Потерянная тропа. Том 1. Часть 1

Энн Шиэрин (2024)

Призвание Марианн — магия. Только вот на Асталле, её родной планете, заклинания осушают мир, превращая его в пустыню. Погибнув, чтобы предотвратить катастрофу, она получила второй шанс и переродилась в новом мире, где всё состоит из маны. Приключения, эксперименты и открытия совсем рядом… Хотя стоп. В смысле лишилась дара?!

Глава 2. Перерождение

Горло фейри сдавливал ошейник, сидящий плотно, но недостаточно, чтобы задохнуться. Он был клеймом, подтверждающим, что даже собственную свободу женщина потеряла. Вокруг металла алела расцарапанная и раздражённая кожа. Фейри вытирала липкую кровь, ощущая жжение, которое не получалось облегчить.

Она была принцессой и любимой младшей дочерью, изгнанной за свои чувства. Сидела здесь, не в состоянии открыть подгнившую дверь и сбежать.

Фейри ненавидела людей, себя, жизнь, богов и этот мир, разделённый на куски. И лишь на одного человека, из-за которого в груди образовалась сплошная дыра боли, не выходило расплескать это безжалостное море. Ненависть съедала всё, но не огромный провал тьмы, в котором, видимо, и спряталось её истерзанное Желание.

Женщина сидела, прижав ноги к большому животу, и старалась казаться как можно меньше. Будто это помогло бы ей исчезнуть… Или хотя бы загнало поглубже прорывающиеся наружу воспоминания, которые вовсе не хотели прятаться. Прошлое огромными пенистыми волнами обрушилось на неё.

Фейри и человеческий мальчишка познакомились, когда он был ещё ребёнком, случайно забредшим на грань миров. В основе её духа, из-за которого она когда-то появилась на свет, было желание найти истинную любовь.

Мальчик пробудил в юной духовнице любопытство. Всколыхнул тихий шёпот, живший в ней, и с тех пор они регулярно встречались.

Непозволительное поведение для существ с разных Платформ. Ему запрещено было переходить грань, вступая в обитель духов, ей же нельзя было видеться с человеческим отребьем, но… Юная фейри была из тех, кто любил нарушать правила. Тем более — это было её Желанием, а потому она всегда радостно принимала встречи. Фейри не удивилась, когда поняла, что человек стал для неё чем-то ценным. Будто бы маленькое сокровище из её сундучка вдруг ожило и стало бродить по миру. Он был для неё словно любимая брошь — подарок королевы, — которую всегда хотелось носить при себе, напоказ. И никому другому не позволять касаться. Ценность, что-то близкое к желанию истинной любви. Человек, к которому вдруг привязалась сама её суть.

Люди растут слишком быстро, мальчик тоже вырос. Стал выше юной чаровницы, сильнее, взрослее и старше её на вид. Просто дружбы ему было мало. А Фейри, считавшая, что вот-вот исполнит предназначение и, возможно, поможет своему народу исполнить пророчество, — испытывала только счастье. Она даже смогла заставить других духов признать её правоту, но всё пошло по кровавым полям.

Вскоре человеку стало мало её одной — мальчик мечтал о великих свершениях, долгой жизни и власти. И преградой всему этому стала она сама: низшая фейри, от которой временно отреклась собственная семья и которая стала для человека бесполезной. Все её выборы были ошибочными, начиная от их первой встречи и заканчивая отказом на просьбу королевы забыть и бросить жалкое человеческое существо, посвятив себя пророчеству. Она не смогла этого сделать… Слишком сильно верила, что мальчик — тот, с кем она сможет снять с себя всю тяжесть прошлого.

Воспоминания были замыленными, перетёртыми в крошево и собранными с нуля. Она всему пыталась придумать оправдание, добавить ясности, логики, но пробуя снова и снова, лишь делала себе больнее. Фейри думала о том, как доверчиво направилась следом за своей «истиной» в человеческий мир и как оказалась по итогу проданной, оглушённой, преданной, сидящей здесь…

Тихо свистел ветер, проникающий сквозь щели в дом, трещал огонь, а женщина, совсем юная, сидела в нерешительности сжимая нож, покрытый рунами: единственную вещь, оставшуюся в память о мире духов. Она едва смогла сохранить его. Маленький духовный клинок, который был способен лишить её жизни. Ничего другого не возьмёт кожу Фейри, сотканную из магии.

Она сидела, беззвучно плакала и ждала, когда придёт время отомстить ещё даже не рожденному человеку за всё, что ей пришлось пережить. Были дни, когда женщина металась, думая о том, не поступает ли она слишком жестоко, но затем человеческий мир вновь давил на неё, подкидывал новых обстоятельств и проблем, не оставляя в ней ничего светлого и разрушая саму её душу, обнажая самое дно тёмной сути фейри, наполненной злобой, ненавистью и тьмой.

Говорят, что духи не способны любить, поскольку их натуры, как и весь мир-перевёртыш, слишком двойственны. Даже ярчайшие поля прозваны кровавыми из-за цветов, скрывающих острые клыки. Они привлекают наивных существ сойти с узких троп, чтобы в итоге те стали удобрениями для корней. Их народ не наивен — за светлыми улыбками всегда прячется расчёт, отчаяние или ненависть. Фейри — другие. Они готовы на всё ради своих Желаний. Их сложно поймать и нельзя сделать что-то против их воли. Слишком сильны их чары и извращена месть. Духовница же была слишком маленькой, самовлюблённой, неопытной и глупой, потому и оказалась здесь.

Последние декады женщина жила в этом доме, продуваемом всеми ветрами, с татуировкой во всю спину, блокирующей её магию и с ошейником на шее, не позволявшем ей сбежать. Тёмная, когда-то отливавшая ночью кожа, стало серой и блеклой, а волосы уже давно перестали приносить радость и не отрастали с тех пор, как крёстная собственноручно отрубила её косу. Они были серыми от пыли и грязи, и почти не отличаясь по цвету от кожи.

Фейри отчаянно желала смерти несмотря на то, что по меркам духов прожила не так долго, но забвение не приходило. Кровь, напитанная магией, не позволяла умереть существу, ждущего ребёнка. Закон равновесия их, фейри, мира, крепко связывал её даже здесь, на людской земле. Мало кто знал в чём огрехи этого правила и как можно его обойти, но бывшая духовница была из тех, кто понимал, что к чему. Этот же закон был в силах свершить её месть, так как сама принцесса давно была лишена возможности использовать магию. Женщина чувствовала бурление, движение силы внутри своего тела и в окружающем мире, но не могла прикоснуться, позвать, и всё, что ей оставалось — это долгими часами с тоской и отчаянием всматриваться в себя.

Время перевалило за полночь, когда привычное движение маны изменилось. Магия внутри разделилась на два потока, один из которых направился к её животу. Она рассмеялась, чувствуя на языке привкус приближающейся мести, долгожданной свободы и горечи. Фейри не подарит людям, нацепившим на неё ошейник, кровь духов. Она не подарит жизнь ребёнку человека, воткнувшего ей нож в спину, даже если изначально одной из её целей было пророчество о потомке двух разных вех силы.

Кинжал прошёл сквозь кожу, как через масло, но уткнулся в ребро и ей пришлось, преодолевая вспышки боли и дрожание рук, смещать его. Циркуляция энергии вновь изменилась. От второго потока, сконцентрированного в животе, отхлынула к её сердцу, пытаясь удержать жизнь, не допустить гибели. Она надавила сильнее, сквозь боль толкая, впитывающий ману и от того светящийся кинжал глубже. Фейри принимала огонь, опаливший грудь, как благословение и с тихой радостью встречала приближавшееся к ней обнуление. А ещё она наслаждалась видом того, как вся энергия второго потока схлынула с живота, не оставив ни единой капли истинной магии человеку в её животе.

Изгнанная принцесса без слов прокляла его ребёнка, надеясь, что тот умрёт раньше, чем родится, а если и появится на свет, то абсолютно без духовных сил. И проживет тогда кровь и плоть предателя не дольше полувека, как самый слабый из людской расы.

Дверь сотряслась от удара и гнилые доски, не выдержав, рухнули на пол, но было поздно.

***

Над миром, заходящимся в судорогах от войн, взрывов, переворотов, катаклизмов и наплывов демонов, ярко вспыхнула комета, способная как уничтожить его, так и спасти. И он принял благословение. Небо проткнуло. Атмосфера взбеленилась и от силы столкновения сжались облака, падая проливным дождем и орошая всё вокруг.

И с этим событием безмятежное существование богов пошатнулась.

Где-то в мёртвых низинах Калисия приподнялась на тонких, почерневших из-за выжатой из них силы, лианах, и едва заметно шевельнула кончиком своего прохладного и массивного змеиного хвоста. По её лицу заструились холодные капли, тело промокло практически мгновенно. Волосы богини тёмными лентами спадали к земле и легко скользили от любого движения. Она, как самая близкая к колебаниям круга перерождения, одна из первых заметила изменения в реке мира и почувствовала возвращение своей слуги. С Налимой они не виделись более сотни периодов и наконец Калисия дождалась. В их старой, пропитанной местью, болью и кровью, на словах, но не на деле, законченной игре, у богини смерти в руках вновь появилась козырная карта.

— С возвращением, Налима, — едва слышно шевельнула змеиным языком Калисия и по губам её заскользила холодная, жёсткая усмешка.

Комета переливалась и распадалась на осколки. Она яростно горела, перекраивая небо и разрезая его на два полотна.

Рахита со страхом и восхищением, сидя среди листвы Вечного Древа, смотрела как золотые осколки, словно пролившийся совсем недавно на мир дождь, падают и гаснут в разных точках такого огромного мира. Она, как Жизнь и Земля в одном воплощении, с озорством думала о том, что все предсказания Альва и Саары были очень-очень неточными, а вот считалочка маленькой, убитой собственным горем пастушки, оказалось вернее и надежнее слов даже богов. И стоит ли после такого продолжать недооценивать людей? Рахита смотрела на каждый осколок и с лёгким трепетом отмечала как гаснут отголоски непривычной, новой магии, проникая в её владения и меняя этот мир.

Саара в бешенстве разглядывала расползающиеся по её ковру-истории дыры и трещины. Нити соскальзывали, шевелились и перекраивались, не желая вплетаться в правильный и чёткий узор, сцеплялись узлами и обрывались. Вся работа, проделанная ею за последнее тысячелетия, в один единственный миг стала ненужной. Богиня смотрела как горят и тают некоторые нити судьбы, а затем вспыхивают новые и не замечала, как за её спиной трескается само небо.

В зале совета богов, пол которого был прозрачен и открывал лучший вид на галактику, сидел Альв, прислонившись к одной из колонн, и едва мог дышать. Его сила — временные вехи этой реальности, не подчинялась ему, не откликалась, и он не мог ничего сделать. Альв — всесильный бог, первый и единственный глава пантеона, в данный момент был слабее новорожденного.

И где-то среди звёзд, отколовшись от кометы, сверкал горящий камень, вспарывающий воздух и несущий в своем сиянии душу. В момент, когда он коснулся земли, женщине, находящейся в вечно туманном городе, в одном из самых трухлявых домов и истекающей кровью, вспороли живот.

Через секунду Мари вновь сделала свой первый вдох.

***

Гротэр не думала, что согласившись на перерождение, первым, что она увидит, будет труп.

Кровь была везде. Жидкость маленьким тёмными брызгами раскрасила деревянные стены, озерцом затопила пол и почти полностью покрывала труп женщины, вспоротый, с вывернутыми наизнанку внутренностями. Всё происходящее показалось Мари очередным кошмаром.

Её, совсем маленькую, подняли огромными руками и закутали в какую-то ткань, а затем присели на корточки вместе с ней, перед мёртвой женщиной со странной кожей, и выдернули из груди трупа кинжал. Металл слегка светился, а в воздухе воняло чем-то цветочно-сладким. Глаза женщины, голубые и совершенно пустые, безучастно застекленели. Человек, держащий учёную на коленях, наклонился закрыть женщине веки и защемил Мари руку металлической пряжкой ремня. На глазах мага, оказавшейся в маленьком теле, навернулись слёзы, и она возмущённо запищала.

***

Дэйва вызвали чуть раньше полуночи, когда он только заснул. Срочное дело требовало его вмешательства. Он не возмущался, услышав приказ наведаться в трущобы и проверить, как там обстановка у игрушки хозяина. Раз ему отдали распоряжение, значит ошейник, — редкий вид артефакта из Центральной Империи, — передал какой-то сигнал. Слуга сел на ящера, которого ему предварительно оседлали, и со всей возможной скоростью направился в город.

Путь занял десяток ринок. Дэйв мог бы добраться и быстрее, но ограничение на скорость движения в городских стенах распространялось даже на трущобы. Он спешился с ящера возле нужной землянки, краем глаза подмечая тусклый свет в окнах и тёмный, едва видимый дымок, поднимающийся от трубы.

Подбежав к двери, слуга громко в неё постучал. Он не чувствовал пиетета: подгоняли усталость и желание разобраться со всем как можно скорее, и этого оказалось достаточно, чтобы скинуть всю привычную хладнокровность. Влажный, напитанный туманом воздух раздражал.

Не услышав ответа, Дэйв подёргал за ручку. Дверца, которая даже запертая изнутри легко открывалась, сейчас глухо сидела на месте. Он долбанул по ней раз, другой, и буквально провалился, проломив прогнившие доски.

Сделав несколько шагов по инерции, он смачно вляпался сапогом в тёмную лужу крови, разлитую по деревянному настилу. Чуть ближе к камину, возле стены, лежала фейри, из груди которой торчал кинжал. Слуга, конечно, готов был к неожиданности, но точно не к такой.

Дэйв был одарённым. На его правой лопатке гордо сверкал символ хамелеона. Яркий, незамутнённый, чистый и иногда даже подающий признаки жизни, он выдавал в нем способности шпиона и разведчика, но даже самые сильные из благословлённых стигмами богов Архадского архипелага, те что носили на себе символ багряного льва, не смогли бы дышать с проткнутым сердцем.

Фейри же всё ещё была живой, хотя и ясно, что долго она не протянет. У него мурашки побежали от этого зрелища, и слуга прекрасно понял, что в таком состоянии женщина не родит, даже будь она хоть трижды бессмертной. Зато ребёнок, обладай он хоть долей такой же странной живучести…

Слуга выхватил тонкий меч, который всегда носил с собой находясь за пределами замка, и разрезал чужой живот. Дэйв убивал людей, но никогда не принимал роды, тем более таким способом, и всё же слуга прекрасно понимал, что именно он сейчас становится причиной кончины игрушки графа. Дэйв не был бы ассистентом, если бы не мог самостоятельно принимать такие решения. Он, по крайней мере, попытается спасти то, ради чего хозяин держал эту ведьму.

Крови практически не было, потому что она уже давно заливала пол. Но ребёнок, синеватый, морщинистый, не дышал, не кричал. Надо же было такому недоразумению случиться…

Смысла искать того, кто попытался прикончить фейри, не было. Дверь заперта изнутри, окно цело. С момента его прихода никто из дома не выходил. Внутри наёмников не пряталось. Это означало, что убийца находится прямо тут, в луже собственной крови.

Дэйв перерезал острым мечом пуповину и неуклюже завязал её. Затем завернул ребёнка в простыни, которые сдернул с узкой кровати в дальнем углу комнаты, и присел около ведьмы, чтобы забрать кинжал, которым проткнула себя фейри. После чего закрыл ей веки.

И вдруг комок в его руках запищал.

Он сориентировался мгновенно, мельком ещё раз осмотрев дом и бросившись к ящеру. На улице накрапывал дождь, — туман уплотнился настолько, что стал впиваться в предметы мелкой моросью, — и слуга, прижав ребёнка к груди, прикрыл помимо простыни её ещё и курткой, лишь бы новорождённая не замерзла.

Он отвез её в поместье едва ли не быстрее, чем приехал в трущобы, и бросился в кабинет хозяина, уверенный, что тот не спит и ждет вестей. Дэйв оказался прав: граф сидел за своим рабочим столом и перебирал бумаги. Ребёнок перестал пищать ещё когда он вышел на влажный, пропитанный морским холодом воздух, и сейчас девочка молчала. Поэтому Дэйв напряжённо проверил свёрток, сидя при этом на коленях, как и полагается слуге перед хозяином. Ожившая, словно по мановению фейринской магии, новорождённая вызывала у него трепет.

— Что это? — нахмурившись, раздражённо бросил морщинистый, сухой мужчина и Дэйв отдёрнул руку от простыни, чтобы полностью сосредоточится на графе. Он рассказал ему обо всём, что успело произойти за эти пол склянки, вплоть до мельчайших подробностей.

— Кинжал? — хмуро и тихо, с явным недовольством проговорил граф. И Дэйву пришлось проползти на коленях, придерживая рукой простыни, дабы передать оружие, которое он заткнул за кожаный пояс. Из-за ребёнка двигаться в подобном положении было неудобно, и Дэйв думал лишь о том, как бы не зацепить за деревянный и неровный дощатый пол штаны.

Одарённый отдал оружие, а затем отполз назад. Граф внимательно осмотрел резьбу на тёмном металле, отложил кинжал в сторону, поднялся и, едва волоча кривые ноги, подошёл к Дэйву. Хозяин, не смотря на свою немощность, возвышался над ассистентом. Слугу всегда нервировало такой расклад дел, но изменить он ничего не мог. У графа было скверное отношение к тем, кто в его присутствие показывал своё здоровье, напоминая о его собственной ущербности. Не наказывал граф за такое, пожалуй, только своих воспитанников.

Хозяин сдвинул простынь, осматривая ребёнка. Они оба, и Дэйв, и Виктор, увидели необыкновенные алые глаза новорождённой девочки, смотревшей на них в ответ слишком серьёзно, холодно и осознанно.

— Интересно… — морщинки заиграли по всему лицу графа, когда он чуть улыбнулся, но через мгновение улыбка исчезла и от ребёнка отвернулись, будто бы его и не существовало. — Пустышка.

Виктор тяжко вернулся в кресло и, погрузившись в свои мысли, вновь стал перебирать бумаги. Дэйв понял, что разговор закончен, но тепло маленького тельца не позволило ему покинуть кабинет.

— Что делать с ребёнком? — едва слышно шепнул Дэйв, прекрасно понимая, что заговорив без разрешения, нарушает одно из самых главных правил дома, за что его тут же могли сбросить с обрыва прямо в океан.

— С этим? — хозяин нахмурился, потёр переносицу и ответил. — Отдай Ольге. Через пять циклов снова проверим дар и, если результат будет таким же, продадим кому-нибудь. Всё же красный цвет глаз — редкость.

***

Её? Продать? Мари успела оклематься после головокружительного перемещения по пахнущей спёртой влагой улице, детали которого уже растворялись в памяти, словно сон. С каждой минутой воспоминаний становилось всё меньше и от этого Марианн физически было больно. Даже кровавая картина свернулась и ушла на второй план перед страхом остаться лишь глупым младенцем: без опыта, воспоминаний, знаний. И сейчас, после услышанного, ей захотелось врезать «богу второго шанса» промеж ног. Влипла она знатно. Кажется, перерождение ей подсунули сильно похожее на подгнивший фрукт.

«Злая ты. И глупая. Но так уж и быть, помогу, раз промахнулся», — тихим шёпотом зазвенело в ушах и Марианн увидела еле заметную тень, скользнувшую по потолку. В голове сразу посветлело, помутившиеся картинки обрели четкость и глаза сами по себе закрылись от накатившей усталости.

Ей оставалось только надеяться, что другим оппозиционерам досталось что-то более симпатичное, чем сморщенный, словно финик, работорговец. Особенно Глории.

***

Дождь из осколков, пролившийся на мир, не оставил на земле ни единой выемки, ни одного кратера. Обычные смертные, увидевшие это чудо, бросались в храмы возносить молитвы богам, а те, что занимались духовными практиками и видели Реку Мира, с удивлением рассматривали в потоках энергии вспыхивающие и гаснущие золотые нити. Их никто не мог перехватить, — слишком быстро те ускользали. Даже бессмертные и боги ничего не смогли сделать. И лишь Рахита, увидев яркий золотой луч, бросилась на зов своей силы.

В семье эльфов, живших под покровительством древа жизни, в эту ночь было неспокойно. Напряжение и горе сковывало каждого, словно во время траура. У эльфийки родился не один ребёнок, а два, что считалось редким и практически невозможным. Магия между такими детьми распределялась неравномерно, была плотно переплетена и, словно песок в часах, энергия постепенно перетекала в более сильного ребёнка, после чего слабый умирал. Река Мира обычно не допускала таких казусов, защищая любимых детей, но не в этот раз. Мать в попытке спасти обоих близнецов слишком ослабла и оказалась не в состоянии вытянуть роды. И потому старейшине Рахите, сильнейшему целителю их лесов, срочно отправили весточку, которую богиня застала как раз на пути к той самой хижине.

Рахита быстро и легко помогла матери, вернув в норму её энергию и внутренние каналы, после чего попросила разрешения взглянуть на близняшек. Обе они были похожи, как две капли воды, даже цвет глаз был практически одинаковый, но богиня внутренним чутьём сразу определила ребёнка, связанного со вспышкой золота в реке мира. Сила детей была словно взята из разных источников. Один был чистым, изумрудным, явно отделившимся от матери. Другой был переливчатым, слабым, но из чистейшего света, такой, которого никогда не было ни у эльфов, ни у кого бы то ни было ещё. Дитя звезды. В глазах у девочки, которая была чуть меньше сестры, вспыхивали и гасли жёлтые искры. Эти глаза, похожие на драгоценные изумруды, принадлежали очень умному и особенному существу, и от одного только их вида у богини выступил холодный пот. Рахита на эльку будто нырнула в ту пучину периодов, что скрывала даже от самой себя и уловила глубине тихую, усталую надежду.

Кто знает, может этот ребёнок сможет вернуть им то, что они все очень давно потеряли.

***

Бог «второго шанса», как однажды назвал его кто-то из обычных смертных, стоял у подножья древа жизни и вглядывался в себя, отмечая места, в которых появлялись новые люди с искрой его силы. Авантюра, даже скорее пакость, удалась хорошо, и он мысленно пересчитывал новые души, надеясь, что каждому повезёт не умереть в первые же секунды жизни и они сделают хотя бы что-то для выполнения его просьбы.

«Восемнадцать, двадцать…» — трава совсем рядом зашуршала, отвлекая его. Бог приоткрыл глаза, но заметив оранжевое пятно, вновь вернулся к подсчёту. По его плащу, крепко, но не больно цепляясь когтистыми лапками, забралась огнёвка. Она привычно потёрлась о бога своей мордочкой, приветствуя, и тихо замерла на плече.

«Двадцать пять, двадцать семь…» — он нахмурился, плотно сжав кулаки, и едва сдержался от порыва развернуться и ударить по дереву. Одна звёздочка, только вспыхнув, тут же погасла. Это, конечно, было ожидаемо и такое количество выживших было невероятной удачей, но для него каждая такая жизнь на счету. Теперь из тридцати новых перерождённых, осталось двадцать… Восемь? А где же ещё одна?

Он внимательно присмотрелся к каждому золотому канату стараясь понять, какой души не хватает, и с удивлением понял, что именно девушки, создавшей печать, он не видит. Нигде. Ни единого проблеска магии. Неужели единственный человек, у которого он ничего не попросил взамен, даже первого вдоха сделать не смог?

Вспомнился её холодный и надменный взгляд, от которого не спасал непроницаемый плащ. Такие так просто не сдаются… Бог сосредоточился на даре, выявляя малейшие отголоски магии. Используя такое количество силы, которым не управлял уже долгие столетия, стал искать хотя бы след, который привычно оставляла его магия, заключая души переродившихся в свежие оболочки.

Ни среди песков, ни среди двух крупнейших материков он ничего не заметил. А это ведь была огромнейшая территория, достойная быть сердцем целой вселенной… Бога даже не тянуло в сторону тех земель.

Сосредоточившись на реке мира, пестревшей миллиардами разноцветных нитей, он искал направление. Полагаясь на чутьё, или скорее на закономерность появления новых точек, он двинулся дальше, через бурные воды энергии туда, где её потоки истончались. В сторону мелких, едва ли не крошечным островов, находящихся ближе всего к границе мира и неожиданно поймал тонкую, размером с волос, ниточку, которая вспыхнула, но тут же стала утончаться. Он дёрнул за неё, едва успев проскользнуть по осыпающейся связи и неожиданно в реальном мире, всё ещё стоя спиной к Сердце-Древу, он бухнулся на корточки и громко расхохотался.

Бог прекрасно помнил с каким детским восхищением горели глаза человечки после показанной ей магии и сейчас перед ним находился ребёнок, совершенно лишённый резерва. Ни единого проблеска, ни единого клочка. Да уж, любил его дар иногда пошутить… К сожалению бог не мог контролировать то, в каких семьях и с какой судьбой рождались его подопечные, это была не его прерогатива. Он и свои перерождения не контролировал, разве что мог скорректировать направление и места, в которых мог родиться человек. Да и те территории имели минимальное ограничение по размерам. Он не мог выбрать конкретную точку и при помощи этого родится в конкретном доме, нет. Подвластная ему сила определяла размер земли, страну или местность, а дальше уж как повезёт.

И вот, учёная, помешанная на магии, родилась нулём, обычной смертной, без какого-либо проблеска дара. Даже его нить соскальзывала и осыпалась, не желая удерживать чужую память в пустой оболочке.

Он следовал за ребёнком, оценивая обстановку, и с сожалением понимал, что на этой территории никогда не бывал. Серость, затхлость, практически полное отсутствие зелени и растительности, крохи энергии, спёртый воздух. Место, в котором переродилась девочка, оказалось практически на самом отшибе мира. Сила бога «второго шанса», привязанная к сердцу мира, едва дотягивалась сюда.

Он краем уха прислушивался к разговору людей, наблюдая как растворяются чужие воспоминания. Ещё немного и девочка перестанет быть перерождённой, став обычным ребёнком. Её мысли плыли, покрываясь трещинками и разводами, и бог наблюдал, не зная, стоит ли она огромного количества силы, которую придется влить, чтобы удержать память на месте. Он даже вздрогнул, поймав привычный холодный и надменный взгляд, но с совершенно другим цветом радужки и насторожился, пытаясь понять, что именно его так зацепило в рассказе слуги.

«Фейри. Они сказали, что девочка — ребёнок фейри», — тело, так и сидевшее у огромного дерева, прошибло холодным потом. Он сосредоточился в попытке подчинить свой неконтролируемый дар, и собрал в кучку чужую память. Оплетя детское тело золотыми нитями, спрятав её в кокон, он мысленно отметил место, в котором она находится, и открыл глаза.

Судя по всему, слова о родстве с фейри были правдивыми, ведь ничто не способно изменить цвет глаз перерождённого человека. Зеркало души не менялось даже со сменой жизни, а у девушки оказалась красная радужка… Однажды бог уже встречал человека со смешанной кровью. Волосы его были белы, а глаза имели винный оттенок, просто потому что гены настолько разных рас очень специфически смешивались. Тогда он ещё не знал насколько ценна для него любая кровь фейри и поэтому по-глупому потерял свой шанс.

— Только не умирай… — тихо шепнул он и, подхватив огнёвку сидевшую на его плече, спустил её на землю. Та вздыбила шёрстку и посмотрела со злостью и грустью одновременно. Зверёк как никто другой знал хозяина и понимал, что именно тот собирается сделать в очередной раз. Бог протянул руку и погладил своего единственного друга. — Так нужно, Искра. Я постараюсь вернуться как можно раньше.

Он протянул ей ладонь и огнёвка впилась острыми зубками в его кожу, слизывая проступившую кровь и вместе с ней золотистую энергию. С помощью неё зверёк поймёт, когда хозяин окажется достаточно близко, чтобы она смогла к нему прийти. К его огромному сожалению питомцу, чья аура насквозь была пропитана огнём, он так и не смог привить хотя бы пару искр магии пространства. Любые инородности, помимо огня, мгновенно выжигались и это стало залогом их долгих расставаний, к которым ни огнёвка, ни сам бог никак не могли привыкнуть.

Он закрыл глаза и одним единственным движением выбил из нынешнего тела всю оставшуюся в нём жизнь. Всё, что бог успел — задать себе направление. Ему оставалось полагаться лишь на удачу и надеяться, что переродится он как можно ближе к девочке с красными глазами. И что она не умрёт до того момента, пока он её не найдёт.

***

— капает, капает, капает кровь и сыпятся изумруды вновь… — тихо перебирал струны бард, наблюдая как заживляет своё ранение небо. Он был не лучшим стихоплетом и певцом. Чаще всего от его завываний люди расходились, цветочки увядали, а деньги ему платили ради того, чтобы он замолчал. Он долго жил, умел многое, и славился тем, что коллекционировал предсказания разных стран. Он знал тысячи легенд и давно ждал похожего знака. Сейчас знамение наконец свершилось. На небе в опасно близости друг от друга прошлись две луны, показывая, что время хоть и близится, но ещё не подошло. Бард ждал тысячелетиями. Подождёт и ещё чуть-чуть. — капает, капает кровь, грядёт новой жизни…

–…виток, — вместе с бардом допел последнее слово ветер и небо над миром вновь стало синим, наполненным бездонной пустотой. Он затушил костёр, зачехлил музыкальный инструмент и, закинув его на спину, отправился в путь, к самой маленькой, но не менее самобытной и прекрасной Империи людей.

Колесо завертелось.