Очень плохая история

Элена Форбс, 2018

Ева Уэст – отличный детектив, но даже она не застрахована от неудач. Когда ее операция заканчивается провалом, Еву отстраняют от службы. Помочь восстановить честное имя ей предлагает убийца Джон Дюран, которого она отправила за решетку несколько лет назад. Ева заключает с ним сделку: она должна расследовать старое преступление, за которое осудили невинного человека. Объединившись с журналистом Дэном Купером, Ева погружается в прошлое и понимает, что ее втянули во что-то гораздо более сложное и зловещее, чем казалось на первый взгляд.

Глава 5

На следующий день шофер Дюрана высадил Еву рядом с тюрьмой Бельвю, рядом с Ридингом, сразу после часа дня. Построенная в 1990-х годах, тюрьма представляла собой безликое современное здание, окруженное по периметру высокими стенами, и производила гнетущее впечатление в почти сельском окрестном пейзаже.

Ева зарегистрировалась в приемной для посетителей, расположенной рядом со входом, заперла личные вещи в шкафчике и прошла к основному зданию, около которого уже собралась суетливая толпа. Большинство — женщины, иногда одни, иногда с детьми. Особняком среди этой пестро одетой, шумной стаи матерей, жен и детей держались адвокаты и прочие официальные визитеры в неброских деловых костюмах. Очередь шла медленно, всех методично проверяли, и прошло не меньше получаса, прежде чем Еву пустили в тесную ярко освещенную комнату. Помещение разделялось посередине невысоким барьером и прозрачной перегородкой над ним. По обе стороны барьера стояли стол и стул. Ева обрадовалась, что разговор состоится в отдельной комнате, а не в общем зале для свиданий: меньше всего ей хотелось, чтобы кто-то увидел, как она беседует с Дюраном.

Только она села, как дверь за перегородкой открылась и вошел Дюран в сопровождении охранника. Его вид поразил ее. Когда она в последний раз видела Джона Дюрана в Олд-Бейли, это был высокий эффектный мужчина, теперь же она его едва узнала. Лицо изможденное, под глазами глубокие тени, кожа приобрела нездоровый желтоватый оттенок. Он сильно похудел, и рубашка свободно висела на широких плечах. Брюки едва ли не сваливались. От энергичной, пружинящей походки тоже ничего не осталось: Дюран ступал медленно и неуверенно, чуть ли не шаркая ногами, как старик. И это человек, который так заботился о своей внешности, придавая значение каждой мелочи!

Держась скованно, Дюран опустился на стул и положил перед собой руки. Их глаза встретились, и Ева почувствовала знакомый холодок.

— Рад вас видеть, Ева. Хорошо, что вы решили прийти.

Слова отчетливо раздавались в микрофоне, как будто перегородки не было вовсе. Голос Дюрана был немного хрипловатым, но звучным, он говорил размеренным тоном, ровно так, как и раньше. Он не улыбался, и выражение его лица не менялось.

— Опустим любезности, — сказала она с внезапным нетерпением, — давайте уж сразу к сути. Вы утверждаете, что меня подставили?

Дюран слегка кивнул:

— Так и есть. Могу предоставить вам доказательства. Не так уж трудно их было получить….

— Но, как я понимаю, вы хотите что-то взамен.

— Вы прямолинейны, как всегда.

Последовала пауза, во время которой Дюран беззастенчиво разглядывал ее.

— Вы прекрасно выглядите, Ева. — На губах его промелькнула улыбка, в данных обстоятельствах равносильная оскорблению.

— Не могу сказать того же о вас.

— Тюремный образ жизни мне не подходит. Но я не за этим вас попросил прийти. Вы верите в правосудие?

— И что значит этот вопрос?

— Сделайте одолжение, скажите.

— Разумеется верю.

— И тем не менее вы готовы допустить, что правосудие может совершать ошибки?

— Вы хотите сказать, что не убивали Станко Рупеча?

Дюран бросил на нее долгий взгляд. Потухшие темные глаза ничего не выражали. Затем послышался слабый усталый вздох.

— Нет. Речь не обо мне. Здесь, в Бельвю, сидит человек, сидит за преступление, которого он не совершал.

— Они все так говорят.

Дюран поднял руки, и Ева заметила, что даже ладони у него были желтого цвета.

— Не все. Я — нет, — без всяких эмоций возразил он. — Я сделал то, что сделал, и готов заплатить за это. Вот почему я не злобствую в отношении вас. Вы делали свою работу, и только. Но Шон Фаррелл не убивал. Ему просто пришили дело, а настоящий убийца гуляет на свободе.

— И какое отношение это имеет ко мне?

— Через несколько недель его дело будет пересмотрено. В этой помойке он провел десять адских лет, и теперь наконец остался последний шанс доказать, что он невиновен, или, по крайней мере, вскрыть подтасованные следствием факты. Есть люди, которые сейчас занимаются делом Шона, имея в виду защиту его интересов, но они плавают по поверхности. Им нужна помощь. Если в самое ближайшее время не выявится что-то новое, его ходатайство будет отклонено, и для Шона все будет кончено. Все надежды пойдут прахом. А это несправедливо.

Дюран, может, и хотел вложить страсть в свои слова, но ему не хватало энергии. Насколько Еве было известно, он был чужд альтруизма, и трудно было вообразить, что его действительно интересует чья-то судьба.

— А вам-то что до него?

— Мне? — переспросил он. — Я убежден, что он невиновен. Мы долго говорили с Шоном, и я навел кое-какие справки. Я полностью уверен, что он не совершал убийства. Полиция облажалась. Спешу добавить, речь не об MPS, так что не бросайтесь защищать своих. Все происходило не в Лондоне, а за его пределами, в одном из графств. Шон попался им на глаза, и они подогнали доказательства. Следователю было лень этим заниматься, а адвокаты оказались не лучше. Состряпали дело на скорую руку, поставили галочку и забыли о случившемся. Проблема, однако, в том, что они посадили не того человека.

— В жизни всякого дерьма хватает, роз никому не обещают, — кивнула Ева. — Но давайте все-таки ближе к делу: вы-то почему в это влезаете?

Дюран переменил позу и с шумом выдохнул воздух:

— Потому что мне интересно.

— Вы хотите сказать, что система правосудия коррумпирована? Это ваша позиция?

Он наклонил голову:

— В некоторых случаях — безусловно. Но здесь я подозреваю скорее некомпетентность, чем что-либо другое. Ведь им откровенно насрать. Никто из них не под ударом. Они благополучно отправляются домой под бочок к своим женам и преспокойно спят, ни о чем не тревожась. А за их халтурную работу изо дня в день годами платят такие, как Шон.

Ева сдержала улыбку. Какая ирония — слышать, как Дюран рассуждает о высокой морали и изъянах правосудия. Уж он-то годами успешно скрывался от системы. Ну ладно, пусть. В чем-то он прав, как ни обидно это признать. Время от времени ей приходилось видеть своими глазами, как ее коллеги — офицеры полиции — упрощали себе жизнь, занимаясь расследованием. Обычно из-за лени, бывало, из-за перегруженности, а иногда, как сказал Дюран, по причине некомпетентности. Если уж такое случалось в лондонской полиции, где самый высокий процент ежегодной раскрываемости убийств, то что уж говорить о провинции, где убийства происходят намного реже. Расследование «провинциальных» случаев всегда привлекает внимание прессы, и журналистский хайп очень мешает работе. Находясь под постоянным давлением, полицейские с целью получить скорейший результат неизбежно ошибаются. Даже самые лучшие из них порой из-за напряжения не видят, что у них под носом. Так что ошибки случались, пусть этому и не было оправдания. Но Ева напомнила себе, что она здесь для того, чтобы выяснить совсем другой вопрос: что он знает о ее ситуации? И все на этом.

— Так какое отношение все это имеет ко мне?

Дюран слегка наклонил голову и в упор посмотрел на нее. В помещении было слишком душно, и Ева внезапно почувствовала, что у нее кружится голова. Его покрытый темными волосами череп блестел от пота, белки глаз отливали желтизной. Он выглядел тяжелобольным. Печень? Возможно, он испытывал боли, отсюда и его скованность. Запахи не распространялись за пределы перегородки, и Еве стало любопытно, пользуется ли он по-прежнему «Пако Рабаном», разрешают ли в тюрьме такую роскошь. Ну наверное. Если у него есть доступ к мобильному телефону, то уж одеколон точно должен быть.

— Мне нравится, как вы действуете, — спокойно произнес Дюран. — Вы обращались со мной с уважением и вежливостью, в отличие от многих ваших коллег. Я не забываю таких вещей. С вами несправедливо обошлись, Ева. Я помогу вам, и вы возьмете верх в этом деле. Но я бы хотел, чтобы взамен вы сделали кое-что для меня. До слушания еще есть время. Может быть, вы используете его, чтобы помочь Шону? Подумаете, как найти что-то новое, что проглядели другие? Это все, о чем я прошу.

Просьба застала ее врасплох. Меньше всего она ожидала такого поворота.

Ева покачала головой:

— Почему бы вам просто не нанять частного детектива?

— Разумеется, я могу это устроить. Все возможно, даже отсюда. Но вы сделаете эту работу намного лучше. Вы — классный профессионал, Ева. У вас есть необходимый опыт, и плюс к тому вы понимаете, как функционирует система изнутри. Если кто-то и сможет заметить изъян в этом расследовании, то только вы. Я щедро заплачу вам за ваше время…

Она почувствовала, что краснеет:

— Мне не нужны ваши деньги.

— Ах да, я и забыл уже про вашу гордость. Ни в коем случае не хочу оскорбить вас, но ваша репутация подмочена, и, если судить по тому, что я слышал, скорее всего, вы потеряете работу. Как я понимаю, это удар по вашему эго. — Фраза повисла в воздухе. — Так что, — продолжил он, — нравится вам это или нет, моя помощь вам понадобится. Я предоставлю вам доказательства того, что вам устроили ловушку. И разумеется, назову имя того, кто это сделал и почему. Такая информация поможет вам защититься и на внутренних разбирательствах, и на суде, если до этого дойдет. Во всяком случае, если вы все же не добьетесь того, чего хотите, газеты будут в восторге, если вы продадите им свою историю. А что касается Шона, вы получите моральное удовлетворение от осознания того, что помогли невиновному.

Ева какое-то время смотрела на него. Как ни хотелось верить Дюрану, звучало неубедительно.

— У вас есть какие-то религиозные убеждения или что-то в этом роде? — спросила она.

На тонких губах Дюрана появился тончайший намек на улыбку:

— У кого, у меня? Конечно нет. Я атеист и горжусь этим.

— Тогда в чем состоит ваш интерес? Это что-то личное?

Насколько она помнила, у него не было ни жены, ни детей, ни каких-либо еще членов семьи. Не было ни одного близкого человека мужского или женского пола, с кем он захотел бы жить в огромном охраняемом доме на севере Лондона, с крытым и открытым бассейнами, дорогостоящей мебелью и произведениями искусства внутри. Когда они обыскивали его дом, там все выглядело как декорации для роскошного фильма — красиво и безлико. Помнится, она надеялась, посетив его жилище, получить более полное представление о нем как о человеке, но ее ждало разочарование. Даже личные помещения — спальня, ванная, гардеробная со шкафами, отделанными ореховым шпоном, в которых висели многочисленные сшитые на заказ костюмы и брендовые вещи, — были лишены индивидуальности.

Дюран откинулся на спинку стула, расправил плечи и вздохнул:

— Вы невероятно подозрительны, Ева. Хотя, пожалуй, я не стал бы упрекать вас в этом. Впервые я встретил Шона здесь, в Бельвю. И могу дать вам честное слово, что никаких личных взаимоотношений ни с ним, ни с убитой Джейн Макнейл у меня нет. Знаете, ведь она была бы всего лишь на несколько лет старше вас, если бы кто-то не похитил ее будущее. Подумайте об этом.

— Тогда зачем вам это надо? Почему вы решили обеспокоиться чьими-то проблемами? Это на вас не похоже. Тут, знаете ли, что-то не сходится.

— Все дело в любопытстве, прелестная Ева. Ведь вы сами не можете бросить дела, не докопавшись до сути, правда? Маленькие тайны, мелкие несоответствия — они не дают вам покоя, не так ли? Ну, скажем, почему я убил Станко? Помню, как вы старались раскопать причину. Понять ее было так важно для вас. Я, знаете ли, очень хорошо вас понимаю. Я просто такой же, как вы. И, как вы, ненавижу тайны. Нам обоим нужно понять, разложить все по полочкам, получить объяснение, к полному нашему удовлетворению, чтобы мы могли спать по ночам. У вас есть проблемы со сном? Уверен, что есть…

Он оказался ближе к истине, чем сам мог представить.

— Перестаньте копаться в моей личности, — оборвала его Ева и поднялась. — Если вы не объясните мне свои мотивы, я ухожу.

Он поднял руку:

— Подождите, Ева.

Голос его прозвучал неожиданно громко и скрипуче, и охранник, сонно прислонившийся спиной к стене, встрепенулся.

— Вы закончили, мистер Дюран? — спросил он. Обращение «мистер» прозвучало без тени иронии, со всем уважением в тоне.

Дюран обернулся:

— Все в порядке, Дейв, еще несколько минут.

«Так разговаривают со слугами», — подумалось Еве.

Дюран снова смотрел на нее, наклонившись через стол.

— Пожалуйста, — произнес он тихо, почти беззвучно, как будто стыдился этого слова. Темные глаза как-то необычно блеснули, во всей позе чувствовались горячность и нетерпение.

Ева раньше никогда не слышала, чтобы он говорил «пожалуйста». Она невольно подумала, что, несмотря на внешнее равнодушие, по какой-то причине дело этого Шона для него много значило. Заинтригованная, она снова села, выдерживая его взгляд.

— Если вам в самом деле нужно объяснение, я его предоставлю, — произнес он. — Я болен. Очень болен, как вы сами видите. — Он неопределенным жестом обвел рукой свою истощенную фигуру. — Врачи дают мне самое большее несколько месяцев. Я о многом тут думал и хотел бы помочь нескольким людям, пока еще в состоянии. Один из них — Шон. Другой — вы.

Интересно, он действительно умирает? Что с ним? Судя по цвету кожи, это все-таки печень, а может быть, поджелудочная. Так или иначе из того немногого, что ей было известно, прогноз не обещал ничего хорошего. Мог ли такой человек, как Дюран, вдруг проникнуться сожалениями и попытаться исправить то зло, которое причинял по отношению к жизням, которые разрушал? Какая-то часть ее личности стремилась поверить, что он действительно поможет ей, но другая часть по-прежнему не доверяла ему. Здесь был какой-то подвох.

— Допустим, я соглашусь помочь вам. А если у меня не получится что-то выяснить? Или окажется, что ваш протеже все-таки виновен?

Дюран откинулся на стуле и развел руками:

— Все, чего я прошу, это чтобы вы ознакомились с делом. Следуйте за уликами, куда бы они ни вели. Если Шон виновен, значит, так тому и быть. Я предоставлю вам все материалы по этому делу, которые у меня есть. Ален Питерс привезет их вам. Далее вы можете поговорить с Шоном и посмотреть, получится ли что-то использовать для его защиты. Если да — отлично. Если нет — ладно. Если он виновен — тоже ладно. Все, что для меня важно, — это правда. Я хочу, чтобы справедливость восторжествовала. Сделайте все, что от вас зависит, и я выполню свои обязательства в нашей сделке.

Со стороны выглядело так, будто они вели обычный повседневный разговор, и ее вдруг поразило, насколько все это сюрреалистично.

— В самом деле?

Она всматривалась в лицо Дюрана, пытаясь по его выражению прочитать в нем хоть что-то, но все было напрасно.

— Может быть, вы тут просто сказки рассказываете? — по-детски вырвалось у нее.

Он еле заметно пожал плечами и вздохнул с видом учителя, которому приходится объяснять урок ученику-тугодуму:

— Что вы теряете, Ева? Вы же по уши в дерьме, как я понимаю.

Именно от него это было обиднее всего слышать, но она не могла не признать, что Дюран прав. Но она ни за что этого не покажет. Однако сомнения ее не развеялись.

— Вы просите меня поверить очень многому. Как я могу быть уверена, что ваша информация не пуста?

Лицо Дюрана ожесточилось. Наконец-то она задела его за живое, пусть это всего лишь укол гордости, с удовлетворением подумала она.

— Неужели вы всерьез думаете, что люди, которые помогают мне получать информацию, настолько плохо работают? Информация — это сила и в вашем, и в моем кругу. У меня не только очень хорошие связи, я еще и очень, очень дотошен. Мои контакты эффективно работают, и я выясняю всю подноготную о людях, которые меня интересуют. И иногда удается откопать что-то весьма существенное. — Он облизнул пересохшие губы, и Ева заметила, как блеснули белые зубы. — Взять вас, например.

— Меня? — насторожилась она.

— Да. Я много знаю о вас и о ваших приемных родителях-хиппи в Лимингтоне. Они были очень откровенны.

Его слова прозвучали оглушающе. Насколько ей было известно, о ее прошлом в кадрах полиции ничего не было. Сколько же лжи, сколько бесчестных предлогов использовал Дюран, чтобы раскопать эту информацию! Послал кого-то в Лимингтон к ее приемным родителям, Робину и Клэм Джексонам, и этот кто-то, притворяясь журналистом или кем-то еще, выведал у них все. В последний раз она разговаривала с ними сразу по-еле убийства Джейсона, чтобы сообщить: с ней все в порядке. И они не упомянули ни о ком, кто мог бы вызвать подозрения.

— Что за бред вы несете?

— Вы, безусловно, нашли в них спасение. Они порядочные люди. Я не был столь счастлив со своими, могу вам это сказать. Но это другая история, расскажу как-нибудь потом. Как я и говорил, у нас с вами есть кое-что общее.

— Как вы посмели разговаривать с ними? Когда это было?

— Когда вы арестовали меня, естественно. Я же должен был выяснить, с кем имею дело.

Еве представился светлый опрятный домик в Лимингтоне, где она прожила пять лет. Ей действительно повезло, что ее отправили к Робину и Клэм. Она была последним ребенком из всех детей, которых вырастила эта пара, после того как их собственные четверо разлетелись кто куда из семейного гнезда. Мысль о том, что к ним так беспардонно вторглись, да еще и без зазрения совести проникли и в ее частную жизнь, переполнила яростью. Ужасно, что с замечательными, добрыми, доверчивыми людьми так обошлись — их попросту нагло обманули. Похоже, никто и ничто не остается вне досягаемости Дюрана. С кем еще он говорил? Что еще ему удалось узнать?

Ей вспомнились подробности его биографии из толстого досье, присланного отделом по борьбе с организованной преступностью, когда он был арестован. Наполовину голландец, наполовину серб, Дюран родился и воспитывался в Англии — его мать работала в Лондоне гувернанткой. Что произошло с его отцом, никто не знал, но когда Дюрану было пять лет, его мать сбила неустановленная машина и она погибла. В дальнейшем парня переводили из одной приемной семьи в другую. Каким-то образом он получил диплом юриста, а позже — квалификацию бухгалтера. Свою фамилию он сократил на английский манер, став Дюраном, вместо Дурановича. Ему хотелось соответствовать придуманному им идеалу вплоть до того, что он стал брать уроки дикции у известного преподавателя сценической речи, чтобы избавиться от южнолондонского акцента. В каком-то смысле Ева его понимала. Она сама потратила немало времени и усилий, чтобы вписаться в ту среду, где жила. Поселившись в Лимингтоне, она усердно избавлялась от своего северного акцента — по сути, своеобразной смеси тех мест, где приходилось жить раньше. Она не могла позволить себе выделяться среди других. После стольких лет усилий она уже забыла, как звучал на самом деле ее голос. Но потребность Дюрана изменить себя основывалась не только на неуверенности в своей безопасности, но в первую очередь на тщеславии. Так что нет здесь никаких значимых параллелей.

— То есть вы шпионили за мной. И теперь в тупике.

— Мне нравится знать, с кем я имею дело, вот и все. Как известно, дьявол в мелочах. Я знаю, что вы делали в университете, где вы жили, какой студенткой были, что вам нравилось есть, кто был вашими друзьями, с кем вы переспали. Точно так же мне известны детали вашей карьеры в MPS. По поводу бедного сержанта Джейсона Скотта я тоже в курсе.

— Хватит.

Дюран поднял руку:

— Я рассказываю вам все это, потому что хочу, чтобы вы поняли: для меня выяснить, кто вас подставил, было раз плюнуть. Мне хочется, чтобы вы питали ко мне доверие.

Ева чувствовала, как на нее волнами накатываются гнев и унижение. Если бы их с Дюраном не разделяла стеклянная перегородка, она бы ударила его. Его слова — это всего лишь бравада и, возможно, преувеличение.

Она отодвинула стул и встала:

— Доверие к вам? Как вы смеете копаться в моей жизни? Вы ничего обо мне не знаете.

Она повернулась, чтобы уйти.

— Не так много знаю, как хотел бы, это верно. Ваше второе имя — Шарлотта, не так ли? — крикнул он ей вслед. — Ева Шарлотта Уэст. Забавно, что младенец девочка трех дней от роду умерла двадцать пятого августа восемьдесят четвертого года в больнице Селли Оук в Бирмингеме.

Ее как громом поразило. Живот свели спазмы, кровь прилила к щекам. Она изо всех сил старалась не издать ни единого звука, не сделать ни одного неверного движения, которое бы выдало ее. Слава богу, что она стоит к нему спиной. Это был тот самый момент, которого она боялась много лет: нить ее жизни дернули рывком. Она долго готовилась к этому моменту и была уверена, что отреагирует как должно, но невозможно было унять биение сердца. И все же, как бы то ни было, он не увидит и не почувствует этого.

Ева повернулась к нему:

— Это достаточно распространенное имя. — Голос ее, она знала, звучал четко и уверенно.

По лицу Дюрана скользнула тень сомнения.

— Не настолько уж обычное, — произнес он и сощурился, вглядываясь в ее лицо. — В любом случае дата рождения та же самая. Если бы я не знал вас так хорошо, я бы сказал, что вы украли ее свидетельство о рождении. Ключевой вопрос здесь — почему? Кто вы, Ева? То есть кто вы на самом деле?

Кровь оглушительно стучала у нее в висках, но она выдержала его взгляд:

— Какой во всем этом смысл?

Дюран глубоко вздохнул:

— Вы — супер, Ева! Действительно класс. Вы понапрасну растрачиваете себя в полиции. — Он медленно поднялся и протянул руку в сторону перегородки, как будто хотел коснуться ее руки. Глаза его сверкнули. — Я хочу, чтобы вы понимали: вы можете мне доверять. Вот и все. Если вы окажете мне эту небольшую услугу, ваш маленький секрет навсегда останется со мной.