Рассказы и воспоминания охотника о разных охотах

Весною 1855 года, после выхода этой книжки, случилось мне собственными глазами увидеть то, о чем я прежде даже и не слыхивал и что рыбакам по ремеслу должно быть непременно известно. Я узнал, что щуки ежегодно в мае месяце переменяют зубы. Охотник, занимавшийся исключительно ловлею щук на жерлицы и сообщивший мне это известие, показал мне несколько пойманных им щук, у которых старые зубы, ослабев в своих корнях, потеряли всякую упругость, сделались мягки, повисли и лезли, как волосы, когда я слегка потирал внутренность щучьего рта моими пальцами в обыкновенной перчатке.

Из-под старых, еще не выпавших зубов торчали уже новые, тонкие и острые, но еще мягкие. Вот в это-то время щуки, ловя рыбу, нередко только портят ее, а удержать по слабости зубов не могут, и вот отчего именно в это-то время года часто случается рыбакам видеть рыб, хватанных щуками. Разумеется, дело идет о рыбе несколько покрупнее; мелкую же щуки могут глотать и вовсе без помощи зубов. Насадка на жерлицах также в эту пору часто бывает измята и даже не прокушена до крови.

Хотя я знал, что кошки едят рыбу, но никогда не слыхал и не видал, как они производят эту охоту. Третьего мая 1855 года сидел я очень тихо на берегу небольшого проточного пруда, где брали окуни и лини. Около противоположного берега, уже обросшего травою, била икру плотва и для того выбрасывалась в траву у самого берега. Вдруг я вижу, что большая пестрая кошка осторожно подкрадывается, ползет и прячется, растянувшись в самой береговой траве. Так всегда поступают кошки, выжидая своей добычи. Я стал смотреть пристально. Плотва продолжала метать икру и выкидываться на траву — кошка бросилась, схватила одну плотичку и унесла ее во рту. Я указал на эту проделку садовнику, который недалеко от меня копался в своих грядах; он нисколько не удивился, а, напротив, рассказал мне, что рано по утрам, когда еще нет народу, всякий день выходят на этот промысел кошек шесть и более, располагаются по удобным местам вдоль берега и ловят рыбу.

Недавно узнал я от одной достоверной особы, что в Калужской губернии, на реке Оке, производится с большим успехом следующее уженье. В июне месяце появляется, всего на неделю, по берегам Оки великое множество беленьких бабочек (название их я позабыл). Рыбаки устроивают на песках гладкие точки и зажигают на них небольшие костры с соломой; бабочки бросаются на огонь, обжигаются и падают, их сметают в кучки и собирают целыми четвериками.

Обгорелых бабочек крепко сминают с хлебом или тестом и шариками этой смеси насаживают крючки. Рыба берет на такую насадку с необыкновенной жадностью, и очень крупная: язи, голавли, лещи и даже окуни и судаки. Таким образом, в самое пустое время выходит славное и добычливое уженье. Должно заметить, что окуни и судаки на хлеб никогда не берут, следовательно вся приманка заключается в бабочках.

Вот еще достоверный рассказ, относящийся уже к птицам. По соседству от меня в одной деревушке, называющейся Коростелево, одна крестьянка подложила под курицу двенадцать кряковных яиц; утята вывелись, воспитались в стае русских утят и привыкли вместе с ними есть корм. Должно заметить, что это случай редкий; обыкновенно утята, выведшиеся из яиц диких уток, сейчас пропадают. Осенью корму понадобилось больше, и, чтоб не тратиться даром, крестьянка продала восемь утят, а двух молодых селезней и двух уток оставила на племя, но через несколько недель они улетели и пропали. На следующую весну беглецы воротились на тот же пруд и стали по-прежнему жить и есть корм с дворовыми утками. Осенью одна пара опять улетела, а другая осталась зимовать, а в следующую весну утка нанесла яиц и вывела десять утят, из числа которых я сам купил четырех. Крестьянка опять оставила пару, и потомство их совершенно смешалось и ничем уже не отличалось от русских уток.

Итак, только в третьем поколении порода диких уток совершенно потеряла память о своем вольном житье; купленные же мною молодые утки, принадлежавшие ко второму поколению, еще отличались от дворовых как своею наружностью, так и нравами: они были бойчее, проворнее, как-то складнее и пугливее домашних уток, часто прятались и даже пробовали несколько раз уходить. Крылья были подрезаны.

С.Т. Аксаков (1791–1859)