Страницы жизни

Юрий Гилерович

Я, Гилерович Юрий Матвеевич, родился в Ленинграде (Санкт-Петербурге). Вся моя жизнь, детство, юность, учеба, работа прошли в этом городе. Сегодня, когда все окружающее нас меняется так стремительно и необратимо, когда все меньше остается живых свидетелей времени, прожитого страной в ХХ – ХХI веке, считаю необходимым рассказать потомкам о нашей жизни, пристрастиях и увлечениях, друзьях и соратниках, учителях.

Прародители по материнской линии

Моя мама, Гилерович Нина Евгеньевна (в девичестве Смоленская), родилась в Петербурге в семье служащего. Отец — работник сберкассы, мама домохозяйка. Мои бабушка, Смоленская (в девичестве Григорьева) Ксения Павловна, и дедушка, Смоленский Евгений Андреевич, были родом из деревни Вычелобок Лужского уезда.

Деревня Вычелобок расположена на левом берегу реки Удрайки в 1 км от ее впадения в реку Лугу, на границе Ленинградской и Новгородской областей. Первое упоминание о «сельце Вычелобок» относится к 1500 году. Считается, что название деревни происходит от возвышенности, на которой она находится, напоминающей своим видом «бычий лоб». Название реки Удрайка связано с прихотливо извилистым, «кудрявым» руслом в нижнем течении. В прошлом река отделяла село от погоста.

История погоста восходит к ХV1 веку, к деревянной Покровской церкви, поставленной в 1539 году. В дальнейшем церковь много раз перестраивалась, и в 1909 году был воздвигнут пятиглавый храм с шатровым верхом на восьмигранном барабане, проект которого был разработан архитектором А. П. Аплаксиным. Главную роль в декоре церкви играет оформление 26 оконных проемов. Высота церкви до карниза достигала 13 м, двухъярусной колокольни — 16. Практически с 1930 года церковь не действовала, и до наших дней храм дошел весьма в плачевном состоянии. Справа, в задней части церкви, располагалось подворье, где обитали Смоленские, и мы останавливались, бывая там на отдыхе.

В Вычелобке заботами священника Сергея Ефимова в 1859 году было открыто училище при церкви. К началу ХХ века в приходе имелись церковно-приходская школа, две земские и одна школа грамоты. Почему я об этом пишу. Дело в том, что с церковью, и училищами тесно связана фамилия Смоленских. Псаломщиком в храме до 1902 года был Михаил Андреевич Смоленский, с 06.10.1905 г. — Михаил Смоленский. Андрей Смоленский исполнял обряд крещения бабушки, а обязанности просфорни — Смоленская Мария, дочь умершего Михаила Андреевича.

Установить точную степень родства Смоленских сейчас не представляется возможным. Однако, можно полагать, что Евгений Андреевич Смоленский, муж бабушки, был по всей вероятности сыном псаломщика Андрея Смоленского. Бабушка любила петь на клиросе, сказывали, что у нее неплохой голос, но я, правда, никогда не слышал ее пения.

На обязанность псаломщика (в большинстве случаев ими были светские люди) возлагалось исполнение клиросного чтения и пения, все письмоводство по церкви и приходу. Он вел метрические книги, ведомости с подробным обозначением всех данных относительно храма, средств содержания причта, количества земли, библиотеки, а также семей причта. То есть псаломщик был весьма образованным человеком и неслучайно, что Евгений Андреевич Смоленский подался в Петербург и устроился на работу в качестве бухгалтера. В последние годы, вплоть до самой смерти в 1930 году он был заведующим сберкассой.

О жизни деда я знаю мало. Священнослужители и их семьи стали первыми изгоями в новой стране. Поэтому любое упоминание в семье о родственных связях было табу. Новую церковь и «красных попов» бабушка не приняла. Она больше никогда не ходила в церковь, не носила креста. В доме никогда не было никаких икон.

Бабушка родилась 18 января (по старому стилю) 1885 года. Отец — фельдфебель 8-го резервного Кадрового батальона Павел Григорьев, мать — Матрона Иванова. Обряд крещения совершен 20 января священником Сергием Ефимовым и псаломщиком Андреем Смоленским. Мне известно о старшей сестре бабушки Анне (Марии, точно не знаю), которая была выдана замуж за Герасима Матвеевича Матвеева в деревню Мроткино, и брате Василии Павловиче, который в метриках был записан под фамилией Богданов.

Дед Василий (или дядька Вася, как я звал его) был любимым человеком в нашем доме. Он регулярно навещал тетю Сюту. Так он звал бабушку. С его приходом все оживлялись. Огромный, он снимал в прихожей валенки и «треух», свою зимнюю шапку в которой никогда не завязывал сверху уши и надевал, ее сдвинув набок, и вплывал на кухню, заполняя ее чувством благожелательности и добродушия. Держался он всегда под этакого простака.

Биография его в годы революции достаточно яркая. Призванный в армию, он нес службу в Павловском полку, куда призывались крестьяне рослые и соответствующего телосложения. В Октябрьские дни, участвовал во взятии Зимнего, о чем у него остались «приятные» воспоминания о винных подвалах. «Не помню, как выбрался оттуда, очнулся со шкаликом на улице; вокруг толпа переживает — солдатик то пьяненький, что с ним делать?». Поднялся и пошел к тете Сюте за Нарвскую заставу. Потом было возвращение домой, в Вычелобок, и уже оттуда, как «образованный питерский мужик» он был делегирован на 1-й Всероссийский съезд крестьянских депутатов. От него тоже «яркие» воспоминания — «Дядька Васька, что было то? Да помню, как мочились за портьерой». После этого были сражения в составе отрядов Красной армии против белогвардейцев Юденича под Петроградом, ранение и многолетняя работа на Обуховском заводе.

В Великую Отечественную войну он возил через Неву продукты и боеприпасы, для бойцов, сражающихся на «Ораниенбаумском пятачке». Поддерживая продуктами, спас от голода Тетю Марусю и Сергея Васильевича. Его участие во всех этих событиях нашло документальное подтверждение в архивах Красной Армии и Октябрьской революции, и помогло в период «хрущевской оттепели» наконец-то решить квартирный вопрос и переехать из крохотной темной комнаты в коммуналке на проспекте Майорова, где они ютились втроем, в отдельную двухкомнатную квартиру в Калининском районе. После выхода на пенсию дядя Вася приобрел домик в Вычелобке, к сожалению, на старом месте все было занято новыми постройками. В деревне он проводил время летом. Однажды и я был там. Ездил туда на охоту. Как память об отчем доме, на даче у нас растет куст сирени, который дядя Вася привез из Вычелобка.

Бабушка была ярким лучом в моей жизни. Сейчас трудно сказать, с чем это конкретно связано. Это просто внутреннее чувство. Глядя на ее фотографию невозможно не признать красоту и величавость этой женщины. Надо сказать, что ее красота передалась и следующим поколениям — дочке Нине и внучке Наде. Ей бы царицей быть, однако жизнь распорядилась иначе. На бабушке всегда лежало ведение домашнего хозяйства — и в Ленинграде, и в Вычелобке и Мроткино, и в Сегеже и Казани. Будучи рачительной и экономной хозяйкой, она умудрялась даже в условиях эвакуации, когда основными продуктами были турнепс и картошка, баловать меня «кухонными деликатесами». По сей день чувствуется во рту вкус хвороста и наполеона, повторить который не удалось ни Любе, ни маме. И это все из продуктов военного времени, приготовленных на керосинке.

Бабушка никогда не «сюсюкала» надо мной, но она всегда была рядом: и когда бежали мы от немцев из Вычелобка в Лугу, и когда я чуть не отстал от поезда при эвакуации в Казань. Она никогда не кричала меня с балкона, призывая домой на обед или ужин. При отдыхе во Мроткино не держала «на коротком поводке», а считала, что я ни в коем случае не должен быть дачником, а проводить с деревенскими детьми все свободное время. Она никогда не контролировала выполнение мной уроков. Эта свобода и доверие вызывали во мне ответное искреннее уважение к ней.

Я прекрасно помню обстановку тех послевоенных лет на кухне, где «обитала» бабушка и где я проводил с ней все время. Сейчас кухня перестроена. На месте газовой плиты стояла большая дровяная плита, которая давала тепло, необходимое для уюта и комфорта. У стенки, напротив, стояла бабушкина железная кровать (тогда проход на кухню из прихожей был по центру). У окна располагались кухонный стол со столешницей из чертежной доски, который ныне доживает свой век на балконе, и сундук (бабушкино приданое), доживающий свой век под сливой на даче.

У сундука этого большая история. Он путешествовал вместе с семьей в эвакуацию в Казань, где также являлся предметом необходимой домашней обстановки. Так вот дело в том, что когда началась реэвакуации, меня с мамой отец в 1944 году выписал в Ленинград, Люба возвращалась с Институтом синтетического каучука, Сережа — по заявке на Судомех, а бабушка, бесправный элемент, домохозяйка вынуждена была остаться там одна без средств на произвол судьбы. И тогда приняли решение на свой страх и риск везти ее в сундуке. К счастью, досмотры тогда были не столь тщательные, и все обошлось благополучно. Ну а здесь, в Ленинграде, отец с его энергией оформил бабушке через Большой дом въездные документы.

Запомнил я бабушку постоянно читающей все выписываемые в доме газеты. Это-то с ее четырьмя классами церковно-приходской школы. Она всегда была в курсе событий, но никогда не обсуждала происходящее в стране. Наверно богатый жизненный опыт подсказывал: «меньше знаешь — лучше спишь». Она никогда не сидела на лавочке во дворе с соседями, но к ней постоянно приходили за советом и Тетя Таня, наш дворник, и привозившая молоко из Дибунов, молочница финка, и соседи по дому. Она была самым уважаемым в доме человеком и пользовалась непререкаемым авторитетом.

Последние годы бабушка серьезно болела. Долгое время не могли диагностировать причину — рак поджелудочный железы. Из дома она уже не выходила. Время проводила на оттоманке (то же реликвия на даче) и на балконе. Я очень переживал и по-детски старался помочь: собирал чагу, чтобы приготовить целебный настой. Кто-то сказал, что очень помогает настой из травы «воронец — колосистый» и мы вместе с моим приятелем Борей Райхманом перевернули весь Ботанический сад, чтобы найти ее описание и как ее собирать на Вороньей горе под Дудергофом. Нам объяснили, что нужно ее собирать весной, в пору цветения. На дворе был сентябрь, а в марте бабушки не стало.

Прощались с ней дома. Гроб стоял на столе в большой комнате. Похоронили бабушку рядом с мужем на Красненьком кладбище. В детстве я очень любил бывать там вместе с бабушкой, когда она ездила приводить в порядок могилы. Она всегда отпускала меня, и я с удовольствием бродил по кладбищу, разглядывая старые надгробия. Кладбище тогда было небольшое, на окраине города. Его не окружал каменный забор, и могила деда была в первом ряду, при входе. Сейчас все первые ряды заняты партийными бонзами.