и встретил ее обеспокоенный взгляд.

— Что с вами, князь? — спросила она, мельком взглянув на пару пустых бутылок, стоявших возле кресла.

— Этот дом, кажется, заполнен привидениями далекого прошлого, — сказал герцог, делая усилие, чтобы вернуться в повседневный мир из своих воспоминаний. — Мне кажется, у меня начинаются галлюцинации.

— Это хороший знак, — заметила Эвелина, внимательно глядя на него. — Если ваши галлюцинации и привидения не являются результатом поглощения алкоголя.

Герцог усмехнулся.

— Ваш муж не пил?

— Почему вы говорите о себе в третьем лице и прошедшем времени?

— Потому что совершенно сбит с толку, — отозвался герцог, отставляя в сторону бокал с вином. — Что-то словно сдвинулось в моем сознании с того момента, как я снова увидел вас и Андрея. Какие-то смутные воспоминания, обрывки снов… совершенно другая жизнь по сравнению с той, что я вел последние шесть лет в Венеции, такая пугающе знакомая и незнакомая… Мне очень жаль, что мое появление в Кракове создаст вам столько проблем.

— Вы шутите! — вскричала Эвелина, порывисто вставая из кресла, в которое она только что опустилась. — Ваше появление неизмеримо облегчит мою жизнь. Если же к вам, спустя время, вернется память и все остальные таланты князя Острожского, мне просто нечего будет желать!

Откинувшись в кресле, протянув к камину длинные ноги, уже обутые по старинной привычке князя Острожского в мягкие литовские сапоги, герцог задумчиво смотрел на огонь. С последними словами Эвелины он устремил на нее взгляд своих темных непроницаемых глаз и серьезно сказал:

— Тогда садитесь со мною к огню, дорогая и начните мне рассказывать с начала и до конца все то, что вы обо мне знаете.

Поплотнее запахнув свой темно-голубой, плотного шелка ночной халат, из-под которого виднелись кружева ночной рубашки, и который она впопыхах накинула на себя, когда ей сообщили, что герцог, кажется, уснул в гостиной, Эвелина послушно уселась в кресло с другой стороны камина. Немного помедлив, она быстро взглянула из-под ресниц в сторону герцога.

— Вы что же, совсем ничего не помните? — глухо спросила она.

Герцог неопределенно покачал головой.

— Мои воспоминания, — медленно, тщательно подбирая слова, заговорил он, — несколько беспокоят меня. Я помню турнир, зеленое поле, развивающееся на ветру флажки с гербами, рыцарей в белых, с крестами, плащах, затем — ваше лицо, прекрасное и печальное, ваши волосы, распущенные по плечам под газовым покрывалом с серебряным обручем, ветер играет выбившимся из-под покрывала прядями. Вы кладете мне на голову корону победителя турнира.

Похолодев от ужаса, Эвелина безмолвно смотрела на него, не в силах сказать ни слова. Она была так напугана, что даже не замечала, что герцог внимательно наблюдает ее реакцию на свои слова.

— В этих воспоминаниях нет ничего, что напоминало бы мне Краков, — дав ей время опомниться, продолжал он. — Напротив, я пребываю в странной уверенности, что все эти события происходили в Мальборке.

Эвелина взяла с каминной полки бокал с вином и залпом выпила его. Герцог удивленно приподнял бровь, но ничего не сказал.

— Что еще вы помните? — переведя дыхание, спросила она.

— Я помню ваше платье цвета спелой вишни, — медленно заговорил герцог, не отрывая откровенного взгляда от лица Эвелины, — белое кружево рубашки под ним, ваше совершенное, безупречное тело в моих руках…. Мы были любовниками в замке, не правда ли? Но каким образом вы, полячка, оказались со мной в рыцарском замке?

— Вы меня украли! — не подумав, брякнула Эвелина, лихорадочно стараясь придумать приемлемое объяснение.

Герцог скептически поднял бровь.

— Вы помните Грюнвальд? — тут же спросила она, сочтя за лучшее перевести разговор в другое русло. — Воздушный мост короля? Помните, что вы разрешили мне принять участие в сражении?

— В самом деле? — рассеянно уронил герцог, сосредоточенный на всплывавшем в его памяти имени. — Я, должно быть, был не в своем уме, если позволил вам это!

— Жальгирис!

Он с сомнением посмотрел на Эвелину.

— Литовцы называли это побоище битвой при Жальгирисе, не так ли?

— Постойте-ка, — он прищурил глаза, сосредоточенно вглядываясь в одну точку, в то время как перед его мысленным взором мелькали, сменяя друг друга, картины событий и лица людей.

— Послы дядюшки Сигизмунда Венгерского сначала в Кракове, потом в Вавеле…. Конечно же! Они ведь предлагали королевскую корону великому князю! Надо полагать, я участвовал в переговорах?

Герцог обернулся к Эвелине.

— Да, — подтвердила она. — Вы вели переговоры и в Кракове, и в Вильне.

— Что это за собор с высокими готическими окнами, из которых льется холодный свет, свет усыпальниц, со статуями в нем?

— Это Вавель.

Эвелина на секунду прикрыла глаза. «Бог мой, что еще он вспомнил?! Надеюсь, что не была Большая Зала в замке Мальборк, когда она отказала ему в присутствии всего капитула Ордена?»

— Я хотел бы посетить собор завтра утром, — после долгой паузы сказал герцог, словно выныривая на свет божий из своих глубоких раздумий.

Пожав плечами, Эвелина согласилась.

— Почему бы и нет? Только прошу вас, Зигмунт, будьте осторожны. Слишком много людей в Кракове знают вас.

Герцог задумчиво поднял бровь, Эвелина впервые назвала его по имени, и звук этого имени отозвался в его памяти тревожным воспоминанием.

Конец ознакомительного фрагмента.