Вокруг света на «Коршуне»

Пока в кают-компании и среди гардемаринов шли горячие толки и разнообразные предположения о том, куда пойдет из Гонконга «Коршун» и где начальник эскадры Тихого океана, в состав которой назначался корвет, английский почтовый пароход, привезший китайскую почту, привез и предписание адмирала: идти в Печелийский залив, где находился адмирал с двумя судами эскадры.

Не очень-то обрадовало моряков это известие. Стоянка в глухом Печелийском заливе, где не было даже открытых для европейцев китайских портов, куда можно было бы съехать на берег, не представляла ничего привлекательного, да и близость встречи с адмиралом, признаться, не очень-то радовала. О нем ходили слухи, как об очень строгом, требовательном и педантичном человеке, и притом заносчивом и надменном, держащем себя с неприступностью английского лорда.

Особенно смущала эта встреча, то есть близость смотра, старшего офицера Андрея Николаевича. Ему, ревниво заботившемуся о любимом им «Коршуне», все казалось, что «Коршун» вдруг да как-нибудь осрамится на адмиральском смотру, и Андрей Николаевич со времени получения предписания сделался очень нервен и еще с большей педантичностью, — если только возможно было допустить большую, — во все время перехода из Гонконга в Печелийский залив осматривал все уголки корвета и во время разных учений обнаруживал нетерпеливость и даже раздражительность. Несмотря на то что матросы лихо работали и вообще знали свое дело отлично, Андрей Николаевич, этот добровольный мученик своего долга и притом трусивший всякого начальства, не мог успокоиться, хотя и старался скрыть это от посторонних глаз.

Через несколько дней «Коршун» после полудня входил под всеми парусами на Печелийский рейд, салютуя контр-адмиральскому флагу, поднятому на крюйс-брам-стеньге [Окончание бизань-мачты: сначала идет бизань-мачта, продолжение ее называется крюйс-стеньгой, а продолжение последней крюйс-брам-стеньгой. Эти части делаются или из трех кусков рангоутного (круглого) дерева или из одного целого куска.] внушительного флагманского фрегата «Роксана», около которого стоял небольшой, стройный красавец клипер «Чайка» с своей белой полоской вокруг черного борта и белоснежной трубой.

Лихо пролетев под нормой фрегата, где на юте, с биноклем в руке, затянутой в перчатку, стоял небольшого роста, худощавый адмирал в свитском сюртуке, с аксельбантом через плечо, и мимо клипера, под жадными взглядами моряков, зорко смотревшими на нового товарища, «Коршун», положив руль на борт, круто повернул против ветра, и среди мертвой тишины раздавался звучный, слегка вздрагивающий голос Андрея Николаевича:

— По марсам и салингам! Паруса долой! Отдай якорь!

И не прошло и пяти минут, как все паруса, точно волшебством, исчезли, якорь был отдан, катер и вельбот спущены, и «Коршун» с закрепленными парусами недвижно стоял рядом с «Чайкой», возбуждая восторг моряков и своим безукоризненным видом щегольского военного судна и быстротой, с какой он стал на якорь и убрал паруса.

Еще минута — и капитан Василий Федорович, по обыкновению спокойный, не суетливый и, видимо, не испытывавший ни малейшего волнения, в полной парадной форме уже ехал на своем щегольском шестивесельном вельботе к флагманскому фрегату с рапортом к адмиралу, а старший офицер Андрей Николаевич, весь красный, довольный и сияющий, спускался с мостика.

— А ведь ничего, а, Степан Ильич? Кажется, недурно стали на якорь? — обратился он к старшему штурману, словно бы ища одобрения.

— Уж чего лучше. Превосходно, Андрей Николаич. Паруса так и сгорели.

— Сгорели?.. Да, недурно, недурно, слава богу… Надо будет по чарке дать марсовым… А как-то смотр пройдет, Степан Ильич! — с тревогой в голосе прибавил старший офицер.

И его мужественное, заросшее волосами лицо приняло испуганное выражение школьника, который боится экзамена. Распорядительный, энергичный и находчивый во время штормов и всяких опасностей, Андрей Николаевич обнаруживал позорное малодушие перед смотрами начальства.

— Да что вы волнуетесь, Андрей Николаевич! — успокаивал его старший штурман, относившийся к высшему начальству с философским равнодушием человека, не рассчитывающего на карьеру и видавшего на своем долгом веку всяких начальников, которые, тем не менее, не съели его. Он тянет служебную лямку добросовестно и не особенно гоняется за одобрениями: все равно из них шубы не сошьешь; все равно для штурмана нет впереди карьеры.

— Да как же не волноваться, Степан Ильич? Разве вы не слышали об адмирале?

— Ну, так что же?

— Он хоть и вежливый и любезный, никогда не разносит, а, я вам скажу, такая заноза… строгий и взыскательный.

— Ну и пусть себе взыскательный. Что ему взыскивать? «Коршун», слава богу, у нас в порядке, Андрей Николаич.

— Так-то так, а вдруг…

— Что вдруг? — переспросил, улыбаясь, Степан Ильич.

— А вдруг, батенька, на смотру что-нибудь да выйдет.

— Ничего не выйдет, Андрей Николаич. Вы, право, мнительный человек и напрасно только расстраиваете себя… Все будет отлично, и адмирал останется доволен. Он хоть и заноза, как вы говорите, а умный человек и не придирается из-за пустяков. Да и не к чему придраться… Пойдемте-ка лучше, Андрей Николаич, обедать… И то сегодня запоздали… А есть страх хочется…

— Нет, я после пообедаю… Мне надо еще самому посмотреть, как реи выправлены и не ослаб ли такелаж, а потом поговорить с боцманом.

И маленькая приземистая фигурка старшего офицера понеслась на бак.

Через полчаса капитан вернулся от адмирала и сообщил старшему офицеру, что на другой день будет смотр и что корвет простоит в Печелийском заливе долго вследствие требования нашего посланника в Пекине.

Последняя весть очень смутила кают-компанию и гардемаринов.

В тот же день капитан объявил Володе, что он будет держать экзамен на флагманском фрегате для производства в гардемарины в сравнение со сверстниками, которые, как Володя уже знал, были произведены к Пасхе.

— Надеюсь, вы готовы к экзамену? — спросил капитан.

— Готов, Василий Федорыч.

— Ну и отлично. Когда хотите экзаменоваться?

— Чем скорее, тем лучше. Если можно, через неделю… Я кое-что еще посмотрю.

— Хорошо. Через неделю вас начнет экзаменовать комиссия, назначенная адмиралом… Будете ездить на фрегат… С этого дня вы освобождаетесь от служебных занятий на корвете, скажите старшему офицеру… Да если надо вам помочь в чем-нибудь, обращайтесь ко мне… Я кое-что помню! — скромно прибавил капитан.

Ашанин поблагодарил и сказал, что он занимался и надеется выдержать экзамен по всем предметам.

— А главное, не бойтесь, Ашанин. К вам придираться не будут. Экзаменаторы ведь не корпусные крысы, — улыбался Василий Федорович. — А адмирал понимает, что такое экзамен, — одобряюще промолвил капитан, отпуская Ашанина.