Бездельники и взбалмошные головы вредны для народного благосостояния.
Познай, где свет, — поймешь, где тьма.
Пускай же все идет неспешно,
Что в мире свято, что в нем грешно…
… моя Россия,
Ты всех краев дороже мне.
… Мы, поэты,
За вас, о вас тоскуем вновь,
Храня священную любовь,
Твердя старинные обеты…
Ах, если б мог я научиться
Бессмертной пошлости толпы!
Благословляю все, что было,
Я лучшей доли не искал.
О, сердце, сколько ты любило!
О, разум, сколько ты пылал!
В голодной и больной неволе
И день не в день, и год не в год.
Когда же всколосится поле,
Вздохнет униженный народ?
В книгах — сказки,
А в жизни — только проза есть.
В любви нет страха. Совершенная любовь изгоняет страх.
В огне и холоде тревог —
Так жизнь пройдет…
Влюбленность не унижает, но может уничтожить.
Любовь не унижает, а освобождает.
Вот русская действительность — всюду, куда ни оглянешься, — даль, синева и щемящая тоска неисполнимых желаний. Когда же наступит вечер и туманы оденут окрестность, — даль станет еще прекраснее и еще недостижимее.
Враз любовь, молва и злато,
А пуще — смертная тоска.
Время летит, цивилизация растет, человечество прогрессирует.
Время летит: год от года, день ото дня, час от часу все яснее, что цивилизация обрушится на головы ее творцов, раздавит их собою; но она — не давит: и безумие длится: все задумано, все предопределено: гибель неизбежна; но гибель медлит; все должно быть, и ничего нет; все готово произойти, ничего не происходит. Революции ударяют, разряжаются, пролетают. Люди трясутся от страха — всегда.
Все будет хорошо. Россия будет великой. Но как долго ждать и как трудно дождаться.
Все на земле умрет — и мать, и младость,
Жена изменит, и покинет друг.
Но ты учись вкушать иную сладость,
Глядясь в холодный и полярный круг.
Все на свете, все на свете знают:
Счастья нет.
Все, что память сберечь мне старается,
Пропадает в безумных годах…
Всякая красота может переменить и создать новое.
Где обрадует красота, сейчас же опечалит уродство.
Гибель не страшна герою,
Пока безумствует мечта!
Горе тем, кто думает найти в революции исполнение только своих мечтаний, как бы высоки и благородны они не были. Революция, как грозовой вихрь, как снежный буран, всегда несет новое и неожиданное; она жестоко обманывает многих; она легко калечит в своем водовороте достойного; она часто выносит на сушу невредимым недостойных…
Да, есть печальная услада
В том, что любовь пройдет, как снег.
Да, есть печальная услада
В том, что любовь пройдет, как снег.
О, разве, разве клясться надо
В старинной верности навек?
Дело художника — восстанавливать связь, расчищать горизонты от той беспорядочной груды ничтожных фактов, которые, как бурелом, загораживают все исторические перспективы.
Доколе матери тужить?
Доколе коршуну кружить?
Дух человеческий властен земное покинуть жилище,
Тело не властно идти против велений души.
Сила души — властелин и могучий даятель закона,
Сила телесная вмиг точно исполнит закон.
Душа молчит. В холодном небе
Все те же звезды ей горят.
Кругом о злате иль о хлебе
Народы шумные кричат.
Если женскому нраву потакать, так от мужчины ничего не останется…
Если не жить современностью — нельзя писать
Есть минуты, когда не тревожит
Роковая нас жизни гроза.
Кто-то на плечи руки положит,
Кто-то ясно заглянет в глаза…
Живую душу укачала,
Русь, на своих просторах, ты…
Живую душу укачала,
Русь, на своих просторах, ты,
И вот — она не запятнала
Первоначальной чистоты.
Жизнь — как море она — всегда исполнена бури.
Зорко смотри, человек: буря бросает корабль.
Жизнь без начала и конца.
Нас всех подстерегает случай.
Жизнь была стремленьем.
Смерть была причиной
Не свершенных в мире
Бесконечных благ.
Жизнь и смерть в круженьи вечном…
Жить стоит только так, чтобы предъявлять безмерные требования к жизни: все или ничего; ждать нежданного; верить не в «то, чего нет на свете», а в то, что должно быть на свете; пусть сейчас этого нет и долго не будет. Но жизнь отдаст нам это, ибо она — прекрасна.
Забавно жить! Забавно знать,
Что под луной ничто не ново!
И мертвому дано рождать
Бушующее жизнью слово!
И вечный бой…
Покой нам только снится.
И все чудесней, все лазурней
Дышать прошедшим на земле.
И краток путь средь долгой ночи,
Друзья, близка ночная твердь!
И даже рифмы нет короче
Глухой, крылатой рифмы: смерть.
И многие просят и требуют у писателя того, что им нужно, как воздух и хлеб. И писатель должен давать им это, если он писатель, то есть обреченный. Может быть, писатель должен отдать им всю душу свою, и это касается, особенно, русского писателя. Может быть, оттого так рано умирают, гибнут, или, просто, изживают свое именно русские писатели, что нигде не жизненна литература так, как в России, и нигде слово не претворяется в жизнь, не становится хлебом или камнем так, как у нас. Потому-то русским писателям меньше, чем кому-нибудь, позволительно жаловаться на судьбу; худо ли, хорошо ли, их слушают, а чтобы их услышали, наполовину зависит от них самих.
И, в новый мир вступая, знаю,
Что люди есть, и есть дела,
Что путь открыт наверно к раю
Всем, кто идет путями зла.
Имя Пушкинского Дома
В Академии Наук!
Звук понятный и знакомый
Не пустой для сердца звук!
Искусство — ноша на плечах,
Зато как мы, поэты, ценим
Жизнь в мимолетных мелочах!
Искусство, как и жизнь, слабым не по плечу.
Ищи разгадку ожиданий
В снегах зимы, в цветах весны,
В часы разлук, в часы свиданий
Изведай сердца глубины…
Как мой путь страдальный сладок,
Как легко и ясно умирать.
Как мучительно думать о счастьи былом,
Невозвратном, но ярком когда-то,
Что туманная вечность холодным крылом
Унесла, унесла без возврата.
Как падшая униженная дева,
Ищу забвенья в радостях вина…
Как редко дается большая страсть. Но когда приходит она — ничего после нее не остается, кроме всеобщей песни.
Как тяжело ходить среди людей
И притворяться непогибшим,
И об игре трагической страстей
Повествовать еще не жившим.
Когда мы любим безотчетно
Черты нам милого лица,
Все недостатки мимолетны,
Его красотам гнет конца.
Красота страшна…
Красота проста…
Литература должна быть насущным хлебом.
Литературы великих мировых эпох таят в себе присутствие чего-то страшного, то приближающегося, то опять, отходящего, наконец разражающегося смерчем где-то совсем близко, так близко, что, кажется, почва уходит из-под ног: столб крутящейся пыли вырывает воронки в земле и уносит вверх окружающие цветы и травы. Тогда кажется, что близок конец и не может более существовать литература. Она сметена смерчем, разразившемся в душе писателя.
Ломайтесь, тайте и умрите,
Созданья хрупкие мечты,
Под ярким пламенем событий,
Под гул житейской суеты!
Любить и ближних и Христа —
Для бедных смертных — труд суровый.
Между страданьями земными
Одна земная благодать:
Живя заботами чужими,
Своих не ведать и не знать.
Мечта! Что жизни сон глухой?
Отрава — вслед иной отраве…
Мир не велик и не богат —
И не глядеть бы взором черным!
Ведь только люди говорят,
Что надо ждать и быть покорным…
Миры летят. Года летят. Пустая
Вселенная глядит в нас мраком глаз.
А ты, душа, усталая, глухая,
О счастии твердишь, — который раз?
Музыка творит мир. Она есть духовное тело мира…
Мы все уйдем за грань могил
Но счастье, краткое быть может,
Того, кто больше всех любил,
В земном скитаньи потревожит.
Мы все, как дети, слепнем от света,
И сердце встало в избытке счастья.
О, нет, не темница наша планета:
Она, как солнце, горит от страсти!
Мы плохо умеем отделять настоящую книгу от рыночного хлама. То и другое одинаково имеет вид книги. Хлам часто издается даже гораздо «роскошней», чем настоящие книги.
На непроглядный ужас жизни
Открой скорей, открой глаза,
Пока великая гроза
Все не смела в твоей отчизне…
Народ — венец земного цвета,
Краса и радость всем цветам…
Нас старость грустная настигнет без труда…
Наш путь — степной, наш путь —
В тоске безбрежной,
В твоей тоске, о Русь!
Не доверяй своих дорог
Толпе ласкателей несметной:
Они сломают твой чертог,
Погасят жертвенник заветный.
Не забывай долга — это единственная музыка. Жизни и страсти без долга нет.
Не может сердце жить покоем…
Не отравляй души своей
Всегда угрюмым отрицаньем.
Не родина оставит человека, а человек родину. Мы еще дети и не знаем сроков, только читаем их по звездам; но, однако, читаем уже, что близко время, когда границы сотрутся и родиной станет вся земля, а потом и не одна земля, а бесконечная вселенная…
Ненавидеть интернационализм — не знать и не чуять силы национальной.
Нет! Счастье — праздная забота,
Ведь молодость давно прошла.
Нам скоротает век работа,
Мне — молоток, тебе — игла.
Никогда не умрет человеческий дух, границы его возвеличению лежат еще вне нашего познания.
Никому не известен конец.
И смятенье сменяет веселье.
Но жизнь — проезжая дорога,
Неладно, жутко на душе:
Здесь всякой праздной голи много
Остаться хочет в барыше…
Но счастья не было — и нет…
Но ты, художник, твердо веруй
В начала и концы. Ты знай,
Где стерегут нас ад и рай.
Тебе дано бесстрастной мерой
Измерить все, что видишь ты.
Но, право, может только хам
Над русской жизнью издеваться.
Она всегда меж двух огней.
Не всякий может стать героем,
И люди лучшие — не скроем —
Бессильны часто перед ней,
Так неожиданно сурова
И вечных перемен полна…
О Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь — стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.
О, весна без конца и без краю —
Без конца и без краю мечта!
Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!
И приветствую звоном щита!
О, Влюбленность! Ты строже Судьбы!
Повелительней древних законов отцов!
Слаще звука военной трубы!
О, нищая моя страна,
Что ты для сердца значишь?
О, я хочу безумно жить:
Все сущее — увековечить,
Безличное — очеловечить,
Несбывшееся — воплотить!
Одно только делает человека человеком: знание о социальном неравенстве.
Печальные люди, усталые люди,
Проснитесь, узнайте, что радость близка.
Писатель — обреченный; он поставлен в мире для того, чтобы обнажать свою душу перед теми, кто голоден духовно. Народ собирает по капле жизненные соки для того, чтобы произвести из своей среды всякого, даже некрупного писателя. И писатель становится добычей толпы; обнищавшие души молят, просят, требуют, берут у него обратно эти жизненные соки сторицею.
Писатель обречен выворачивать наизнанку свою душу, делиться своим заветным с толпой. Так было искони, так это есть и теперь, и так будет всегда, пока существуют писатели.
Писатель, может быть, больше всего человек, потому-то ему случается так особенно мучительно безвозвратно и горестно растрачивать свое человеческое «я», растворять его в массе других требовательных и неблагодарных «я».
Писательская судьба — трудная, жуткая, коварная судьба.
Последнее и единственно верное оправдание для писателя — голос публики, неподкупное мнение читателя.
Посмотри, как быстролетны
Времена!
Поэзия исчерпаема (хотя еще долго способна развиваться, не сделано и сотой доли), так как ее атомы несовершенны — менее подвижны. Дойдя до предела своего, поэзия, вероятно, утонет в музыке.
Музыка предшествует всему, что обуславливает.
Принимаю, тебя, неудача,
И удача, тебе мой привет!
В заколдованной области плеча,
В тайне смеха — позорного нет!
Прямая обязанность художника — показывать, а не доказывать.
Пусть жизнь приносит людям счастье…
Пусть жизнь приносит людям счастье…
Пушкин! Тайную свободу
Пели мы вослед тебе!
Дай нам руку в непогоду,
Помоги в немой борьбу!
Родина — древнее, бесконечно древнее существо, большое, потому неповоротливое, и самому ему не счесть никогда своих сил, своих мышц, своих возможностей, так как они рассеяны по матушке-земле.
Родина — это огромное, родное, дышащее существо, подобное человеку, но бесконечно более уютное, ласковое, беспомощное, чем отдельный человек.
Родине суждено быть некогда покинутой, как матери, когда ее сын, человек, вырастет до звезд и найдет себе невесту. Эту обреченность на покинутость мы всегда видим в больших материнских глазах родины, всегда печальных, даже тогда, когда она отдыхает и тихо радуется.
Рожденные в года глухие
Пути не помнят своего.
Мы — дети страшных лет России —
Забыть не в силах ничего.
Россия, нищая Россия,
Мне избы серые твои,
Твои мне песни ветровые —
Как слезы первые любви!
Россия-мать, как птица, тужит
О детях; но — ее судьба,
Чтоб их терзали ястреба.
Русские всегда ведь думают о церкви; мало кто совершенно равнодушен к ней; одни ее очень ненавидят, а другие любят; и то и другое — с болью.
Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?
Сердце бьется, как птица томится —
То вдали закружилась она —
В легком танце, летящая птица,
Никому, ничему не верна…
Сердце!
Ты будешь вожатаем моим. И смерть
С улыбкой наблюдай.
Слушать музыку можно только закрыв глаза и лицо…
Смысл человеческой жизни заключается в беспокойстве и тревоге.
Современная жизнь есть кощунство перед искусством, современное искусство — кощунство перед жизнью.
Сознание того, что чудесное было рядом с нами, приходит слишком поздно.
Соловьиная песнь не вольна!
Сотри случайные черты —
И ты увидишь: мир прекрасен.
Сотри случайные черты,
И ты увидишь — жизнь прекрасна.
Стремленья сердца непомерны…
Такой горечью полыни пропитана русская жизнь…
Только верить хочешь все,
Что на склоне лет
Ты, душа, воротишься
В самый ясный свет
Только влюбленный имеет право на звание человека.
Только о великом стоит думать, только большие задания должен ставить себе писатель: ставить смело, не смущаясь своими личными малыми силами.
Только правда, как бы она ни была тяжела, — легка.
Только то, что было исповедью писателя, только то создание, в котором он сжег себя дотла… только оно может стать великим.
Тот, кто поймет, что смысл человеческой жизни заключается в беспокойстве и тревоге, уже перестанет быть обывателем. Это будет уже не самодовольное ничтожество; это будет новый человек…
Труд — это написано на красном знамени революции. Труд — священный труд, дающий людям жить, воспитывающий ум и волю и сердце. Откуда же в нем еще проклятие? А оно есть.
Ты и во сне необычайна,
Твоей одежды не коснусь.
Дремлю — и за дремотой тайна,
И в тайне — ты почиешь, Русь.
Ты перед ним — что стебель гибкий,
Он пред тобой — что лютый зверь.
Не соблазняй его улыбкой,
Молчи, когда стучится в дверь.
Ужасней дня, страшнее ночи
Сияние небытия.
Уже при дверях то время, когда неслыханному разрушению подвергнется и искусство. Возмездие падет и на него: за то, что оно было великим тогда, когда жизнь была мала; за то, что оно отравляло и, отравляя, отлучало от жизни; за то, что его смертельно любила маленькая кучка людей и — попеременно — ненавидела, гнала, преследовала, уважала, презирала толпа.
Хочу,
Всегда хочу смотреть в глаза людские,
И пить вино, и женщин целовать,
И яростью желаний полнить вечер,
Когда жара мешает днем мечтать
И песни петь! И слушать в мире ветер!
Ценности старого мира, ценности разделенного искусства! Они отравляют, конечно. Самые смелые из нас потряслись бы, узнав, на что посягнут грядущие варвары, какие перлы творения исчезнут без следа под радостно разрушающими руками людей будущего!
Человеческая совесть побуждает человека искать лучшего и помогает ему порой отказываться от старого, уютного, милого, но умирающего и разлагающегося — в пользу нового, сначала неуютного и немилого, но обещающего свежую жизнь.
Чем больше хочешь отдохнуть,
Тем жизнь страшней, тем жизнь страшней.
Чем больше хочешь отдохнуть,
Тем жизнь страшней, тем жизнь страшней…
Чем больше чувствуешь связь с родиной, тем реальнее и охотнее представляешь ее себе как живой организм.
Чем сильнее лирический поэт, тем полнее судьба его отражается в стихах.
Что бы ни сделал человек в России, его прежде всего жалко.
Что счастие? Вечерние прохлады
В темнеющем саду, в лесной глуши?
Иль мрачные, порочные услады
Вина, страстей, погибели души?
Что счастие? Короткий миг и тесный,
Забвенье, сон и отдых от забот…
Я — сочинитель,
Человек, называющий все по имени,
Отнимающий аромат у живого цветка.
Я верю: новый век взойдет
Средь всех несчастных поколений.
Я знаю: истина в вине…
Я никогда не мечтал о чуде —
И вы успокойтесь — и забудьте про него.
Источник: Словарь афоризмов русских писателей. Составители: А. В. Королькова, А. Г. Ломов, А. Н. Тихонов