Божья кара

Юлия Алейникова, 2014

Журналистка Евгения Потапова, возвращаясь поздно вечером домой, заметила на мосту самоубийцу. На ее глазах молодая женщина прыгает в воду. Вскоре у Жениной коллеги погибает подруга, выбросившись из окна. Евгения уговаривает начальство провести журналистское расследование на тему «захлестнувшей Питер волны самоубийств». Без явных причин по всему городу молодые, успешные, состоятельные женщины решают свести счеты с жизнью. Работа над репортажем ведется параллельно с расследованием деятельности недобросовестного врача-гинеколога. Журналистка прекрасно понимает, что этот доктор вполне мог довести пациенток до суицида. Передать дело гинеколога-убийцы в суд невозможно, не выяснив до конца настоящую причину, побудившую уйти из жизни благополучных с виду женщин…

Глава 7

Кажется, удача исчерпала на сегодня свои щедроты, стоически рассудила Женя, поднимаясь на начальственный этаж. Едва она переступила порог родимой редакции, ей тут же попался навстречу вездесущий Павлик Бубликов, дежурный администратор канала, сладкий, как патока, и подлый, как хорек.

— Женюся, детка, тебя Адочка Львовна разыскивает! — просюсюкал Павлик, сверкнув злорадно глазками. Жене даже подумалось, что он специально ее караулил, чтобы первым обрушить на нее грозную весть. — Ой, какая у тебя сумочка креативная, давно купила?

— От бабушки по наследству досталась, — буркнула Женя, на дух не переваривавшая Павлика, и, бросив куртку на свободное кресло, заспешила наверх, получать нагоняй. А иначе зачем еще ее вызывают, не премию же получать, усмехнулась про себя Женя. Предчувствия ее не обманули.

— Евгения, — опуская приветствие, сразу же взяла быка за рога Ада Львовна, — где чеки и финансовый отчет? Вы когда изволили быть на приеме у врача?

— Утром, — растерянно проговорила Женя, ожидавшая крупных неприятностей.

— А сейчас? — выразительно смотрела на проштрафившуюся Женю грозная Ада Львовна.

— Вечер, — покаянно ответила Женя, но тут же встрепенулась, вспомнив о том, насколько удачно сложился ее день и как далеко она смогла продвинуться по пути поиска истины. — Ада Львовна, я только что вернулась с задания, поскольку помимо оговоренной клиники успела побывать еще в трех местах. И кстати, выделенной мне суммы на оплату услуг клиники не хватило, пришлось полторы тысячи из своих добавить, и еще мне нужны двадцать тысяч для дальнейшего расследования, — набравшись храбрости, выпалила Женя.

— Слушай, Потапова, а тебе отдельный бюджет, личный водитель с телеоператором пока не требуются? — сдвинув очки на кончик носа, простодушно спросила Ада Львовна.

— Нет. Пока только двадцать тысяч. — К чему зарываться, рассудила Женя.

— Давай чеки, Потапова, мне домой пора. У меня рабочий день нормированный.

Женя пожала плечами и полезла в баул за кошельком.

— Ой!

— Что «ой»? — нахмурилась от недобрых предчувствий Ада Львовна.

— Чеки.

— Потеряла? — еще больше посуровела Ада Львовна.

— Нет. Они пробили не все, — подняла испуганные глаза Женька. — Они мне анализы не пробили.

— Может, ты просто их не делала? — прищурилась ехидно Ада Львовна. — Может, ты вместо анализов в «Л’Этуаль» заглянула? Или «Пиццу Хат»?

— Да нет же. Эти хитрые лисы мне просто чеки не пробили, — сердито буркнула девушка, а потом, что-то сообразив, бросила на пол сумку и полезла за мобильником, забыв про Аду Львовну.

— Виктория Игоревна? — взволнованно проговорила она, едва в телефоне послышалось приглушенное «Алло?». — Это Женя Потапова, мы с вами сегодня виделись. Да. Скажите, у Лосевой оставались после общения с клиникой, в которой работала Васильева, хоть какие-то финансовые документы, или, может, назначения, или карточка?

Доктор Ганелина как раз вышла из маршрутки и, перебежав улицу на мигающий зеленый, направлялась к дому.

— У Лосевой документы? — растерянно переспросила она, задумчиво глядя на магазин «Пятерочка» и пытаясь сообразить, есть дома хлеб или нет? Но потом смысл вопроса до нее дошел, Виктория оставила в покое «Пятерочку» и, повернувшись спиной к магазину, уже более осмысленно спросила у Жени: — А что случилось, почему вы спросили об этом?

— Сейчас я на работе, мне нужно отчитаться о потраченной сумме. Так вот, развернув чеки, я обнаружила, что они не провели через кассу анализы.

— У Лосевой не осталось вообще ничего, — подтвердила Женины догадки Виктория. — Кроме оплаты нескольких приемов. Это очень продуманный, умный ход. Нет доказательств, нет дела. Я предлагала Ане обратиться в полицию, в суд, но у нее совершенно не было доказательств, она не знала названия лекарства, которое ей кололи, у нее не было медкарты, назначений и даже чеков. Ничего. Пока Аня считала, что все у нее отлично, о таких вещах даже не задумывалась. К тому же Васильева настолько вошла к ней в доверие, что они даже домашними телефонами обменялись, и Аня несколько раз ей звонила домой, когда ее что-то беспокоило. И естественно, получала ответ, что волноваться не о чем, все идет по плану. Васильева держала Аню под контролем, не позволяя обратиться к другому врачу.

— Как же так получилось, что она попала к вам? — повернувшись спиной к Аде Львовне, продолжала разговор Женя.

— Видимо, настал критический момент, когда самочувствие и симптомы стали настолько тревожны, что проснулся или инстинкт самосохранения, или просто страх, — предположила Виктория.

— Значит, обвинить ее в гибели Ани мы сможем лишь голословно?

— Если не раздобудем Анину карту. Должна же она у них быть? — озабоченно проговорила Виктория. — В любом случае мы должны разыскать других пострадавших, чем больше народу выдвинет против нее обвинения, тем труднее будет их опровергнуть!

— Точно! Ладно, я все поняла, завтра же отправлюсь к ней на прием, а вы попробуйте заняться поиском потерпевших, я тоже это сделаю, — пообещала Женя и отключилась. — Ада Львовна, Трупп на месте? — оборачиваясь к женщине, спросила Женя, явно размышляя о собственных проблемах.

— Ты что, Потапова, белены объелась? — возмутилась таким вызывающим поведением Ада Львовна. — Я тебе последний раз по-хорошему говорю, давай чеки и полный финансовый отчет!

Но Женя, подхватив свой баул, уже неслась по коридору в сторону начальственного кабинета. Секретарши на месте уже не было, но щелочка света, пробивавшаяся из-под двери, свидетельствовала о том, что Трупп на месте. А потому Женя, едва стукнув в дверь, ворвалась в кабинет.

— Тенгиз Карпович! У меня новые обстоятельства по делу! — бодро отрапортовала она, подлетая к начальственному столу. — Ой!

Стол был уже занят. На нем в задранной до пупа юбке и расстегнутой блузке восседала необычайно румяная Марина. Ее медно-рыжие, как у Венецианской блудницы, волосы рассыпались по плечам, а где-то там, между нахально оголенными Мариниными грудями барахтался сластолюбивый Тенгиз Карпович, обхваченный за талию голыми Мариниными ногами, и пытался запахнуть пиджак одновременно с рубашкой и отыскать на плече свой галстук.

— Простите, — пролепетала Женя, пятясь к двери. — У меня тут просто такое вскрылось, ну, по делу о самоубийцах, там еще врачи-убийцы обнаружились. Точнее, только одна, но очень опасная. А еще я с врачихой сегодня связалась, которая Лосеву спасала после той, которая убийца, и мы с ней обсудили план совместных действий, — рассказывая все это, Женя незаметно для себя перестала пятиться в сторону двери, чтобы, как планировала ранее, выскользнуть в приемную и бежать бегом прочь, а, наоборот, под возмущенным взглядом Марины двинулась обратно к столу, продолжая увлеченный рассказ:

— Я уже была у этой Васильевой, которая Лосеву убила, на приеме. В качестве пациентки. Я теперь буду подсадной уткой и постараюсь собрать на нее максимум компромата и доказательств, по Интернету мы разыщем других пострадавших от ее рук женщин и уговорим выдвинуть обвинения. Когда материала будет достаточно, мы сможем прямо в эфире передать ее правоохранительным органам! — возбужденно рассказывала Женя, бесцеремонно отодвинув в сторону голую шипящую Марину. — Или еще лучше, устроить открытую студию, заманив туда и гинеколога, и ее жертв, а еще родственников и коллег Ани Лосевой! Во скандалище будет! На весь город, а еще лучше на всю страну! Жаль, нас не транслируют.

При упоминании скандала, полиции, врачей-убийц и открытой студии с мордобоем Трупп о плотских утехах тут же позабыл и, бодро вскочив с места и застегнув брюки, пробежался по кабинету.

— Так! Непременно в студию журналистов ведущих издательств! Это я сам обеспечу! А еще правозащитников, священника и парочку многодетных матерей! — потирая крупные, поросшие густым черным волосом руки, приговаривал Тенгиз Карпович. — Если передачка выйдет жареной, мы ее другому каналу продадим, например Первому! А, Потапова?

— Точно! — бодро кивнула Женя и, пользуясь случаем, добавила: — И при таких масштабных перспективах Ада Львовна меня из-за полутора тысяч рублей хочет финансирования лишить. А как я эту врачиху на чистую воду выведу, если она в платной клинике трудится?

— Гм, — несколько поостыл Тенгиз Карпович. — Сколько, говоришь, надо денег?

Но Женя уже смекнула, что шеф клюнул на грядущие перспективы и скромничать сейчас не надо.

— В сто тысяч попробую уложиться, — делая вид, что прикидывает что-то в уме, усиленно хмурясь, проговорила Женя. — Только уж, Тенгиз Карпович, поймите меня правильно, я не смогу представить чеки на всю сумму. Вдруг мне взятки придется давать или заплатить охраннику, чтобы медкарты из клиники выкрал. Я же не в гипермаркет за продуктами иду. Но если хотите, я могу каждый день лично вам отчет представлять. Хотя это, конечно, и отвлечет меня от расследования.

В Тенгизе Карповиче природная жадность боролась с неутоленной жаждой славы и успеха. Он облизывал губы, пил воду, снова облизывал губы, заправил в штаны рубаху, недовольно взглянул на Женю, потом вдруг заметил по-прежнему сидящую на столе Марину, развесившую свои прелести, и сердито цыкнул на нее, чтобы отправлялась на рабочее место. И снова хмуро взглянул на Женю:

— Когда закончишь свои изыскания?

— Думаю, через месяц, — осторожно ответила Женя.

— Не думаю, а через месяц эфир! И попробуй не справиться! — грозно рыкнул Трупп, усаживаясь на место.

Марина демонстративно одернула у него перед носом юбку и, одарив Женю убийственным взглядом, покинула кабинет.

— Раз в два дня отчет о ходе дел. Чеки можешь не приносить, но куда и сколько потратила, в отчете распишешь, и давай там не барствуй. Мы канал маленький, бедный, денег лишних нет. С Адой Львовной вопрос я сам решу.

Из кабинета Женя выходила победительницей, ощущая себя Наполеоном после сражения при Аустерлице.

Всю дорогу до дома она прокручивала в голове наполненный событиями день. В ее прежней, еще привладиковской, жизни столько всего и за месяц не случалось. Хотя суеты и эмоций в той жизни было больше, но все это был бег на месте. Какие-то бесконечные театральные тусовки, бессонные ночи, проводимые в спорах о роли искусства в современном мире или о новой постановке какого-то непризнанного гения в каком-то заштатном театре. Частые скандалы с Владиком, бурные примирения, много слез, криков, разбитой посуды. Сейчас, вспоминая свою прежнюю жизнь, Женя только диву давалась, на что расходовала силы и энергию, и как при таких психических встрясках в психушку не загремела? Теперь ей казалось, что все это происходило много лет назад, в какой-то другой, глупой, неустроенной жизни. Боже мой! Какое же это счастье быть самой собой, радовалась она, шагая от метро по обсаженной лиственницами пешеходной аллее, мимо собора Андрея Первозванного, мимо старого Андреевского рынка домой, в свой старый флигель.

В темной, запертой на кованые узорчатые ворота подворотне кто-то жалобно пищал. Женька сперва испугалась, крыса! Но писк был слишком слабый, испуганный и такой жалобный. Женя вытащила мобильник и, включив подсветку, огляделась. Посреди подворотни, прижавшись к толстой, уходящей в свод арки трубе, сидел крохотный котенок. Его серая всклокоченная голова каким-то чудом удерживалась на тощей шее, серая в полоску, лишенная всякого благородства шерстка свалялась, весь он был жалкий, пронзительно одинокий и невероятно милый. Женя выключила мобильник и взяла котенка в ладони.

— Ах ты горемыка! Ты почему здесь один? Где твоя мама? — почесывая котенка за крохотным ушком, сюсюкала Женя. В подвале их дома водилась немалая популяция бездомных кошек, кормившихся на Андреевском рынке. Они, разумеется, регулярно плодились, но вот котят своих не бросали.

— Может, с кошкой мамой что-то стряслось? Или тебя сюда кто-то подкинул? — размышляла Женя, продолжая гладить котенка. — Ладно, что гадать, Матвей первый умер, да здравствует Матвей второй. Пойдешь ко мне жить? — ласково спросила она котенка и двинулась к парадной. Света в ней, как всегда, не было, но Женя уже научилась подниматься к себе на ощупь. Засунув котенка в карман, она достала ключи, щелкнула замком и, переступив порог, ослепла, попав в ярко освещенную прихожую.

— Явилась? — раздался недовольный, капризный голос. — Я уже битый час тебя жду.

Женя проморгалась. В проеме комнатной двери стоял, сложив на груди руки, Владик Корытко. Ох, и не к добру она его сегодня поминала!

— Ты зачем пришел? — нелюбезно спросила Женя, скидывая ботинки.

— Что это за уродство у тебя на голове? Не могла нормальную прическу сделать? — не остался в долгу Владик, чем тут же пробудил в Жене все прежние обиды и всколыхнул горький осадок от их последней встречи.

— Это и есть нормальная. — Женя достала из кармана притихшего котенка и прошла в комнату.

— Что это за живодристика ты притащила? На помойке, что ли, нашла? — брезгливо поджал губы Владик, следуя за ней в комнату.

Господин Корытко сегодня был очень хорош собой, это Женя сразу же отметила. И еще две недели назад ее сердце наверняка бы больно заныло, но сегодня его холеный вид, пышно уложенные в небрежном беспорядке золотисто-русые, подкрашенные волосы вызвали в ней лишь брезгливое отвращение. Все эти трюки она отлично изучила за годы совместной жизни. Но раньше, ослепленная любовью, Женька просто не могла взглянуть трезво на предмет своей страсти. Теперь могла. Вот, например, расстегнутый на две пуговицы ворот рубахи должен был привлечь ее взгляд к изящной, загорелой, но могучей шее, на которой так и хочется повиснуть. Прямые, довольно узкие джинсы должны были подчеркнуть стройность и длину ног, дальше Женька анализировать не стала, а отвернулась от Владика, борясь с отвращением.

— Это не живодристик, а мой кот. И да, нашла я его на помойке, — ответила она, опуская на пол котенка и направляясь на кухню подогреть ему молока.

— На корнишон похож. Мелкий и тощий, — насмешливо заметил Владик, приваливаясь к косяку кухонной двери. Эту позу он, вероятно, посчитал на данный момент наиболее эффектной и уместной.

Интересно, кого он пытается изобразить, размышляла Женя, доставая молоко. Дориана Грея? Или лорда Горинга? Владик обожал Оскара Уайльда и считал его героев идеальным амплуа для себя.

— Зачем ты пришел? — спросила она, поставив молоко на плиту и поворачиваясь лицом к гостю.

— Вообще-то я тут живу, если помнишь, — приподнял Владик безупречно выщипанную бровь.

— Насколько я понимаю, уже нет, — сложила руки на груди, готовясь к битве, Женя.

— Между прочим, это я оплатил аренду за два месяца, — гордо выпятил грудь Владик.

— А до этого несколько месяцев платила я. К тому же договор аренды заключен на мое имя, и я решаю, кто здесь будет жить, а кто нет! — бесстрашно ответила Женя, поражаясь собственной отваге.

— Этот вопрос решает хозяйка, — нисколько не смутившись, внес свою коррективу Владик. — В любом случае я остаюсь, — нагло заявил он и повернул в комнату.

— Еще не хватало! — возмутилась Женя и рванула следом за ним. — Ты сейчас же отсюда уберешься! — Она с ужасом почувствовала, что теряет контроль над собой. Прежние обиды, его по-хозяйски наглая манера вести себя, попытка снова вернуться в ее жизнь после всех измен и оскорблений заставили ее кровь бурлить, в глазах потемнело.

И ведь он не пришел с цветами, не извинился, ничего не сказал о своих чувствах, а просто явился, и все! Как к себе домой! Так, словно она обязана его принять, обязана проживать с ним до конца своих дней, если он, конечно, не передумает, и это при том, что из спальных мест в квартире имелся один-единственный двуспальный диван!

— Сейчас же выметайся отсюда! — яростно выкрикнула Женька, врываясь в комнату и с ужасом видя, что Владик уже снял рубашку и теперь принимается за джинсы.

— Хватит орать и строить из себя истеричку. У тебя это плохо получается. Лучше иди, сделай пожевать чего-нибудь, я сегодня еще не обедал. У нас с самого утра шла репетиция, — устало вздохнул он, мановением руки направляя ее в сторону кухни. — Я, между прочим, главную роль получил.

— Пожевать? — в ярости прошипела Женя. — У меня истерики плохо получаются? А вот это у меня получается хорошо? — И не помня себя от ярости, она схватила с комода лежавший там толстый журнал и запустила им в наглеца.

Владик ловко увернулся, рассмеявшись ей в лицо. Женя пошарила рукой и ухватила лежавшую там же щетку для волос, метнула ее следом за журналом. Щетка пролетела через всю комнату и стукнулась с грохотом о стену. Котенок испуганно пискнул и заплакал. На его плач из-за дивана выбежал привычный к скандалам Сильвер и, схватив беднягу клювом за шкирку, утащил за диван, прятаться.

Эта картина заставила Женю опомниться.

«Что же я делаю? Я же опять как последняя дура разыгрываю его сценарий. Отработанный до мелочей, набивший оскомину! Его приход без цветов и извинений. Его хамство, скандал, моя истерика, слезы, примирение, секс. Ну уж нет!»

Женя, сузив глаза, глубоко вздохнула и, сказав Владику: «У меня молоко убежало», скрылась на кухне. В квартире повисла напряженная тишина.

Что же мне теперь делать, привалившись спиной к дверям кухни, спросила себя Женя. Ничего не делать? Он просто уляжется спать, а ей куда деваться? Продолжать в том же духе? Будет только хуже. Женя затравленно шарила глазами по кухне, пока не заметила, что молоко действительно убежало. Пришлось отмывать плиту и греть его по новой. Владик не появлялся. Из комнаты доносился звук работающего телевизора.

Все! Втерся, прижился, освоился. Теперь его с дивана не выкуришь. Что же делать, в отчаянии подумала Женя. Она сняла подогретое молоко с плиты, налила в блюдце и понесла в комнату, прилагая титанические усилия, чтобы не смотреть на диван. Сильвер с котенком сидели тихонько в щелочке за диваном.

— Все, конец воздушной тревоги. Вылезайте, — скомандовала Женя, ставя на пол блюдечко. Когда она выходила из комнаты, вслед ей раздалось вялое пожелание:

— Ты бы хоть сосиски отварила.

Жене понадобились все ее силы, чтобы не кинуться на паразита с выпущенными когтями. Она вновь вернулась на кухню, и чтобы как-то сосредоточиться, включила воду и вымыла пару тарелок.

Что же это делается? Он уже расселся на диване, требует сосиски и никуда, похоже, не собирается. У Жени была нешуточная паника, руки ее тряслись, губы дрожали. Если он сегодня останется, ей конец. Выгнать его она не сможет, потому что он выше и сильнее ее. Скандалом его не проймешь, только хуже будет. Игнорировать бессмысленно. А если дойдет до секса… Вот тут Жене стало по-настоящему страшно. Она прекрасно понимала, что стоит Владику ее поцеловать, не говоря уже о большем, и она снова превратится в его рабыню, которую будут шпынять, оскорблять, поливать презрением и помоями, вытирать об нее ноги, нещадно эксплуатировать и унижать. Ее уничтожат как личность, и как совершенно справедливо отметила Ольга, к сорока годам, да нет, что там, к тридцати пяти она превратится в жалкую опустившуюся пьянчужку, и финита ля комедия.

А может, самой сбежать? Одеться потихоньку и деру? Нет. Если она просто сбежит, это будет проявлением слабости и страха. А она это ничтожество, развалившееся на диване, не боится! Ну почти. И вообще, пришло время показать, кто из них чего стоит!

Он всегда твердил ей, что она бездарная актриса, лишенная напрочь актерского дарования, и еще совсем недавно ее это задевало. Боже, какая глупость! А уж в глазах Владика весь белый свет либо мечтал приобщиться к миру искусства, либо завидовал и восхищался теми, кому это удалось. Иные жизненные позиции он отметал, считая их масками, весьма бездарными. Теперь Женя вспоминала об этом со смехом, но еще недавно она сама разделяла его взгляды. Какое убожество! Да она в сто, в двести раз круче какого-то там Владика, шута из заштатного театришки, а уж Ольга или, скажем, та же доктор Ганелина и во все триста!

Нет. Владика надо ударить в его самое больное, чувствительное место! Надо врезать по его актерскому самолюбию! Глаза Жени горели мстительным пламенем, на лице играла ядовитая улыбочка. Она переродилась, сбросила оковы и стала собой. И пора бы кое-кому познакомиться с обновленной Евгенией Викторовной Потаповой!

— Ну держись, родной. Сейчас ты у меня вылетишь отсюда со свистом! — злорадно прошептала Женя и приступила к осуществлению мгновенно сложившегося в голове плана.

Она быстренько сварила сосиски, настрогала салат и вытащила из холодильника бутылку водки. В их с Владиком доме всегда имелся запас на случай нежданных гостей. Как правило, ночных. Женя составила все на поднос и разлила по стаканам водку. Точнее, Владику она налила водки, а себе предусмотрительно воды. И внесла поднос в комнату.

— Давай хотя бы отметим твое возвращение, — демонстрируя едва сдерживаемый восторг, проговорила Женя.

Владик милостиво согласился. Когда стакан водки был наполовину опустошен, Женя пожелала ему приятного аппетита и удалилась на кухню, «домывать посуду». Теперь ей были необходимы зрители, они же статисты.

Женька достала свой мобильник и отыскала в нем номер капитана Суровцева. Почему Суровцева? Во-первых, он был единственным служителем правопорядка, с которым она была лично и довольно близко знакома. Во-вторых, она была уверена, что, несмотря на свой скверный характер, он не сможет просто взять и отказать в помощи попавшей в беду женщине, да еще и знакомой, да еще и со связями в прокуратуре. Впрочем, последнее вряд ли играет большую роль. Просто Женя интуитивно чувствовала, что он ей не откажет. А потому смело нажала клавишу вызова.

— Петр Леонидович? — испуганно зашептала в трубку Женька, едва расслышав неприветливое, короткое «Да?».

— Кто это?

— Это Потапова Евгения Викторовна, с синей головой, помните? — придушенно всхлипывала в трубку Женька.

— Что у тебя, Потапова? — усталым, недовольным голосом спросил капитан, явно не ожидая ничего хорошего.

— Петр Леонидович, спасите меня! — провыла тихонько Женька, не забывая постукивать ногой по двери, чтобы та бухала о косяк. — Ко мне бывший сожитель вломился, пьяный! Он меня убьет! Честное слово! Помогите! Я сейчас на кухне заперлась, но долго мне не продержаться! — Женя настолько прониклась воображаемой ситуацией, что даже скрючилась на полу возле двери, словно ожидая удара или нападения, по щекам ее текли всамделишние слезы. Вот она, сила таланта!

В трубке царила гнетущая тишина. Женя прямо-таки видела, как капитан борется с естественным и жгучим желанием послать ее на три буквы, а если выйдет, то и куда подальше. Но все же гуманизм, не полностью изжитый в трудовых полицейских буднях из его некогда простой добродушной натуры, все же победил. И капитан, неохотно буркнув «щас будем», отключился.

Вот теперь Женька засуетилась. Она осторожненько опустила на пол два стула и табуретку. Завернула в полотенце штук пять тарелок и грохнула их о край раковины, стараясь производить как можно меньше шума, затем разложила осколки на полу. После достала из холодильника брусничный джем, процедила его через сито и приготовила пипетку. Затем метнулась в прихожую и, стараясь не привлекать внимания Владика, сбросила с вешалки всю одежду, побросав сверху башмаки и тапки, вешалку приподняла и оставила болтаться на одном гвозде. Затем вернулась на кухню и аккуратненько накапала себе в волосы процеженной брусники, так, чтобы та стекала по виску, для верности капнув пару капель на шею. Горловину свитера пришлось порвать. Ну и фиг с ним! Не велика потеря. Свитер был вытянувшийся и аляповатый, весь в аппликациях и бусинах. Завтра она себе с Труппных денег новый купит, дорогой и элегантный. Последним штрихом был ком ваты, пропитанный клюквой, который Женя затолкала себе за щеку, окончательно придав себе вид невинной жертвы мордобоя. Щека имела вид распухший, с края губ сочилась кровавая слюна, супер! Макияж ее размазался, еще когда она по телефону с капитаном беседовала. Оставалось разыграть финальную сцену.

Женька вернулась в прихожую, распахнула внутреннюю дверь, взяла в руки огромные Владиковы ботинки и притаилась на пороге гостиной. Когда же ее чуткие уши уловили на лестнице грохот полицейских шагов, Женька выскочила из укрытия и молча метнула во Владика грязный здоровенный ботинок.

Конец ознакомительного фрагмента.