Как нарочно, для подтвержденья слов моего отца, что с нами ничего хорошего не выудишь, у него взяла какая-то
большая рыба; он долго возился с нею, и мы с Евсеичем, стоя на мостках, принимали живое участие.
Неточные совпадения
Рыбы поймали мало, но отец выудил
большого жереха, которого мне очень захотелось посмотреть.
Отец взял самую
большую, с крепкою лесою, насадил какого-то необыкновенно толстого червяка и закинул как можно дальше: ему хотелось поймать крупную
рыбу; мы же с Евсеичем удили на средние удочки и на маленьких навозных червячков.
У нас поднялась страшная возня от частого вытаскиванья
рыбы и закидыванья удочек, от моих восклицаний и Евсеичевых наставлений и удерживанья моих детских порывов, а потому отец, сказав: «Нет, здесь с вами ничего не выудишь хорошего», — сел в лодку, взял свою
большую удочку, отъехал от нас несколько десятков сажен подальше, опустил на дно веревку с камнем, привязанную к лодке, и стал удить.
Рыбы поймали такое множество, какого не ожидали, и потому послали за телегой; по
большей части были серебряные и золотые лещи, ярко блиставшие на лунном свете; попалось также довольно крупной плотвы, язей и окуней; щуки, жерехи и головли повыскакали, потому что были вороваты, как утверждали рыбаки.
«Вот видишь, соколик, — говорил Евсеич, — рыбы-то стало
больше.
Странно, что моя охотничья жадность слишком скоро удовлетворилась от мысли: «Да куда же нам деваться с этой
рыбой, которой и вчера наловлено такое множество?» Впоследствии развилось во мне это чувство в
больших размерах и всегда охлаждало мою охотничью горячность.
Всякий день кто-нибудь из охотников убивал то утку, то кулика, а Мазан застрелил даже дикого гуся и принес к отцу с
большим торжеством, рассказывая подробно, как он подкрался камышами, в воде по горло, к двум гусям, плававшим на материке пруда, как прицелился в одного из них, и заключил рассказ словами: «Как ударил, так и не ворохнулся!» Всякий день также стал приносить старый грамотей Мысеич разную крупную
рыбу: щук, язей, головлей, линей и окуней.
Я любил тогда
рыбу больше, чем птиц, потому что знал и любил рыбную ловлю, то есть уженье, каждого
большого линя, язя или головля воображал я на удочке, представляя себе, как бы он стал биться и метаться и как было бы весело вытащить его на берег.
Евсеич приготовил мне три удочки: маленькую, среднюю и побольше, но не такую
большую, какие употреблялись для крупной
рыбы; такую я и сдержать бы не мог.
Крупная
рыба попадалась все отцу, а иногда и Евсеичу, потому что удили на
большие удочки и насаживали
большие куски, а я удил на маленькую удочку, и у меня беспрестанно брала плотва, если Евсеич насаживал мне крючок хлебом, или окуни, если удочка насаживалась червяком.
Мне тоже захотелось выудить что-нибудь покрупнее, и хотя Евсеич уверял, что мне хорошей
рыбы не вытащить, но я упросил его дать мне удочку побольше и также насадить
большой кусок.
Чрез час каюты наши завалены были ящиками: в
большом рыба, что подавали за столом, старая знакомая, в другом сладкий и очень вкусный хлеб, в третьем конфекты. «Вынеси рыбу вон», — сказал я Фаддееву. Вечером я спросил, куда он ее дел? «Съел с товарищами», — говорит. «Что ж, хороша?» «Есть душок, а хороша», — отвечал он.
Неточные совпадения
Он
больше виноват: говядину мне подает такую твердую, как бревно; а суп — он черт знает чего плеснул туда, я должен был выбросить его за окно. Он меня морил голодом по целым дням… Чай такой странный: воняет
рыбой, а не чаем. За что ж я… Вот новость!
В промежутках он ходил на охоту, удил
рыбу, с удовольствием посещал холостых соседей, принимал иногда у себя и любил изредка покутить, то есть заложить несколько троек,
большею частию горячих лошадей, понестись с ватагой приятелей верст за сорок, к дальнему соседу, и там пропировать суток трое, а потом с ними вернуться к себе или поехать в город, возмутить тишину сонного города такой громадной пирушкой, что дрогнет все в городе, потом пропасть месяца на три у себя, так что о нем ни слуху ни духу.
Дальше набрел он на постройку дома, на кучу щепок, стружек, бревен и на кружок расположившихся около огромной деревянной чашки плотников.
Большой каравай хлеба, накрошенный в квас лук да кусок красноватой соленой
рыбы — был весь обед.
Вчера привезли свежей и отличной
рыбы, похожей на форель, и огромной. Одной стало на тридцать человек, и десятка три пронсов (раков, вроде шримсов, только
большего размера), превкусных. Погода как летняя, в полдень 17 градусов в тени, но по ночам холодно.
Рыба, с загнутым хвостом и головой, была, как и в первый раз, тут же, но только гораздо
больше прежней. Это красная толстая
рыба, называемая steinbrassen по-голландски, по-японски тай — лакомое блюдо у японцев; она и в самом деле хороша.