Двойная игра

Юрий Вячеславович Ситников, 2021

Димону вскружила голову новенькая одноклассница Вера: начались ухаживания, тайные свидания и, как следствие – расставание с Люськой. И вдруг беда: Димона обвиняют в избиении человека и краже десяти тысяч евро. Есть свидетели, есть улики; нет только алиби. Самое время обратиться за помощью к друзьям, может, они смогут спасти его от… Веры, которая выступает главным обвинителем. Друзья не остались в стороне, удалось собрать множество улик – все они не в пользу Димона. …Расследование зашло в тупик, но неожиданно на горизонте появился таинственный доброжелатель с новыми и интересными подробностями этого загадочного преступления.

Глава первая

Предательство

Прозвенел звонок. Люська поправила на плече сумочку и выглянула из-за угла.

— Кого высматриваешь? — раздался гнусавый голос за спиной.

Вздрогнув, Люська обернулась.

— Блин, Женёк, напугал. Чего крадёшься?

— Я не крадусь, я с собакой гуляю. А ты кого ждёшь?

— Не твоё дело, — ответила Люська, посмотрев на школьное крыльцо. — Почему не в школе?

— Болею.

— И чем на этот раз: воспалением хитрости или обострилась хроническая лень?

Женёк ухмыльнулся.

— ОРЗ у меня.

— Ну да, я так и поняла, — Люська продолжала неотрывно смотреть на крыльцо.

— Тоже болеешь? — не отставал Женёк.

— Какая тебе разница?! Ты вроде с собакой шёл гулять, вот и топай. Давай-давай, иди, не мешай.

— Вон Глеб вышел. Его ждёшь?

— Митков, вали отсюда, сказала! По-хорошему пока прошу.

Женёк ушёл. Люська не спускала глаз с выбегавших из школы знакомых. Заметив Димона, она сперва попятилась, потом снова выглянула из-за угла и, удостоверившись, что он отправился в другую сторону, выскочила из своего укрытия.

Слежка длилась ровно пять минут. Дойдя до автобусной остановки, Димон купил в цветочной палатке букет жёлтых хризантем, развернулся и направился к круглой высотке. Той самой высотке, в которой жила она… Верка.

Не в силах сдерживать эмоции, Люська разревелась. Она шла домой, а дорога то раздваивалась, то становилась нечёткой, а иногда и вовсе тонула в дымке. Люська ревела и шла практически наугад. Пару раз её останавливали прохожие, интересовались, нужна ли помощь — Люська никого не слышала. Мир перевернулся. Всё потеряло смысл, не хотелось жить.

Сегодня оправдались её худшие подозрения; сегодня она столкнулась с предательством.

***

Вернувшись из школы, я первым делом ломанулся на кухню к холодильнику. На полках ничего съестного обнаружить не удалось. Нет, продукты там были, но я такими не питаюсь. Низкокалорийный творог, обезжиренный сыр, геркулес, сваренный на воде без соли, листья салата, пучок петрушки, огурец и брынза, напоминавшая по вкусу мочалку. Пробовать мочалки мне не приходилось, но почему-то кажется, что вкус у них с брынзой одинаковый.

В морозильной камере я наткнулся на замороженные овощи (терпеть их не могу), одну сосиску и три формочки со льдом.

Вот и вся еда. Точнее, полное её отсутствие. Всем низкокалорийным и обезжиренным питается Диана (вечные диеты, подсчёты калорий и постоянные вздохи о набранных лишних ста граммах). Диана — актриса, на диетах повернута капитально. Если бы не Люська, которая в нашей семье занимается готовкой (к слову сказать, готовит моя младшая сестра хорошо) мы бы умерли с голодухи.

Но последнюю неделю с Люськой происходят какие-то непонятки. Со мной практически не общается, в школу не ходит, говорит, простудилась, телефон отключила, к плите не приближается. По-моему, она вообще есть перестала. Пустой холодильник явное тому подтверждение.

Схватив сосиску, я бросил её в миску и включил плиту. М-м-м, одна сосиска, я ей не наемся, только аппетит раззадорю. А в магазин бежать — времени нет. Ровно через двадцать минут я должен быть на своём рабочем месте — в квартире писателя Иннокентия Ивановича.

Работаю у старика почти год: набираю на ноуте текст его будущего историко-приключенческого романа. Иннокентий Иванович пишет роман от руки, затем отдаёт мне свои каракули и я, путаясь в его крючках-закорючках, по три-четыре часа в день провожу в крохотном кабинете. Также в мои обязанности входят поездки по библиотекам за различными справочными материалами.

Таскаться ещё и по магазинам мне некогда, тем более с Люськой был уговор: завтраки, обеды и ужины целиком на ней.

В прихожей хлопнула дверь.

— Люсь, ты?

Вместо ответа — всхлипы.

— Люсь, что случилось?

Снова всхлипы. Стук и шаги. Заплаканная Люська прошла в кухню, забыв снять шапку и куртку. Сев на уголок, она уставилась на меня отсутствующим взглядом.

— Тебя обидели? — я подошёл к сестре, положил ей на плечо руку.

Если честно, никогда не видел Люську заплаканной. Характер у неё железный, мне вообще казалось, Люська не умеет плакать, а тут такой поворот.

— Говори! — крикнул я.

— Все подтвердилось, — прошептала Люська.

— Что подтвердилось?

— Всё.

— Я не понимаю тебя.

— Он опять купить цветы в палатке и пошёл к ней.

— Кто?

— Димка.

Я сел на стул.

— Подожди, Люсь. Димон сейчас поехал к тётке в больницу. Он сам мне об этом сказал.

— Враньё! Он пошёл к Верке. Как там её фамилия… Курзоватова, кажется.

— Кузоватова, — ответил я машинально. — А при чём здесь Верка?

— У них теперь любовь-морковь, — всхлипнула Люська.

Я рассмеялся. Люську мой смех привёл в бешенство.

— Прекрати! Чего ты ржёшь?! Наверняка знал об их отношениях, знал и молчал. Как ты мог?

— Спокойно можешь объяснить, о чём ты говоришь?

— Поклянись, что ничего не знаешь о шашнях Димки с Веркой.

— Димка и Верка! Ты сдурела, да?

— Поклянись!

— Да клянусь. Клянусь!

— И он ничего тебе не рассказывал?

— Нет.

— Предатель. — Люська расплакалась. — Я думала, у нас с ним серьёзно. А он… с Веркой. Я их ненавижу!

Вскочив, Люська забежала в ванную комнату, закрыла дверь и включила воду. На мои просьбы открыть, отвечала, что никого не хочет видеть.

Я не знал, что думать, не знал, как себя вести. Димон и Верка. Бред. Не может такого быть.

Вера Кузоватова появилась в нашем классе два месяца назад. Они с матерью купили квартиру в круглой высотке, что стоит напротив школы. Девчонка Вера, конечно, отпадная: красивая, общительная, модная, короче — без комплексов. В школе на неё сразу запало человек десять. Вере внимание ребят льстило, но она никому не отдавала предпочтение, никого особо не выделяла. Дружила со всеми, кокетничала, и каждый день после уроков Веру провожал до дома кто-нибудь из ребят.

Помню, я спросил Димона, что он о ней думает. Димон задумчиво пожал плечами, но ничего не ответил. А теперь я узнаю, что он и Вера… Да нет. Люська напутала. Димой мой лучший друг, в случае чего, не стал бы шифроваться.

Люська вышла из ванной.

— Люсь, надо поговорить.

— О чём?

Я посмотрел на часы.

— Ёлы-палы, опаздываю к Иннокентию. Но давай по-быстрому во всём разберёмся. Почему ты решила, что Димон и Вера встречаются?

— Хочешь во всём разобраться по-быстрому? — заорала Люська. — Окей! Тогда голые факты. Пару недель назад Танюха мне сказала, что видела Димку и корову в пиццерии.

— Какую корову?

— Верку!

— И что?

— Не перебивай меня! Сначала я тоже подумала «и что с того». Но потом Танюха увидела Димку и козу в кафе. Он мне сказал, что уезжает с отцом на дачу, а сам зависал в кафешке с овцой.

— Трудно тебя понять, слишком много животных, — усмехнулся я.

— Да иди ты!

— Ты сама их видела?

— А как же! Сидели, как голубки, смеялись и мороженое жрали. А я ещё голову ломала, с чего это Димка вдруг изменился, дела неотложные каждый день возникать стали, меня избегает. А ответ лежал на поверхности — Верка Кузоватова.

— Не горячись. Люсь.

— Я слежу за ним с понедельника. После уроков они отправились в кино, потом зарулили к ней домой. Во вторник ломанулись в пиццерию. Вчера…

— Вчера Вера не пришла в школу, — перебил я Люську. — И сегодня её не было на уроках. Вроде заболела.

— Правильно. Поэтому вчера Димка после уроков купил цветочки и поспешил к ней домой. И сегодня поскакал с хризантемами, как козёл. А тебе наврал про тётку в больнице. Что теперь скажешь?

Я молчал.

— Молчание в данном случае — лучший ответ.

— И всё равно не руби с плеча.

— Глеб, иди в баню. С какого плеча я рублю? Факты на лицо, а ты мне фигню всякую советуешь. Посмотрела бы я на тебя, если бы Алиска с каким-нибудь парнем каждый день зависала, и цветы от него получала.

— К чему ты это сказала?

— Вот! Что и требовалось доказать. Уже глаза вылупил, заревновал. Всё, оставьте меня в покое. Не нужен мне Димка. Никто не нужен!

— Поговорим вечером, когда вернусь от Иннокентия.

— Не о чем больше говорить, я всё сказала.

— И с Димоном говорить не будешь?

— С ним в первую очередь. Наперёд знаю его отговорки. Начнёт оправдываться, юлить, изворачиваться. Я верю своим глазам, Глеб. И знаешь… Одной даже лучше. Во всяком случае, когда ты один, тебя никто не предаст.

Я ушёл к Иннокентию Ивановичу с тяжелым сердцем. Н-да, ситуация. Разобраться, разумеется, в ней надо, но с чего начать?

Уже сидя в кабинете перед ноутбуком, я решил начать с откровенного разговора с Димоном.

…Утром в школе, на первой же перемене, я отвел Димона к окну и спросил без обиняков.

— Ты встречаешься с Веркой?

Димон вздрогнул, мои слова явились для него неожиданностью. В принципе дальнейшие расспросы бессмысленны, я понял всё без слов.

— Глебыч, почему ты спрашиваешь?

— Это правда?

— Нет… Блин, Глебыч… я…

— Значит правда.

— Кто донёс? — голос Димона сделался жёстче.

— Не всё ли равно?

— Круглова? Она нас пару раз видела. Стукачка! Вечно на неё натыкаешься.

— Танька мне ничего не говорила.

— Тогда кто?

— Люська.

— Что?! — Димон не верил ушам.

— Тише ты, не ори. Да, она всё знает. Вычислила вас, видела, как ты Верке цветы покупаешь, в кафешки, кинотеатры водишь. Короче, спалила вас Люська.

— Но ведь… Чёрт! Люся.

Немного помолчав, я сказал:

— Думал, у вас серьёзно. Вы жить друг без друга не могли.

— Не могли, — кивнул Димон, облокотившись о подоконник. — Хочешь правду, Глебыч?

— Ну.

— Сам не знаю, что со мной произошло. И происходит, — добавил он после паузы. — Что-то я слишком много парюсь в последнее время.

— В смысле?

— Сначала воспринимал Веру просто как красивую девчонку, а потом началось. Как бы тебе объяснить. Она не такая, как все. Вера лучшая. Наверное, я не должен так говорить, Люся твоя сестра, но это правда.

— Всё нормально, — ответил я. — Ты мой друг.

— Глебыч, Вера мне очень нравится. По-настоящему нравится. Когда она рядом, я чувствую себя счастливым парнем. Без дураков.

— С Люськой такого не было?

— Было вначале, а потом…

— Потом появилась Верка и Люська на её фоне померкла.

— Нет… Да… — Димон ударил кулаком по подоконнику. — Я запутался. Меня к ней тянет. Сильно тянет. Хрень какая-то!

— Это любовь, — засмеялся я.

— Прикалываешься?

— Ладно, расслабься.

— Ты меня понимаешь, только честно?

— И да и нет, — уклончиво ответил я.

— Как Люся?

— Глупый вопрос.

— Понимаю.

— Ты бы хоть поговорил с ней, объяснился.

— Думаешь, она захочет меня видеть?

— Но расставаться не по-людски тоже не дело. Согласен?

— Я зайду к вам, — Димон усмехнулся. — Как общались раньше, общаться уже не сможем. Помнишь, как зависали у вас дома: ты с Алиской, я с Люськой.

— Слушай, а что говорит Вера? — спросил я.

— По поводу чего?

— По поводу ваших отношений.

— Глебыч, у нас всё хорошо, — уклончиво ответил Димон.

Прозвенел звонок, перемена закончилась. Больше тему взаимоотношений Веры с Димоном мы не обсуждали.

Вечером Димон пришёл к нам домой. Люська не пустила его на порог. Назвала предателем, жалким ничтожеством и попросила забыть её имя. Потом нервно засмеялась, сказала, что сама давно хотела прекратить их отношения, но никак не решалась. Врала, конечно. Димон это понимал, но продолжал молча стоять, опустив голову.

Хлопнув дверью, Люська убежала к себе в комнату, уткнулась лицом в подушку и зарыдала.

Глава вторая

Кража без взлома

Прошло несколько дней. Люська продолжала сиднем сидеть дома. Возвращалась из школы, включала комп и начинала строчить сообщения Верке Кузоватовой. Таков был план её женской мести. Нет, Верка даже не подозревала, что переписывается с Люськой, всё было продумано на несколько ходов вперёд.

Зарегистрировавшись на сайте под вымышленным (мужским!) именем, и разместив на главной странице фотку аргентинского актёра, Люська для начала напросилась в друзья к сопернице.

Привыкшая к мужскому вниманию Вера, сразу клюнула на девятнадцатилетнего красавца-парня Михаила из Москвы. Завязалась переписка. Враг заглотил наживку, теперь дело за малым — придумать, как именно отомстить.

Сегодня Вера предложила Михаилу пообщаться по скайпу, Люське пришлось в срочном порядке врать про неисправный микрофон. Отмазка, конечно, заезженная, но для такой дуры как Верка — самое то.

— По скайпу она хочет пообщаться, — злорадно усмехнулась Люська. — Перебьёшься.

Через несколько минут Михаил написал Вере, что родители подарили ему Порше. Верка даже не смогла скрыть своего волнения — об этом свидетельствовало следующее сообщение с многочисленными опечатками. Сказала, что Порше это круто, поинтересовалась цветом машины, ценой (Люська не стала мелочиться и написала солидную цифру), и сразу — вот стерва — захотела встретиться с Михаилом.

В этот момент в комнату постучали, Люська свернула страницу, крикнув:

— Глеб, чего тебе?

— Люсь, это не Глеб. Можно войти?

— Входи.

Алиска села на край кровати, не зная, с чего начать разговор.

— Ну, — поторопила её Люська. — Долго молчать собираешься?

— Мы с Глебом хотим пойти в кино, пойдёшь с нами?

— Зачем?

— Фильм интересный.

— Идите вдвоём. Не собираюсь быть пятым колесом в телеге.

— Тебе надо развеяться.

— Мне и дома неплохо.

— Люсь, так нельзя.

— Можно. И хватит считать меня ущербной, твоя жалость мне не нужна. И Глебу передай, — Люська повысила голос, — жалеть меня не надо.

— Мы хотим как лучше.

— Как лучше будет, если вы оставите меня в покое. Алис, я знаю, ты желаешь мне добра, но сейчас не та ситуация. Я не смогу веселиться с вами, делая вид, что ничего не произошло.

— Тогда давай просто прогуляемся по набережной.

— Нет. Иди с Глебом в кино.

— А ты?

— Останусь дома.

— Люсь.

— Алис, не начинай.

Помолчав какое-то время, Алиса спросила:

— Ты его любишь?

— Кого?

— Димку.

— Димку? А кто это? А-а… смутно припоминаю. Это тот козёл, который с Глебом в одном классе учится?

— Люсь!

— Видела пару раз. Фу! Не в моём вкусе.

— Высказалась? Полегчало?

— Ещё как.

— А если без шуток.

— Я его ненавижу.

— И простить бы не смогла?

Люська молчала.

— Он, конечно, поступил отвратительно, — сказала Алиса. — Подло. Но мне кажется…

— Стоп. Не врубаюсь, ты собираешься его защищать?

— Нет.

— Вот и закроем тему. И попрошу больше в моём присутствии не упоминать его имени.

— Глеб сказал, Димка несколько дней в школе не появляется.

— Плевать!

— Он ему звонил, я, кстати, тоже звонила. Телефон отключён. А к домашнему Димку не подзывают, говорят, не может подойти.

— Зачем ты мне это рассказываешь? По-человечески же попросила тебя сменить тему.

— Прости.

Люська отвернулась к окну, всхлипнула и внезапно расплакалась.

— Алиска, мне так плохо. Никогда ещё я не чувствовала себя хуже. Я совсем одна.

Обняв Люську, Алиса начала гладить её по волосам.

— Ты не одна. У тебя есть мы с Глебом.

— Как он мог, Алис? Предал меня. Променял на Верку.

— Не плачь, Люсь.

— Она ж дура, пустышка, неужели он сам не видит. Узнала про Порше, и сразу встретиться захотела.

— Про какой Порше?

Закусив губу, Люська отстранилась и начала вытирать слёзы.

— Не обращай внимания, это я так, несу всякую чушь.

— Я чего-то не знаю, Люсь?

Люська пересказала о переписке с Верой.

— А что дальше? — удивилась Алиса.

— Пока не придумала, но Верка пожалеет, что отбила у меня Ди… ну, ты поняла, о ком речь.

— И всё-таки ты его любишь, — засмеялась Алиса.

Люська молчала минут пять. Мотала головой, всхлипывала, тарабанила пальцами по столу, и вдруг призналась:

— Если бы Димка сейчас позвонил в дверь и сказал мне «Привет», я бы его простила.

— Знаю.

— Только не вздумай сказать об этом Глебу. Алис, учти, проболтаешься — дружбе конец.

— Когда я выбалтывала твои секреты, Люсь?

— Вот и этот храни. Помни: Глебу ни слова!

В коридоре раздался звонок. Алиса встала, но Люська схватила её за руку.

— Сиди, Глеб откроет.

— Глеб в ванной, он не услышит.

— Тогда сама открою, это Паня пришла.

Люська вышла в коридор, подошла к входной двери, примкнула к глазку и в ужасе отшатнулась.

Я как раз выходил из ванной, когда увидел бледную как смерть сестру.

— Кого ты там увидела, привидение?

— Почти.

— А точнее?

— Там… там этот…

— Кто звонил? — спросила Алиса.

Звонок повторился.

— Димка, — одними губами прошептала Люська.

Мы с Алисой переглянулись. Люська снова посмотрела в глазок.

— И долго собираешься мариновать его на площадке, Люсь?

— Я… он…

— Люсь, вспомни, о чём ты говорила минуту назад.

— Алис, я же просила.

— Люсь, вспомни, — настаивала Алиска.

— Да помню я, помню.

— Тогда почему медлишь?

И Люська решилась. Поправив причёску, она сделала глубокий вдох, открыла замок и распахнула дверь.

Димон стоял на пороге с потерянным видом.

— Привет, Люсь.

— Припёрся вымаливать прощение? Зря потратил время. Ты для меня умер! Даже если встанешь на колени — не прощу. Вали отсюда! — Развернувшись, Люська ушла к себе, громко хлопнув дверью.

Поймав мой взгляд, Димон спросил:

— Глебыч, можно пройти? У меня беда случилась.

***

— Димка, почему у тебя лицо расцарапано? — спросила Алиса, когда Димон прошёл в кухню. — Где так угораздило?

— Лицо — ерунда. У меня проблемы посерьёзнее царапин.

— Выкладывай.

— Такая измена произошла, до сих пор очухаться не могу.

— Не тяни, Димка.

— Короче, если в двух словах, то Веру грабанули.

— Как?

— И главный подозреваемый — я!

Не успели мы с Алиской удивиться, а Димон добавил:

— Точнее, не главный подозреваемый, а единственный. Круто, да? Полнейший абздольц!

— Шутишь?

— Я похож на шутника, Глебыч?

— Говори с самого начала.

— Три дня назад это произошло. Из квартиры Веры украли десять тысяч евро.

— Ого!

— Мать Веры, Екатерина Станиславовна хотела накатать на меня заяву в полицию. Родителям еле удалось с ней договориться. Отец машину продаёт. Деньги надо вернуть в кротчайшие сроки.

— Ты-то здесь при чём?

— Они меня обвиняют в краже.

— Они?

— Вера и Екатерина Станиславовна.

— На каком основании?

— На основании Вериных слов. Её избили, в квартире всё перевернули вверх дном. Я в ауте! Влип капитально, — Димон уронил голову на стол, тяжело задышал.

— Подожди, — я похлопал его по спине. — Из твоих слов ничего не понятно. С какой стати Вера обвиняет тебя, она с ума сошла?

— Скорее всего, с катушек съехал я. Я ничего не помню, Глебыч.

Алиса налила в чашку воды и поставила её перед Димоном.

— Выпей воды и расскажи, наконец, что у вас там произошло?

— Чёрт, не помню, Алис. События того вечера стёрты из памяти. Я ж очнулся на скамейке в сквере. Кругом темнота, людей нет, рядом лежит дворняга. Голова раскалывалась. Минут десять сообразить не мог, кто я и откуда. Когда вспомнил, пошёл домой. Ну, как пошёл. Шаг делаю и падаю: всё кружится, вертится. Тошнило сильно. Дома паника, мать в крик, спрашивает, что и с кем я пил. Отец наезжать начал. А я никакой, убитый стою, смотрю на них, а перед глазами круги плывут. Потом упал. В себя пришёл утром в своей кровати, голова продолжала болеть, но уже не так остервенело.

— А дальше?

— Дальше — жесткач! Предки почему-то не пошли на работу, сидят на кухне, молчат. Отец пачку сигарет выкурил, хотя бросил курить год назад. Спрашиваю, в чём дело, а они… В полночь к нам заявилась мать Веры, бизнесменша эта. Обвинила меня в краже десяти тысяч евро и избиении Веры. Начала вертеть перед лицом отца телефоном, говорила, что добьётся моего ареста, требовала, чтобы я немедленно вышел из комнаты. Не знаю, как им это удалось, но дело замяли. Екатерина Станиславовна пообещала не заявлять в полиции о краже и нападении на Веру, но потребовала вернуть в конце недели деньги. Плюс приплюсовала сто тысяч рублей за ущерб. Родители меня убить готовы. Стыдно в глаза им смотреть. Мать говорит, надо переезжать в другой район, если история получит огласку, на меня каждый будет показывать пальцем.

— Абсурд. Какой абсурд! Димон, ты же не брал деньги. Не брал ведь?

Димон посмотрел на меня и уже тише, почти шёпотом, повторил:

— Не помню, Глебыч.

— Не мог он взять деньги, — закричала Алиса. — Димка не вор.

— Я бы не посмел поднять руку на Веру, — закивал Димон. — Но фишка в чём… вдруг у меня сдвиг какой произошёл, крезанулся я малость, и наделал дел, находясь в невменяемом состоянии.

— Не спеши причислять себя к психам. Здесь разобраться во всём надо. Шита эта история белыми нитками.

— И как ты собираешься разбираться, если улики против меня.

— Много улик?

— Достаточно.

— А давай по-порядку. Первое: обвинение Веры. Ты с ней виделся после кражи?

— Один раз. Встретил возле подъезда, но разговаривать со мной она не захотела. Заорала, что вызовет полицию, испугалась, убежала. Глебыч, у неё лицо в синяках и ссадинах. Веру действительно избили.

— Что говорила её мать?

— Вечером ей позвонила Вера, рыдала, просила Екатерину Станиславовну срочно вернуться в город. Сказала, что я её избил, забрал деньги и ушёл.

— А где в этот момент находилась мать?

— За городом. Была с клиентом на объекте.

— Так, а подробнее можно узнать о якобы краже?

— Ну, по словам Веры, мы сидели в большой комнате, разговаривали, потом я предложил выпить. Вера отказалась, а я достал из пакета принесённую с собой бутылку и начал пить.

— Ты же не пьёшь, Димка.

— Не пью.

— Алис, не перебивай его. Димон, что было потом?

— Вера утверждает, что я быстро опьянел, начал требовать у неё деньги, она попросила меня уйти, но я сорвался с цепи. Избил, потом принялся крушить мебель, ища деньги. А наткнувшись на пачку евро в верхнем шкафу, ушёл. Вера сразу позвонила матери. Разговаривать Екатерина Станиславовна не могла, Вера оставила сообщение на автоответчик. Вот в принципе и вся история. Очнулся я на скамейке. Никаких денег, у меня не было.

— Офигеть. Ты действительно попал, Димон.

— Знаю.

В кухню зашла Люська.

— Я пошла к Паньке.

— Люсь, постой.

— Алис, не могу находиться в одном помещении с предателем. Я задыхаюсь.

— Люсь!

— Если что, я у Паньки!

Хлопнула дверь. Димон замотал головой.

— Какой дурак! Люся меня не простит.

— А ты как хотел. Я бы тоже не простила.

— О Люське поговорим позже, — сказал я. — Димон, вспомни в подробностях, что произошло до твоего прихода к Вере.

— Ничего особенного.

— Вспомни! Важна каждая мелочь.

— Вспоминать нечего. Договорились, что я приду вечером в гости. Я пришёл. Всё!

— Не густо. Сам-то ты какой версии придерживаешься?

— Выпивку я точно не покупал, но Вера говорит…

— Хватит ссылаться на Веру. Она может говорить, что угодно. Ты помнишь, как шёл к Вере?

— Конечно.

— В магазин заходил?

— Заходил.

— Чёрт! Димон, ты же только что сказал, никаких подробностей не было. Теперь выясняется, ты заходил в магазин.

— Это столь важно?

— Еще бы!

— Сейчас, дайте с мыслями собраться, — Димон закрыл глаза и начал растирать пальцами виски. — У прачечной я встретил Витьку Комарова. Мы поболтали минут пять, потом мне позвонила Вера.

— Зачем?

— Спросила, когда я приду.

— И?

— Помню, как посмотрел на часы… было… было без пятнадцати шесть.

— Уверен?

— Да! Семнадцать сорок пять. Я ещё ответил, что минут через десять буду у неё.

— А магазин? — напомнила Алиса.

— Уже в подъезде вспомнил, что хотел купить Вере конфет. Пришлось зарулить в супермаркет.

— В который?

— В угловой.

— Почему в угловой, рядом с домом Веры есть магазин.

Димон смутился.

— Вера любит шоколадные конфеты с вишневой начинкой, такие только в угловом супермаркете продаются.

— Дон Жуан, — хмыкнула Алиса.

— Из супермаркета пошёл к Вере.

— И сразу память отшибло?

— Не сразу. Помню, как она открыла дверь, поблагодарила за конфеты, проводила в большую комнату.

— Вспоминай-вспоминай.

— Мы разговаривали… Сидели на диване…

— Почему ты замолчал.

— Целовались.

Алиса резко встала и подошла к окну.

— Димон, а Вера предлагала что-нибудь выпить? — спросил я.

— Вера? Вроде нет.

— Поцелуй беспамятства.

Мы уставились на Алиску.

— Это ты о чём?

— Да так, о пустяках, — ехидно произнесла Алиса, глядя в упор на Димона. — Конфетки купил, в гости пришёл, потом она его поцеловала, и он забыл обо всём на свете. Поцелуй беспамятства.

— Издеваешься?

— Ты это заслужил.

Димон вздохнул. В свое оправдание ему нечего было сказать.

История с кражей десяти тысяч евро и избиением Веры требовала тщательной проверки, бросить Димона в беде мы с Алиской не имели права. Он наш друг, мы обязаны ему помочь. И поможем. В этом я ни минуты не сомневался.

Глава третья

Чек — это улика

Вернувшись от соседки, Люська крикнула:

— Он уже свалил?

— Если имеешь в виду Димона — да.

— Отлично.

— Люсь, надо поговорить.

— О чём?

— Скорее о ком. О Димке.

— Не хочу.

— Люсь, дело жизни и смерти, — Алиса вышла в коридор, но Люська была непреклонна.

— Не хочу ничего знать. Мне теперь фиолетово.

— Димку обвиняют в краже.

Люська насторожилась, в глазах вспыхнул интерес, но она изо всех сил хотела казаться равнодушной.

— В краже? Хм, не удивлена. После его предательства я многое поняла. Прозрела.

— В краже десяти тысяч евро и избиении Веры.

Здесь Люська не смогла с собой совладать. Подалась вперёд, вытаращила глаза, выкрикнув свое коронное «Вау».

— Это не гон, Алис?

— К сожалению, нет.

Услышав о злоключениях Димона, Люська нахмурилась.

— Когда, говоришь, произошла кража?

— Семнадцатого числа. Вечером.

— Время! Точно время, — закричала Люська.

— Где-то в половине седьмого.

Сорвавшись с места, Люська на ходу крикнула:

— Я сейчас. Глеб, дайте мне пять минут. Обалдеть! Ну, дела.

— Куда ты убежала?

— Комп включаю.

— Зачем?

— Надо кое-что уточнить. Так-так… Идите сюда. Глеб, Алиска… Врёт она! Врёт Верка. Сами смотрите. Вот переписка Михаила и Верки за семнадцатое число.

— А кто такой Михаил?

— Это я.

— То есть?

— Глеб, не зацикливайся на мелочах.

— Я тебе потом всё объясню, — прошептала мне на ухо Алиса.

— Любуйтесь, — Люська ткнула пальцем в монитор. — Семнадцатого числа мы с Веркой общались дважды. Первый раз с четырёх до половины пятого, а второй… — Люська выдержала театральную паузу: — С девятнадцати ноль-ноль, до девятнадцати двадцати.

— Уже интересно, — я взял стул, сел рядом с сестрой, углубившись в чтение переписки несуществующего Михаила с Верой.

— Тебя не учили, что читать чужие письма — дурной тон?

— Ты сама попросила ознакомиться с перепиской.

— Ни фига подобного. Я попросила обратить внимание на время переписки, углубляться в суть переписки совсем не обязательно.

— Ребят, не ссорьтесь, — Алиса села ко мне на колени и начала вертеть на пальце кольцо. — Что же получается, после избиения Вера включила компьютер и, как ни в чём ни бывало начала общаться с Люсей?

— С Мишаней, — поправила Люська.

— Глеб, это очень странно.

— Более чем, — согласился я. — Попробуем разложить всё по полочкам.

— Только не в моей комнате, — сказала Люська. — Идите в гостиную. Там и раскладывайте.

— А ты?

— С какой стати я должна участвовать в этом деле? На Димку мне наплевать, на Верку тем более. Это их заморочки, пусть сами разбираются. Что знала, уже вам сообщила, теперь самоустраняюсь.

— Димон сам не свой, — пытался я достучаться до сострадания сестры.

— А обо мне кто-нибудь подумал? Ты хотя бы раз поинтересовался, каково мне было все эти дни. Димон, видите ли, сам не свой. Я тоже сама не своя. И если хочешь, мне намного больнее.

— Ты не злопамятная.

— Не надо всё валить в одну кучу. Не злопамятная, но обидчивая. Димка меня предал, а предательства я не прощаю.

— Алис, пошли.

— Идите-идите, скатертью дорога.

В гостиной я взял лист бумаги и ручку.

— Расклад такой: выяснить, что произошло между семнадцатью сорока пятью и девятнадцатью часами вечера. Без пятнадцати шесть Димон разговаривал с Витькой. В семь часов Вера общалась с Люськой. Теперь не мешало бы сократить временной интервал до минимума.

— Ну смотри, минут десять Димке понадобилось, чтобы дойти до дома Кузоватовой.

— Записываю: семнадцать пятьдесят пять.

— Потом он вспомнил про конфеты и рванул в угловой супермаркет. Минут десять до магазина, минут десять там, и столько же на обратную дорогу. Итого полчаса.

— Восемнадцать двадцать пять. Интервал сократился до тридцати пяти минут.

— И за эти тридцать пять минут Димка должен был успеть напиться, запьянеть, избить Веру, найти деньги и убраться восвояси.

— Нереально.

— Но ещё более нереальным выглядит поведение самой Веры. По словам её матери, Вера оставила на автоответчике мольбу о помощи: рыдала, просила срочно приехать домой.

— Ага, а потом включила комп и начала обсуждать с Михаилом фильмы. Бред.

— Но в чём подвох, Глеб? Какие цели она преследовала?

— Если бы я знал. Одно могу сказать точно — Димон Веру не избивал и денег из квартиры не выносил.

— Исключаешь возможность, что Вера с матерью вошли в сговор и таким образом пытаются заработать?

— Алис, Екатерина Станиславовна занимается бизнесом, деньги в семье есть, до такой низости, как шантаж она не опустится. Мать не при чём, здесь одна Вера воду мутит.

— Мы упускаем или пока не видим какой-то значимой детали. Той самой, из-за которой Вера решилась пойти на отчаянный поступок и оклеветать Димку. Ради чего, Глеб? Не ради же забавы.

— Чистая подстава.

В дверях появилась Люська. Опять с зарёванным лицом.

— Обычно в это время мы с Димкой ходили в кино или сидели в пиццерии. Или гуляли, — она развернулась и потопала в кухню. — Теперь я одна. Я с ума сойду.

— Люсь, жизнь не кончилась, хватит убиваться.

— Для кого как. Для меня она кончилась с предательством Димки, — Люська достала из шкафа муку и надела фартук. — Испеку блинчиков, хотите?

Алиса отказалась (она опять сидела на диете), а я воспринял предложение сестры на ура. Давно она не пекла блины, и вообще не подходила к плите. Пусть встряхнётся, говорят, готовка отвлекает от ненужных мыслей.

Пока мы с Алисой обсуждали план дальнейших действий, Люська пекла блины. Пекла-пекла и напекла ни много ни мало семьдесят два блина.

И напекла бы гораздо больше, не появись я на кухне. Люська как раз собиралась сыпануть в миску очередную порцию муки.

— Притормози! Куда столько блинов?

— Есть.

— Такую гору нам не осилить.

— Отнесу Паньке.

— Паньке нельзя много мучного.

— Тебе не угодишь, то ты вечно голодный, то блинов ему много. — Бросив на пол фартук, Люська ушла к себе.

— Алис, иди сюда, — крикнул я, начав пересчитывать блины. — Семьдесят два. Рекорд! Слушай, возьми штук сорок домой, а?

Алиска замотала головой.

…Утром меня разбудил витавший по квартире вкуснейший запах свежей сдобы. На часах — без десяти семь. Неужели соседи что-то пекут в такую рань? Решив попить воды, я вышел из комнаты и замер в дверях кухни. Разрумяненная Люська пекла печенье. Кухонный и обеденный столы — перепачканы мукой и тестом, в мойке — гора посуды, две кастрюли заполнены печеньем, в глубокой миске — печенье, в духовом шкафу на двух противнях румянились печенюшки.

— Сегодня праздник? — спросил я, судорожно вспоминая, кого предстоит поздравлять с днем рождения: Люську или Диану?

— Обычный день, — безрадостно ответила Люська.

— А печенье?

— К чаю решила испечь.

— Ты не ложилась спать?

— Проснулась в три часа, больше не уснула. Попробуй печенюшку.

— Люсь, — я взял сестру за плечи и усадил на уголок. — Сбавь темпы. Мы блины будем дня три лопать, зачем нам столько печенья?

— Возьму в школу, девчонок угощу. Ты тоже можешь взять с собой.

— Пару рюкзачков, да?

Люська пожала плечами, вытащила их духовки противень и зевнула.

Час спустя, съев, наверное, двадцатую печенюшку, мне уже ничего не хотелось. Не хотелось идти в школу, не хотелось ни о чём думать, а главное, не хотелось видеть печенье.

В восемь проснулась Диана. Увидев печенье, она машинально дотронулась до узкой талии, сглотнула и припала губами к стакану кипячёной воды.

— Люсьена, какие ароматы, слюнки текут.

— Ешь пока горяченькие.

— Не могу… У меня сегодня крупный план, я должна… ну, разве что одну штучку.

— Ешь-ешь, с двух-трёх печенек тебя не разнесёт, тем более за несколько часов.

Но Диана ограничилась одной печенюшкой. Хотя когда выходила из кухни, бросила такой жадный взгляд на стол, что не приходится сомневаться, едва мы уйдём в школу, она набросится на печенье голодным тигром.

…После уроков я отправился к Димону.

— Почему в школу не пришёл?

— Недели две точно там не появлюсь.

— Ну и глупо. От кого ты прячешься?

— Верка была на уроках?

— Нет.

— Глебыч, я подумал… Мать права, будет лучше, если мы переедем в другой район.

— Сбегать собрались? А как же желание докопаться до истины?

— Был бы хоть один шанс, я бы землю носом рыл, но шансов нет. Всё против меня.

— Шанс есть, — я пересказал Димону об общении Веры с Люськой-Михаилом. — И знаешь, мне кажется, твои предки поторопились замять это дельце.

— Куда ты клонишь?

— Надо было позволить Екатерине Станиславовне написать на тебя заяву в полицию.

— Глебыч, у нас вроде сегодня не было физры, мячом по голове тебе заехать никто не мог. Какая заява?! Там и до колонии недалеко.

— Уверен?

— А то ты сам не знаешь, чем это грозит.

— Димон, я тебя не узнаю. Рано ты сдался, вернее, сдулся. Смотри, предположим, Веркина мать обратилась бы в полицию, повесив на тебя всех собак. Какие полиция предпримет действия?

— Арестуют.

— А на каком основании?

— Глебыч, не придуривайся.

— Оснований верить на слово Екатерине Станиславовне и Вере у них нет, потому что нет доказательств. Вера утверждала, что ты принёс бутылку. А где эта бутылка? Где на бутылке твои пальчики?

— Может, бутылка осталась у них дома.

— Перестань! Ты сам этому не веришь. Бутылки не было. Идём дальше, где свидетели вашей ссоры? Кто вообще видел тебя в квартире Кузоватовой?

— Но я там был. А видела меня консьержка.

Я выпал в осадок.

— Про консьержку ты не говорил.

— Забыл. Она видела меня дважды. Первый раз я дошёл до лифта, вспомнил про конфеты, погнал в магазин. Второй раз поздоровался с консьержкой, вернувшись из супермаркета.

— Это кое-что меняет. Мы должны переговорить с консьержкой, узнать, когда и как ты уходил от Кузоватовых.

— Точно. Совсем из головы консьержка вылетела. Прямо сейчас ломанемся?

— А чего тянуть. Идём. Кстати, на кассах ты берёшь чеки?

— Чеки? Когда как. Иногда оставляю, иногда машинально в карман кладу. А что?

— Случайно не прихватил чек из супермаркета, когда конфеты покупал?

Димон пожал плечами.

— Посмотрю.

В комнате он достал из шкафа джинсы, сунул руку сначала в один карман — пусто, затем в другой — чека нет. И совершенно неожиданно извлёк из заднего кармана скомканный клочок бумаги.

— Глебыч, чек! Тот самый.

— Дай-ка сюда, — я разгладил чек, впившись взглядом в число, а затем в дату покупки. — Отлично! Конфеты тебе пробили в восемнадцать минут седьмого. Димон, а времечко-то сокращается. Значит, к Вере ты пришёл не в двадцать пять минут седьмого, а в половине.

— Что дают лишние пять минут?

— Ни скажи. Лишние пять минут, приплюсовывают к твоему алиби лишних пять процентов надежды. Не так уж это и мало. Ладно, пошли к консьержке. Чек дома оставь. Улика!

Глава четвёртая

Нестыковки-нестыковочки

Уйдя с последнего урока, Алиса позвонила Вере. Знали они друг друга шапочно — сталкивались пару раз, когда Алиса приходила на переменах в наш класс, но близко никогда не общались. Тем неожиданней стало для Веры предложение Алисы встретиться через пятнадцать минут в сквере.

Разговор как-то сразу не склеился, узнав, о чём именно хочет поговорить Алиса, Вера вспыхнула:

— Ты вообще кто такая, Димка тебя в качестве адвоката ко мне делегировал?

— Димка не знает о нашей встрече.

Предложив пройтись по скверу, Вера сунула руки в карманы короткой меховой куртки.

— Каким надо быть подонком, чтобы после всего растрепать всем о случившемся. Я думала, он не такой дурак, будет держать язык за зубами.

— А ты?

— Что я?

— Ты кому-нибудь рассказывала о случившемся?

— Нет, и не собираюсь.

— Я знакома с Димкой с детства, — сказала Алиса, — он мне как брат.

Вера усмехнулась.

— Не могу поверить, что Димка мог так с тобой поступить.

— Знаешь, часто люди, которые находятся рядом и кажутся нам друзьями, на самом деле оказываются мерзавцами.

— Димка не мерзавец.

Неожиданно Вера остановилась, сняла куртку и, закатав рукав кофты, показала Алисе внушительных размеров синяк на предплечье.

— Сейчас на него хотя бы смотреть можно, а несколько дней назад одна чернота была.

— Ничего себе, — Алиса сглотнула.

— Убедилась? — Вера надела куртку и девчонки пошли по широкой аллее в сторону неработающих фонтанов. — На лице тоже синяки есть. Не видно, потому что тонну пудры истратила.

— Поэтому и в школу не ходишь?

— Я туда больше не приду. Мать документы забирает, в другую школу перевожусь. Продолжать учиться в одном классе с этим неадекватом… Нет уж, спасибо.

— Вер, ты знала, что Димка встречается с Люськой?

Вера не смогла изобразить удивление, на этот раз актёрское мастерство подвело.

— Допустим, знала.

— Почему тебя это не остановило?

— Димка мне нравился. Понравился поначалу.

— И Люське он нравится.

— Он сделал свой выбор. На аркане я его не тащила.

— Можешь рассказать, что произошло между вами в тот день?

— Зачем тебе?

— Я хочу знать правду.

— Правда одна — Димка меня избил и украл деньги матери.

— Но у него этих денег нет.

— Врёт! Или спрятал, или потерял. Он же был невменяем, нажрался, как свинья, потерял человеческий облик.

— Вер, — Алиса решила изменить тактику, прикинувшись дурочкой: — А что хоть он пил?

— Да я особо не присматривалась. Принёс с собой бурду какую-то.

— Пьяному трудно себя контролировать.

— А я про что! И главное, запьянел он довольно быстро, в лице изменился, борзеть начал.

— Сколько он выпил?

— Наверное, одну треть.

— А бутылка?

— Что бутылка?

— Где она?

— Я её выбросила после Димкиного ухода.

— Сразу?

— Э… да.

— Зачем, Вер?

— А что с ней надо было делать?

— Бутылка — улика.

— В тот момент я ни о чём не могла думать. У меня было состояние шока, металась по квартире, ревела в голос, маме позвонила. Представляешь, даже порядок в комнате начала наводить. Только потом спохватилась, думаю, не надо ничего трогать, ведь если мама вызовет полицию, они должны увидеть кавардак. Помню, как взяла бутылку, вылила содержимое в раковину, потом к мусоропроводу спустилась.

— Мать быстро приехала?

— Часа через полтора. Она за городом была.

— И большой беспорядок Димка в комнате навёл?

— Спрашиваешь! Рылся в каждом ящике, деньги искал. А у мамы в верхнем как назло пачка евро лежала.

— Негодяй! — через силу выдавила Алиса. — Ты пробовала ему помешать?

— Шутишь? Он когда начал требовать дать ему денег, я попыталась выпроводить Димку из квартиры. А он озверел. Схватил меня за руку и давай по лицу бить, — Вера всплакнула. — Потом отшвырнул, я упала, а он к шкафам ломанулся.

— То есть ты ему не мешала, я правильно поняла?

— Жизнь дороже. Сидела на полу, руку растирала и слёзы размазывала. Димка нашёл деньги, потряс у меня перед глазами пачкой и вышел из комнаты. Через минуту хлопнула входная дверь.

— Представляю твоё состояние, — сочувственно закивала Алиса. — Мне Димка совершенно другую историю рассказал.

— Естественно. Себя выгородить хотел.

— Вер, а как ты думаешь, зачем ему понадобились деньги?

— Странный вопрос, зачем человеку нужны деньги. Тем более семья у него небогатая. Ладно, мне идти надо, пока.

— Ага, пока, — Алиса расщедрилась на натужную улыбку.

***

Мы с Димоном подходили к круглой башне, когда я увидел Кузоватову.

— Стоп машина! Вера к подъезду подходит.

Димон ускорил шаг, я схватил его за руку.

— Пусти, Глебыч. Это мой шанс ещё раз с ней поговорить.

— О чём ты собираешься с ней разговаривать?

— Я должен кое-что уточнить, пусти.

— Она не будет с тобой разговаривать, не усугубляй своё положение. Димон, этим ты только навредишь себе и помешаешь нашему расследованию.

Димон молчал.

— Остынь. Наша цель — поговорить с консьержкой. Веру не трогаем.

Дождавшись пока Вера скроется в подъезде и, выждав несколько минут, мы перешли дорогу.

В подъезде царила идеальная чистота: всюду цветочки, коврики, на большом окне — жалюзи, в углу маленький диванчик, рядом тумба с телевизором, чуть левее стол со стулом. Консьержка — высокая пожилая женщина в очках с толстыми линзами — при виде Димона вскочила из-за стола.

— Явился! — крикнула она, поправляя на носу очки. — Совесть замучила, виниться пришёл?

Подобной встречи мы не ожидали, растерялись, а консьержка продолжала негодовать:

— Ведь с виду хороший парень, а такие безобразия творишь. Ну как не совестно-то, сынок?

Решив, что консьержке стало известно о краже и избиении Веры, Димон спросил:

— Вам Екатерина Станиславовна рассказала?

— Какая Екатерина Станиславовна? Это Кузоватова которая?

— Да.

— Ничего она мне рассказывала.

— Тогда в чём вы Димона вините?

— А то он сам не знает, где набезобразил, — консьержка подошла ближе, положила правую руку Димону на плечо, а левую поднесла к его лицу. — Видишь руки какие? Суставы больные, косточки как шарики раздулись, иной раз карандаш взять не получается. А ты безобразишь.

Перехватив мой взгляд, Димон едва заметно вскинул брови. Я мотнул головой.

— Всё он осознал, — сказал я, обращаясь к консьержке. — Мы, собственно, поэтому и пришли.

— Прощенья, стало быть, просить?

— И возместить моральный ущерб, — я достал из кармана бумажник. — Сколько мы вам должны?

Консьержка отошла к столику.

— Будет вам, сынки, скажете тоже. Ничего вы мне не должны.

— Ну как, — я знаком показал Димону, чтобы он вышел на улицу. — Всё-таки Димка набезобразил, сами говорите.

— Брат он, что ли, твой? — спросила консьержка, когда мы остались наедине.

— Брат. Младший.

— Вы похожи, я сразу поняла — братья.

Ха, подумалось мне. Мы с Димоном похожи! Это даже не смешно.

— Что же ты, на правах старшего брата повлиять на него не можешь?! Я понимаю, молодые ребята, любите повеселиться, но зачем с таких лет алкоголем увлекаться, сынок? Не дело это. Ты пойми, всё начинается с малого. Сперва по баночке пива, потом по две, а дальше — больше.

— Вы правы, — ответил я, порадовавшись, что, похоже, удалось ухватить кончик ниточки. — С Димкой такого раньше не случалось.

Консьержка поманила меня пальцем и, усадив на диван, спросила:

— Отмечали они что-то у Кузоватовых, да?

— Гм… отмечали.

— Я так и поняла. Он же сначала с пустыми руками пришёл, на лестнице спохватился, убёг. А потом, гляжу, с коробкой конфет воротился.

— У него были только конфеты, вы ничего не путаете?

— Коробка шоколадных конфет. Больше ничего.

— Странно, мне казалось, он цветы купил, — выкрутился я.

— Нет, нет, цветов точно не было. Только конфеты.

— А что было потом? Димка многого не помнит, говорит, сильно спиртного перебрали.

— Ой, перебрал он, сынок. Ещё как перебрал! На ногах еле держался. И всё к бутылке прикладывался.

— Как к бутылке?

— Обыкновенно. Шаг сделает и глоток, шаг — глоток. Я ему говорю, сынок, что же ты так силёнки не рассчитал. А он остановился, засмеялся и бутылку об пол. Опомниться я не успела, твой братец из подъезда выскочил. Ну, думаю, паразит. Это ж какому надо быть поросёнку, чтобы так набезобразить.

— Значит, бутылку разбил, — прошептал я, глядя на почтовые ящики.

— Разбил, сынок. Убирать пришлось, а руки у меня, сам видишь какие.

— Вы не помните, во сколько это произошло?

— В десять минут восьмого, — не задумываясь, ответила консьержка.

Я подскочил.

— Вы уверены?

— Не сомневайся. В тот день показывали последнюю серию моего сериала. Он начинается в девятнадцать десять. Только появилась заставка, твой брат на лестнице с бутылкой нарисовался.

— Не может этого быть. Девятнадцать десять… Скажите, а вы не могли спутать Димку с кем-то другим?

— С кем же я его спутать могла, когда он трижды передо мной появлялся. А уходил вообще с расцарапанным лицом. Царапины-то ещё не зажили, — консьержка кивнула на входную дверь. — Он потому и на улицу вышел, совестно парню. Набезобразил, а теперь глаза поднять боится. Ты не думай, сынок, я зря наговаривать на человека не буду. Тем более его не только я видела.

— А кто ещё?

— Елена Фёдоровна. Он когда из подъезда выбежал, чуть с ног её не сбил.

— В какой она живёт квартире?

— Лена? В сто сорок второй. На седьмом этаже.

На улице я пересказал Димону слова консьержки. Он был поражён.

— Вот и бутылка появилась, Глебыч. Оказывается, я прихватил её с собой и разбил.

— Не совпадает время.

— Зато остальное совпадает. Зря мы сюда пришли, только хуже стало. Если раньше теплилась надежда, что я не виноват, то теперь она окончательно уничтожена.

— Димон, ты куда?

— Домой.

— Подожди.

— Потом поговорим.

— В деле много нестыковок, надо обсудить.

— Без меня, — Димон махнул рукой и ускорил шаг.

— Не уходи.

— Я сдаюсь Глебыч, — крикнул он и перебежал через дорогу.

Дело — дрянь. Сначала от нашей четвёрки откололась Люська, теперь отвалился Димон.

Я позвонил Алисе, но разговор получился сумбурным. Разговаривать она не могла, спешила в школу актёрского мастерства, но успела сообщить, что появились важные новости.

— Тогда встречаемся у нас часов девять вечера, — сказала я, отсоединившись.

…Дома пахло пирожками. Люська опять колдовала у плиты.

— Глеб, налить чайку?

— С чем пирожки?

— С капустой, с мясом, с картошкой. Ещё сделаю с вареньем.

— А не многовато пирожков?

— Съедим, — вяло ответила Люська.

— Положи мне парочку в пакет, возьму с собой.

— А чай?

— Некогда. К Иннокентию бежать надо.

— Я положу побольше, угостишь старика.

Переодеваясь, я вдруг понял, что Люськина кондитерская активность напрямую связана с перенесённым стрессом. Сидя дома и пребывая в депрессивном состоянии, она таким образом решила заполнить образовавшуюся после расставания с Димоном пустоту. И теперь с утра до вечера печёт блины, пирожки, печенье.

Так дело не пойдёт, Люську надо спасать, иначе она начнёт кидаться из одной крайности в другую. Свою сестру я знаю очень хорошо — это чревато серьёзными последствиями.

Но вся загвоздка в том, что времени на спасение Люськи у меня катастрофически не хватает. Теперь, когда и Димон самоустранился, времени вообще в обрез. А столько всего необходимо узнать, проверить, обмозговать. Боюсь, в ближайшем будущем нам с Алисой придётся туго.

***

Вечером, вернувшись от Иннокентия Ивановича, я без сил рухнул на диван. Сегодня старик выжал из меня все соки: дважды гонял в библиотеку, потом устроил разнос за сделанную в тексте опечатку, заставив перепечатывать страницу целиком (в обычные дни я ограничивался штрихом), а под конец сообщил, что завтра с утра мне придётся ехать в Балашиху. Там живёт его друг, и у того есть столь необходимые Иннокентию Ивановичу справочные материалы. Напрасно я напоминал старику, что по утрам хожу в школу — Иннокентий меня не слушал. Хоть в лепешку расшибись, а материалы доставь ему к полудню.

Завтра у меня вторым уроком химия, и у нас будет контра. Пропустить никак нельзя, химоза потом живьём съест. Но Иннокентий Иванович отказывался входить в положение — упёрся и точка.

Пришлось сказать старику всё, что о нём думаю (а думал я в тот момент плодотворно), собрать вещи и хлопнуть дверью.

И вот теперь я сижу на диване, в голове бардак, в желудке пустота, настроение на нуле. Люська опять топчется на кухне, чем-то громыхает, то и дело открывает холодильник, стучит посудой.

— У нас есть суп? — спросил я, пройдя на кухню.

— Нет. Но есть пирожки.

— А что на второе?

— Пирожки.

— Издеваешься?

— Могу сделать яичницу с сыром.

Желудок отозвался урчанием.

— Сделай, — согласился я.

— Как дела на писательском поприще?

— Никак. Я ушёл от Иннокентия.

— Да?! Он тебя уволил?

— Начнём с того, что я к нему не нанимался. Надоело горбатиться на деда.

— А как же хороший заработок?

— Подработку я всегда найду.

— Ну-ну. Только больше, чем платил Иннокентий, тебе никто не заплатит.

— Не факт.

Звонок в дверь и телефонный звонок раздались одновременно.

— Я открою, — Люська выскочила из кухни.

Мне пришлось снимать трубку. Звонил Иннокентий Иванович. Сказав, что вёл себя резко из-за плохого самочувствия, старик извинился (умеет он в нужный момент прикинуться жертвой), и предложил пойти на мировую. А чтобы придать своим словам значимости, утяжелил их сообщением об увеличении моего гонорара.

— В Балашиху можешь поехать после уроков, — осторожно сказал Иннокентий Иванович. — Не к спеху.

Я молчал.

— Всё-таки восемь месяцев работаем вместе, Глеб. Сработались. Что скажешь?

— По рукам, Иннокентий Иванович.

…В гостиной Люська болтала с Алисой. По всей видимости, разговор касался Димона, но с моим появлением девчонки замолчали.

— Глеб, у меня есть новости, я встречалась с Верой.

— Мне тоже есть что рассказать.

— А я… — принюхивавшись, Люська вскочила с кресла. — А мне кажется, твоя яичница сгорела.

Через минуту Люська крикнула.

— Глеб, она сгорела. Сделать новую?

— Уже не надо. Лучше иди сюда, тебе будет интересно послушать, что удалось нарыть.

— Не хо-чу! Я к Паньке ухожу. Алис, проголодаетесь, на кухне пирожки.

— Вся кухня в пирожках, — сказал я Алисе. — Люська съехала с катушек, супа в доме нет, зато полно печенья и пирожков. Ладно, не о пирожках речь. Что Верка говорит?

— Верка врёт и не краснеет. Но врёт складно. Такую жалостливую историю мне рассказала, чуть слезу не пробила. Она, конечно, жертва, вся такая бедная, затюканная, а Димка отпетый мерзавец.

— Алис, консьержка узнала Димона, — я поделился раздобытой информацией.

— У него в руках была бутылка?! Ох ты. Даже не знаю, радоваться или огорчаться. Верка мне сказала, Димка оставил бутылку у неё дома, и она, якобы, выбросила её в мусоропровод.

— Попалась на собственной лжи.

— Скорее, просто не подумала, что мы можем подловить её на таком пустяке, как бутылка.

— Консьержке нет резона говорить неправду. Она видела Димку, видела в его руках бутылку. Она, кстати, и осколки убирала.

— А лицо, Глеб, консьержка видела царапины на Димкином лице?

— В том-то и дело — видела.

— Это очень хорошо.

— Почему?

— Я несколько раз переспрашивала Веру касательно стычки с Димкой. Она сказала следующее: сидели на диване, Димка пил, потом резко запьянел, начал требовать деньги. Обрати внимание на последовательность его действий. Вера попросила его уйти, тогда он рассвирепел. Схватил её за руку и начал бить по лицу. Кузоватова, по её собственным словам, не сопротивлялась, а когда Димка оттолкнул Веру, и она упала, то подняться на ноги не решилась. Просидела на полу до тех пор, пока в коридоре не хлопнула входная дверь.

— Ты к чему-то подводишь, Алис?

— Подвожу. Обрати внимание, Глеб, Вера не оказывала Димке сопротивления. Она не пыталась вырваться, не звала на помощь, Вера молча сносила удары. А теперь сопоставь её покорность, покорность в кавычках, с расцарапанным лицом Димки.

— Очередная нестыковка.

— Уже которая по счёту. Бутылка, царапины на лице.

— Непонятки со временем, — напомнил я.

— А что у нас получается со временем, ты всё записал?

— Пока руки не дошли до записей. Запишем сейчас.

Вооружившись ручкой, я начал писать. Получилось следующее:

«1. 17-45. Димон разговаривает с Витькой Комаровым. Ему звонит Вера, спрашивает, когда он придёт.

2. Приблизительно в 17-55 Димона видит в подъезде консьержка. До лифта он не дошёл — отправился в супермаркет.

3. 18-18. Димон на кассе. Купил конфеты.

4. Приблизительно в 18-28 Димона второй раз замечает консьержка.

5. 18-30. Димон появляется в квартире Веры.

6. В период с 19-00 до 19-20 на своей странице Вера обсуждает с Михаилом (Люськой) новинки кино. Как такое возможно после погрома и избиения?

7. 19-10. Консьержка видит Димона внизу с бутылкой в руках».

Перечитав несколько раз написанное, я задумался.

— Есть над чем поломать голову. Заметь, Алис, до восемнадцати тридцати всё более-менее понятно.

— С половины седьмого до семи тоже. Сидели, болтали… хм, целовались.

— А с семи часов начинается неразбериха. Вера включает компьютер, переписывается с Люськой.

— Хотя сама утверждает, что начала ликвидировать беспорядок.

— И где с семи до десяти минут восьмого находился Димон? Вряд ли он десять минут спускался на лифте до первого этажа.

— У меня такое впечатление, что Димки в квартире Веры вообще не было.

— А он там был. И сам это подтверждает. И слова консьержки… Чёрт, я запутался.

— Димка не мог напиться, Глеб.

— Чисто теоретически — не мог. Но его видели пьяным, с бутылкой в руках.

— И с царапинами на лице, которые Вера оставить никак не могла.

— А Димон весь исцарапан. Факт неоспоримый.

— Мозги закипают. Давай я кофейку сварю.

— Можно.

Пока Алиса варила кофе, я снова вчитывался в свои записи. Не знаю, но что-то меня беспокоило: то ли цифры, то ли действия Димона. Не могу сказать определённо. Читаю и понимаю — не всё здесь гладко. Опять читаю, опять возникает ощущение, что упустил нечто важное.

Кофе мы пили с Люськиными пирожками. От жуткой неразберихи и волнения, Алиса на время забыла о диете, машинально проглотив три пирожка с капустой.

— Алис, надо встретиться с соседкой Кузоватовой — Еленой Фёдоровной. Она живёт на седьмом этаже в сто сорок второй квартире. Консьержка говорит, Елена тоже видела Димона. Они столкнулись на крыльце. Вдруг удастся узнать что-нибудь значимое. Займёшься этим?

— Без вопросов. Только завра вряд ли получится. У нас репетиция. Но в ближайшие дни обязательно встречусь с соседкой.

— А я попытаю счастье в сквере. Не может такого быть, чтобы Димона не заметил никто из местных жителей. Наверняка он просидел в беспамятстве на скамье не один час. Вечером в сквере много собачников, возможно, кто-то обратил внимание на спящего парня.

— Или видели, как он там появился.

— Завтра уточню у Димона на какой скамейке он пришёл в себя и начну действовать. Блин!

— Ты чего, Глеб?

— Завтра у меня Балашиха!

— Димка сам может пойти в сквер.

— Никуда он не пойдёт. Димон мне прямым текстом сказал, что сдаётся. Умывает руки.

— На него это не похоже.

— Димон не верит в свою невиновность. Слова Веры воспринимает чистой правдой, потому и мучается.

— И Люську о помощи не попросишь.

— Не попросишь. Кстати, куда она ускакала на ночь глядя?

— К Прасковье пошла.

Я взял пирожок, повертел его в руках и положил обратно на тарелку.

— Не-е, этот уже не влезет. Пошли, пройдёмся по набережной.

Алиса кивнула. В тот вечер мы больше не разговаривали о расследовании; хотелось немного отдохнуть от суматошных мыслей.

Глава пятая

Паня, Прасковья

— Пань, не пугайся, это я, — крикнула Люська, хлопнув дверью.

Блюдо с пирожками она оставила на тумбочке и, прежде чем пройти в комнату, забежала на кухню, включить чайник.

— Люсь, принеси морковки, — слабым голосом попросила Паня.

— Сейчас почищу.

Опять Панька не в настроении, опять у неё дрожит голос — наверняка сидела перед телевизором и ревела. Скорее бы уже родила, думала Люська, подставив под струю воды очищенную морковку.

О том, что Паня превратится в квашню, нельзя было представить и в страшной фантазии. Красивая, весёлая, бойкая Прасковья — душа любой компании; за словом в карман не лезла, обожала шумные вечерники, розыгрыши, не могла долго усидеть на одном месте. Друзья называли Паню вечным двигателем и неисправимой оптимисткой.

Всё изменилось восемь месяцев назад, когда Паня сообщила мужу, что скоро у них родится ребёнок. Лёшка был на седьмом небе от счастья, закатил шикарную вечеринку, пригласил всех, кого только можно было пригласить, прилюдно поклявшись носить свою Паньку на руках.

Обещание выполнил, в этом плане Прасковье повезло — Лёшка на неё не надышится. А вот сама Паня сильно изменилась: захандрила, загрустила, превратившись в стопроцентную пессимистку. Лёшка с ней и так и эдак, любое желание, любую прихоть исполнял, Прасковья продолжала депрессировать.

Появились комплексы, навалились страхи, фобии, короче говоря, беременность сказывалась на психическом состоянии Пани не лучшим образом.

Неделю назад Лёшку отправили в командировку за границу. Отказаться было нельзя (работа у него такая), и перед отъездом он попросил Люську присматривать за Прасковьей. Что, собственно, Люська и делала, забегая по несколько раз на дню к соседке, угождая малейшей прихоти беременной женщины. Подобная забота её нисколько не напрягала, скорее напротив, после разрыва с Димкой, служила навроде спасательного круга.

— Держи свою морковку, — Люська прошла в комнату и скривилась. — Пань, а почему шторы на окнах задёрнуты?

— Мне так спокойней.

— Опять кино смотрела?

— Ничего подобного, — Паня быстро откусила морковку и отвернулась.

Люська подошла к дивиди, извлекла диск с ужастиком, повертев им перед лицом Пани.

— А это что?

— Я не хотела смотреть. Правда не хотела, а потом не выдержала. Люсь, я не виновата, что меня тянет смотреть ужасы. Я и с врачом на эту тему разговаривала. Она сказала, если хочется смотреть — смотри.

— А ты врачу не говорила, что ночами тебе в квартире всякая начесть мерещится, и ты вскакиваешь в холодном поту.

— Это все она, — Паня положила руку на круглый живот и улыбнулась. — Лялька моя. Я ужастики терпеть не могу, а лялька требует.

Люська убрала диск в коробку.

— Ты классическую музыку сегодня слушала?

— Нет.

— Почему? Я же принесла три диска.

— Меня от классики в сон клонит.

— И спи. Слушай и спи, кто тебе мешает. На ребенка, знаешь, как классическая музыка хорошо влияет.

— Завтра послушаю, сейчас уже поздно.

— Пошли чай пить, я пирожки испекла.

— Пирожки не хочу. А от мороженого не отказалась бы. Люсь, ты мне друг?

— Схожу-схожу. Только сразу говори, чего ещё купить, чтобы не было, как в прошлый раз. Трижды в супермаркет моталась.

— Купи шоколадный рожок и кокосовое в стаканчике.

Люська убежала в магазин, а вернувшись, застала Паню на кухне в слезах.

— Ты чего?

— Боюсь я, Люся! Сроки подойдут, а схватки не начнутся. Я умру-у… У-у-у…

— Начинается. Пань, сколько можно повторять, такого не бывает. Все рожают, и ты родишь.

— А я не рожу. Мне сон приснился.

— Какой сон?

— Страшный.

— Прекрати.

— Ты меня не понимаешь. И Лёшка не понимает. Вам на меня наплева-а-ать…

— Он звонил?

— Да, — сквозь слёзы ответила Паня. — Сказал, долго разговаривать не может. Дела. Он меня не любит.

— Вот тебе мороженое. Ешь и не реви.

— Зачем купила рожок? Я же просила Пломбир.

— О Пломбире ты не заикалась.

— Заикалась, — плаксиво протянула Панька. — Заикалась, но ты меня не слушала. Конечно, зачем прислушиваться к словам беременной женщины. Кому я нужна? А про Пломбир я заикалась.

— Есть ещё кокосовое в стаканчике.

— Терпеть не могу кокосовое мороженое.

Люська села на табурет. И такая свистопляска происходит регулярно. Паня сама не знает, чего хочет. По любому поводу обижается, начинает плакать, причитать, нервничать. А в её положении нервы — первый враг.

Вздохнув, Люська встала.

— Я скоро.

— Ты куда.

— Куплю тебе Пломбир.

Конец ознакомительного фрагмента.