Неточные совпадения
У нас в доме
была огромная зала, из которой две двери вели в две небольшие горницы, довольно темные, потому что окна из них выходили в длинные сени, служившие коридором; в одной из них помещался буфет, а
другая была заперта; она некогда служила рабочим кабинетом покойному отцу моей матери; там
были собраны все его вещи: письменный стол, кресло, шкаф с книгами и проч.
Сердце
у меня опять замерло, и я готов
был заплакать; но мать приласкала меня, успокоила, ободрила и приказала мне идти в детскую — читать свою книжку и занимать сестрицу, прибавя, что ей теперь некогда с нами
быть и что она поручает мне смотреть за сестрою; я повиновался и медленно пошел назад: какая-то грусть вдруг отравила мою веселость, и даже мысль, что мне поручают мою сестрицу, что в
другое время
было бы мне очень приятно и лестно, теперь не утешила меня.
У входа в конюшни ожидал нас, вместе с
другими конюхами, главный конюх Григорий Ковляга, который с первого взгляда очень мне понравился; он
был особенно ласков со мною.
Мироныч отвечал, что один пасется
у «Кошелги», а
другой у «Каменного врага», и прибавил: «Коли вам угодно
будет, батюшка Алексей Степаныч, поглядеть господские ржаные и яровые хлеба и паровое поле (мы завтра отслужим молебен и начнем сев), то не прикажете ли подогнать туда табуны?
Некоторые родники
были очень сильны и вырывались из середины горы,
другие били и кипели
у ее подошвы, некоторые находились на косогорах и
были обделаны деревянными срубами с крышей; в срубы
были вдолблены широкие липовые колоды, наполненные такой прозрачной водою, что казались пустыми; вода по всей колоде переливалась через край, падая по бокам стеклянною бахромой.
Отец с матерью старались растолковать мне, что совершенно добрых людей мало на свете, что парашинские старики, которых отец мой знает давно, люди честные и правдивые, сказали ему, что Мироныч начальник умный и распорядительный, заботливый о господском и о крестьянском деле; они говорили, что, конечно, он потакает и потворствует своей родне и богатым мужикам, которые находятся в милости
у главного управителя, Михайлы Максимыча, но что как же
быть? свой своему поневоле
друг, и что нельзя не уважить Михайле Максимычу; что Мироныч хотя гуляет, но на работах всегда бывает в трезвом виде и не дерется без толку; что он не поживился ни одной копейкой, ни господской, ни крестьянской, а наживает большие деньги от дегтя и кожевенных заводов, потому что он в части
у хозяев, то
есть у богатых парашинских мужиков, промышляющих в башкирских лесах сидкою дегтя и покупкою
у башкирцев кож разного мелкого и крупного скота; что хотя хозяевам маленько и обидно, ну, да они богаты и получают большие барыши.
Ефрем с Федором сейчас ее собрали и поставили, а Параша повесила очень красивый, не знаю, из какой материи, кажется, кисейный занавес; знаю только, что на нем
были такие прекрасные букеты цветов, что я много лет спустя находил большое удовольствие их рассматривать; на окошки повесили такие же гардины — и комната вдруг получила совсем
другой вид, так что
у меня на сердце стало веселее.
Из рассказов их и разговоров с
другими я узнал, к большой моей радости, что доктор Деобольт не нашел никакой чахотки
у моей матери, но зато нашел
другие важные болезни, от которых и начал
было лечить ее; что лекарства ей очень помогли сначала, но что потом она стала очень тосковать о детях и доктор принужден
был ее отпустить; что он дал ей лекарств на всю зиму, а весною приказал
пить кумыс, и что для этого мы поедем в какую-то прекрасную деревню, и что мы с отцом и Евсеичем
будем там удить рыбку.
Это
были: старушка Мертваго и двое ее сыновей — Дмитрий Борисович и Степан Борисович Мертваго, Чичаговы, Княжевичи,
у которых двое сыновей
были почти одних лет со мною, Воецкая, которую я особенно любил за то, что ее звали так же как и мою мать, Софьей Николавной, и сестрица ее, девушка Пекарская; из военных всех чаще бывали
у нас генерал Мансуров с женою и двумя дочерьми, генерал граф Ланжерон и полковник Л. Н. Энгельгардт; полковой же адъютант Волков и
другой офицер Христофович, которые
были дружны с моими дядями, бывали
у нас каждый день; доктор Авенариус — также: это
был давнишний
друг нашего дома.
Сидя за столом, я всегда нетерпеливо ожидал миндального блюда не столько для того, чтоб им полакомиться, сколько для того, чтоб порадоваться, как гости
будут хвалить прекрасное пирожное, брать по
другой фигурке и говорить, что «ни
у кого нет такого миндального блюда, как
у Софьи Николавны».
Я помню, что гости
у нас тогда бывали так веселы, как после никогда уже не бывали во все остальное время нашего житья в Уфе, а между тем я и тогда знал, что мы всякий день нуждались в деньгах и что все
у нас в доме
было беднее и хуже, чем
у других.
После этого начался разговор
у моего отца с кантонным старшиной, обративший на себя все мое внимание: из этого разговора я узнал, что отец мой купил такую землю, которую
другие башкирцы, а не те,
у которых мы ее купили, называли своею, что с этой земли надобно
было согнать две деревни, что когда
будет межеванье, то все объявят спор и что надобно поскорее переселить на нее несколько наших крестьян.
Проснувшись на
другой день поутру, я подумал, что еще рано; в возке
у нас
был рассвет или сумерки, потому что стеклышки еще больше запушило.
В этот год также
были вынуты из гнезда и выкормлены в клетке, называвшейся «садком», два ястреба, из которых один находился на руках
у Филиппа, старого сокольника моего отца, а
другой —
у Ивана Мазана, некогда ходившего за дедушкой, который, несмотря на то, что до нашего приезда ежедневно посылался жать, не расставался с своим ястребом и вынашивал его по ночам.
Сверх того,
у меня
был удивительный ларчик, или шкафик, оклеенный резной костью, в котором находилось восемь ящичков, наполненных моими сокровищами, то
есть окаменелостями, чертовыми пальцами и
другими редкими камешками, всегда называемыми мною штуфами.
Я чувствовал, что
у меня не хватило бы храбрости на такую потеху; но мне весело
было смотреть на шумное веселье катающихся; многие опрокидывались вверх ногами,
другие налетали на них и сами кувыркались: громкий хохот оглашал окрестные снежные поля и горы, слегка пригреваемые солнечными лучами.
В каждой комнате, чуть ли не в каждом окне,
были у меня замечены особенные предметы или места, по которым я производил мои наблюдения: из новой горницы, то
есть из нашей спальни, с одной стороны виднелась Челяевская гора, оголявшая постепенно свой крутой и круглый взлобок, с
другой — часть реки давно растаявшего Бугуруслана с противоположным берегом; из гостиной чернелись проталины на Кудринской горе, особенно около круглого родникового озера, в котором мочили конопли; из залы стекленелась лужа воды, подтоплявшая грачовую рощу; из бабушкиной и тетушкиной горницы видно
было гумно на высокой горе и множество сурчин по ней, которые с каждым днем освобождались от снега.
Не переезжая на
другую сторону реки, едва мы успели расположиться на песчаном берегу, отвязали удочки, достали червей и, по рассказам мальчишек, удивших около парома, хотели
было идти на какое-то диковинное место, «где рыба так и хватает, даже берут стерляди», как явился парадно одетый лакей от Дурасова с покорнейшею просьбою откушать
у него и с извещением, что сейчас приедет за нами коляска.
Нетрудно
было догадаться, что хозяин очень любил показывать и хвастаться своим домом, садом и всеми заведениями; он прямо говорил, что
у него в Никольском все отличное, а
у других дрянь.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Да, нехорошее дело заварилось! А я, признаюсь, шел
было к вам, Антон Антонович, с тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях и
у того и
у другого.
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или на
другом каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда кто заболел, которого дня и числа… Нехорошо, что
у вас больные такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и лучше, если б их
было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
Анна Андреевна.
У тебя вечно какой-то сквозной ветер разгуливает в голове; ты берешь пример с дочерей Ляпкина-Тяпкина. Что тебе глядеть на них? не нужно тебе глядеть на них. Тебе
есть примеры
другие — перед тобою мать твоя. Вот каким примерам ты должна следовать.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да
есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с
другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Есть против этого средства, если уж это действительно, как он говорит,
у него природный запах: можно ему посоветовать
есть лук, или чеснок, или что-нибудь
другое.