Ватрушка для Тимохи

Яна Тарьянова, 2023

Цикл «О пастве Камула и Хлебодарной». Продолжение истории «Кафетерий для спецназа» (бесплатный доступ на ЛитРес).Избалованная чернобурка Вероника, наследница торговой империи, хочет заполучить себе волка Зорьяна. Подорвавшийся сапер Тимоха-Мохито хочет перевестись в другой отряд – одиночество стало невыносимым. Воинская часть таит скульптурную жемчужину, «Сидящих», утерянные статуи Камула и Хлебодарной. Кто положит скрутки в чаши обновленных алтарей? Будут ли завязаны шнурки брачных браслетов? Сможет ли Тимоха преодолеть свои комплексы и признаться в любви белой медведице, которую он спас из заточения? Подсказка: счастливый финал. :=)От автора: Использована канва книги «Коржик для Мохито», ранее публиковавшейся на сайте.

Глава 1. Зорьян

Ежедневная тяжелая работа выматывала, прогоняла мысли из головы. Зорьян еще не понял, хорошо это или плохо. Он проживал похожие и, одновременно, разные дни. Утром садился на велосипед, выезжал из деревни по гравийной дороге, после короткого путешествия по шоссе добирался до старой ремонтной базы, расположенной на окраине районного центра. Велосипед облокачивался на ствол дерева, перчатки вынимались из бытовки. Зорьян не переодевался в рабочие вещи — приезжал в грязных джинсовых шортах, стиравшихся раз в неделю, и относительно чистой футболке. Его начальник, пожилой лис Сержук, допивал чай из щербатой чашки, садился за руль грузовичка и заводил мотор, одновременно сообщая о сегодняшних заказах. Основным источником дохода был металлолом. Они колесили по городу, забирая у желающих избавиться от хлама старые холодильники и разнообразный лом. Иногда вывозили на свалку строительный мусор, мебель, доведенную хозяевами до состояния рухляди. Или подрабатывали грузоперевозкой — в общем, что Камул послал, то и делали. Время от времени Сержук останавливался, раскладывал в подъездах многоквартирных домой визитки, спрашивал сидящих на лавочках стариков, нет ли у них ненужного барахла. Потрепанные жизнью грузовичок и лис выглядели безобидными. Сержук был вежлив, охотно выслушивал жалобы людей и оборотней, и получал в награду сломанные стиральные машинки, утюги и велосипеды. Зорьян отсиживался в кабине, не мешая переговорам. Он появлялся в последний момент, когда надо было переносить тяжести. От него шарахались, и это было предсказуемо — мало кому нравилось, когда на пороге квартиры возникал здоровенный волк, обритый под ноль и обросший густой бородой.

Сержук, искавший напарника — прежний уехал в другой город — Зорьяна поначалу брать не хотел. Трижды оговорил испытательный срок, в первые дни присматривался с недоверием, побаивался. Потом привык, через месяц оттаял, поучать начал. Смешно, наверное, выглядели со стороны — мелкий жилистый лис бурчит, что-то выговаривает высоченному волку-альфе, покорно кивающему головой. Это если кто-то внимание обращал, обычно к мусорщикам никто не присматривается.

Зорьяну нравилось разглядывать разносортный хлам, слушать обрывки рассказов, прикасаться к чужому прошлому. Бывало, что им доставались сундуки со старомодными вещами, переложенными земляничным мылом. А в секретерах, комодах, да и в ящиках раскладных диванов частенько обнаруживались пачки пожелтевших открыток и фотографий. Зорьян трогал марлевые блузки с вышивкой, изображения смеющихся женщин в купальниках, письма с неразборчивыми строчками, и гадал о судьбах их хозяев.

Вещи напоминали о скоротечности времени — вроде бы, только вчера было детство, и соседка в похожей блузке приходила мать с Летним Равноденствием поздравлять. А такой же шкаф — только с целыми стеклянными дверцами и полочками — сосед на подводе из райцентра привез и долго собирал, ругая крепления и косоруких мебельщиков. Зорьян отгонял воспоминания — в детстве было не сильно-то много хорошего — и возвращался в день сегодняшний, повторяя себе: «Не вчера все это было, лет двадцать прошло».

Сержук, ощупывавший и тщательно осматривавший добычу, иногда предлагал: «Забери себе шкаф. Я привезу. Смотри, целый, хороший, только царапину замазать надо. У тебя и такого нет, трусы стопкой на стуле лежат. Живешь как в канаве, стыдно смотреть». Зорьян слушал ворчание лиса с улыбкой, отказывался. Только однажды взял себе неподписанную кустарную открытку с котиком и золоченой надписью: «С наилучшими пожеланиями». Точно такую же ему в школе подарили на день рождения, на первую круглую дату — десять лет.

Во второй половине дня разъезды заканчивались, и они возвращались на ремонтную базу. Сержук делил с Зорьяном обед, приготовленный женой — это входило в условия договора. Потом они пили чай в бытовке, болтали и начинали разбирать добычу. Часть барахла Сержук откладывал, чтобы оставить себе — то стопку книг, чтобы внуки почитали, то пальто, чтобы жена перелицевала. Зорьян, ни разу не бываший у Сержука в гостях, но наслышанный о двух сараях, кивал и соглашался: «Да, конечно. Хорошая вещь. Пригодится».

Он довольно быстро научился сортировать металлолом. Сержук работал не подпольно, с лицензией, но никакой анализирующей аппаратуры у него и в помине не было. На черный и цветной металл делили «на глаз». Сержук отлично знал, где и в каких бытовых приборах можно найти цветной металл, учил Зорьяна секретам мастерства. Оказалось, что в газовой колонке старого образца таится почти шесть килограмм меди. Неприметное богатство.

Зорьян охотно применял новые знания на практике, ловко развинчивал на запчасти стиральные машинки и холодильники, резал на куски крупногабаритный металл, прессовал, подготавливая к сдаче. В первые дни он заканчивал работу в темноте, под фонарем — световой день был слишком коротким. Сейчас, с прибавлением дня, управлялся до сумерек, а то и раньше. Оттаскивал брикеты металла в запирающийся ангар — Сержук вывозил их раз в неделю — оставлял рабочие перчатки в бытовке и отправлялся домой.

По пути он покупал на вечернем рынке, что приглянулось — свежевыловленную речную рыбу, десяток яиц или колечко домашней колбасы. Тонкий лаваш, копченое сало, густую сметану, зелень. Парниковые помидоры или огурцы. Если уставал так, что не хотелось делать лишних движений, заходил в магазин за консервами и лепешками.

Добравшись в избу, он неспешно готовил ужин, перед трапезой купался, стирал вещи — или не стирал, если было совсем лень. Футболка-то не одна. После ужина Зорьян перекидывался, укладывался на диван перед телевизором, смотрел на экран, не включая звук. Он не успевал ни о чем подумать — усталость брала свое. Волк сворачивался клубком, укрывал нос хвостом и крепко засыпал. Утром просыпался от дребезжания старенького будильника, завтракал и шел во двор, где его ждал велосипед.

В очередной день Сержук встретил его на пороге бытовки, приплясывая от нетерпения.

— Повезло! Ох, как повезло! Разбитый автомобиль отдают! Жаль, что лебедки нет. Но я сходни из сарая достал. Как-нибудь закатим в кузов, закрепим тросом… Справимся?

— Справимся, — кивнул Зорьян. — Катить — не поднимать. А кто такой богатый, что разбитыми машинами разбрасывается?

— Это из той усадьбы на холме, возле Витаминкомбината. Где Домбровский замок отгрохал на месте хутора. Дочка его велела автомобиль с глаз долой убрать, а мне управляющий позвонил. Его кума — моя соседка. Дай ей Хлебодарная счастья и здоровьичка, вовремя визитку подсунула. Повезло!

— А! Понятно.

То, что миллионер Вольдемар Домбровский выкупил хутор и отстроил на месте родительской избы роскошную усадьбу, знала вся округа. Что там внутри — средневековый замок или небоскреб — Зорьяну было неинтересно. Ясно одно — Сержука не пытаются кинуть, подсунув битый автомобиль и тут же заявив об угоне. Семейство Домбровских в подобных шуточках замечено не было, с их миллионами незачем так мелочиться.

Они мигом доехали до поворота на частную дорогу. Сержук позвонил, видеокамеры на столбах зашевелились, после короткого ожидания шлагбаум поднялся. На первом посту их просто осмотрели, проверили документы и записали фамилии в прошитую книгу. На втором — осмотрели, обыскали, только что в задницу не заглянули. А водительские права Зорьяна попробовали на зуб.

Возле дома — настоящего замка с причудливыми башенками и огромными арками — их встретил человек из обслуги в рабочем комбинезоне. Показал, как добраться до въезда в подземный гараж, открыл ворота. При взгляде на искореженную машину Зорьян помрачнел. Любой сведущий человек или оборотень мог понять — это не последствия аварии. Кто-то заложил в автомобиль взрывное устройство. Скорее всего, при взрыве кто-то пострадал. Почему Домбровский не обращается в полицию, а тишком вывозит автомобиль из гаража? Пытается скрыть преступление?

Подозрение тут же развеялось: очередной представитель обслуги — уже в белой рубашке и при галстуке — передал Сержуку разрешение на утилизацию, выписанное Следственным Комитетом. Зорьян, приготовившийся выталкивать машину во двор, к грузовичку, осторожно осмотрелся по сторонам. В гараже было пять автомобилей. Один спорткар — веселый и желтый. Два тяжелых внедорожника — не паркетники, а мощные дизельные вездеходы размером с небольшой автобус, несущие на кабине широкие рампы прожекторов. И два пуленепробиваемых автомобиля представительского класса — модели ручной сборки. Дорого. Богато. Ни на одной из машин нет повреждений. Это не удивительно — разрешение на утилизацию дают после всех возможных экспертиз, не раньше, чем через полгода после возбуждения уголовного дела. Если в гараже и были какие-то следы взрыва, Домбровский давно уже распорядился сделать ремонт и обновил автопарк.

Зорьян и Сержук выкатили взорванный автомобиль во двор. Обслуживающий персонал наблюдал за их действиями, но помощь не предлагал. Пока Сержук суетился, вытаскивая из кузова сходни, Зорьян еще раз огляделся. Маленькая крепость была нашпигована видеокамерами — похоже, здесь просматривались каждая дорожка и уголок. Неудивительно. Вольдемар Домбровский построил торговую империю с нуля. В юные годы взял в аренду магазинчик в соседнем селе, потом второй, третий… Сейчас ему принадлежала сеть магазинов и складов бытовой химии — оказалось, что на продаже стирального порошка и средства для мытья посуды можно заработать миллионы. Наверняка по пути к вершине Домбровский отдавил много ног, лап и хвостов — кто-то же не пережил обиду, аж до взрыва автомобиля.

Чужой взгляд Зорьян почувствовал, когда они с Сержуком начали заталкивать металлолом в кузов грузовичка. В первый момент на него посмотрели равнодушно, через пару секунд — со щекотным любопытством, а потом внимание отозвалось мурашками на коже, как будто наблюдатель всполошился, счел его опасным. Зорьян удивился гамме чувств — не тому, что кто-то может их испытывать, а собственному восприятию. Обычно он распознавал только опасность, даже заинтересованность не всегда ощущал.

Мурашки не подвели: охранники появились, когда они уже затолкали добычу в кузов. Двое — в костюмах и при галстуках — оттеснили Зорьяна в сторону, приказали: «Пройдемте с нами».

Мелькнула мысль наигранно возмутиться, напомнить, что подобные распоряжения вправе отдавать только полиция. Но тогда бы Сержук мог остаться без вожделенного металлолома. Да и любопытство сыграло свою роль — сегодняшний день был редкой жемчужиной разнообразия в череде пустых раковин, и Зорьян хотел насладиться всеми ниспосланными Камулом моментами. Он даже руки за спину завел, как будто испугался шокера. Ободряюще кивнул побледневшему Сержуку, пошел к входу, запоминая дорогу. Поначалу ничего интересного не происходило. Его заперли в комнате без мебели с деревянной дверью и металлопластиковым окном. И то, и то не служило серьезной преградой, но Зорьян, решивший досмотреть эту постановку до конца, уселся на пол и начал гипнотизировать зрачок камеры наблюдения. Гости — вернее, хозяева — явились примерно через полчаса. Четверо охранников — два оборотня на ногах и два человека — сопровождали лисицу-чернобурку на лапах.

«Нет, не лисица. Висица, — принюхавшись и присмотревшись, определил Зорьян. — Первая жена Вольдемара Домбровского черно-бурая лисица. Вероятно, мне выпало счастье лицезреть наследницу империи. Симпатичная. Уши с рыжей оторочкой. Необычно».

Смоляная висица махнула роскошным хвостом с белой каплей на кончике, ответно принюхалась, зарычала. Обошла Зорьяна по кругу — охранники держали шокеры наизготовку. Запястья коснулся влажный черный нос. Это было щекотно. Зорьян не выдержал и улыбнулся. Похоже, висицу это обидело. Она зарычала громче, с клокочущей волчьей яростью в горле, развернулась, задев хвостом ногу, и вышла вон из комнаты. Стоило двери закрыться, как Зорьян обрел подвижность и приник к ней ухом — пусть наблюдают, зато можно разобрать голоса в коридоре.

Человек-охранник пробасил:

— Вероника, мы не можем держать его взаперти, пока вы раздумываете. Мы уже нарушили закон, удерживаем оборотня против его воли, это квалифицируется как похищение. Если вы его узнали, если это тот нападавший, нужно вызывать полицию. Или срочно выставлять его вон, за границу территории, и молиться Камулу и Хлебодарной, чтобы он не подал на нас в суд.

Висица промолчала, даже не тявкнула, куда-то убежала, цокая когтями по наборному паркету. Зорьян вернулся на насиженный пятачок на полу и мысленно одобрил позицию старшего охранника. Доказать, что его удерживали взаперти, будет довольно трудно. Вряд ли полиция сможет изъять все записи с камер наблюдения — не отдадут, сославшись на технический сбой. Дело даже не дойдет до суда, развалится на уровне следствия. Но, в целом, охранник прав. Сейчас он совершает преступление по указанию чернобурки Вероники. Группой лиц, по сговору… если кто-то из недоброжелателей Вольдемара Домбровского захочет вписаться в эту мутную историю, можно выловить неплохую рыбку.

Зорьян выждал еще час — около часа, по внутренним ощущениям — и сказал камере:

— Понимаю, что вы не собираетесь меня кормить. Решили сэкономить. Но воды-то можно принести? Я пить хочу. Между прочим, пытки запрещены всеми возможными конвенциями. А я даже не военнопленный.

Заявление сработало. Минут через пятнадцать в коридоре раздались шаги. Дверь открылась. В комнату вошли двое охранников. Один с подносом, другой с шокером. Зорьян решил, что его пребывание в гостях затянулось, и использовал первого охранника как щит. Отобрав шокер, он обездвижил охрану зарядами, связал галстуками, выпил воды и вышел в коридор, раздумывая, стоит ли разыскивать свои водительские права, которые кто-то вытащил из кармана и унес. Обыск дома Домбровских мог квалифицироваться как ограбление. Давать повод для обвинений не хотелось, поэтому Зорьян направился к ближайшему окну и выпрыгнул на посыпанную розовым песком дорожку.

Он разделся и попрощался с прекрасными, очень крепкими джинсовыми шортами и удобно растоптанными по ноге кроссовками. И с носками. И с трусами. И с футболкой. Увы и ах, эти замечательные вещи пришлось бросить, потому что в побеге главное — скорость.

Зорьян превратился, стремительно пробежал сквозь парк — да у них тут еще и статуи! — и перешел на волчью рысь. Сотня шагов бега, сотня шагов шага. В таком темпе можно было двигаться днями, покрывая огромные расстояния — если тренировками выработать привычку.

Пересечение внешней ограды далось без труда — он нашел участок с сетчатым забором без колючей проволоки, прыгнул, повис, подтягиваясь на лапах, и перевалился на другую сторону. Дорога домой заняла часа три. Зорьян не торопился, повалялся на майском лугу, пачкая шкуру одуванчиками, наелся свежей зелени — он любил земляничные листья — и почти поймал крота. Прогулка одарила его аппетитом. Дома нашлись консервы и полбулки черствого хлеба. Он слопал две банки лосося в собственном соку, осторожно вылизал жестяную тару, заварил кипятком порцию овсянки с фруктами и съел ее вприкуску с мармеладными дольками. Подумал и поставил вариться кастрюлю картошки в мундирах — на случай, если захочется перекусить перед сном.

Сержук приехал поздно вечером. Выгрузил из кузова велосипед, положил на стол три купюры, придавил их телефоном, который Зорьян оставил в бардачке. Смущенно проговорил:

— Ты больше не приходи. Мне неприятности не нужны.

Зорьян чего-то такого и ожидал, но все равно ощутил укол обиды. Как будто его обменяли на полторы тонны железного лома. И даже не цветного металла.

Он еще раз пробежался перед сном — на лапах, сбрасывая раздражение. Деревня была почти вымершей, свет горел только в трех домах, из одного из них доносились пьяные крики. Все, кто могли, уезжали. Он тоже когда-то уехал — пусть и не по своей воле. Надо бы понять, почему вернулся. Было время, когда он искренне ненавидел и эту деревню, и этот дом.

После прогулки Зорьян наелся картошки и улегся спать перед телевизором. Он подозревал, что завтра утром или днем охрана Домбровского нанесет ему визит — отдаст права, попытается припугнуть или уговорить молчать.

Предчувствия не обманули, воплотились в двойном размере. Явилась не просто охрана на двух джипах, а сама госпожа Вероника Домбровская, на этот раз не на лапах, а в белых одеждах — как лучезарный ангел добра. Первым делом госпожа Домбровская вступила в коровью лепешку, валявшуюся на дороге. Зорьяну стоило больших трудов не расхохотаться, пугая всю округу. Он подавил смех и вышел на крыльцо с каменным лицом — всем своим видом напоминая ангелу Веронике, что та явилась к оскорбленной добродетели. Не было никаких сомнений в том, что госпожа Домбровская уже знает основные вехи его биографии. Имея на руках права с настоящей фамилией, да подключив папины связи, можно многое выяснить.

Вероника не подвела. Вытерла туфельку о траву, подошла к крыльцу, потряхивая аккуратной черной челкой, ожгла янтарным взглядом, вытащила из сумочки права.

— Здравствуйте, офицер Бркович. Я приехала, чтобы вернуть вам документы и принести извинения за вчерашний инцидент. Я приняла вас за оборотня, который месяц назад напал на меня на выходе из ночного клуба. Схожая комплекция, силуэт, движения. Несмотря на тщательное расследование, нападавшего не нашли. Мне показалось, что он явился в дом. Я удивилась и даже немного испугалась.

— Вам нанесли повреждения? — спросил Зорьян, забирая права.

— Он сломал мне руку. Подошел достаточно близко, охрана не успела отреагировать. Мне казалось, что я запомнила его запах. Сейчас я ни в чем не уверена.

— Очень жаль, что следствие не смогло установить личность преступника, — вежливо посочувствовал Зорьян. — Понимаю ваши опасения. Думаю, что нам стоит забыть этот неприятный инцидент. Я не буду подавать жалобу о похищении.

— Позвольте мне войти.

— У меня не убрано. Извините, не ждал гостей.

Пускать Домбровскую в избу не хотелось. Мало ли, чем обернется пребывание наедине. Волк-альфа и барышня-висица, огульное обвинение в непристойном поведении… Зорьян в свое время от следователей таких историй наслушался, что шерсть дыбом вставала. С барышней, да еще и дочерью миллионера, лучше держать ухо востро.

— Странно, что вы вернулись в эту развалюху и зарабатываете на жизнь сбором металлолома, — проговорила Вероника и поднялась на одну ступеньку. — С вашим опытом можно было бы устроиться в любую службу безопасности.

— Я не ищу работу, — пожал плечами Зорьян. — Я в отпуске. Не люблю бессмысленные физические нагрузки, а подработка приносила пользу.

— А я хотела предложить вам место в моей охране.

— Нет, госпожа Домбровская. Я не охранник. Я полицейский снайпер.

Пять минут общения показали, что Веронике присущи бесцеремонность и упрямство. Она пропустила мимо ушей прямой отказ и попыталась просочиться в дом. Зорьяну пришлось привалиться к двери, подпирая ее спиной. Похоже, что и второй отказ — относительно работы — Вероника не приняла близко к сердцу. Уставилась на Зорьяна немигающим янтарным взглядом, словно уже решила, на какой башенке замка усадит его с винтовкой, и сообщила:

— Ты мне подходишь. Я хочу, чтобы ты у меня работал.

— У меня есть постоянное место службы, — терпеливо напомнил Зорьян. — В полицейском отряде специального назначения. Я в отпуске.

— Ты ушел, потому что случайно застрелил заложника. Мне сказали, что ты не собираешься возвращаться. У тебя творческий кризис.

— У меня — что? — нешуточно удивился Зорьян.

— Ой, — Вероника на секунду смутилась. — Психологический кризис. Оговорилась.

Зорьян покачал головой. Осторожно, но твердо взял ангела Веронику под локоток, помог спуститься с крыльца и повел к калитке. Та не вырывалась, посматривала, словно опытный домушник на хитрую замочную скважину — эта отмычка не подошла, значит надо попробовать другую. Зорьян вывел наглую чернобурку на дорогу, полюбовался на веснушки на аккуратных ушах и пожелал ей счастливого пути.

Трудно было поверить, что Вероника отступится без спора, но это случилось. Захлопали дверцы, взревели моторы. Джипы уехали, распугав кур и овец, чуть не задавив единственную на деревне корову. Зорьян почувствовал легкую досаду: он только-только начал осваивать искусство правильно отказывать миллионершам, а миллионерши закончились. Обидно.

Он выждал полчаса и решил приготовить винегрет. В подполе валялась вялая свекла, на кухне нашлись маринованные огурцы в стеклянной банке и консервированный зеленый горошек. Кастрюля со свеклой быстро закипела. Зорьян убавил газ и услышал жуткий грохот возле входной двери.

На порожке валялся ушат, прежде мирно висевший на гвозде, вбитом в стену. Зорьян окинул взглядом пустой двор и потрогал выщерблину. Сам упал? Гвоздь вывалился из трухлявой древесины?

Мягкий толчок под колено заставил сдвинуться с места. Вероника прошмыгнула в дом, держа в зубах какой-то пакет. Черные уши шевелились, висица быстро и жадно осматривалась.

— Тут нет ничего интересного, — сказал Зорьян, увидевший в пакете свои шорты и кроссовки. — Оставь, что принесла, и уходи.

Он не надеялся, что висица послушается. Так оно и вышло. Вероника бросила пакет, залезла под лавку, пачкая смоляную шерсть в пыль, выкатила оттуда заплесневевшую морковку, понюхала и громко чихнула.

— Возьму за шиворот и выкину.

Угроза не возымела действия. Висица вильнула хвостом и отправилась обследовать комнату с телевизором — тщательно обнюхала диван, плетеный половик и стул со стопкой чистых трусов и футболок. Зорьян понял, что нахалку пора ставить на место. Снял и бросил на табуретку домашние вещи, встал на лапы и зарычал. Висица не испугалась. Подбежала, заметалась вокруг, сунулась носом в ухо, бесцеремонно полезла под брюхо, оценивая комплект половых органов. Зорьян впервые растерялся и сел на задницу, отпихивая прилипалу плечом. Висица отошла на шаг и тут же ударила лапой по заплесневелой морковке — подкатила, предлагая вместе поиграть. Простой план — напугать наглую гостью и выгнать вон — затрещал по швам. Висица излучала добродушие и готовность дружить. Зорьян не мог на нее кинуться, нарушая собственные принципы. Он никого не обижал без причины. И не дрался с дамами.

Пришлось выносить морковку во двор. Висица обрадовалась, побежала следом, попутно юркнула в сарай и порылась во всех углах. Волк довольно долго гонялся за морковкой, которую у него утаскивали из-под носа, а потом улучил момент, вбежал в избу, превратился и захлопнул дверь прямо перед черно-бурой мордой. Жалобный вой его ни капли не растрогал — свекла еще варилась, а на второй конфорке нашлось место для картошки. Висица некоторое время скреблась в дверь, а потом шуршание и нытье прекратилось.

На улицу Зорьян осмелился выйти только в темноте. Обуваясь, он обнаружил в кроссовке визитную карточку. Внимательно изучил три слова «Вероника Домбровская, искусствовед», запомнил номер телефона и положил белый кусочек картона на стол.

Хруст гравия под подошвами перемешивался с пьяными криками. Зорьян шел, принюхиваясь, отмечая: тут стояли джипы. Тут Вероника перекинулась, становясь на лапы — пятачок травы был истоптан, пропитан двойным запахом. Свежих следов не было, никто не сидел в засаде. Перед ним открылся свободный путь. По иронии судьбы — в тупик. Дорога вела на холм, к линии электропередач, да там и заканчивалась. Спуститься на другую сторону можно было по тропке, продираясь сквозь заросли ежевичных кустов, но делать этого не хотелось. Зорьян поднялся к стальной опоре, увешанной изоляторами и пучками проводов. Постоял, глядя на редкие проблески огней, прислушался к себе и понял, почему вернулся в эту хмельную глушь. Когда-то его забрали отсюда насильно, увезли в спецприемник. Это оказалось благом: он смог выучиться, поступить на службу с достойной зарплатой, по мере сил защищать закон и порядок. Пятнадцать лет назад выбор сделали за него. Сейчас Зорьян решил уехать из родной деревни добровольно.

Он впервые почувствовал себя хозяином своей судьбы. Нет, он не собирался возвращаться на то же самое место службы. Ошибка, выстрел в заложника, была итогом стечения неблагоприятных обстоятельств. Дело расследовали, вердикт подтвердила комиссия, Зорьяна признали невиновным. Разрешили уйти в длительный отпуск — по рекомендации психолога. Пообещали в случае необходимости направить на переподготовку.

«Кажется, творческий кризис закончился — спасибо Веронике за формулировку. Позвоню командиру, спрошу, что нужно для переаттестации. Если позволят — побегаю бойцом. Позвоню не завтра, а через пару дней. Нужно убедиться, что я принял правильное решение».

Перед сном волк забеспокоился. Тщательно обнюхал комнату, плетеный коврик, на котором осталась шерсть Вероники. Запах волку нравился, и он попытался подтолкнуть Зорьяна к более близкому знакомству — продолжить игры с морковкой, возможно, и со свеклой, а там, глядишь, дело и до совместного винегрета дойдет.

Вероятно, возвращение интереса к противоположному полу свидетельствовало об исцелении и души, и тела — в творческом кризисе желание знакомиться и ухаживать за дамами пропало. Зорьян игры с морковкой приветствовал, но не с Вероникой, и твердо сказал: «Нет». Волк обиделся — не понимал, почему нельзя принимать в доме веселую и игривую висицу. Зорьян навязал ему свою волю и отправился спать в сарай — подальше от хорошо пахнущего плетеного коврика.

Утро принесло неприятный сюрприз. Зорьян проспал появление Вероники. Ангел добра в белых одеждах тихонько сидела на сене и почему-то очень сильно пахла пшеничной мукой. Волк встал на лапы и чихнул.

— Я приехала приготовить тебе завтрак, — с кротким выражением лица сообщила Вероника. — Пока не закончила. Если хочешь — поспи еще немножко.

После такого предложения Зорьян опрометью кинулся в избу. Завтрак? Не закончила?

Кухня выглядела удручающе. Стол и половицы были засыпаны мукой, местами, во влажных лужах, засыхало тесто. На табуретке лежали скорлупки от четырех яиц. Зорьян отступил за порог, прошел в комнату, превратился и вернулся в кухню уже на ногах, натягивая спортивные штаны. На столе лежало подобие сырого каравая — в обрамлении скалки, ложки и пустого стакана.

— Что это?

— Это будет пирог, — сияя от гордости, сказала Вероника. — Я насыпала побольше сахара. В кулинарной книге написано, что в рационе альфы должно быть много углеводов. Я добавила в тесто два стакана.

— А где ты взяла сахар? — Зорьян уже опознал муку, которую он держал про запас, для лепешек. И яйца, предназначенные для утреннего омлета.

— Вон в том мешке.

— Это соль. У меня нет кристаллического сахара. Я только кусковой ем.

— Что значит — соль? — возмутилась Вероника. — Ты что, все испортил?

Зорьян понял, что этот балаган пора заканчивать. Он достал из кухонного шкафчика маленькое пластмассовое ведерко — привет из детства — и вынул из него сотовый телефон. Не ту потертую кнопочную трубку, которую ему вернул Сержук, а новенькую модель в стальном корпусе с сенсорным экраном. Служебный телефон, два месяца провалявшийся без подзарядки. После подключения к розетке засветился значок наполняющейся батареи. Минут через десять можно будет написать сообщение командиру. Осталось решить, заберет ли он что-то с собой.

— Хочешь сказать, что теперь только выкидывать?

Вероника ловко перешла от обвинений к раскаянию — вернулась напускная кротость, взгляд стал почти умоляющим. Зорьян напомнил себе, что общение продлится не больше получаса, с деланным сожалением ответил:

— Похоже, да. Выпечка из этого не получится. Жаль, что ты потратила столько сил зря. В принципе, из этого теста можно что-нибудь слепить.

— Из теста? Как из глины?

— Да, — Зорьян прошел в комнату, взял с полки открытку с котиком. — Потом положить сушиться, и оно станет твердым. Даже раскрасить можно. Я так в детстве делал.

— Ты лепил? — Вероника засветилась любопытством.

— Да. Мне нравилось.

— А почему не из пластилина?

— Не покупали.

— Извини.

— Ты-то тут причем?

— Я была бестактна, — проговаривая это почти-извинение Вероника ухитрилась подойти к нему вплотную и прижаться. — А вообще, предложение интересное. Я согласна. Давай полепим. Чур, я буду лепить змею.

— А я — червяка, — отступая в сторону, парировал Зорьян. — Только сначала позвоню. Очень надо. Еще вчера надо было позвонить.

Вероника встала на пороге, перекрывая ему выход из комнаты, внимательно посмотрела на открытку:

— Конечно. Я же тебе не мешаю?

— Нет-нет.

— Замечательно. У тебя красивое имя. Если ты не против, я буду называть тебя Зорька. Это так нежно звучит. Зорька моя…

Если Вероника хотела его как-то уязвить, то промахнулась: снайпер Зорьян Бркович откликался на позывной «Заря» и одергивал только тех, кто пытался именовать его «Розой».

Он кивнул и попытался выйти — в кухню, к заряжающемуся телефону. Вероника перегородила дорогу, упираясь рукой в дверной косяк:

— Вижу, что ты собираешься уйти. Понимаю, что мои охранники не смогут тебя остановить — даже если я отдам им такой приказ. Как мне тебя удержать?

— Никак.

Вероника задумалась, нахмурилась. Смоляные брови сдвинулись, янтарные глаза потемнели. Зорьян посмотрел на усыпанный веснушками подбородок — у висицы на нижней челюсти пробивались пятнышки рыжей шерсти — и признал, что Вероника весьма и весьма симпатична. Наверное, даже красива. Правильные черты лица, яркие и резкие краски, добавляющие облику экзотичность. Вокруг такой барышни волки и лисы стаей должны крутиться — даже без папиного наследства. Судя по всему, мужа или любовника у Вероники нет. Привередливая? Или женихи не подходят ко двору, увенчанному башенками и припахивающему бытовой химией? Папа-Домбровский устраивает кандидатам экзамены на сообразительность и с позором выгоняет вон? Веронике лет двадцать пять, энергия бьет ключом. Сомнительно, что отсутствие ухажера под боком связано с проблемами здоровья. Хотя, всяко бывает.

— Я подняла подшивки старых газет. Мне очень жаль, что твой отец…

Вот теперь Зорьян разозлился. Понимал, что накатило на пустом месте — странно было бы, если бы Вероника не ознакомилась с историей, в свое время прогремевшей на весь район. Он давно уже привык не реагировать на шепотки за спиной и попытки выразить сочувствие. А сегодня вдруг взбесило.

Вероника была слишком чистенькой, обитавшей в замке с башенками — папаша Домбровский сумел прогнуть деревенскую реальность, пропитанную навозом и волчеягодной бражкой. Зорьян не нуждался в жалости, выплеснувшейся через окошко райского мирка.

— Избавь меня от оценочных суждений, — сухо сказал он. — В моей биографии нет ничего удивительного. В деревнях все бухают, если ты вдруг не знала.

— Дурой меня не выставляй, — Вероника помрачнела, отступила, освобождая дорогу. — Я здешняя. Отец с хутора, мать — из деревни в пятидесяти километрах от райцентра. Я знаю, как здесь бухают. Мой отец — трезвенник, которого в музее показывать можно. А почти всю родню по лисьей линии бражка в могилу свела. Мать допилась до потери памяти, когда мне было четырнадцать. Она выгоняла из дома то меня, то отца, являлась в гимназию, требовала, чтобы ей отдали дочку-первоклассницу. Вызывала полицию. Дралась. Писала жалобы в прокуратуру. В общем, после развода я осталась с отцом. И уже десять лет срываюсь с любого места по звонку врача — есть периоды, когда мать понимает, что к ней приехала я, поддается на уговоры и ложится в клинику добровольно.

Злость исчезла, словно Зорьяна окатили ведром ледяной воды. Он чувствовал, что Вероника не врет. Восприятие снова обострилось — как во дворе замка, возле грузовичка. Происходило что-то странное. Нить волчьей заинтересованности обвила бусину доверия, которую Вероника поднесла на открытой ладони — в знак мира. Из этой основы могло сплестись что угодно: ловец снов, абажур для семейной спальни или даже колыбель для волчат. А могла получиться крепкая удавка, которую Вероника затянет на его шее и рассмеется.

Зорьян прошел в кухню, выдернул из розетки зарядное устройство, подхватывая повисший на проводе телефон. Подгнившие ступеньки крыльца заскрипели под ногами. Страх оказаться на поводке гнал прочь. Нить заинтересованности приказывала вернуться. Хватило бы оклика — Зорьян бы просто не смог выйти за калитку.

Знала ли об этом Вероника? Чувствовала ли свою власть над волком? Может быть, и знала. Но не удосужилась подать голос.