По Уссурийскому краю

Бухта Терней. — Птицы на берегу моря. — Население реки Санхобе. — Река Сица. — Сихотэ-Алинь. — Да-Лазагоу. — Изучение следов. — Заноза. — Нарыв на подошве. — Лесной пожар. — Операция. — Возвращение. — Драмы на берегу моря

27-е число было посвящено осмотру бухты Терней (мыс Страшный, 45° с. ш. и 136° 44,30' в. д. от Гринвича), открытой Лаперузом 23 июня 1767 года и окрещенной тогда этим именем. Здесь тоже ясно видно, что раньше бухта Терней гораздо глубже вдавалась в материк; значительная глубина реки около устья, обширный залив, отходящий от нее в сторону, и наконец 2 озера среди болот указывают, где ранее были глубокие места, бухты. Самое море потрудилось над тем, чтобы оттеснить себя от суши. Коса, наметанная морским прибоем, протянувшаяся от одного мыса к другому, превратила залив в лагуну. Потом здесь образовались дюны; они увеличивались в размерах и погребли под собой прибрежные утесы.

Около таких лагун всегда держится много птиц. Одни из них были на берегу моря, другие предпочитали держаться в заводях реки. Среди первых я заметил тихоокеанских чернозобиков. Судя по времени, это были, вероятно, отсталые птицы.

Тут же летали и чайки. Они часто садились на воду и вновь взлетали на воздух.

В глубоких заводях можно было заметить больших бакланов. Они то и дело ныряли в воду и никак не могли наполнить свое прожорливое брюхо.

Растительность в нижней части долины Санхобе чахлая и низкорослая. С правой стороны по болотам растет небольшими группами сибирская лиственница. По-видимому, Санхобе является северной границей акации Маака, по крайней мере тут она встречается уже как редкость.

Население Санхобе смешанное и состоит из китайцев и тазов. Первые живут ближе к морю, вторые дальше — в горах.

Китайских фанз 38; в них насчитывается 233 человека. Тазовых фанз 14; в них живут 72 мужчины, 54 женщины и 89 детей обоего пола.

Положение местных тазов весьма тяжелое. Они имеют совершенно забитый и угнетенный вид. Я стал было их расспрашивать, но они испугались чего-то, пошептались между собой и под каким-то предлогом удалились. Очевидно, они боялись китайцев. Если кто-либо из них посмеет жаловаться русским властям или расскажет о том, что происходит в долине Санхобе, того ждет ужасное наказание: утопят в реке или закопают живым в землю.

Санхобейские тазы почти ничем не отличаются от тазов на реке Тадушу. Они так же одеты, говорят по-китайски и занимаются хлебопашеством. Но около каждой фанзы есть амбар на сваях, где хранится разный скарб. Этот амбар является типичной тазовской постройкой. Кроме того, я заметил у стариков особые кривые ножи, которыми они владеют весьма искусно и которые заменяют им и шило, и буравчик, и долото, и наструг.

По рассказам тазов, 30 лет тому назад на реке Санхобе свирепствовала оспа. Не было ни одной фанзы, которую не посетила бы эта страшная болезнь. Китайцы боялись хоронить умерших и сжигали их на кострах, выволакивая трупы из фанз крючьями. Были случаи, когда вместе с мертвыми сжигались и больные, впавшие в бессознательное состояние.

В этот день вечером возвратился Чжан Бао. Он сообщил нам, что не застал хунхузов в заливе Пластун. После перестрелки с Дерсу они ушли на шаланде в море, направляясь, по-видимому, на юг.

Следующие 3 дня, 28–30 сентября, я просидел дома, вычерчивал маршруты, делал записи в путевых дневниках и писал письма. Казаки убили изюбра и сушили мясо, а Бочкарев готовил зимнюю обувь. Я не хотел отрывать их от дела и не брал с собой в экскурсию по окрестностям.

Река Санхобе (на картах — Саченбея и по-удэгейски Санкэ) состоит из 2 рек одинаковой величины — Сицы (по-китайски — Западный приток) и Дунцы (Восточный приток). Путь мой на Иман, на основании расспросных сведений, был намечен по реке Дунце. Поэтому я решил теперь, пока есть время, осмотреть реку Сицу. На эту работу у меня ушло ровно семь суток.

1-го октября я вместе с Дерсу с котомками за плечами выступил из своей «штаб-квартиры».

Слияние Сицы и Дунцы происходит в 10 км от моря. Здесь долина Санхобе разделяется на 2 части, из которых одна идет на север (Дунца), а другая — на запад (Сица).

Вид в долину Сицы со стороны моря очень красив. Высокие горы с острыми и причудливыми вершинами кажутся величественными. Я несколько раз видел их впоследствии, и всегда они производили на меня впечатление какой-то особенной дикой красоты.

На половине пути от моря, на месте слияния Сицы и Дунцы, с левой стороны есть скала Да-Лаза. Рассказывают, что однажды какой-то старик китаец нашел около нее женьшень крупных размеров. Когда корень принесли в фанзу, сделалось землетрясение, и все люди слышали, как ночью скала Да-Лаза стонала. По словам китайцев, река Санхобе на побережье моря является северной границей, до которой произрастает женьшень. Дальше на север никто его не встречал.

Река Сица течет в направлении к юго-западу. Свое начало она берет с Сихотэ-Алиня (перевала на реку Иман) и принимает в себя только 2 притока. Один из них Нанца [Нан-ча – южное разветвление.], длиной в 20 км, находится с правой стороны с перевалом на Иодзыхе. От истоков Нанца сперва течет к северу, потом к северо-востоку и затем к северо-западу. В общем, если смотреть вверх по долине, в сумме действительно получается направление южное.

Долина Сицы покрыта отличным хвойно-смешанным лесом. Особенности этой долины заключаются в мощных террасах. В обнажениях видно, что террасы эти наносного образования и состоят из глины, ила и угловатых камней величиной с конскую голову. Было время, когда какие-то силы создали эти террасы. Затем вдруг наступил покой. Террасы стали зарастать лесом, которому теперь насчитывается более 200 лет.

Нижняя часть долины Сицы представляется в виде больших котловин, обставленных высокими горами. Здесь растут великолепные леса, среди которых много кедра. Около реки лес вырублен концессионером Хроманским, но вывезена только четвертая его часть. Все остальное брошено на месте. При падении своем лесные великаны поломали множество других деревьев, которые не предполагались к вырубке. В общем, здесь больше испорченного сухого леса, чем живого. По такому лесу идти очень трудно. Один раз мы пробовали было свернуть с тропы в сторону и через несколько шагов попали в такой бурелом, что еле-еле выбрались обратно. Площадь этого вырубленного леса занимает пространство около 15 км². Тропа проходит почти посредине леса. Для того чтобы проложить ее, вероятно, понадобилось употребить немало усилий и испортить много пил и топоров.

На следующий день мы пошли вверх по реке Сице. Чем дальше, тем тайга становилась глуше. Разрушающая рука лесопромышленника еще не коснулась этого девственного леса. Кроме кедра, тополя, ели, пробкового дерева, пихты и ореха, тут росли: китайский ясень — красивое дерево с серой корой и с овальными остроконечными листьями; дейция мелкоцветная — небольшое деревце с мелкими черными ягодами; корзиночная ива — весьма распространенная по всему Уссурийскому краю и растущая обыкновенно по галечниковым отмелям вблизи рек. Растительное сообщество по берегам протоков состояло из кустарниковой ольхи с резкими жилками на крупных листьях; перистого боярышника, который имеет серую кору, клиновидные листья и редкие шипы; рябины бузинолистной с темно-зелеными листьями и с крупными ярко-красными плодами; жимолости съедобной, ее легко узнать по бурой коре, мелкой листве и удлиненным ягодам темно-синего цвета с матовым налетом, и наконец даурского луносемянника, вьющегося около других кустарников.

По мере того как исчезали следы человеческие, встречалось все более и более следов звериных. Тигр, рысь, медведь, росомаха, изюбр, олень, козуля и кабан — постоянные обитатели здешней тайги.

Река Сица быстрая и порожистая. Пороги ее не похожи на пороги других рек Уссурийского края. Это скорее шумные и пенистые каскады. В среднем течении река шириной около 10 м и имеет быстроту течения 8 км в час в малую воду. Истоки ее представляются в виде одного большого ручья, принимающего в себя множество мелких ручьев, стекающих с гор по коротким распадкам.

Поднявшись на Сихотэ-Алинь, я увидел, как и надо было ожидать, пологий склон к западу и обрывистый — к востоку. Такая же резкая разница наблюдается в растительности. С западной стороны растет хвойный лес, а с восточной — смешанный, который ниже по реке очень скоро сменяется лиственным.

За водоразделом мы нашли ручей, который привел нас к реке Дананце, впадающей в Кулумбе (верхний приток Имана). Пройдя по ней 10 км, мы повернули на восток и снова взобрались на Сихотэ-Алинь, а затем спустились к реке Да-Лазагоу (приток Сицы). Название это китайское и в переводе означает Падь больших скал.

В геологическом отношении долина Да-Лазагоу денудационная. Если идти от истоков к устью, горные породы располагаются в следующем порядке: глинистые сланцы, окрашенные окисью бурого железняка, затем серые граниты и кварцевый порфир. По среднему течению — диабазовый афанит с неправильным глыбовым распадением и осыпи из туфовидного кварцепорфира. Пороги на реке Сице состоят: верхний из песчаниковистого сланца и нижний — из микропегматита (гранофира) с метаморфозом желтого и ржавого цвета.

Дерсу шел молча и смотрел на все равнодушно. Я восторгался пейзажами, а он рассматривал сломанный сучок на высоте кисти руки человека, и по тому, куда прутик был нагнут, он знал о направлении, в котором шел человек. По свежести излома он определял время, когда это произошло, угадывал обувь и т.д. Каждый раз, когда я не понимал чего-нибудь или высказывал сомнение, он говорил мне:

— Как тебе, столько года в сопках ходи, понимай нету?

То, что для меня было непонятно, ему казалось простым и ясным. Иногда он замечал следы там, где при всем желании что-либо усмотреть я ничего не видел. А он видел, что прошла старая матка изюбра и годовалый теленок. Они щипали листву таволожника, потом стремительно убежали, испугавшись чего-то.

Все это делалось не ради рисовки: мы слишком хорошо знали друг друга. Делалось это просто по вкоренившейся многолетней привычке не пропускать никакой мелочи и ко всему относиться внимательно. Если бы он не занимался изучением следов с детства, то умер бы с голода. Когда я пропускал какой-нибудь ясный след, Дерсу подсмеивался надо мной, покачивал головой и говорил:

— Гм! Все равно мальчик. Та к ходи, головой качай. Глаза есть, посмотри не могу, понимай нету. Верно — это люди в городе живи. Олень искай не надо; кушай хочу — купи. Один сопка живи не могу — скоро пропади.

Да, он был прав. Тысячи опасностей ожидают одинокого путешественника в тайге, и только тот, кто умеет разбираться в следах, может рассчитывать на благополучное окончание маршрута.

Во время пути я наступил на колючее дерево. Острый шип проколол обувь и вонзился в ногу. Я быстро разулся и вытащил занозу, но, должно быть, не всю. Вероятно, кончик ее остался в ране, потому что на другой день ногу стало ломить. Я попросил Дерсу еще раз осмотреть рану, но она уже успела запухнуть по краям. Этот день я шел, зато ночью нога сильно болела. До самого рассвета я не мог сомкнуть глаз. Наутро стало ясно, что на ноге у меня образовался большой нарыв.

Недостаток взятого с собой продовольствия принуждал идти вперед.

Мы уже и так сидели без хлеба и кормились только тем, что добывали охотой. На биваке были и перевязочные материалы и медикаменты. В тайге могло застать ненастье, и не известно, сколько времени я провалялся бы без движения. Поэтому, как ни больно было, но я решил идти дальше. Я твердо ступал только на одну правую ногу, а левую волочил за собой. Дерсу взял мои котомку и ружье. При спусках около оврагов он поддерживал меня и всячески старался облегчить мои страдания. С большим трудом мы прошли в этот день только 8 км, а до бивака осталось еще 24 км.

Ночью ногу страшно ломило. Опухоль распространилась по всей ступне. Удастся ли мне дотащиться хотя бы до первой тазовской фанзы? Эта мысль, видимо, беспокоила и Дерсу. Он часто поглядывал на небо. Я думал, что он смотрит, не будет ли дождя, но у него были опасения другого рода. По небу тянулась какая-то мгла: она сгущалась все больше и больше. Месяц только что зарождался, но лик его не был светлым, как всегда, а казался красноватым и тусклым. Порой его совсем не было видно. Наконец из-за гор показалось зарево.

— Шибко большой дым, — сказал мой спутник.

Чуть свет мы были уже на ногах. Все равно спать я не мог, и, пока была хоть малейшая возможность, надо было идти. Я никогда не забуду этого дня. Я шел и через каждые сто шагов садился на землю. Чтобы обувь не давила ногу, я распорол ее.

Скоро мы дошли до того места, где Да-Лазагоу впадает в Сицу. Теперь мы вошли в лес, заваленный буреломом. Кругом все было окутано дымом. В 50 шагах нельзя было рассмотреть деревьев.

— Капитан! Надо торопиться, — говорил Дерсу. — Моя мало-мало боится. Трава гори нету, лес — гори!

Последние усилия собрал я и потащился дальше. Где был хоть маленький подъем, я полз на коленях. Каждый корень, еловая шишка, маленький камешек, прутик, попавший под больную ногу, заставлял меня вскрикивать и ложиться на землю.

В дыму идти становилось все труднее и труднее. Начинало першить в горле. Стало ясно, что мы не успеем пройти буреломный лес, который, будучи высушен солнцем и ветром, представлял теперь огромный костер.

Известно, что когда разгорается сильное пламя, то образуется вихрь.

Шум этого вихря уловило привычное ухо гольда. Надо было перейти на другую сторону реки. Это было единственное спасение. Но для того чтобы перейти Да-Лазагоу, надо было крепко держаться на ногах. Для меня это было теперь совершенно немыслимо. Что делать? Вдруг Дерсу, не говоря ни слова, схватил меня на руки и быстро перенес через реку. Тут была широкая полоса гальки. Он опустил меня на землю, как только вышел из воды, и тотчас побежал обратно за ружьями. В это время нанесло дым, и ничего не стало видно. Когда я очнулся, рядом со мной на камнях лежал Дерсу. Мы оба были покрыты мокрой палаткой. Сверху сыпались искры. Густой едкий дым не позволял дышать.

Первый раз в жизни я видел такой страшный лесной пожар. Огромные кедры, охваченные пламенем, пылали, точно факелы. Внизу, около земли, было море огня. Тут все горело: сухая трава, опавшая листва и валежник; слышно было, как лопались от жара и стонали живые деревья. Желтый дым большими клубами быстро вздымался кверху. По земле бежали огненные волны; языки пламени вились вокруг пней и облизывали накалившиеся камни.

Вдруг ветер переменился, и дым отнесло в сторону. Дерсу поднялся и растолкал меня. Я попробовал было еще идти по галечниковой отмели, но вскоре убедился, что это свыше моих сил: я мог только лежать и стонать.

Та к как при ходьбе я больше упирался на пятку, то сильно натрудил и ее. Другая нога устала и тоже болела в колене. Убедившись, что дальше я идти не могу, Дерсу поставил палатку, натаскал дров и сообщил мне, что пойдет к китайцам за лошадью. Это был единственный способ выбраться из тайги. Дерсу ушел, и я остался один.

За рекой все еще бушевало пламя. По небу вместе с дымом летели тучи искр. Огонь шел все дальше и дальше. Одни деревья горели скорее, другие — медленнее. Я видел, как через реку перебрел кабан, затем переплыл большой полоз Шренка; как сумасшедшая, от одного дерева к другому носилась желна, и, не умолкая, кричала кедровка. Я вторил ей своими стонами. Наконец стало смеркаться.

Я понял, что сегодня Дерсу не придет. Больная нога сильно отекла. Я разделся и ощупал нарыв. Он уже назрел, но огрубевшая от долгой ходьбы кожа на подошве не прорывалась. Я вспомнил, что имею перочинный нож. Тогда я стал точить его о камни. Подложив дров в костер, я выждал, когда они хорошо разгорелись, и вскрыл нарыв. От боли у меня потемнело в глазах. Черная кровь и гной густой массой хлынули из раны. С ужасными усилиями я пополз к воде, оторвал рукав от рубашки и начал промывать рану. После этого я перевязал ногу и вернулся к костру. Через час я почувствовал облегчение: боль в ноге еще была, но уже не такая, как раньше.

В той стороне, куда пошел пожар, виднелось красное зарево. В лесу во многих местах мерцали огни. Это догорал валежник. Я долго сидел в палатке и поглаживал рукой больную ногу. Пламя костра согрело меня, и я погрузился в сон. Когда я проснулся, то увидел около себя Дерсу и китайца. Я был покрыт одеялом. На костре грелся чай; в стороне стояла оседланная лошадь. Боль в ноге утихла, и опухоль начала спадать. Согрев воду, я еще раз промыл рану, затем напился чаю, закусил китайским пресным хлебом и стал одеваться. Дерсу и китаец помогли мне взобраться на коня, и мы тронулись в путь.

За ночь лесной пожар ушел далеко, но в воздухе все еще было дымно.

После полудня мы прибыли на Санхобе. Г.И. Гранатмана не было дома. Он куда-то пошел на разведки и возвратился только через 2 суток.

Пришлось мне сидеть на месте до тех пор, пока рана на ноге не зажила как следует. Через 3 дня я уже мог ходить, а через неделю совсем оправился. Чжан Бао несколько раз навещал меня. От него я узнал много интересного. Он рассказал мне, как несколько лет тому назад вблизи бухты Терней разбился пароход «Викинг»; узнал о том, как в 1905 году японцы убили его помощника Лю Пула и как он отомстил им за это; рассказал он мне также о партии каторжан, которые в 1906 году высадились на материке около мыса Олимпиада. Путь их по берегу моря сопровождался грабежами и убийствами. Чжан Бао со своими охотниками догнал их около озера Благодати и всех перебил… И много еще чего я узнал от него. Все это были страшные, кровавые драмы.

Наблюдая за китайцами, я убедился, какой популярностью среди них пользовался Чжан Бао. Слова его передавались из уст в уста. Все, что он приказывал, исполнялось охотно и без проволочек. Многие приходили к нему за советом, и, кажется, не было такого запутанного дела, которого он не мог бы разобрать и найти виновных. Находились и недовольные. Часто это были люди с преступным прошлым. Чжан Бао умел обуздывать их страсти.

Он постоянно посылал разведчиков то на реку Иодзыхе, то на берег моря, то по тропе на север. Вечером он делал сводки этим разведкам и сообщал их мне ежедневно. Чжан Бао вел большую корреспонденцию. Каждый почти день прибегал к нему нарочный и приносил письма.

Все эти дни Дерсу пропадал где-то у тазов. Среди них он нашел старика, который раньше жил на реке Улахе и которого он знал еще в молодые годы. Он успел со всеми перезнакомиться и везде был желанным гостем.

Дня за два до моего отхода Чжан Бао пришел ко мне проститься. Неотложные дела требовали его личного присутствия на реке Такеме. Он распорядился назначить 2 китайцев, которые должны были проводить меня до Сихотэ-Алиня, возвратиться обратно другой дорогой и сообщить ему о том, что они в пути увидят.

15-го октября был последний день наших сборов. Из муки мы напекли лепешек, насушили мяса. Предусмотрено было все, не забыта была даже сухая трава для обуви.