Солнечный луч. Чего желают боги

Юлия Цыпленкова, 2023

Что такое счастье? Это солнечный свет в душе. Его лучи сияют так ярко, что пробиваются наружу, и любой может увидеть их отсветы. А еще это чистое голубое небо, где птицей парит имя возлюбленного, успевшее сорваться с уст. И кажется, что ничто не способно уничтожить восхитительного чувства…Но когда вдруг чистый небосклон начинают затягивать тучи, это становится ударом. Слабый дрогнет, сильный встретит невзгоды грудью. Каан Зеленых земель и его жена сильны, но и испытания им выпали нелегкие. Враги есть за границами тагана и внутри их. И чтобы вновь засияло солнце, нужно понять – чего же от людей желают боги?

Глава 6

День постепенно клонился к вечеру. И хоть гости были давно уже сыты, стол по-прежнему ломился от угощений. Кийрамы, вновь подтвердив такую же склонность к любопытству, какая была характерна для всех народов, перепробовали всё, что увидели. Морщились, что-то фыркали, ворча о выдумках тагайни, но уплетали за обе щеки.

Впрочем, обо всем по порядку. Встреча двух народов вышла скупой и безэмоциональной. В ней не было ничего витиеватого и показательного. Никто не кланялся, руки друг другу не пожимали. Если первое было закономерно, так как дело мы имели с кийрамами и поклон толковался как признание превосходства, то второе было попросту не принято. Потому, обменявшись краткими словами приветствия, мы все вместе направились обратно к Иртэгену. И уже в дороге началась беседа, не несшая в себе никакого особого смысла или подтекста. Мужчины говорили о лесе, об охоте, о зверье. Вспоминали нашу первую встречу, посмеивались. Я, Дайкари, пришедшая с мужем, и третья женщина, оказавшаяся женой Кхыла — младшего брата вожака (он тоже пришел), так вот, мы поначалу молча слушали, но когда Танияр обратился ко мне, пригласив в беседу, заговорили и кийрамки.

Правда, часть обратной дороги я опять проделала на руках своего мужа. Он не спрашивал меня, нужна ли помощь, просто поднял на руки и понес, устав смотреть на то, как потихоньку кривлюсь из-за усталости. И самое забавное, что Улбах тут же поднял на руки Дайкари, пришедшую с ним.

— Твоя жена — пух, Танияр, — сказал кийрам. — Я бы мог донести свою женщину от нашего дома.

Быстро переглянувшись с кааном, мы спрятали усмешки — вожак решил, что это ответное испытание, и принял «вызов», который ему никто не бросал.

— Я бы пронес мою Ашити отсюда и до высоких гор, — легко включился в бахвальство Танияр.

— А я бы с Дайкари прошел через горы, — ответил Улбах, и каан уважительно покачал головой, не забыв польстить кийраму:

— В тебе сила племени.

— Верно, — самодовольно кивнул кийрам, и я больше не спорила с мужем. Теперь нести меня было делом чести.

А когда мы вошли в ворота, иртэгенцы застыли там, где их застал момент нашего появления, с открытыми ртами. Нет, они знали, что каан ездил к кийрамам и что разрешил охотиться на наших землях. Кто-то воспринимал эту новость как сплетню, кто-то плевался, а кто-то просто пожимал плечами. Все мы дети Белого Духа, а каан знает, что делает. В общем, однозначного мнения не было.

И вот десять чужаков вошли в самое сердце Зеленых земель. Нет, гневных выкриков не было, никто не потрясал кулаками и не посылал в спины вчерашних недругов проклятия. Было молчаливое изумление и любопытство. Люди еще не пришли к окончательному выводу, как относиться к данному визиту, а вот рассмотреть кийрамов, о которых знали все, но видели единицы, хотелось. И рассматривали.

Вот тут стоит отметить разницу между двумя народами, жившими бок о бок, но, по большому счету, в изоляции друг от друга. Если кийрамы смотрели на нас в мрачноватом молчании и взгляды их были пристальными и суровыми, то тагайни, несмотря на оторопь, не забывали кланяться каану. А вскоре начали перешептываться, и, глядя на них, я могла бы в точности воспроизвести диалог, даже не прислушиваясь. Хватало просто выражения лиц.

— Кто это?

— Кийрамы вроде.

— Да ну-у… И вправду кийрамы?

— Выходит, так.

А потом и вовсе кто-то крикнул:

— Милости Отца, каан, никак гостей ведешь?

— И тебе Его милости, — ответил Танияр. — Друзей веду.

— А чего кааншу несешь? — спросил другой иртэгенец. — Здорова ль наша Ашити?

— Здорова, — ответила я. — Милости Белого Духа тебе.

— И тебе, каанша, — склонил голову мужчина и тут же вновь обратился к Танияру: — А чего несешь жену, каан?

— Чтоб поговорить было о чем, — усмехнулся мой муж. — Не взял бы жену на руки, тебе спросить было бы не о чем.

— А-а, — протянул иртэгенец. — А я думал, может, случилось чего.

— Ничего не случилось, всё хорошо, — ответил ему Танияр и закончил расспросы кратким: — Потом говорить станем.

После этого вопросов уже не было, слова каана означали одно — он будет говорить с людьми. И вот за что я безмерно уважала любимых детей Белого Духа, так это за то, что умели ждать. Теперь, когда они знали, что их соберут на поляне и Танияр будет держать речь, уже никому не придет в голову громко возмущаться и спорить, пока не выслушают всё, что им хотят сказать. И тогда начнут задавать вопросы, но до той поры каждый займется своим делом, не терзая себя домыслами и надуманными пересудами.

Так что до подворья мы дошли хоть и под прицелом любопытных взглядов, но уже никто не кричал и не искал ответов на вопросы, полнившие головы. А на подворье нас встречали наши женщины. Выстелив дорогу от ворот до двери дома вытканными узором половиками, они склонили головы перед кааном и его гостями — им этот жест не возбранялся, а после Эчиль завела приветственную песню. И я, как хозяйка, повела гостей осматривать дом, а заодно знакомила их с нашими законами гостеприимства.

Наблюдать за кийрамами было интересно. Они впервые оказались в доме тагайни, да еще и не в простом доме, а на большом подворье. Впрочем, им бы и в сарае было на что посмотреть, потому что устройство было иным во всем, хоть и имело общую основу — стены и крышу. Хотя даже крыши у наших домов были иными, а потому вожаку и его людям было на что посмотреть.

И они смотрели, трогали, принюхивались, а что-то даже попробовали на зуб. Я не мешала: желание гостя — закон. Кийрамы качали головами, усмехались, иногда с пренебрежением, и говорили:

— Что только не выдумают тагайни?

Однако я не ощущала обиды, потому что видела — это показное. Наши гости не могли уронить своего достоинства, вдруг начав нахваливать то, что их заинтересовало или просто им понравилось. Как так? Они почитали тагайни дикарями, изнеженными и слабыми, и вдруг признают, что у соседей есть занимательные вещицы, которые могут прийтись по душе и подопечным Хайнудара? Нет, невозможно! Не так быстро. Сначала нужно было выдержать характер, а уж потом…

И я оказалась права. Поначалу скупо и как одолжение, а после и более уверенно кийрамы признавали некоторое удобство нашего быта, пользу каких-то вещей и вкусную еду, но это было позже. А пока они продолжали держать лицо и с интересом исследовали место, куда и не думали однажды попасть, тем более как желанные гости и друзья.

Закончив осмотр дома и пристроек, куда можно было войти, не покидая жилища, мы наконец вновь вышли на улицу. И первое, что услышали, так это грозное:

— Р-р-р, — коим удостоил Мейтт самого Улбаха.

— Рырх?! — изумился вожак. — Это же детеныш рырха!

Присев на корточки, я потрепала своего любимца и защитника, а после улыбнулась:

— Его зовут Мейтт. А там Бойл, — указала я на второго рырха, с подозрением наблюдавшего за гостями. — А где-то бродит Торн. Скорей всего, мы увидим ее рядом с Танияром. Она единственная предпочитает каана, а мальчики больше дружны со мной. Вот так вот разделились симпатии… Я хотела сказать, малыши сделали такой выбор.

— Зачем вы принесли рырхов? — посуровел Улбах.

Если «глупые» домашние животные его не интересовали, а против саула не пойдешь — не загрызет, так затопчет за своего всадника, то рырхи были уже иным делом. Хищники, обитавшие на воле, не могли оказаться в доме человека.

— Их мать, раненная в схватке с другим зверем, вышла ко мне и попросила позаботиться о своих детях, — пояснила я. — Вскоре после этого она умерла, а я исполняю данное самке обещание. Оставить малышей в лесу мы не могли, иначе они могли погибнуть, и потому привезли сюда.

— Хм… — Улбах почесал макушку. — Рырха сама пришла?

— Сама, — кивнула я в ответ. — Сильно испугала, я даже не сразу заметила, что она ранена. Взяла меня зубами за руку и к детенышам потянула. А когда я попыталась ей сказать, что не могу привести их в Иртэген, она завыла, чтобы услышали другие люди, и убежала. А вскоре умерла. А мне вот они остались, — вновь улыбнувшись, я приподняла Мейтта и прижала его к груди. — Славные малыши.

— Видать, приглянулась ей Ашити, — произнес Кхыл. — Редко такое бывает, чтобы рырхи детенышей человеку доверяли. А может, сам Хайнудар надоумил?

Я с интересом посмотрела на него и, выпустив из рук млеющего Мейтта, распрямилась.

— Что это может значить? — спросила я.

— Да кто ж помыслы духов знает? — пожал плечами Кхыл. — Но раз самка сама отдала, а ты приняла, значит, таково желание Хайнудара.

— Если не станешь им матерью, подрастут, покажут, кто сильней, — сказал Улбах. — Против матери не пойдут. Рырхи к ней привязаны. Кто обидит, на того всем выводком кинутся. С вожаком спорить могут, с матерью никогда, пока она рядом. Сначала мать за детей рвать станет, потом дети за мать.

— Расскажи, — попросила я.

— Расскажу, — кивнул вожак.

— Всему свое время, — послышался голос Танияра, и мы перевели на него взгляды. Торн, как я и думала, семенила за кааном, время от времени задирая голову вверх, чтобы взглянуть на приглянувшегося ей человека. — Сначала гостей угостить надо, а там и говорить станем. Дорога была долгой, время отдохнуть. Идемте.

Так мы и оказались за столом. Стол, накрытый на улице, был роскошен. Даже я еще не видела некоторые блюда, стоявшие на нем. Кухня тагайни была поистине изысканной и вкусной. Даже простые блюда, приправленные их соусами, превращались в кулинарный шедевр восхитительного вкуса. И как когда-то на празднике лета, Танияр негромко подсказывал мне, что и с чем лучше есть. Разумеется, гостям мы тоже подсказывали.

За стол с нами сели Эчиль и Ихсэн, а еще несколько ягиров, включая моих телохранителей. Признаться, я уже больше воспринимала их как своих друзей, которые оберегают меня, чем как свою охрану. Но кроме яств, гостей и приглашенных земляков, демонстрировавших кийрамам наши обычаи, присутствовало тут и еще одно новшество — палочки. Их начала вводить в обиход я.

Они были заострены с одного конца и служили заменой вилке. Подумав, я решила, что не стану навязывать моим новым соотечественникам знакомые мне столовые приборы, тем более вводить въевшийся мне в кровь столовый этикет, который помнила, кажется, до мельчайшего нюанса. Вместо этого придумала такую вот палочку, которой можно было придержать, к примеру, кусок мяса, чтобы разрезать его, а после, наколов на заостренный конец, отправить в рот.

Мне подумалось, что стоит дать цивилизации развиться самостоятельно. Вот я придумала палочку, а кто-то однажды добавит к ней зубчики для большего удобства, и тогда в Белый мир придут вилки. Танияр пожал плечами. Ему было привычно есть, как ели все тагайни, но и против вилки он ничего не имел, оценив удобство и чистоту рук. Однако возражать против моей точки зрения не стал. Даже нашел мою мысль забавной и разумной. С палочкой каан освоился быстро, и она стала нашим верным помощником во время трапез.

Использовала теперь такую палочку и Эчиль, и как-то ужинавшая с ней Мейлик, тоже разжилась новым столовым прибором. И в доме Ихсэн их было теперь немало. А последние палочки, появившиеся в нашем доме, даже имели верхнюю резную часть, их сделал на досуге для нас с кааном Юглус. Ягиры, кстати, тоже легко и быстро переняли новшество. А затем и те, кто общался с первопроходцами, если можно так выразиться.

И даже название у нашей прародительницы будущей вилки имелось, данное с легкой руки старшей дочери Эчиль, — шамкаль, то есть шпилька — это будет более точным переводом. Так вот, шамкаль стремительно распространялась по Иртэгену, превращаясь из популярного новшества в обыденную и удобную повседневность. И кийрамам она, кажется, пришлась по душе, потому что наловчились с ней управляться они быстро и использовали, не кривясь и не фыркая. Ну, разве только разок, когда взяли шамкаль в руки в первый раз.

А потом, когда голод был утолен, наконец начались разговоры. Нет, они были и во время еды, но теперь, когда гости сосредоточились на Ихсэн, которая принесла свой калдарын и играла на нем, развлекая кийрамов и ягиров, главы двух народов завели беседу. Я поглядывала на тех, кто предался увеселениям, но слушала мужчин, их диалог был мне интереснее.

— А вот скажи мне, Танияр, а если кийрамы будут ставить дома на твоей земле? Тоже разрешишь? — прищурился Улбах.

— Разрешу, — ответил мой муж. — Только кийрамы должны знать, если дом на Зеленых землях, то уже не ты их вожак, а я их каан. Моя земля — мои законы.

— Кийрамы не станут тебя слушать, — с усмешкой отмахнулся вожак.

— Тогда мне придется прогнать их с моих земель, — сказал Танияр. — Рассуди сам, Улбах. Если мои люди придут в твой лес, поставят дома и станут вести себя как в тагане, что ты сделаешь?

— Как скажу, так и будет, или худо им придется! — ударив по столу кулаком, рявкнул вожак.

— Вот и я о том же. На Зеленых землях я главный, и закон здесь мой. Я готов принять любой народ, кроме илгизитов…

— Тьфу, — согласно сплюнул Улбах.

— Но под свою волю и власть, — продолжил каан.

— А говоришь — друзья, — снова прищурился вожак.

— Друзья, — кивнул Танияр. — Друзья помогут друг другу, руку протянут, на клич придут. Вам для охоты мало места, я сказал: «Приходите, в моих лесах зверья много». Если у тебя зимой еды будет мало, я принесу. Если стрелы острые нужны — поделюсь. Если мне помощь будет нужна, ты разве не протянешь руку?

— Протяну, — кивнул вожак.

— Но если кийрам будет вести себя не как гость и друг в моем тагане, то я буду злиться. А ты бы не злился?

— Злился.

— И тогда мне придется наказать кийрама, если он обидит моих людей.

— А если твои люди обидят кийрама?

— Тогда я накажу своих людей. А ты бы как поступил?

— Если друзья, то так же, — подумав, ответил Улбах. — Только скажи мне, Танияр. Вот ты и оружием поможешь, и едой, и охотиться разрешил, а от нас-то чего в ответ хочешь? Шкур у вас своих много, еды вон, — он кивнул на стол, — на всех кийрамов хватит, у нас такого нет. Чего же от нас ждешь, если больше нашего имеешь?

Я перевела взгляд на супруга.

— Мира, — ответил каан. — А если война, то помощи. Я говорил тебе, что в Каменном лесу может водиться погань похуже мерзких тварей из топи. И если они там, то однажды выйдут под свет солнца. И тогда никому из нас не устоять поодиночке. Если тебе кто грозить начнет, то я рядом с тобой встану. Плечом к плечу, как брат за брата буду драться. И от тебя прошу того же.

— Зачем нам биться за тагайни? — спросил Улбах.

— И нам за кийрамов незачем, — сказал каан. — Только я хочу дружить, а ты старое поминаешь. Нехорошо. Все мы дети Белого Духа, всех нас выносила Илсым. Вот и выходит, кийрам, тагайни, пагчи — все мы родня от одних Отца и Матери. А ты говоришь — зачем.

— Хорошие слова, Танияр, мне на душу ложатся, — ответил вожак. — Я буду думать.

Думать… Думать, конечно, хорошо, это полезное занятие. Однако о чем тут размышлять, если тебе предлагают прямую выгоду? Зеленые земли ничего не получат, кроме военной помощи, хоть и готовы делиться всем, что имеют. Да любой здравомыслящий и практичный человек ухватится за такое щедрое предложение, когда тебе всё, а от тебя только поддержка в войне, которая может и случится, но не в наше время. А кийрамам надо еще думать…

Впрочем, я попросту ворчу. Разумеется, сложно переломить въевшееся в кровь восприятие соседа-недруга и распахнуть ему объятия. Да и Танияр говорил сразу, что кийрамы будут долго приглядываться, прежде чем протянут руку навстречу. И все-таки, когда твоя душа открыта, начинаешь исподволь ожидать того же и от того, к кому ты расположен. Но, в конце концов, это мы, а не кийрамы заговорили о дружбе. Они всё еще живут недоверием, и надо просто набраться терпения, а Белый Дух нам поможет.

— Улбах, ты обещал рассказать о рырхах, — с улыбкой напомнила я, когда мужчины замолчали.

Я не влезла в важное обсуждение, оно как раз подошло к концу, а ответ вожака был важен не только мне как опекунше маленьких рырхов, но и нашему делу. А как иначе, если это был повод показать, что мнение соседа имеет неоспоримую ценность и мы воздаем должное его знаниям.

Улбах перевел взгляд на меня, затем поглядел на Торн, дремавшую на коленях каана, и произнес:

— Я расскажу. — И мы с мужем преисполнились внимания. — Рырхи живут в стаях, но в стаи собираются только взрослые звери. Стая — это сила. В ней никогда не увидишь больных, старых и детенышей. Рырхи избавляются от обузы. Если старый зверь хочет пожить подольше, он, понимая, что стал слаб, уходит из стаи и живет один. Но если попадется сородичам, они его задерут. И больных тоже. А самок не трогают, но на детенышей напасть могут.

— Какой ужас, — охнула я, прижав к губам кончики пальцев.

Танияр остался спокоен, скорее всего, он это прекрасно знал, но не желал пугать и расстраивать меня, потому молчал в ожидании кийрамов. А может, и не всё это было известно моему каану, в любом случае он просто кивнул, то ли подтверждая слова вожака, то ли принимая к сведению. А Улбах пожал плечами:

— Им надо выживать. Зимой слабые будут мешать стае. О них надо заботиться, защищать, делиться пищей, а ее и так немного. Не избавятся летом — сожрут зимой. К лету дичи становится больше, и своих рырхи уже не поедают. Больного задерут и оставят.

Я передернула плечами, однако тут же пришло воспоминание. То самое, когда три рырха, затаившиеся под снегом, кинулись на меня. Тогда Танияр спас меня, а тело убитого вожака кинул двум его сородичам, и те, забыв о людях, вонзили зубы в плоть собрата. Ужас, ужас и еще раз ужас! А потом я вновь поглядела на супруга и утвердилась в своей догадке, что о наших питомцах он знает много больше, чем рассказал мне.

— Гон у многих животных наступает еще в конце зимы, — тем временем продолжал свой рассказ кийрам. — Молодняк рождается с приходом весны, чтобы до следующей зимы они успели вырасти, окрепнуть и научиться выживать. Весной звери еще голодные и злые, поэтому самки не станут подвергать приплод опасности стать кормом их отцу или другому сородичу. Они уходят из стаи, чтобы родить и вырастить детенышей.

Самцы будут обходить логово самки, охотиться на нее не станут, но если она попадется им ослабленной, то детенышей могут сожрать. Поэтому самки, когда приходит время рожать, забираются туда, куда их стая не заходит, делают себе логово, охотятся до самых родов, делают запасы на первое время, пока земля еще холодная. Но с голоду могут и падаль есть. После того как появятся детеныши, мать их надолго не оставляет и рвать будет каждого, кто приблизится. Когда маленькие рырхи немного подрастут, тогда она уже не будет нападать на каждого, кто подойдет к ее логову.

Самки осторожны. Лучше спрячутся с детенышами, чем выдадут себя. Но если поймут, что приплоду угрожают, нападут и будут биться. Мать сдыхать будет, а не отступит. Та самка тоже, значит, дралась до последнего, раз детеныши остались живы.

— И не только дралась, — произнес Танияр. — Держалась, пока не нашла, кому отдать своих детей.

— Бедняжка, — вздохнула я сочувственно.

— Ты, Ашити, должна стать им матерью, а ты, Танияр, — кийрам нацелил палец на каана, — одним из рырхов в стае. И для нее, — теперь он указал на Торн. — Не бери ее, не гладь, отгоняй, ругай, когда лезет. Если будешь ласкать, она потом с Ашити будет драться как с соперницей. Или сразу шею сверни, или оттолкни, иначе потом всё равно убьешь, чтобы жену защитить. Рырха не отступится.

— Рырхи мать не обидят, — напомнил каан.

— Ты ей мать, — ответил Улбах. — Сейчас мать. Начнет зреть, самца может учуять, тогда к весне на Ашити нападет.

В этом был смысл. Танияр уделил девочке внимание почти сразу. Он взял ее на руки и нес от места, куда рырха привела меня, потом вез на Тэйле, и она потянулась к каану. С Бойлом было иначе. Юглус забрал его у меня ближе к нашей стоянке, и хоть и вез, но на подворье появлялся не каждый день, а мой муж тут жил и возился с Торн чаще, чем с остальными. Мальчиками занималась я.

— Ашити с ними бывает чаще, — обратившись к кийраму, возразил моим мыслям Танияр.

— Ты сильный, Ашити тебя слушается, — ответил Улбах. — Для нее, — он указал на Торн, — твоя жена тоже детеныш. Она должна ощутить силу матери и ее защиту.

— И что же нам делать? — спросила я, глядя с жалостью на Торн.

Улбах не ответил. Он встал на ноги и вдруг грубо схватил малышку за шкирку. Поднял на уровень глаз и встряхнул.

— Дурной рырх, — гаркнул вожак. — Совсем глупый!

— Ул… — начал Танияр, но кийрам рявкнул:

— Молчи, беловолосый! — И снова встряхнул взвизгнувшую Торн.

— Да что же ты делаешь! — вскочив с места, возмущенно воскликнула я.

— Я обижаю вашего рырха, — осклабился Улбах.

Танияр перестал обращать на него внимание. Он взял стакан с буртаном, отхлебнул и произнес:

— Спой, Эчиль.

Вожак опустил рырху на землю, завалил на спину и дернул за лапу. Уже поняв смысл происходящего, я сурово свела брови и стремительно направилась к мучителю маленьких рырхов. Мейтт, дремавший у моих ног, подскочил и поспешил следом, засеменил за ним и Бойл. Они остановились за мной, не вылезая вперед, но и не прячась, кажется, уверенные в том, что рядом со мной безопасно.

— Хватит издеваться над моим детенышем, — сердито сказала я и оттолкнула кийрама.

Толкнула слабо, но он отшатнулся так, будто его откинул в сторону Танияр, а не я. Даже прикрылся руками, сделав вид, что боится. Похоже, у кийрамов актерский талант был хорошо развит, у всех поголовно. Уперев руки в бока, я велела:

— Не смей приближаться к моим рырхам, кийрам!

Торн, наконец обретя свободу, поспешила к каану. Она ткнулась ему в ноги, запищала, но он остался равнодушен к жалобам и страданиям своей любимицы, даже головы не опустил. Напротив, поднялся на ноги и, обойдя детеныша, подошел к Улбаху, а я присела перед страдающей рырхой и погладила ее.

— Бедная моя девочка, — проворковала я. — Обидели, испугали. — А после подняла на руки и вернулась на свое место.

Мейтт и Бойл, оценив, насколько мы сильнее какого-то там вожака, задержались и еще некоторое время сверлили Улбаха пристальными взглядами. Затем Мейтт зарычал и, посчитав, что хорошо запугал кийрама, вернулся ко мне. Бойл, наблюдавший за сценой возмездия, тоже высказался — рявкнул — и пришел к нам. Семья воссоединилась. Только наш большой самец так и остался в стороне. И когда вернулся, даже на меня не смотрел.

Торн снова запищала. Она задергалась, пытаясь вывернуться из моих рук, а когда я вновь отловила ее при попытке сбежать к Танияру, зарычала и цапнула за руку.

— Накажи, — велел Улбах, наблюдавший за нами. — Прямо сейчас. Тряхни ее. Пусть станет больно. Накажи!

И поджав губы, я схватила рырху за ухо и тряхнула ее. Вышло и вправду сильно, потому что она взвизгнула.

— Ох, — охнула я, но кийрам был начеку:

— Не жалей. Сейчас нельзя. Тряхни еще раз и верни на место. Она должна понять, что у тебя есть сила. Тряхни.

Страдая от жалости к бедному детенышу, я повторила наказание. После вернула Торн к братьям, положила рядом с ними и с деланой суровостью потрясла пальцем у нее перед носом:

— Нельзя, — припечатала я упрямицу и села.

Я честно старалась выдержать характер, но попискивание у моих ног рвало сердце. Не удержавшись, я склонилась, намереваясь погладить несчастную малышку, но Улбах вновь остановил меня:

— Нет.

— Но она же плачет, — возразила я.

— Как мать сказала, так и будет, — ответил кийрам. — Лучше погладь других рырхов, они заслужили. Особенно тот, который рычал.

— Мейтт, — подсказала я и потрепала детеныша. Затем погладила Бойла и, пойдя наперекор Улбаху, тронула Торн. Рырха зарычала.

— Накажи! — рявкнул вожак. — Сильно накажи!

Однако меня опередили. Мейтт, подскочив на лапы, навалился на сестру и вцепился ей в холку. Торн взвизгнула. Она растянулась на брюхе и продолжала повизгивать, пока брат трепал ее.

— Не лезь, — усмехнувшись, произнес Улбах. — Вот вожак и определился. Твой первый помощник, погладь. А эту, — кийрам посуровел, — не трогай. Пусть полежит и подумает.

И пока он говорил это, Бойл хватанул сестру за заднюю лапу и, усевшись рядом, поднял на меня взгляд, словно спрашивая: «Я тоже молодец?» Будь они людьми, я бы отругала обоих мальчишек за то, что побили сестру, но мои детеныши оставались хищниками, и пришлось похвалить обоих. Все-таки они защищали меня, особенно Мейтт, в который раз подтвердив, что имена я распределила верно. Он должен был стать главным, иначе быть не могло. В этом я была уверена.

— Расскажи еще, — попросила я, и Улбах с готовностью продолжил свой рассказ.

Танияр снова подсел к нам, готовый слушать, но к нему подошел ягир, стоявший на страже у ворот. Он склонился к уху каана, что-то прошептал, и лицо моего супруга на миг помрачнело. Я накрыла его руку ладонью и устремила на супруга вопросительный взгляд. Он улыбнулся в ответ и велел:

— Пусть войдут.

— Кто там? — спросила я, и Улбах с интересом посмотрел на каана.

— Люди Елгана, — ответил Танияр и усмехнулся: — Никак Илгиз их направил.

Я тихо охнула, и теперь супруг пожал мою руку:

— Всё к лучшему, Ашити, — сказал он и поднялся из-за стола навстречу незваным гостям.

Танияр скрылся за углом дома, и пока разглядеть, кто к нам пришел, не представлялось возможным. По правилам хорошего тона тагайни жена не должна была выходить к гостям вместе с мужем. Могла, но это было необязательно, и я осталась сидеть с Улбахом. Во-первых, не хотелось оставлять кийрамов, а во-вторых, обострять ситуацию с первых минут. Глаза-то у меня цвет не изменили, а уж что там молва донесла до соседнего тагана, нам было неизвестно. Как и причина визита послов Елгана. О свадьбе каана Зеленых земель там уже должны были услышать.

— Туор! — воскликнул мой муж. Его голос лучился искренней радостью, будто и не он еще минуту назад поминал Илгиза. — Мой добрый друг! Как же я рад видеть тебя в моем доме!

Не знай я о том, насколько посольство было не ко времени и неприятно каану, то решила бы, что Танияр и вправду счастлив видеть новых гостей в своем доме. Впрочем, прятать настоящие чувства он умел хорошо, это мне было известно. Только обычно он скрывал свою веселую, жизнерадостную натуру под маской суровой невозмутимости, а сейчас всё было с точностью до наоборот.

— Танияр! — отозвался незнакомый мужской голос, лучась ответной радостью. Но уже меньше чем через минуту, в течение которой мужчины должны были обменяться приветственным пожатием плеч друг друга, что заменяло полноценные объятия и рукопожатие, посол произнес с почтительностью: — Каан. Наконец-то ты занял свое законное место. Елган велел сказать тебе, как рад, что челык покрыл голову достойнейшего из сыновей Вазама.

— На всё воля Белого Духа, — ответил Танияр. — Пройдите и разделите мой стол и кров с моими гостями. Вы поспели ко времени.

— Прими сначала дары, каан, — остановил его посланец Елгана.

— Благодарю Елгана за дары, — ответил мой муж. — Но что может быть дороже, чем дорогой гость? Идемте за стол, а дарам еще придет время.

Я прекрасно понимала, отчего Танияр говорит это. Послы не видели тех, кто сидел за нашим столом, и вряд ли примут с радостью, что им предлагают оказаться рядом с кийрамами. Впрочем, поводов негодовать у них должно быть немало, а потому каан не спешил принять подарки соседа. И послы покорились.

Их было четверо. Такие же, как и все тагайни, беловолосые и голубоглазые, но пониже ростом и коренастее жителей Зеленых земель. Мужчины казались настоящими крепышами. Одеты они тоже были привычно, разве что в одежде преобладал зеленый цвет да орнамент заметно отличался. Оружия при них, разумеется, не было, как и плащей, под которыми мог спрятаться клинок. Они приехали как друзья.

Уже опытным взглядом я определила, что первым идет человек знатный, хоть в Белом мире еще и не было строгого разделения на знать и простолюдинов. Аристократия еще только формировалась. Это сословие выделялось более богатыми закромами, что позволяло нанять прислужников, а еще приближенностью к правящему главе тагана или родством с ним. И о том, что человек занимает высокое по местным меркам положение, как раз и говорил орнамент. А иных различий не было.

Народ кланялся только каану и алдару, с остальными же держались на равных. И легко можно было услышать, как жена важного человека и торговка с курзыма самозабвенно ругаются из-за расхождения взглядов на цену, качество товара или просто ради удовольствия — повод для склоки найти несложно, особенно на курзыме. Впрочем, если знатная особа заслужила уважение, о ней отзывались с почтением, но не жалели яда для того, кто вызвал неприязнь.

Тот, кто шел впереди делегации от Елгана, занимал высокое положение, но, какое именно, я пока не знала. Он мог быть братом каана, советником, просто добрым другом, но точно не алдаром — воинского знака на незнакомце не было. Да и те трое мужчин, которые шли за ним, тоже не являлись воинами. Оставалось набраться терпения и дождаться, когда Танияр нас познакомит.

Кийрамы повернули головы на звук шагов. Эчиль замолчала, ее пристальный взгляд устремился на послов, и только Ихсэн продолжала наигрывать, развлекая гостей. Теперь я поднялась на ноги, а следом за мной встали и мои рырхи, даже вредина Торн.

— Милости Отца вам, — приветствовала я наших новых гостей, и Танияр, подойдя ко мне, приобнял за талию.

— Присядьте с нами, — произнес каан. — Отдохните и поешьте с дороги. Места всем хватит.

Послы не двинулись с места. Они переводили взгляды с меня на порыкивающих рырхов, затем на кийрамов, на Эчиль и снова Танияра. Почти каждый за нашим столом вызывал у посланцев Елгана изумление и оторопь. Каан вопросительно приподнял брови:

— Отчего медлишь, Туор? Садись, здесь собрались добрые друзья.

Спутники Туора переглянулись в растерянности, но по-прежнему остались стоять, ожидая, что скажет их предводитель.

— Эчиль, Ихсэн, — позвал Танияр.

Ихсэн отложила калдарын, и они с Эчиль споро взялись за дело — готовили место для послов. Я подняла взгляд на мужа, но он только крепче прижал меня к себе, так дав понять, что мне не надо помогать женщинам, хотя это не противоречило устоям. Даже наоборот. Это я должна была если и не сама, то хотя бы дать указание прислуге, то есть Сурхэм, но не каанше и вышивальщице, которые были такими же гостями, как и все остальные. Но у Танияра были свои соображения, и потому я просто осталась рядом, не вмешиваясь в ход событий.

— Что же вы стоите, Туор? — полюбопытствовал каан. — Ашити, проводи наших гостей.

Вот теперь он отпустил меня, и я направилась к чужим тагайни, а следом за мной засеменили рырхи, все трое. Взгляд Туора на миг впился мне в лицо, а затем опустился к земле.

— Это рырхи, — сказал посол.

— Рырхи, — ответила я с легким поклоном. А затем повела рукой: — Окажи милость, уважаемый Туор, вкуси нашей пищи, испей буртана. Отец велит почтить гостя, так уж не откажи, позволь позаботиться о тебе и тех, кто пришел с тобой.

— Добрые речи, каанша, — буркнул посол. Значит, о свадьбе все-таки знали. Хорошо, одним вопросом меньше. Даже двумя. На мои глаза они смотрели, но спрашивать про пагчи не стали, выходит, и это для них не новость.

Взяв его за руку, я повела мужчину к столу, а следом за ним двинулись и его спутники. И вскоре они уже сидели на подготовленных местах. Эчиль и Ихсэн поставили на стол оставшиеся еще не тронутые блюда, положили перед тарелками шамкали, и послы воззрились на них с недоумением.

— Что это? — спросил Туор.

— Это шамкаль, — пояснила я. Взяла у него палочку, нож и, положив на его тарелку кусок мяса, показала, как пользоваться нашим нововведением. Буртан разливать было еще рано, сначала гости должны были утолить голод. Поэтому я вернула шамкаль Туору, и отошла к мужу.

Рырхи, сидевшие рядом, пока я ухаживала за гостями, снова пристроились за мной и уселись, как только я вернулась на свое место.

— Туор, Икчин, Юхус, Турче, — произнес Танияр, так представив новоприбывших. — Улбах — вожак кийрамов, Кхыл — его брат и помощник, Дайкари…

Далее шло перечисление кийрамов, во время которого гости не сводили друг с друга пристальных взглядов. И те и другие не спешили проявлять дружелюбие. Улбах и его люди были настороженны, а вот послы Елгана явно изо всех сил крепились, чтобы не высказаться. У них была своя цель, и ради нее они старались умерить высокомерие тагайни в отношении подопечных Хайнудара.

Когда представление закончилось, Ихсэн поднесла миску с водой, чтобы гости омыли руки. Эчиль подала им вышитый ручник, чтобы они могли вытереться после. Туор бросил на нее взгляд.

— Неужто каанша в прислужницы пошла? — спросил посол. — Это ведь Эчиль, верно, дочь Налыка?

— Эчиль, — ответил Танияр. — Только ошибся ты, Туор, здесь нет прислужников. Подруга Ашити вам руки омыла, моя сестра их обтерла.

— А жена что же? — спросил посол.

— А жена тебя со мной встретила, милости Отца пожелала да с почтением за стол усадила. Чем недоволен, Туор?

— Всем доволен, — ответил тот. — Только…

— Поешьте с дороги, — прервал его каан. — Коли гость в доме, то его прежде обласкать нужно, а после уж о делах говорить. Отдохните, а мы вас порадуем. Сыграй, Ихсэн.

Моя подруга послушно взялась за калдарын, но пока, кроме музыки, ничего не нарушало тишины. Посланцы все-таки принялись за еду, и только один из них, поколебавшись, взял в руки шамкаль. Попробовав ей пользоваться, как я указала, мужчина, носивший имя Турче, что-то хмыкнул себе под нос и уже не откладывал полезную палочку. Остальные предпочли есть как привыкли, но это уже было их личным делом.

— У тебя в доме рырхи, Танияр, — первым нарушил молчание тот, кого каан назвал Икчином. — Разве место рырху в поселении?

— Это детеныши Ашити, — ответил мой муж. — Рырха перед смертью отдала ей своих детей, теперь моя жена заботится о них.

— Рырха не приручить, — сказал Юхус. — Они сожрут кого-нибудь, а твоя жена будет в ответе, раз принесла их в Иртэген.

— Рырхов не надо приручать, — заговорил Улбах. — Надо жить по их законам, тогда станут слушать.

Взгляды четырех послов сошлись на вожаке, Туор и Юхус нахмурились, но сдержались. Икчин никак своего неудовольствия не показал, а Турче, насытившись, и вовсе развернулся к Ихсэн, которая продолжала играть на калдарыне. А когда Эчиль разлила буртан по стаканам, взял его и негромко заговорил с кааншей. Я прислушалась, однако Турче просто спрашивал, как живется жене Архама. И если быть откровенной, этот тагайни начинал мне нравится. Он был моложе остальных и казался скорее дополнением, чем поддержкой посольству.

— Что происходит в вашем тагане? — спросил каан, нарушив вновь воцарившееся молчание. — Здоров ли Елган?

Туор перевел взгляд на Танияра, чуть склонил голову и ответил:

— Наш каан здоров и полон сил. Однако он опечален твоим промедлением. Ты обещал вернуться, а всё не едешь.

— Пока забот много. Не могу оставить таган, — с улыбкой ответил мой муж. — Но скажи Елгану, что я ему по-прежнему друг. Нам, как верным детям нашего Отца, ругаться нельзя.

Конец ознакомительного фрагмента.