Приваловские миллионы

Вернувшись из клуба домой, Привалов не спал целую ночь, переживая страшные муки обманутого человека… Неужели его Зося, на которую он молился, сделается его позором?.. Он, несмотря на все семейные дрязги, всегда относился к ней с полной доверенностью. И теперь, чтобы спуститься до ревности, ему нужно было пережить страшное душевное потрясение. Раньше он мог смело смотреть в глаза всем: его семейная жизнь касалась только его одного, а теперь…

«Но обман, обман! — стонал Привалов, хватаясь за голову. — Отчего Зося не сказала прямо, что не любит меня?.. Разве…»

Привалову страстно хотелось бежать от самого себя. Но куда? Если человек безумеет от какой-нибудь зубной боли, то с чем сравнить всю эту душевную муку, когда все кругом застилается мраком и жизнь делается непосильным бременем?..

Сквозь этот наплыв клубком шевелившихся чувств слабым эхом пробивалась мысль: «А если все это неправда, пустая городская сплетня, на какую стоит только плюнуть?»

«Конечно, неправда… — говорил вслух Привалов, утешая себя собственно звуком этих слов. — Зося никогда не спустится до обмана…»

Но сейчас же около этой фразы вырастал целый лес страшных призраков. Привалов перебирал все мельчайшие подробности своей семейной жизни, которых раньше не мог понять, — они теперь осветились ярким, беспощадным светом… Ложь, ложь и ложь везде и во всем! Ложь в этой роскошной обстановке, ложь в каждой складке платья, в каждой улыбке, в каждом взгляде… Вот где источник ненависти к нему, с которой Зося напрасно боролась первое время. Половодов совсем опутал ее тысячью нитей, и она для этого человека могла решиться на все. Теперь ей больше нечего было терять, нечего ждать впереди: она отдалась течению, которое ее неудержимо несло в бездну. Может быть, она не отдалась еще Половодову — для такого обмана она слишком была расчетливой и холодной, — но, что гораздо хуже, она принадлежала Половодову душой. Он все простил бы ей, все извинил, если бы даже открыто убедился в ее связи с Половодовым, но ведь она больше не принадлежала ему, как не принадлежала себе самой.

Привалов забылся только к самому утру тяжелым и беспокойным сном. Когда он проснулся, его первой мыслью было сейчас же идти к жене и переговорить с ней обо всем откровенно, не откладывая дела в долгий ящик.

— Можно войти? — послышался голос Nicolas Веревкина.

— Войдите…

Веревкин пролез в двери и поместился к столу. Привалов позвонил и велел подать водки. После третьей рюмки Nicolas наконец заговорил:

— А я к вам зашел проститься…

— Разве вы уезжаете?

— На Ирбитскую отправляюсь… Есть кой-какие делишки, так надо их оборудовать. Народ все теплый собирается…

— А скоро вы думаете ехать? — спросил Привалов, раздумывая что-то про себя.

— Да этак недельки через две надо будет тронуться. Папахен-то, слышали?

— Да, слышал.

— Прогорел совсем и тоже думает махнуть в Ирбит… Эти игроки все ездят на ярмарку поправляться, как больные куда-нибудь на воды. Папахен верует в теорию вероятностей и надеется выплыть… А шельма Ломтев мастерски его взвесил: общипал до последнего перышка.

Между прочим, Веревкин успел рассказать последние городские новости: приехал Данилушка Шелехов и теперь безобразничает с Лепешкиным в «Магните»; Половодов где-то совсем пропал и глаз никуда не кажет и т. д. Привалов почти ничего не слышал, что рассказывал Nicolas, а когда тот собрался уходить, он проговорил:

— Вот что, Николай Иваныч… Я тоже думаю побывать в Ирбите, так поедемте вместе.

— И отлично, Сергей Александрыч! Лихо закатимся… А для вас это даже необходимо; все эти дела хлебные там завариваются, нужно познакомиться кой с кем из настоящих козырных тузов.

— Да, да… Мне действительно там необходимо побывать.

— Покойник Игнатий Львович много денег загребал на этой Ирбитской — и ведь около каких пустяков: пенечки партию купит, сальца там, — а глядишь, в результате и обсмаковал целый куш.

Ехать на ярмарку было счастливой мыслью для Привалова. Именно ему необходимо было куда-нибудь уехать, чтобы избавиться от давивших его призраков. Оставаться в Узле теперь было выше его сил. Этой поездкой он убивал двух зайцев: раз, мог устроить несколько выгодных операций по хлебной торговле, а второе — он мог на время позабыться в этой бесшабашной ярмарочной атмосфере. Объясниться с женой именно теперь он раздумал, потому что под горячую руку мог ей наговорить много лишнего, а этим испортил бы все дело. Вообще в результате получился тот вывод, что необходимо бежать из Узла, хотя на время.

Через две недели Привалов отправился на ярмарку вместе с Веревкиным.

Подъезжая еще к Ирбиту, Привалов уже чувствовал, что ярмарка висит в самом воздухе. Дорога была избита до того, что экипаж нырял из ухаба в ухаб, точно в сильнейшую морскую качку. Нервные люди получали от такой езды морскую болезнь. Глядя на бесконечные вереницы встречных и попутных обозов, на широкие купеческие фуры, на эту точно нарочно изрытую дорогу, можно было подумать, что здесь только что прошла какая-то многотысячная армия с бесконечным обозом.

Ирбит — большое село в обыкновенное время — теперь превратился в какой-то лагерь, в котором сходились представители всевозможных государств, народностей, языков и вероисповеданий. Это было настоящее ярмарочное море, в котором тонул всякий, кто попадал сюда. Жажда наживы согнала сюда людей со всех сторон, и эта разноязычная и разноплеменная толпа отлично умела понять взаимные интересы, нужды и потребности. При первом ошеломляющем впечатлении казалось, что катилось какое-то громадное колесо, вместе с которым катились и барахтались десятки тысяч людей, оглашая воздух безобразным стоном.

— Папахен тоже на ярмарке, — предупредил Веревкин, когда они подъезжали к каким-то номерам. — Надо будет его разыскать. Впрочем, их с Ломтевым все знают, как белых воробьев.

Трехрублевый номер, который занял Привалов вместе с Веревкиным, как все ярмарочные номера, поражал своим убожеством, вонью и грязью. Непролазная грязь — неотъемлемая принадлежность всех русских ярмарок. Напившись чаю и отдохнув с дороги, Привалов и Веревкин разбрелись в разные стороны. Привалову нужно было на биржу, а потом к кое-кому из воротил по хлебной торговле. Народ был в разгоне, и Привалов проездил по городу до вечера, разыскивая разных нужных людей. Когда он вернулся в свой номер, усталый и разбитый, с пустой головой и волчьим аппетитом, Веревкин был уже дома, а с ним сидел «Моисей».

— Кого я вижу?.. — кричал он, обнимая Привалова. — Ну, батенька, вот не ожидал… Нечего сказать, удивил мир злодейством!

— Мне удивляться нечего: я за делом приехал, — полушутя, полусерьезно отвечал Привалов, — а вот тебя как сюда занесло?

— Меня?!. Ха-ха!.. Привела меня сюда… ну, одним словом, я прилетел сюда на крыльях любви, а выражаясь прозой, приехал с Иваном Яковличем. Да-с. Папахен здесь и сразу курсы поправил. Третью ночь играет и на второй десяток тысяч перевалило.

— А ты бухгалтером, что ли, приехал с ним? — заметил лениво Веревкин.

— Говорят тебе — на крыльях любви…

— Это за Катькой Колпаковой, в переводе?

— Хотя бы и за ней… Она меня уж с полгода за нос водит.

Разговор, конечно, происходил с неизбежной выпивкой и характерной русской закуской в виде балыка, салфеточной икры, соленых огурцов и т. д. Веревкин краснел все более и более. «Моисей» начинал глупо хлопать глазами.

— А где сегодня будут играть? — спрашивал «Моисей». — У Мухина?

— Не знаю, — ответил Веревкин как-то нехотя.

— Врешь, знаешь… И я знаю!

— Тебе же лучше, если знаешь…

— Ддаа… А папахен твой надувает меня… Я, брат, все знаю! Он хочет у меня Катьку Колпакову отбить… Нет, шалишь, не на того напал. Я ей покажу…

— Да, так вот в чем дело! Ну, это еще не велико горе. Катерина Ивановна, конечно, девица первый сорт по всем статьям, но сокрушаться из-за нее, право, не стоит. Поверь моей опытности в этом случае.

— Это уж я знаю, стоит или не стоит… — глухо отвечал «Моисей», ероша волосы. — Я этой Катьке пропишу такую вселенскую смазь…

— Ого-го!.. Вон оно куда пошло, — заливался Веревкин. — Хорошо, сегодня же устроим дуэль по-американски: в двух шагах, через платок… Ха-ха!.. Ты пойми только, что сия Катерина Ивановна влюблена не в папахена, а в его карман. Печальное, но вполне извинительное заблуждение даже для самого умного человека, который зарабатывает деньги головой, а не ногами. Понял? Ну, что возьмет с тебя Катерина Ивановна, когда у тебя ни гроша за душой… Надо же и ей заработать на ярмарке на свою долю!..

От этих чисто ярмарочных разговоров у Привалова начинала просто болеть голова. Тема была бесконечна: нажива, вино, женщины, карты… Что-то пьяное и беспутное чувствовалось даже в самом воздухе. Смертная тоска начинала давить и сосать Привалова. Он хотел на время утонуть в этом ярмарочном море, но это было не так-то легко сделать. С раннего утра, где бы он ни был, везде лезла в глаза одна и та же картина: бесшабашное ярмарочное пьянство. Ни одного дела не делалось без водки, и Привалов не мог даже припомнить хорошенько, сколько он сегодня выпил. Впрочем, теперь ему даже хотелось пить. После каждой рюмки он испытывал какое-то предательски приятное чувство, которое подталкивало и тянуло к следующей рюмке. Это облегчение было уже знакомо Привалову. Он испытывал его в Гарчиках, где пил водку с попом Савелом, и в Общественном узловском клубе, когда в антрактах между роберами нельзя было не выпить с хорошим человеком.

— Куда мы сегодня поедем вечером? — спрашивал захмелевший «Моисей».

— Вероятно, в «Биржевую гостиницу» или в «Магнит», — отвечал Веревкин, с самым глупым видом прожевывая балык. — Нужно показать Сергею Александрычу нашу Ирбитскую ярмарку. Ведь это, батенька, картина, ежели разобрать. Оно кажется с первого разу, что все ярмарки похожи одна на другую, как две капли воды: Ирбит — та же матушка Нижегородская, только посыпанная сверху снежком, а выходит то, да не то. Да-с… Любопытное местечко этот Ирбит, поелику здесь сходятся вплотную русская Европа с русской Азией! Люблю я эту самую Сибирь: самая купеческая страна. Бар и крепостного права она не видала, и даже всероссийский лапоть не посмел перевалить через Урал… В сапожках ходит наша Сибирь! И народец только — сорвиголова.

Под разными предлогами Веревкин кое-как выжил «Моисея» из номера.

— Зачем вы его выдворили? — спрашивал Привалов.

— Да так… Черт его знает, что у него на уме; еще скандал устроит Катерине Ивановне, а нам с вами нужно ехать сейчас.

— Куда?

— Побываем везде… Стоит посмотреть здешний народец. Видите ли, мы сначала завернем в «Биржевую», а потом к Катерине Ивановне: там папахен процеживает кого-то третий день. Крепкий старичина, как зарядит — так и жарит ночей пять без просыпу, а иногда и всю неделю. Как выиграл — вторую неделю гулять… Вы не слыхали, какую шутку устроил Данилушка с Лепешкиным? Ха-ха… Приходят в одну гостиницу, там аквариум с живыми стерлядями; Данилушка в аквариум, купаться… конечно, все раздавил и за все заплатил.